И считал себя подданным Солнца
Валя перекрестилась.
— Хых, хы-хы, — смеялся Вася. — Думаешь, язычник? Ну он, может, и язычником был. А вот соляристы и Солнце почитали, и звезды, и твоего Иисуса Христа.
— Хто эта?
— Ну граждане Города Солнца, — говорил Вася, ломая сухие веточки с дуба и готовясь зажечь костер, чтобы согреться. — Тоже островитяне, как и мы с тобой, Вальчонок… Они считали Солнце и звезды живыми изваяниями бога. А мне понравилось, что уже тогда, в семнадцатом веке, они говорили, что миров может быть множество. И знаешь, какой у них был аргумент? Мол, у бога нет небытия, ибо это зло.
Валя молча темно смотрела на Васю. Он чиркнул спичкой, поднес к растопке. Повалил белый густой дымок — и огонек вспыхнул.
— Фуй… Они наблюдают за всеми другими народами, изучают языки, даже китайский… Умели летать уже в семнадцатом веке. И считают человека бесконечно свободным, Вальчонок. Говорят, пытали одного философа враги сорок часов, а тот решил не уступать — и не уступил. Раз близкие люди не могли заставить его говорить, то что уж толковать о дальних звездах. А они верят астрологам, ничего без их указания не сделают. И вот: ни звезды, ни злодеи, ни боги не могут отнять у человека его свободу. Я этих соляриев люблю! — воскликнул Вася. — Хотя они и недостаточно мудры. У них же все-таки государство. Да и молельни, боженька… Жертвоприношения.
— Смертельные?
— Ну там главный спрашивает у народа, кто желает добровольно принести себя в жертву. Выбирают достойнейшего, подвешивают его где-то под куполом, и он там месяц постится, молится, питье и немного еды ему поднимают веревкой. После такого солнечного радения он становится жрецом…
Вася подкладывал сучья в огонь.
— Чиво это такое, Фася? — спросила Валя, протягивая ладони к костру.
Вася засмеялся, махнул рукой.
— Да сказка одного чувака из семнадцатого века, Кампанеллы. Он ее написал в тюрьме.
— За что его посадили?
— За что?.. Да там заговор какой-то против испанцев… Короче, за свободу, Вальчонок. Он чудом остался жив. Приговорили-то его к казни. А он разыграл сумасшествие. А у них закон такой был: если после пыток и приговора преступник сбрендил — его оставляют жить. Его и оставили. Хотя проверяли пытками, не придуривается ли. Все выдержал… Мне в юности он очень нравился. А все началось с песни «Энималз» «Дом Восходящего Солнца»… Слышала?
Валя отрицательно покачала головой. Вася насвистел мотив. И тут Валя вспомнила, что такая мелодия на мобибле Мюсляя.
— Хых-хы-хы, — засмеялся Вася. — Черлт, зараза, и тут Мюсляй намутил… Но если подумать, и правильно. Ведь это Джек Королек, музыкант, тогда еще начинающий, соврал, не моргнув, что песня на стихи Томмазо Кампанеллы, поэта семнадцатого века. Песня мне понравилась, потом он дал почитать и книжку. Но перевод песенки был какой-то… не такой. Там про несчастья, про батьку-алкаша, у которого только дорожный чемодан и бутылка, а этот «Дом Восходящего Солнца» — гибель несет… Не поймешь, то ли питейное заведение, то ли тюрьма. И говорят, что есть более старая версия этой баллады, и поется она от лица пропащей женщины. Ее сгубил этот дом — то ли женская тюрьма, то ли вообще бордель. Такой вот Томмазо Кампанелла, хы-хы…
— А он в дурке сидел?
— Нет, в тюряге итальянской. У нас ведь тоже… сумасшедших не казнили. Дурачкам везде поблажка… хых… хы-хы… Да, Вальчонок?
— Чиво? — спросила она, сидя на корточках перед костром, поправляя прядь волос и бегло взглядывая на него.
Они уже пили горячий чай, когда солнце осветило наконец и макушку дуба, а вскоре и весь остров.
— А я испугалася, — сказала Валя, — когда он попер прямо на нас… Страсть-то!
— Да это же птица. Вот Сева Миноров с Красносельцевым обрадовались бы на нашем месте. Они небось такого в жизни не видели… Давай назовем остров.
— Лебединым?
— Нет, это как-то примитивно. По-другому… — Вася чесал затылок, бородку. — Остров Гангко. Также они кричали? Гангко… Короче, остров Ганга.
— А по-моему, они кричали: ви-си-ви-си, ги-ги, ви-си-ви-си, ги-ги.
— Хых, почти Вася-Вася? А «Валя-Валя» не кричали?.. Ладно, назовем остров Вася-Валя. И это первый остров анархии. И первое постановление совета острова: границы и государства отменены. Ты согласна?
— Я? — Валя смущенно улыбнулась. — Чиво меня спрашивать…
— Потому что анархия — это равноправие абсолютное мужчины и женщины. Ты человек, а потом уже женщина. Я человек, а потом уже мужчина. Человек равен самому себе, но больше, чем звезда, Солнце.
— И я, Фасечка? — спросила Валя, приложив руки к груди.
— Конечно. Солнце же не думает. А ты думаешь… любишь… — Вася начал густо краснеть.
— Ага, люблю тебя, Фасечка, — согласилась Валя.
Глаза Васи сине пыхнули.
— Ну вот! А это и есть главный закон острова, первого анархического острова Вася-Валя. Или лучше Валя-Вася. Валявася, хыы, хы-хы-хы. И вторым постановлением мы упраздняем насилие во всех формах. Полиция, генералы, ракетчики, министры, президенты могут отдыхать. А третьим постановлением освобождаем церковь от тяготы вещания гласом всевышнего.
— Как, Фася? Без церкви будем?
— Церковь пусть будет в голове, если кому хочется. На острове кто хочет, тот пускай и молится, там, или песенки религиозные распевает.
Валя радостно кивнула и тут же начала напевать:
— Слава Василию Великому, кисаринскому чудотворцу! / Молится Василий … от желания сердца, / С теплыми сы сердцами, сы горючими сы слезами, / Из-за уст выпущает мольбы до небес: / «Прости меня, Пресвятая Богородица, и помилуй / Василия Великого, кисаринского чудотворца». / Был ему глас от святой от честной от иконы…
Вася качал головой, смеялся:
— Хых, хы-хы… Вот-вот. Но погоди, надо же продолжить выпускать постановления. Пока нас не накрыли. Обло-Лаяй сразу учует крамолу такую. Мы, островитяне, всех освобождаем. Не подчиняйся. Насилие вне закона. Государство вне закона. Все министерства, чиновники, солдаты — вне закона. Президенты вне закона. Вне закона любви. Таковы первые постановления утра начала новой эры! Год первый, месяц апрель, или лебедень, день первый. — Вася посмотрел на Валю. — Жалко, не на чем все это записать. Но и так хорошо. Постановления ушли в эфир.
— И чиво теперь?
Вася запрокинул голову, озирая небеса.
— Будем ждать перемен. Они уже начинаются… Уже пошло-поехало, заработало.
— А тетеньку Татьяну Архиповну тоже ослобонили? Не будут полицейские к ней приставать? — вдруг вспомнила Валя.
— Да, — сказал Вася. — Всем выйдет освобождение. И политзекам, пуссям…
Валя остро взглянула на него.
— Фасечка, так они уже на свободе.
— Кто? — не понял Вася.
— Ну, Пусси Райот, — внятно сказала Валя.
— Есть и другие, — ответил Вася, — которые сидят за убеждения. А из тех, знаменитых, некоторые, я слышал, до сих пор скрываются. Их же было больше. А посадили трех.
— Двух, — уточнила Валя.
— Ну да. Третью отпустили. А их было там человек семь, в этом храме-то.
— Пять, — возразила Валя.
Вася уставился на нее.
— Хых… хы… Откуда ты знаешь?
— Рассказывали…
— Эта… как ее… Мартыновна?
Валя промолчала.
— Мутная там у вас нищебродская компания.
— Им свободы не выходит по постановлению? — спросила Валя.
— Да нет, всем выходит… А девчонок тех жаль.
— Это которые плясали в храме?
— Ага.
День снова разгорался, от земли струились воздушные потоки.
— Глянь, бабочка!
Крупная черная бабочка и впрямь порхала над прошлогодними травами, да и села прямо на кролика.
Валя засмеялась. Кролик запрядал ушами, и бабочка снялась, покружилась и снова уселась на него, на спину.
— У него жа шерстка теплая, согретая, — сказала Валя.
Вася стащил рубашку, посмотрел на Валю.
— А чего ты не раздеваешься?
— Обгорела вся-а-а…
Васины плечи, спина, руки тоже были красными, как будто он только что выскочил из парилки.
— Разденься… Вальчонок… — попросил тихонько Вася.
Она нахмурилась.
— Фася… У нас жа нету гандонов.
— Хых!.. И вчера не было… Вальчонок… Ну? Я, как калика перехожий под боярским окном, выпрашиваю милостыню…
Он насупился, отвернулся.
— Фасечка, — сказала Валя, привставая и стаскивая штаны, — Фасечка, ну чиво ты? Я тебе забидела? Ну пойдем, Фася, пойдем… в лодку.
И она пошла и легла в лодку, ноги положив на блестящие горячие от солнца баллоны. Вася посмотрел-посмотрел и, скинув штаны и трусы, пошел за ней. Посмотрел сверху и счастливо рассмеялся.
— Ух! Крласота, Вальчонок!
Солнце играло на его уде. Валя ждала его. И Вася забрался в лодку.
— Погоди… — остановила его Валя. — Поиграйся с нею…
— Как?
Она показала рукой, как. И Вася принялся ласкать ее курчавые черные волосы внизу живота, живот, бедра, ловя губами ее крупные коричнево-шоколадные сосцы, отодвигая носом в сторонку нательный крестик на веревочке, целуя ее в мягкие губы. Потом она взяла его розовый уд и направила в себя, в самую влажную подрагивающую темень. Вася зажмурился…
Но тут тень легла на них, что-то перекрыло благостный поток солнца.
Валя широко распахнула глаза, что-то заметив за Васиным плечом.
— Фася! — сдавленно воскликнула она.
Он открыл глаза.
Валя показывала рукой вверх. Вася неловко обернуся, морщиня лоб и увидел в синеве гигантское крыло. Над ними кто-то пролетал. Вася тут же отвернулся, глядя дико на Валю, потом снова оглянулся и рванул уд из чудесных глубин судеб и жизней, вековечной услады и тайны, вскочил, озираясь. Над островом пролетал бесшумно какой-то предмет… И это был парашют. Параплан. На стропах висел человек в мотоциклетном шлеме, из-под которого выбивались длинные волосы, на теплом верховом ветру развевалась борода. И он выворачивал голову, глядя на них, на рыжего мужика с торчащим удом и черноволосую девушку в лодке. Он поворачивался всем телом, пока стропы не перекосило и крыло парашюта не ушло косо вверх. Летчик тут же отвернулся, но, видимо, сделал это слишком резко, и крыло тут же чутко отреагировало и ушло в другую сторону. Летчик дернул за стропы, пытаясь выровнять парашют, но только сделал хуже. Крыло встало перпендикулярно воде, летчик перекувырнулся и с плеском рухнул в воду.
— Ху-уугу! — крикнула Валя, уже поднявшаяся в лодке и успевшая все увидеть.
— Вот дерьмо-то! — воскликнул в изумлении Вася.
Парашют пузырился на воде неподалеку от острова.
— Фася! — первой опомнилась Валя. — Он жа потонет!
Тут и Вася сообразил, что дело летчика плохо.
— Убирай! — крикнул он.
И Валя тут же принялась выкидывать все из лодки. Вася подхватил пустую лодку и побежал голышом к воде. Валя за ним с веслами, тяжело вздымая груди с коричневыми сосцами, отбрасывая темные волосы на спину.
Вася кинул лодку на воду и залез внутрь. Валя тоже хотела, но он ее остановил, бросив, что так будет быстрее. Вставил весла в уключины и поплыл.
— Скорей, Фасечка!
Он и так греб изо всех сил. Разноцветные пузыри парашюта на воде приближались. Но где же человек?
Подплыв, Вася нагнулся и схватился за край ткани, потянул. Ткань уже намокла и была тяжелой. Он напрягал живот, тянул и наконец из-под ткани вынырнула голова в шлеме. Безумные круглые глаза уставились на Васю.
— Т-тону!.. — хрипло выдохнул человек.
Вася взялся за весла, попробовал грести, но теперь мешал парашют. Голова человека ушла под воду. Вася сбросил край парашюта, начал грести одни веслом — и наконец оказался вблизи вновь выпрыгнувшей, как поплавок, головы с разинутым ртом в брызгах и солнце.
— Ха-аа!..
Вася протянул ему весло, и тот сразу же цепко ухватился.
— Ха-аааа… ааа-рры…
— Давай, давай, — говорил ему Вася, протягивая руку.
Но тот держался за весло, разевал рот и рвал зубами солнечный воздух, как волк плоть.
Это продолжалось довольно долго. Наконец человек откашлялся, отдышался и начал подтягивать лодку за весло к себе. Холодная пятерня судорожно сжала Васину ладонь. И он чуть не выпал за борт, отшатнулся, упираясь ногами в баллон.
— А! черлт! Хых!.. Тихо, тихо! Все… все в порядке! Спасен!
— А? А? — крикнул человек.
— Спасен! Все! Все! Не тяни меня так!..
И человек выпустил Васину руку и обхватил баллон, на миг затих.
— Сейчас… сейчас… — говорил Вася.
Человек молчал.
— Забирайся, — сказал Вася.
Человек собрался с силами и выбросил на баллон первым делом свою мокрую бороду. Выждав, начал вытаскивать из воды и все остальное. Но это было нелегко. Одежда намокла, летчик устал. Вася вцепился ему в ворот, потом перехватил за ремень. Минут десять они пыжились. И вот летчик оказался на дне лодки, наполняя ее водой, вздохами. Некоторое время он лежал молча и неподвижно, как настоящий утопленник, так что Вася забспокоился и окликнул его:
— Эй, парашютист!..
И тот открыл глаза.
— Аки Икар и Иона… — хрипло проговорил он.
— Василий, — представился Вася.
Парашютист помолчал и спросил:
— Не Иваныч?
— Сергеевич.
— Уф… А похоже, что ангел, — проговорил парашютист Аки Икар-Иона.
