Доберемся до свободных стран
И они плыли по реке, бликующей мелкими солнечными волнами. Вася греб сильно, порывисто — засиделся, а теперь рад был поработать на вольном воздухе.
Плыли они до фиолетовых сумерек, высадились на пологий берег, зажгли костер, повесили кастрюлю на проволоке. Вася начал рубить ветки на постель прихваченным у Птицелова ржавым пожарным топориком. Хотел и шалаш строить, но передумал, глянув вверх: на небо восходили звезды.
Улеглись они уже поздно, поужинав пшеничной кашей со ставридой в томате. А чай не пили.
И проснулись они на берегу, затопленном солнцем. Свистели птицы. Кролик щипал какую-то зелень, шевеля рваным ухом.
— Давай умываться, — потребовал Вася.
Валя отнекивалась, но в конце концов уступила и присела на корточки у воды. На завтрак они сварили вермишель, а потом заварили и чай в той же кастрюле. Вася сетовал, что не прихватил чайник. Теперь мучайся с одной кастрюлей. Ладно, хоть ложки не забыл.
— А дядечка не погонится за нами? — спрашивала Валя.
— Не знаю, — отвечал Вася.
— А чиво он сейчас делает?
— Трубку курит и на изразцы смотрит… Вот лампу-то зря взяла. Может, электричества так и нету.
— А мы как в темноте? Я боюся.
— Ладно, хватит говорить. Свистать всех на палубу!
И, погрузив свои пожитки, они отчалили. Вскоре впереди на правом берегу показалась деревня. Вася перестал грести.
— Черлт, что делать?..
— Плыть, Фася.
— А они нас увидят.
— Так и чиво?
Вася досадливо крутанул головой. Но пока он раздумывал, лодку сносило к деревне. И уже терять было нечего. Вася взялся за весла. Деревня была небольшой вроде бы. Дома стояли вразброс, ближе к воде всего две избы. Людей не видно было. Но собаки лаяли. Вася начал грести энергичнее. Да так и не удалось им проскочить незаметно. Из сарая вышел старик в зимней шапке, безрукавке. Сдвинув шапку на затылок, щурясь, он приложил корявую ладонь ко лбу, глядя на лодку.
— Здрасьте, дедушка! — крикнула Валя.
Вася на нее шикнул.
— Здрасьте, здрасте, — отозвался старик. — Куды плывем?
— Да так, — ответил Вася, упреждая Валю.
Старик кивнул.
— Пёхом — куды глаза и язык доведет. А по реке — куды она, — сказал он. — Значит, в Киев, к фашистам.
Вася перестал грести.
— Не-а, дедуля, — все-таки влезла Валя в разговор, — мы в Елисейские Поляны.
— А? Где ж такие?
— В Париже, дедушка, в Париже, — с шиком ответила Валя.
— Во как? — спросил дед, усмехаясь. — Ну так там тоже фашизм.
— В Па-а-риже? — переспросила Валя.
Дед кивнул.
— Всюду. Надо снова браться за винтовку, — добавил он и поплевал на ладони. — Да старуха не велит. А то бы я им показал Рейхстаг номер цвай!
— Фашизм, дед, он вот здесь! — не удержался от реплики Вася и постучал себя по голове.
Дед еще добродушно улыбался, как вдруг перестал и, сдвигая брови, спросил, ведя лодку глазами, поворачивая голову:
— Так это… ты мне что? Сюда винтовку и направлять рекомендуешь?
И он приставил указательный палец к виску.
Вася не отвечал, жалея уже, что заговорил.
— Ах ты… поганец! — крикнул дед. — Да я сейчас мотор к своей лодке примчу! И устрою тебе Цусиму!
А на берегу действительно лежала плоскодонка. Вася налег на весла, и деревня уже осталась позади. Скрылся из виду и старик.
— Цусиму, — бормотал Вася, — кто кому ее устроил, хотя бы узнал. А ты! Чего ты с ним вообще заговорила?.. Еще и вправду погонится. Видишь, как действует Обла? Проверенным методом — методом зомбирования. И остается только послать сигнал: фас!
— Ой, Фасечка, больше не буду, просто дедушка таким добрым был, так ласково улыбался.
— С такой лаской он тебя и потопит. Вот зараза. Попались на глаза. Он нас заложит.
И Вася греб с удесятеренной силой. Однажды где-то неподалеку протарахтел мотоцикл. Вася греб и греб. По берегам бегали кулики, над водою реяли чайки. На солнце размаривало, и Валя стаскивала куртку, кофту, пока не осталась в одной майке, топорщившейся на груди. Васе тоже пришлось раздеться до рубашки.
— Ай, как хорошо! Как в Крыму, — сказала Валя.
Вася взглянул на нее.
— Ты там бывала?
— Не-а!
— Хых… В новой эре границ вообще не будет, а они все нарезают новые, городят старые. Засунули голову, как страус, в песок прошлого.
— Как это, Фасечка? И кто хочет, тот туда и иди?
— Ну.
— А паспорт?
— Никаких паспортов. Паспорт у человека знаешь какой?
— Какой, Фасечка?
Вася оставил одно весло и, протянув руку, обвел Валино лицо, дотрагиваясь до ее горячих от солнца щек.
— Ой, какой же это паспорт! — воскликнула Валя.
— Самый натуральный, от рождения данный. И этого достаточно. Вот если вдруг появится некто с антеннами вместо ушей, датчиком вместо лица, тогда можно поинтересоваться, откуда этот тип к нам пожаловал, что за Терминатор такой. Хватит человеку бояться человека! Вот с чего начнется новая эра. Долой тысячелетия страха друг перед другом. Сколько можно? Не верьте этим страусам, призывающим засунуть головы в песок прошлых лет. Глядите вверх, дышите воздухом, а не пылью царских гробниц. Пора вырваться из прошлого. Не верьте этим спятившим утконосам и страусам. Вы люди, а не госвинтики. И эта земля — ваша, а не чиновников и солдатни с полицейскими.
— А наша? — спросила Валя.
— Что? — не понял Вася.
— Где наша земля, Фасечка?
— Здесь и есть.
— Куда же мы плывем?
Вася поморщился.
— Не сбивай меня, Вальчонок.
Через два или три часа они увидели, что река далеко разлилась по небъятному полю. Всюду сверкали солнечные зайчики. В небе носились чайки. И посреди водной глади чернело раскидистое дерево. Вася направил лодку туда.
Это был небольшой островок. Дерево, росшее на нем, было дубом. Листва еще не показалась на его ветвях. Вася обрадовался, обнаружив на нем и сухие длинные ветки.
— Отлично! Давай готовить обед.
Валя обошла весь остров. Костер горел возле дуба. Кролик тоже исследовал остров.
— Хых! — просмеялся Вася. — Наверное, это ему напомнило родину.
— Как здесь хорошо! — воскликнула Валя.
Она принялась стаскивать обувь, потом штаны и осталась в майке и трусиках.
Вася неодобрительно косился на нее, озирал водные просторы, сверкавшие синевой и золотом. Но никого кроме птиц нигде не было видно.
— А ты чиво, зима-лето-попугай? — спросила Валя.
Вася поупрямился, но снял все-таки рубашку, подставляя солнцу бледную спину, плечи.
— Ой, Фасечка, какой ты стройненький! — восклицала Валя. — И никакого животика нету!
— Побегай от Обло-Лаяй, и ты будешь, как тростинка, — проворчал он, отгоняя ладонью дым.
— Снимай, Фася, штаны, — советовала Валя. — Знаешь, как здоровски? Пусть тело дышит, загорает.
— Отстань!
— Ну чиво ты, Фася?.. Хорошо жа!
И она стащила майку. Вася отворачивался, но снова смотрел на ее смуглое тело, крутые бедра, плечи, по которым рассыпались темные пряди, более светлые груди, спрятавшиеся в лифчике. Глядел на синюю бабочку. А Валя кружилась под солнцем, напевая, приближаясь к Васе. Тот перешел на другую сторону костра. Валя, приплясывая, шла за ним.
— Эй, чего ты? Отстань… не видишь, обед готовлю…
— Фасечка, разденься…
— Чего это я должен?
— Ничиво…
И она нагнулась и быстро стащила трусики и кинула их на ветвь дуба. Васины глаза пыхали синевой, щеки горели и от костра, и от солнца, и от увиденного. А Валя сняла и лифчик.
— Так жарко! Пойду купаться!
Она приблизилась к воде, дотронулась до нее пальцами ноги.
— Ху-ууугу! Ледяная!
— Ты оденься! — потребовал Вася.
Она обернулась к нему, взглянула исподлобья и начала медленно наступать.
— Не оденуся… не оденуся… — говорила она. — Птицы не одеваются, и я не буду…
Вася отступал с тлеющей веткой-кочергой, глядя на нее с отчаянием.
— Ты сдурела совсем?.. А если увидят?
— Кто увидит?.. Никто не увидит…
Вася отвернулся и пошел прочь, поглядывая вниз. Валя — за ним. Он обернулся. Дальше отступать было некуда.
И Валя схватила его за руку. Вася сопел, молча, глядел на нее. Она прижала его руку к своему курчавому паху…
— Здесь… здеся… сюда… да… — шептала она, касаясь сосцами его груди.
Вася перевел дыхание, сглотнул судорожно, озираясь. Но помощи ждать было неоткуда. И Валя крепко охватила его руками.
— Фасечка… Фасечка…
Она терлась бедрами, животом о его ноги, живот, расстегивала пуговицы, тянула штаны вниз. И вот уже и Вася был голый с напружиненным чудесной силой удом. Валя хотела тут же и лечь, но в этом месте земля была еще сырой.
— Как в парижском лесу… — пробормотал Вася.
Но Валя взяла его за руку и повела в самый центр острова, здесь было почти сухое место… Она потрогала.
— Нет… сыро… Давай так… Так, Фасечка…
И они стояли посреди острова с дымящимся костерком и деревом и приплясывали, двигались волнообразно. Валя двигалась и Васю заставляла. И он подчинялся, сине глядя на ее лицо с прикрытыми глазами. И что-то случилось почти сразу, Валя закусила губу, сильнее прижалась к Васе.
— Что? — пробормотал он.
— Давай, Фасечка… делай…
И Вася не мог уже остановиться.
А потом увидел, что уд весь в яркой крови. Испугался. Валя улыбалась. Он ощупывал плоть…
— Да это у меня, Фасечка, — проговорила Валя. — Наконец-то… Почти не больно.
— Погоди… Так это… что… Ты что… эта… девственница?
Она кивнула.
— Но… как же?..
Вася не мог опомниться и от только что пережитого, и от этой новости.
— А ты, Фасечка?
— Я?..
— У тебя этого не бывало еще, Фасечка? Ведь так? Я знаю. Я первая, да, Фасечка? Я знаю.
И она целовала его в шею, губы, плечи, обнимала. Потом пошла к воде, присела на корточки, зачерпнула ладонью воды.
— Ху-ууугу!.. Х-холодина!
Вася печально наблюдал за нею, иногда трогал все еще напряженный уд.
Она оглянулась.
— А ты чиво? Иди мой.
Вася подчинился. Опустился на корточки рядом, зачерпнул воды.
— Хых!..
— Ой, Фася… чуешь… каша-то подгорела!
И они поспешили к костру.
— Только не хватайся за проволоку! — воскликнула Валя.
Вася подцепил проволоку суком и снял чадящую кастрюлю.
— Вот зараза-то… — незлобно бормотал он.
Выглядел Вася растерянным. Валя смотрела на его болтающийся уд с рыжими волосами.
— Фасечка, — нежно шептала она и тянула руку к уду. — Фасечка мой…
Вася отнес кастрюлю и поставил ее в воду. Потом они сидели на корточках и ели горелую кашу. Вася хотел одеться, но передумал, вдруг почувствовав, что ходить голым хорошо. Валины трусики и лифчик покачивались под теплым ветром на ветке. Она щурилась и восхищенно глядела на Васю.
— Ты, Фасечка, сильный.
— А ты красивая, — отвечал Вася.
— А я думала уже, ты не такой…
— Хых… И я думал, что ты… прошла все огни и воды. А ты… Но слушай, а как же этот… Мюсляй?
— Мюсляй?.. Он жа любит мальчиков.
— Да?
— Ага… И со мной так же.
Вася поморщился.
— Черлт, вот дерьмо-то, зачем я спрашивал.
— Ничиво, ничиво, спрашивай, Фасечка.
— Ты… его любила?
— Как жа его можно любить? Я его боялася. Он мог вусмерть пришибить.
— А… Митрий? — понуро спрашивал Вася.
— Чиво Митрий? Чиво, Фасечка?
— Ну… с ним-то?
— Ничиво и с ним, Фася!
— Так вы же обжимались в домике.
— Ну и чиво? Мне его жалко. Одинокий жа дядечка, сидит в этой башне, в конюшне, сам, как конек. Я его только хотела… хотела немного ослобонить, и все.
Вася махнул рукой.
— Ладно, Вальчонок… не рассказывай дальше…
— А чиво? Такое наше устройство человечье, Фася… Ну? Чиво ты запечалился, Фасечка? Я жа токо тебя и люблю. И всегда любила одного, как увидала там, на горе, под собором. Ты мой, Фасечка. А я теперь вся твоя. Мы поженилися. Ну? Хочешь еще? Хочешь?
И она протянула руку и поймала его за уд. Вася дробненько засмеялся, но противиться не стал. Да Валя сказала, что ей пока еще больно. И они отложили новую игру. Васин уд снова поник.
Горелую кашу они так и не смогли доесть, выбросили рыбам. Вася долго чистил щепкой кастрюлю, пыхтел, взглядывал на Валю и во весь рот улыбался.
В чистой кастрюле они заварили чая и вдоволь напились. Так и ходили до самого вечера по острову голыми. А как солнце начало клониться к западу, оделись.
— Кажется, обгорели, — бормотал Вася.
Лодку он вытащил полностью на остров, в ней и решили спать, постелив Васино пальто, а сверху укрывшись Валиной курткой. Ночью оба проснулись от холода. Валя дрожала, и Вася дрожал. Баллоны лодки были мокрыми от росы. Остров плыл среди звезд.
— Ф-Ф-Ф-асечка…
— Ну и холодина…
Они встали, прошлись вокруг своей лежанки, помочились и снова легли и тесно прижались друг к другу.
Так и тряслись всю ночь, засыпая на несколько минут и тут же пробуждаясь, пялясь на низкие звезды, слушая речные звуки, какие-то шлепки, вздохи.
Под утро снова забылись, как вдруг послышались тугие хлопки, неясный шум, голоса. Вася вскочил, дико озираясь. За ним приподнялась и Валя. Уже было достаточно светло. И они увидели, что поблизости на воду садятся какие-то крупные птицы. Вася пригнулся и заставил то же сделать и Валю.
— Хто эта? — прошептала Валя.
— Гуси, — прошептал в ответ Вася.
Птицы плавали в фиолетовых водах, тихо погогатывая. Потом начали выходить на берег, встряхиваясь, простирая крылья.
— Что-то сильно крупные… Да это лебеди…
Валя ойкнула, и Вася зажал ей рот ладонью. Птицы расхаживали по острову, не приближаясь, впрочем, к лодке и дубу.
Странно переговаривались, деловито и спокойно, мол, хорошее местечко обнаружили, попасемся, передохнем — и дальше. Но вот один лебедь, видимо вожак или стражник, направился неспеша к темному продолговатому бугру — к лодке. Вася и Валя затаили дыхание. Лебедь четко белел в рассветном сумраке, приближался, высоко неся голову…
— Мамочки! — не выдержала Валя.
Да и Васе как-то не по себе стало.
Лебедь сразу остановился, рассматривая лодку… Вдруг гоготнул, ударил крылами. И вся стая сразу же загомонила, забила крыльями.
Фырх! Фырх! Одна за другой большие белые птицы срывались с острова и низко летели над водой. Вася вскочил и, не помня себя, пошел, пошел, побежал… остановился, глядя птицам вослед.
— Фася! — крикнула Валя, выбираясь из лодки и спеша к нему.
— Ганк-гооо! Ганк-гооо!.. — кричали лебеди, улетая.
Вася резко обернулся к Вале.
— Ну?! — воскликнул он.
— Чиво, Фася?!
— Ты их спугнула!
Валя хлопала глазами.
Они снова смотрели вослед птицам, те поднимались выше, выше и вдруг одна за другой розовели, — где-то уже взошло солнце, хотя внизу вода еще была хладно-фиолетовой.
— Хых!.. — выдохнул Вася и снова посмотрел на Валю. — А где Диотима?
— Идиотина? — спросила Валя. — Так то я и есть, Фасечка!
— Хых-хы-хы-хы-хыыы, — засмеялся Вася. — Мне это снилось.
— А мне остров. Что мы вот на острове, — сказала Валя.
Вася посмотрел на нее.
— В одной книжке я читал про одиночку-мореплавателя, он зажил на острове и даже сделал себе паспорт. И считал себя подданным Солнца.
