Человек в шляпе
Человек в шляпе рассмеялся, сверкая здоровыми зубами.
— Фасечка-а, — пробормотала Валя, — ну ты жа не Толсто-о-й…
— Да, всего лишь скромный блогер, — отозвался Вася.
— Толстой, скорее всего, тоже не упустил бы такой возможности, — подал голос незнакомец.
— Да он бы вообще перестал писать книги, — сказал Вася убежденно. — Так напрямую и обращался бы к народу. Он же переживал, что народу недоступны книги из-за цены. Только и его Обло-Лаяй схватило бы за шкирку.
Человек в шляпе задумчиво кивал, поглядывая с любопытством на Валю. Видимо, он уже узнал, что такое Обло-Лаяй.
— Разве он потерпел бы? Эту войну с хохлами? Испытания нового оружия на живых людях в Сирии? Это воровство повсеместное? Дерьмо, прлоклятье!
И снова в небе поплыл караван птиц. На этот раз летели гуси. Вася точно определил, задрав голову и глядя из-под ладони на треугольник. А незнакомец добавил, что это гуси гуменники.
Вася кивнул и сообщил Вале, что этот человек знает, он птицелов.
— Птицелов? — с изумлением спросила Валя.
— Да, — ответил Вася радостно. — Ты еще сама увидишь это птичье царство.
— Вообще-то Дмитрий Алексеевич, — представился тот, слегка приподнимая шляпу двумя пальцами спереди. — Но можно просто Митрий.
— У гуменника, — решил объяснить Птицелов, кивая вверх на гогочущий треугольник, — крик немного отличается от серого гуся, а главное, окраска более темная и двухцветный клюв: черно-оранжевый.
— А какие еще имеются в природе? — спросил Вася.
— Ну… белолобый, пискулька…
Валя не удержалась и прыснула.
— Как?
— Пискулька. Голос у него такой высокий, пищащий. Вот и пожалуйста… Но, может, пойдем в лодку? А лекцию оставим на потом? — спросил он с улыбкой, кивая на реку.
— Да! Вальчонок, ты же хочешь пить? — спросил Вася.
— И пожрать мне охота, — призналась Валя.
— Вода там в бутылке, — сказал Птицелов.
— Ничего не забыла? — спросил Вася.
И они пошли к реке. Здесь, у берега стояла черная резиновая лодка с мотором. Лодка была старая, с заплатками, потертая. Мотор тоже не отличался новизной.
Валя присела и, набрав в ковшик ладоней воды, плеснула в лицо, потом еще. Бернард послушно сидел у воды, отражаясь в зыбком зеркале, потом тоже сунулся мордочкой в реку, стал пить. Птицелов смотрел на него.
— А как жа мы втроих? — спросила Валя, смахивая с ресниц капли.
— Ничего, нормально, выдержит и четвертого, из породы сенбернаров, — заверил ее Птицелов, придерживая лодку.
Валя взяла Бернарда и шагнула к лодке.
— Дай мне, я подержу, пока сядешь, — предложил Вася.
— Нет! — крикнула Валя, сдвигая брови.
Вася и Птицелов посмотрели на нее.
— Зачем ты Бернардика тогда кинул за уши?! — крикнула Валя.
Вася покрутил головой.
— Вот прлоклятье… Да некогда мне было.
— Конечно! — воскликнула Валя, перебираясь с Бернардом в лодку и усаживаясь. — Надо было того Зыка повезти поскорее, лодку чтоб он забрал. Ты жа не такой, Фасечка.
— Ну нашло на меня, — сказал Вася, краснея.
— Вообще-то, — подал голос Птицелов, — по-хорошему, надо бы полицию вызывать… Да Василий категорически против. Ну что ж, тогда надо самим догонять этого налетчика. Мотор, правда, барахлит. И берданка без бойка, не стреляет, короче. Но пугнуть можно. Вон в сумке еда, вода в бутылке. Мы тебя довезем до моего берега, а сами уж погонимся.
Но Валя только попила воды, а есть не стала, постеснялась почему-то. А воду все пила, пока и целую бутылку не осушила. Но в лодке была еще бутыль с водой. Мотор сразу не завелся, потом заработал, зарокотал, взвихряя воду, и лодка пошла вниз по течению. Впрочем, шла она не очень быстро, тяжело. Вася сидел к Вале лицом и старался не улыбаться, чтобы корка на губах не трескалась. Валя гладила его по руке, а другой рукой удерживала прильнувшего к ней Бернарда.
— Он очень кушать хочет! — крикнула она сквозь рокот мотора.
— Так вон в сумке… — Вася полез в сумку и достал буханку хлеба явно домашней выпечки, отломил корку и сунул под нос Бернарду.
Кролик сразу навострил уши, задвигал усами — да и взялся за корку, придерживая передними лапами. Валя улыбнулась. Вася и ей протянул кусок хлеба. И тут она не удержалась и, прячась от Птицелова, повернулась лицом к носу лодки и принялась тоже уплетать. Такого хлеба ей в жизни не доводилось есть.
Лодка шла и шла вниз по течению, пока слева не появилась на взгорке роща, корявая, коричневая, сквозь которую сквозило какое-то жилье.
— Там гнездо! — крикнул Вася.
Но вдруг этот корявый древесный взгорок стал отдаляться. Как в фантастическом фильме. Пространство будто двинулось назад. А потом снова гнездо стало приближаться. Река петляла, и в этом месте талые воды не могли спрямить ее русла, как в других местах.
Наконец лодка ткнулась в берег.
— Причальчик мой утонул пока, — объяснил Птицелов, заглушая мотор.
Они сошли на берег, подтянули повыше лодку. Валя держала кролика. А сверху уже бежал пегий пес с вислыми ушами и маленькой бороденкой. Он не лаял, весело глядел разными глазами — и уже узрел кролика. Его уши сразу приподнялись, глаза загорелись. Но лая так и не раздалось. Пес кинулся прямо к Вале. Она взвизгнула.
— Конкорд! — грозно крикнул Птицелов.
Пес глянул на хозяина.
А Вася принялся смеяться в своей манере.
— Ну, прлоклятье!.. два сапога пара… Бернард да Конкорд! Хых-хы-хы-хы…
Птицелов улыбнулся меланхолично.
— Действительно, — проговорил он. — Некоторые имена подходят друг другу…
Из-под шляпы он посмотрел на Валю. Она перехватила его взгляд, дернула плечами.
— Лодку-то нельзя оставлять, — напомнил Вася.
— А, да, — откликнулся Птицелов. — Это правда, хотя ничего подобного раньше и не случалось… Может, ты останешься здесь, а я отведу гостью?
— Но зачем оставлять на воде лодку? — спросил Вася. — Вальчонка мы нашли.
Птицелов сдвинул шляпу на затылок, открывая широкий лоб в морщинах.
— Но мы еще не восстановили справедливость, которую ты, как я успел заметить, весьма почитаешь, нет?
— Да я лишь следую велениям Прудоновым да Такеровым, — ответил Вася.
— Про Прудона я слыхал, — отозвался Птицелов. — А второй — это кто?
— Биньямин Такер, крутой чувак из Массачусетса, издавал анархистскую газету «Либерти».
— Давно?
— В позапрошлом веке.
Птицелов полез в боковой карман замшевой затертой и замасленной на рукавах куртки, достал мешочек малинового цвета, потом небольшую трубочку. Мешочек был кисетом. Он набил трубку табаком, щелкнул железной большой зажигалкой и присосал огонек ее к чашечке с табаком, пустил клуб душистого дыма.
— Мм, как интересно, а я и не знал… И вообще не думал, что узнаю об этом здесь, на реке.
После затяжек его глаза стали ярче. Это были глаза какой-то странной птицы, серые, с черными точками. А может, и не птицы, а какого-то животного. Волка?
— Так… о чем мы начали беседу?
Вася пожал плечами.
— Плыть или не плыть.
— Ну да!.. Так вот…
Вася отрицательно покачал головой.
— Не плыть, проклятье.
Птицелов посмотрел на Валю и затянулся, пустил клуб.
— В смысле? Ты хочешь оставить все как есть? И того парня безнаказанным?
— Да, — ответил Вася.
— Но почему? — спросил Птицелов.
— Я непротивленец, — сказал Вася.
Птицелов поднял брови.
— Что? Кто?
Вася повторил. Птицелов фыркнул.
— Впервые вижу живого… Но ты же, как я успел понять, анархистского, так сказать, толка парень?
Вася кивнул.
— А разве анархия — это не революция?
— Нет, — сказал Вася. — В моем случае, по крайней мере.
— Короче, — ответил Птицелов, тыча дымящимся чубуком в речную даль, — ты отказываешься преследовать громилу?
Вася кивнул.
— И… отказываешься возвращать свое имущество?
Вася кивнул.
— Но… как же ты… вы будете без лодки?
— Мы пойдем пехом, — сказал беспечно Вася.
— Как любил ходить Сковорода? — вдруг уточнил Птицелов.
— Мамочки, — подумала, а на самом деле проговорила вслух Валя.
Они посмотрели на нее.
— Хыххы-хы! — засмеялся Вася. — На Великой Русской равнине даже утюги поют — вон, славу президенту и всей шайке-лейке, соловьями заливаются, соловьевыми. Подумаешь — перемещение в пространстве сковород.
— Нет, такой был один, — возразил Птицелов.
— Я что-то слышал, — пробормотал Вася.
— Великий хохол, знатный пешеход. Фамилия такая: Сковорода, — объяснил Птицелов.
— Фамилиё-о? — переспросила Валя.
— Ага. Звали его Григорием. У него были флейта и любимая книжка, которую он всегда клал под голову. Он ее звал еврейской невестой.
Валя и Вася глядели на Птицелова с дымящейся трубкой. Кажется, оба понимали, что начинаются какие-то новые километры пути-дороги, какой-то новый поворот в этом беге, похожем то ли на сон, то ли на сказку, то ли на поэму, написанную на технической бумаге…
— Что за книга? — спросил Вася.
— Библия, — ответил Птицелов.
Вася поморщился.
— Это пахнет тюрьмой.
— Что? Библия? — спросил Птицелов.
— Ну да, — откликнулся Вася.
— Хм, почему?
— Не знаю, — сказал Вася. — Просто всегда в тюрьму приносят, там, библию эту, ну, попы, когда приходят… перед казнью… Почему-то такая у меня картинка застряла.
— Это Репин, наверное? «Отказ от причастия»? — предположил Птицелов.
— Ага, — согласился Вася. — На ней клялись цари и расстреливали мирные демонстрации, да и вон и президенты, хоть бы Трумэн — и шкуру спустил с японцев пузырями. А все эти хреновые крестовые походы, сжигание ведьм… дерьмо, зараза, проклятье.
— Фасечка, там вся правда, — проговорила Валя.
— Да ты же ее не читала, — сказал Вася. — Если ты вообще умеешь читать.
— Умею, — ответила Валя.
— Хорошо, идем ко мне, — сказал Птицелов. — А за лодкой приедем.
Они поднялись на холм. К дому вела дубовая аллея.
— Ух ты! — восхищалась Валя, озирая раскидистые морщинистые дубы.
— Когда-то здесь коннозаводчик Кургузов жил, — говорил Птицелов. — Какое же имение без аллеи?
Пройдя среди дубов, они оказались перед старым двухэтажным зданием из темно-красного, почернелого кирпича с окнами, кое-где застекленными, кое-где затянутыми пленкой или вообще забитыми досками, с обрушившимися углами, но с хорошей железной крышей.
— Ой, чиво это? — спросила Валя, замедляя шаг.
— Это его дом. Здесь был когда-то музей, потом устроили школу, — объяснял Птицелов. — Еще — правление колхоза. А сейчас вот снова вроде собираются музей открыть, крышу даже сделали… Ну а меня возвели в ранг смотрителя.
— Так вы здеся живете? — в изумлении беспредельном спросила Валя и даже остановилась.
Конкорд в это время сунулся мордой в кролика на ее руках. Бернард подскочил и, сорвавшись на землю, пустился наутек. Конкорд — за ним. Только уши и взлетали: у собаки вверх-вниз, у кролика назад-вперед. Валя отчаянно завизжала. Птицелов закричал на пса. Вася побежал за ними следом. Не утерпев, бросилась за ними и Валя. Птицелов стоял и наблюдал. Конкорд первым настиг кролика и схватил его слюнявой пастью. Тут же к ним подоспел и Вася и, нагнувшись, вырвал Бернарда. В воздухе клацнули зубы подпрыгнувшего Конкорда. Вася задрал руки с кроликом вверх. Птицелов смотрел задумчиво, меланхолично как-то. Валя подбежала к ним и выхватила кролика у Васи, прижала его к груди, оглаживая и оглядывая. А Вася пошел в наступление на Конкорда. Тот молча отбежал, заглядывая за него — на Валю, то есть на Бернарда. Валя уже причитала. Пес порвал ухо кролику, и по темной шерстке на его мордочку сбегала кровь.
— Дерьмо! — крикнул на него Вася.
Пес перевел разные глаза на него и снова поглядел на Валю и облизнулся.
Наконец Птицелов издал странный гортанный звук, и пес сразу пригнул к земле морду и присел, а затем, петляя из стороны в сторону, побежал прочь, поджав хвост.
По лицу Вали текли слезы.
— Извините псину, в нем есть охотничья кровь, — сказал Птицелов.
— Что вы ему сказали? — спросил Вася.
— Это крик его одного заклятого врага, — ответил Птицелов.
— Почему же… почему же вы сразу… — заговорил Вася, слегка задыхаясь.
— А вот хотел посмотреть, что будет делать толстовец в этой ситуации, — с усмешкой отвечал Птицелов.
Вася удивленно посмотрел на него.
— В смысле… Кто? — Он оглянулся, ища Конкорда.
Птицелов улыбнулся.
— Да вы… вы это.
— Я? Прлоклятье… Какой я толстовец? Нет!
— Да? — переспросил Птицелов.
— Конечно! — выпалил Вася, сдвинув брови.
— Хорошо, оставим это, еще будет время…
— Дайте бинт! Йод! — потребовала Валя и тут же перешла на привычно просящий тон: — Ну пожалста, дяденька! Дяденька…
Птицелов внимательно смотрел на нее.
— Да не переживай… Вальчонок.
В глазах Вали что-то сверкнуло. Птицелов пожал плечами.
— Вас Вася не представил, а я услышал, как он зовет… Это животное, и так заживет.
— Но ушко вот рва-а-а-ное… дя-а-денька…
Птицелов развел руками. Он пригласил всех дальше, заметив, что дом Кургузова покажет потом. В стороне были еще какие-то постройки: почти настоящая крепость, правда, сильно разрушенная, но с уцелевшими двумя башенками, налево, в старом саду — тоже кирпичный дом. Этот дом был флигелем, как объяснил Птицелов. А то, что было похоже на крепость — конюшни такого оригинального вида.
— Но живу я именно здесь, — сказал Птицелов, сворачивая к одной из башен с печной трубой, новеньким деревянным крыльцом, с застекленными, расширенными по сравнению с другой башней, окнами. — Места мне хватает, ну, зимой становится теснее из-за Конкорда и других квартирантов…
На двери был замок. Птицелов отпер его и жестом пригласил входить. Вася и Валя вошли — и сразу оказались в большой и единственной комнате с изразцовой печкой. Печка и бросилась первым делом в глаза: стройная, уходящая ввысь, как некий игрушечный замок — но в то же время и настоящий. Изразцы были сине-белые, слегка фиолетовые, с птицами и зверями. Валя открыла рот, позабыв о бедном Бернарде.
— Стратим-птица, — проговорила она, — нагай-птица, гамаюны, сирины…
— Хых-хы-хы, — просмеялся Вася. — А вон настоящие-то, Вальчонок.
И оказалось, что кроме большой комнаты здесь была еще полукомнатка, или, скорее, ниша, затянутая сеткой. А за сеткой на ветвях сухой березки сидели птицы — и это они, а не стратим-птица да нагай с сиринами и гамаюнами, щелкали, цвиркали и щебетали, пересвистывались. Валя чуть и Бернарда не уронила.
— Мама мыла рыло, — пробормотала свою дурацкую присказку Валя, означавшую высшую степень изумления, как уже успел понять Вася. — В мыле рыло Вали.
Птицелов засмеялся.
— Крласота-а, — протянул Вася.
Валя приблизилась к сетке. Глаза ее сияли.
— Ху-уугу!.. Скоко их! И все поют!.. И кто вы такие-то? — обратилась она уже напрямик к разномастным птахам. — Сизовороночки мои, зяблички… Охренеть можно! Как у того инока в пустыни. Иль в саду райском. Вот бы Мартыновна-то офигела. И они и зимой тут?
Птицелов кивнул и снял шляпу. Волосы сзади были собраны в «конский хвост» и перетянуты резинкой. Вдруг стало ясно, что ему много уже лет, ну, с точки зрения Вали. Он покосился на Васю, перевел глаза на Валю с кроликом.
— Разумеется, — ответил Птицелов.
— Ху-угу! — воскликнула Валя. — А мне и снилась во-о-н, во-о-н такая птичка-то… Вон та! Вон!
Она указывала пальцем.
— Какая? — спросил Птицелов с интересом.
— Да вон же, вон!.. Ну такая… пестренькая… С красненькой мордочкой… и с желтенькими нарукавничками.
— Это щегол, — сказал Птицелов.
— Ой, да? Он мне и снился, щегол, щегол!
— И… как?
— Да так! Смотрю — сидит. И вдруг да и говорит прямо мне: здоровски я так попел с ребятами на одном дереве.
Глаза Вали горели восхищением.
— И все? — спросил Вася разочарованно.
— Ну. Я еще подумала… подумала: ни фига себе… птичка говорит. Фасечка?
— Так во сне же.
— Наяву они разговаривают не со всеми, — заметил Птицелов.
Вася и Валя посмотрели на него.
— А с кем? — спросил Вася.
Птицелов повел головой.
— Ну-у-у… С поэтами, к примеру. Был такой персидский поэт Аттар по кличке Химик, так они ему целую поэму рассказали, которую он так и назвал: «Парламент птиц». Это, правда, европеизированный перевод. На самом-то деле она называлась «Беседа птиц».
— Хых-хы-хы, — просмеялся Вася. — Человек с такой кличкой и не то еще может услышать. «Беседу камней» он не написал?.. Вон, Хаксли все мироздание увидал в переплетении нитей на своих брюках. И врата рая и ада увидал.
Птицелов быстро взглянул на него.
— Ну, не совсем так, но кое-что действительно испытал.
— В тех краях… персидских отличный гашиш, — продолжал Вася.
Птицелов смотрел на него.
— Бывал там?
— Да нет, — откликнулся Вася. — Рассказывали…
— Фасечка, ты жа всюду бывал, летал, — напомнила Валя, все еще разглядывающая птиц.
Вася отмахнулся.
— Это фантазии, Вальчонок.
— Да как? Вот прям все и видишь, когда ты рассказывал, Германию ту, Индию, Париж. Расскажи вон дядечке, расскажи, Фасечка, ну, ну… нашу поэму снов-то.
— Ого, — сказал Птицелов. — Вы поэму пишете?
— Ху-уугу! — ответила Валя. — На бумажном домике… да теперь он уплыл… Фасечка, так расскажи про Индию, Швецию…
