Мимо… мимо…
И в это время раздался женский голос: «Глядите! Глядите! Чегой-то там? Вон! Вон!.. Бык плывет!..»
Но внезапно начали рваться петарды, и все потонуло в восторженном реве и свисте. Все глядели вверх, а быстрое весеннее течение сносило лодку вниз, вниз — и уже ее скрывали кусты на берегу правее табора. Момент был упущен, а то при свете фейерверка гуляющие как раз и увидели бы лодку. Ну и что такого? Да как что? У Эдика с Борисом Юрьевичем есть уши. Как и у Обло-Лайи. А может, и они здесь сидели, Эдик с Борисом Юрьевичем?
Фейерверк закончился. По реке побежал луч то ли сильного фонаря, то ли автомобильных фар, но Вася уже изо всех сил греб прямо к их берегу, под прикрытие кустов. И луч уже не достал лодку, шарил по противоположному берегу, выхватывая кусты, взгорки, одинокие деревья.
Вася подгреб к самым кустам и затаился. Пару раз свет прошил и кусты, но никто ничего не заметил. Валя так и сидела, согнувшись. Вася переводил дыхание…
— Ладно, хоп, пошли дальше, — проговорил он, берясь за весла.
И звуки деревни удалялись. Только над костром в воздухе сияло небольшое зарево. А вскоре пропало и оно.
— Вальчонок, все, расслабься.
Валя разогнулась и опустила одну руку в воду, потом другую.
— Вспотела со страху? — спросил Вася.
— Да Бернард обоссался, — ответила Валя. — Как ударили эти ракетами, так он и напустил мне.
Вася засмеялся.
— Это в вашу честь, сэр, фейерверк-то.
Придурок.
Звезды заполонили все небо, отражаясь и в реке. И лодка шла, колебля серебряные блюдца, дрожащие лилии.
— Крласота-а, — проговорил Вася. — Только вот рука… не очень-то… Не помогло твое средство.
— Отец Григорий говорил то же самое.
— В смысле?
— Про красоту. Не за страх надо любить, а за красоту.
— Кого?
— Того.
— А-а… Этого…
Всплескивалась вода… Вдруг что-то обрушилось с правого берега. Вася замер, вглядываясь. Валя тоже обернулась. По реке кто-то плыл, шумно фыркая.
— Ой, Фасечка, — прошептала Валя.
Но разглядеть ничего было нельзя. Лодку влекло течение… И Вася увидел что-то темное в воде. Темное и живое. Лодку даже легко закачали волны, идущие от этого большого пятна в воде. Фырканье стало слышнее.
И живое пятно снова растворилось в темноте. Лодку сносило дальше.
— Наверное, лось, — проговорил Вася и вдруг просмеялся. — Или вон собратик нашего Бернарда.
— Чиво, Фасечка?
— Да мне однажды приснился кролик величиной с пантеру.
— Стра-а-шно, Фасечка, чегой-то…
— Ну тихонько пой. Ученые говорят, пение подавляет страх. Петь и бояться невозможно. Пой, Вальчонок.
Валя еще некоторое время молчала, потом тихонько начала напевать про инока, который шел и плакал, а ему повстречался… некто могущественный и спросил, чего он плачет горько, а тот отвечает, что утерял ключ церковный в синем море: море расступилось, ключ нашелся; потом он шел и плакал об утерянной книге, но и книгу золотую ему новую написали; а он снова плакал о том, что одолевают его худые помыслы. И тогда такой ему был дан совет: «Ты не плачь-ко-се, не плачь, ты ведь инок, / Не рыдай ты, не рыдай, да молодыя! / Ты поди-тко-се же, в лес уйди подальше, / Ты сострой себе келею под елью; / Еще станут к тебе ангели летати, / Еще станут тебя пропитати; / Залетают к тебе птицы-то райские, / Запоют-то тебе песни-то царские, — / Отвалятся от тебя худые мысли, / Отойдут от тебя все ведь дьяволе».
Валя причмокнула, смолкла.
— Ну и что он? — спросил Вася.
Валя вздохнула и снова запела:
— Да пошел тогды ино-о-к, в лес уше-о-л подальше, / Он сострои-и-л себе келею-то под елью-у-у; / Залетали к нему птицы-ти райские, / Как запели ему песни-ти царские-э-э, — / Отошли от него худые мысли, / Отошли от него тогда дьяволе.
— Ловко! — одобрил Вася. — Только и остается, что залезть в самую глухомань и жить там в хибаре. Только насчет того, что ангелы или там птицы будут хлеб с молоком носить там, колбасу, огурцы, вермишель или хотя бы бомжовку вьетнамскую, — это, хых, хы-хы-хы-хы…
— А давай, Фасечка, и попробуем, — сказала Валя.
— Да мы и так уже, можно сказать, в эксперименте.
— Чиво?
— Ну, пытаем судьбу. Или она нас пытает… Но кто-то нас точно пытает. Гоняет. Обло-Лаяй, конечно, кто ж еще. Но кто, спрашивается, меня за язык дергал… Писать против Облы? Вот это мне и самому непонятно… хых… Жил бы себе тихонько офисным планктоном, ездил в Турцию. Фотки потом выкладывал бы… Купил бы самую крутую камеру «Фуджи». Что мне Обло-Лаяй и попы?.. Нет же. Вот и на, дерьмо, зараза…
Валя попросилась на берег. Пришлось причаливать. Она вылезла и отошла в сторонку. Вася тоже хотел выйти и размять ноги, спину, но медлил… Валя громко пукнула. Вася тихо просмеялся и все-таки выбрался на землю, начал похаживать. Бернард один остался в лодке.
И мог бы уплыть. Дерзко у-уплыть, и все.
Валя появилась из темноты, присев на корточки, стала полоскать руки. Вася отошел подальше и помочился, глядя на звезды. Вернувшись, он сказал, что как-то видел сон про лифт, превратившийся в ракету. Дело было так: вошел в лифт в обычном доме, двери захлопнулись, он смотрит, а кнопок-то нет. Чисто на панели. Ни одной кнопки. Но лифт поехал — вверх. Вверх и вверх. И так долго он ехал вверх, что ясно уже стало: лифт должен лететь над крышей того дома. И еще выше. Как ракета. Жаль только, что никаких иллюминаторов там не было. И так он ничего и не увидел больше…
— Не знаю, есть ли еще на свете миры, — говорил Вася, забираясь в лодку. — Может и есть. И вот интересно, там тоже Обло-Лаяй резвится? Или по-другому устроено? И нет никакого государства. Вообще. И не было. Ни границ, ни ракет, ни министерств, ни партий, ни попов. Планета Анархии. И женщин, между прочим, никто не угнетает. Все ходят голые.
— Ох-ма, как это, Фасечка?
— Тело тоже надо освобождать от одежд.
— А чиво ж ты сам отворачиваешься все? — вдруг спросила пытливо Валя.
— Ничиво! — передразнил ее Вася. — Не хочу порабощения, понятно?
— Не-а, — призналась Валя.
— Ладно, вперед, по звездам к иным мирам.
И лодка и вправду пошла по пятнам звезд, как по леопардовой сияющей шкуре, бесконечной, податливой и непостижимой.
Под утро Вася уже еле греб. А Валя спала. — И уже стояла в церкви среди обшарпанных стен. На полу валялись разбитые кирпичи, стекла, тряпки. И осколки заскрежетали под чьими-то ногами. Кто-то шел твердо, железно, неумолимо. Валя почувствовала, как глаза наполняются горячими слезами. И вот появились двое, один в панцире, в шлеме, плаще, другой одет просто, видно, слуга. И мне стало страшно. Кручу головой… И вижу: в куполе синеет небом дыра. А вниз спускаются вроде лучи. Как лестница. По ней я и попала на купол. Заглянула снова в церковь сверху, а церковь вся обновилася. Стены крепкие, оштукатуренные, изукрашенные. Всюду свечи. Тихое сияние. Но тут я поняла, что церква эта очень-очень высока. Ну просто невероятно, мамочки! И я приблизилась к краю. Глянула вниз. Жуть! Там мураши шевелятся — а это люди. Целые толпы. И я вдруг взяла и, сложив руки рупором, крикнула: «Эй!» И крик долго летел вниз, наконец долетел, и мураши замельтешили быстро. Вот счас как разбегуся! Да как сигану!
А там неожиданно толпы взбаламутились, послышались вопли-крики. Смотрю: какая-то силища просто зачерпывает их, этих мурашей, да и перемешивает. И тут вдруг появился кто-то снизу, взлетел, что ли, и отдал мне что-то такое стеклянно-горячее, кровавое, дрожащее. И я взяла это и понесла, понесла-а, а оно делалось прохладнее, тверже. И я подняла это в руках и показала кому-то, кто был больше этой церквы…
Светало. Вася часто оставлял весла и осоловело озирался. Надо было подыскать место для ночевки. Какой-нибудь лес. Но места были сирые, безлесные, там-сям торчали одиночные деревья, ну или несколько деревьев, кусты. Вася так устал, что готов был хоть где остановиться. Кое-как спрятаться да и заснуть. А ведь еще надо было наварить на целый день каши, вскипятить воды для чая. А вдруг в это время и появится Эдик на фиолетовой лодке? Сразу учует дым.
— Э-хо-й!
Вася вздрогнул. Огляделся.
— Ээй!
Чей-то голос? Явно же не птицы, как в том леску. И тут Вася увидел на правом берегу фигуру. Там стоял человек. Там стоял человек.
Вася перестал грести.
Человек не шевелился. Да человек ли? Лодку несло течением…
— Слышь-ко! — позвала фигура.
Вася смотрел. Какой-то мужик в темной одежде, простоволосый. Мужик махнул рукой.
— Говорю, постой! Эй!
Вася начал работать веслами, останавливая лодку, то есть уже подгребая против течения.
— Здорова! — крикнул мужик.
— Здравствуйте, — ответил Вася.
— Далёко собрался? Рыбалочка? Или так, на отдыхе?
Вася не ответил.
— Слышь, добрый парень, мне на тот берег надо позарез просто.
Голос у этого человека был странноватым, каким-то двоящимся, словно пропущенным через синтезатор, что ли. Вася смотрел на него.
— У меня там мамка занемогла, — говорил этот человек, — понимаешь? В Кобылкине. Знаешь? Позвонить-то она позвонила, а как тут доберешься? Мост разливом уж который год сносит нахрен. Вот я и вышел, авось, думаю, поплывет кто. И точно! Судьба, значит. Сам бог, как говорится, тебя послал. Так переправь меня, горемыку. Я заплачу, а как же. При деньгах. Все дела…
Вася молча начал выгребать против течения, уже лодку порядочно снесло. Теперь надо было выгрести к тому месту, где стоял среди голых ив этот человек.
Бернард тянулся, тянулся к лицу Вали и начал вылизывать длинным шершавым языком ее щеки. Она отмахнулась. Но настырный кролик не отставал. И Валя наконец проснулась и сразу увидела силуэт человека на берегу. Валя ойкнула и встряхнулась, выпрямила спину. Несколько мгновений они просто глядела на приближающийся берег с человеком. Ветерок шевелил его курчавые волосы.
Валя кашлянула.
— Фасечка, — прошептала она наконец. — Мы… где?..
— Хых, все там же.
— А… куда ты плывешь?
— Человек просится на тот берег, — сказал Вася.
— Челове-э-э-к? — переспросила Валя, протирая глаза.
— Человек, человек, не крокодил! — со смешком подтвердил неизвестный.
Валя замерла. Глаза ее расширились. Она вдруг вытянула руку и схватилась за весло.
— Ты чего? — спросил Вася, пытаясь высвободить весло. — Снесет же, не мешай.
— Фася, — сдавленно прошептала Валя, — Фася!
— Да пусти, говорят тебе.
— Эх, это правильно, что вдвоем, — одобрил человек на берегу. — Веселее.
— Фа-а-ся-а…
Но Вася вырвал весло, отмахнулся от нее и снова начал выгребать к незнакомцу.
Лодка ткнулась в берег, человек схватился за веревку на носу, Валя сидела, не оглядываясь, сгорбившись, обняв Бернарда.
— Вот я как будто и знал, что кто-нить и поплывет, — говорил человек. — Подфартило, подфартило…
Вася смотрел на него. Это был светло-курчавый мужик лет сорока, с узковатым лбом в морщинах, с умными глубоко посаженными глазами, с небольшой то ли бородкой, то ли отросшей щетиной, в городской куртке, штанах, штиблетах, заляпанных грязью. В нем чувствовалась сила, среднего роста, но коренастый, мосластый, с крупными ладонями. Шевелюра на макушке топорщилась. Из-под куртки выглядывала тельняшка.
Валя все так же не оглядывалась.
— Ну, как будем? — спросил мужчина.
— Вальчонок, — сказал Вася, — ты выйди тут, подожди, а я сплаваю.
Валя молча помотала головой.
— Слышишь, Валюшка, что говорит капитан? — спросил мужчина с усмешкой.
— Вальчонок! — позвал Вася. — Ну! Человека же перевезти надо.
Она не отвечала.
— Эй, красавица, Боливар не вынесет троих, — сказал человек настырно, но тут же перешел на просительный тон: — А то ведь занемогла мамка-то. А мост снесло. В объезд сейчас не на чем ехать, в деревне два дома.
— И вы там живете? — спросил Вася.
— Ну! Ага. Так вот отшельничком и живу…
— Что ж лодкой не обзавелись?
— А-а… Продырявлена лодочка, как ложечка бывает продырявлена у некоторых. Западло на такой-то плавать, верно?
Он протянул руку и дотронулся до спины Вали. Та вздрогнула, сжалась сильнее.
— Ишь, пугливая, ну чего вы, девушка, застыли? Подмерзли? Согреться бы вам надо. Попрыгать на бережку. Ну давайте, давайте. Или со мной поплывете?
Валя зашевелилась и начала выбираться, оступилась, выпустила Бернарда.
— Хо! Да у вас тут целый зверинец! — воскликнул незнакомец. — Каждой твари по паре, как говорится. Или заяц один?
Валя замешкалась, но незнакомец вдруг крепко охватил ее за талию и рывком перенес на берег, так, что она даже ойкнуть не успела.
— Опочки! — воскликнул человек, с улыбкой глядя на Валю, растерянно стоявшую на берегу. — Пора просыпаться, краля, уже утречко на носу.
И он перелез в лодку и уселся напротив Васи.
— Готовы к отплытию, капитан! — хрипловато воскликнул незнакомец.
Вася уставился ему в рот.
— Б-бэ-бэ… — заблеяла вдруг Валя.
И незнакомец расхохотался.
— Б-бэ-бэ… — повторяла Валя и тянула руки к лодке.
— Ну точно, ковчег самый и есть! — воскликнул незнакомец.
— Бернард! — выпалила наконец Валя.
Вася отмахнулся.
— Да ничего с ним не случится, кралечка, — успокоил незнакомец. — Сытые мы.
Но Валя ступила в воду следом за лодкой, пытаясь схватиться за баллон. И ей это удалось.
— Ты же намокла, дура! — в сердцах воскликнул Вася.
— Бэ-э-э… — снова заблеяла она.
И Вася подгреб снова к берегу, оставил весла и начал звать кролика. Наконец ему удалось схватить его за уши.
— Фася! — в отчаянье крикнула Валя.
Он встал и выбросил кролика на берег.
— Сидите, ждите, — сказал он, отталкиваясь веслом.
— Эх, а хороший кроль! — с сожалением воскликнул незнакомец. — Да и краля…
Вася начал грести. Незнакомец глядел на Валю с кроликом на руках.
— Что за окрас у него, — сказал он. — Как в пиве выкрасили.
— Порода такая, — откликнулся Вася, исподлобья поглядывая на незнакомца. — Новозеландская.
— Хм. Чего только не бывает. Как среди людей: красные, белые, пидоры, негритосы.
Вася греб, течение сносило на середине.
— Откуда плывете? — спросил незнакомец, разглядывая Васю.
Голос его двоился.
Вася раздумывал, что ответить. Мотнул головой.
— Сверху.
Незнакомец усмехнулся.
— Ясен пень, что не снизу. Из какого пункта?
— Да просто нас подвезли к реке, мы и поплыли, — сказал Вася.
— Ну а куда?
— Пока продуктов, денег хватит, — уклончиво ответил Вася.
— Ну, если бабок дофига, то и в Рио-де-Жанейро можно доплыть, — сказал незнакомец.
— Не, не много, — разуверил его Вася.
Незнакомец усмехался, наблюдая за Васей.
— Чёт ты задуманный какой-то.
— Кем? — удивился Вася.
— Самим собой или ханкой какой, — отозвался незнакомец. — Да и бабенка твоя как будто в отходняке. Не? Кумарите?
— Это в смысле грибов-травки? — спросил Вася.
— Ну, грибам еще не сезон, — сказал незнакомец. — А раскумариться можно «Моментом».
— Нет, — ответил Вася, — без дури обходимся. И так интересно.
Незнакомец кивнул.
— Ну-ну.
И пытливо смотрел на Васю. Тот отворачивался.
— А кроля-то зажарите потом? На угольках запечете? Я бы тоже попробовал… жаль, Боливар не вынесет троих.
— Нет, кролик у нас как собака, — объяснил Вася.
— И ночами охраняет? Лупит по барабану, если чего? По сиськам крали?
Вася молчал.
— Не, занятные вы, — проговорил незнакомец. — Прямо жалость берет расставаться… Может, попробуем втроем?
Вася посмотрел на него.
— Что?
— Ну путешествовать?
— Да нет, лодка двухместная, — сказал Вася.
— Да можно и потесниться. Я бы, как кролик, устроился на ножках подруги той.
— А как же мама? — спросил Вася.
— Да в том-то и дело, что надо к мамке. Но, может, обождете?
Вася покачал головой.
— Нет, нам надо дальше.
— Без промедления?
— Да.
— Я тоже люблю свободу и независимость, — проговорил незнакомец. — Чтоб над головой не нависал никто.
Вася улыбнулся понятливости незнакомца.
— Свобода, блин, свобода, блин, сва-а-бода, — пропел незнакомец.
И в это время донеслось зычное гоготанье. Оба задрали головы, глядя в рассветное небо. И вскоре увидели треугольник белых птиц.
— Мать моя женщина! — воскликнул незнакомец. — Гуси-лебеди!
Вася слушал, смотрел. Нет, эти птицы кричали по-другому и выходило у них так: «Ганк-го-о-о-о!»
— Скорее всего лебеди, — сказал Вася. — Гуси больше скрипят.
Незнакомец посмотрел на него и снова возвел глаза к небу.
— У-у-у… Шикарно.
Белые птицы купались в апрельской лазури. Это действительно было захватывающее зрелище. Вася даже позабыл грести. И лодку сносило течением.
Незнакомец опустил глаза.
— Опочки, нас сносит.
Вася посмотрел на обожженную ладонь, слегка кровянившую уже, подул на нее, морщась.
— Да давай я погребу, вижу, ты устал, — предложил незнакомец.
Мгновенье Вася думал и согласился. До берега еще было прилично плыть. Незнакомец осторожно передвигался на место Васи, а тот — к носу. Наконец он взялся за весла и начал сильно грести. Вокруг весел заиграли буруны.
— Ого, — произнес Вася, обессиленно сидя на носу.
— Застоялся жеребец, — откликнулся незнакомец. — А мне это нравится. В натуре. Так бы и плыл… Продай лодку?
Вася удивленно взглянул на него и только просмеялся.
— Нет, хорошее средство передвижения, — продолжал незнакомец.
Некоторое время молчали.
— Слушай, кстати! — воскликнул незнакомец. — А не дашь по мобиле звякнуть? У меня зарядка кончилась. Я бы мамке позвонил, что иду уже, спешу.
Вася полез в рюкзак и достал банку из-под кофе с деньгами и мобильником, вынул мобильник…
— Разрядился, зараза, — сказал он.
— А у нее? — спросил незнакомец, кивая в сторону противоположного берега.
— У нас один мобильник, — сказал Вася и хотел снова сунуть банку в рюкзак.
— А, ну, ну… — Он греб. — А вы не с фермы Мартьянова плывете случайно? — вдруг спросил он.
Вася молча уставился на него.
— У того такие же кролики… Да и тех, говорят, отпустили какие-то ушлепки-работнички. Слух такой прошел вот только что.
Вася молчал.
— Эй, да ты чё, глушенный? — окликнул его незнакомец.
Вася пошевелился, кашлянул.
— Не знаю я…
Он запихнул банку в карман полупальто.
— Стремный ты чел, — сказал незнакомец. — Только меня не проведешь. Я по глазам вижу: в бегах.
Вася начал краснеть. Незнакомец засмеялся.
— Во! Во! Ты уже сам как новозеландец!.. Ну короче, колись. Это вы те работнички?
Вася сглотнул, глядя во все глаза на незнакомца.
— Чё зыришь? У меня нюх на такие дела. Короче, суду все ясно, тьфу, тьфу, тьфу! — Он постучал костяшками кулака по веслу. — Ладно, не бери в голову, до суда и прокурора здесь далече. Но мне по-человечески просто интересно, из-за чего там у вас буча? Из-за бабенки небось? Глаз Мартьян положил на нее, а? Или чего? Базар не вышел по деньгам?
Вася молчал.
— Ладно. Я не продам, не думай. У меня свои дела. Похеру фермер. Просто подумал, что телега гнилая, мол, кролики, работнички. А теперь и сам вижу: вот они.
И лодка наконец причалила.
— Выпрыгни-ка! — крикнул незнакомец. — Мне ж несподручно. Вишь, течением разворачивает, сносит, а там коряги в кустах… Давай!
И Вася соскочил на вязкий берег, схватился за баллон. Ноги его начали утопать в грязи.
— Вот так! — воскликнул незнакомец. — Порядок. Сейчас.
Он встал, оставив весла, и шагнул к носу, склонился над Васей.
— Держи!
И снизу заехал Васе кулаком в подбородок с такой силой, что того сразу отбросило назад и он шлепнулся в грязь. Незнакомец схватил весло, выдернул его из уключины и оттолкнулся от берега. Вася лежал пластом, потом приподнял голову, силясь увидеть незнакомца. И увидел, как тот стоит с веслом в лодке и глядит на Васю. Потом усаживается, вставляет весло в уключину, плюет на ладони и принимается грести. Васина голова снова падает на вязкую землю, как намагниченная. Все качается, словно он еще плывет в лодке. И тело прилипло к земле. Во рту вкус крови. И какие-то крошки. Вася лежит, гоняет языком эти крошки. Сплевывает неловко набок. Потом щупает пальцами и находит эти осколки, подносит к глазам и с любопытством разглядывает…
— Дерьмо… зараза… — шепчет он. — Зубы…
Это окровавленные крошки зубов. Голова гудит. Зубы это что, странно, что голову не проломила такая силища… Вася лежит и смотрит в небо, лазурное небо, где только что проплывали лебеди из Индии, и кричали как будто окликали свою священную реку. И может, сам Вася на этой реке и лежит. И наверное, ему это снилось когда-то или даже сейчас снится. Но только это уже какой-то сверхсон. Небо наливается светом, краской, как будто и там где-то на краю вселенной кто-то кому-то разбил губы, и потекло… Васе совершенно ясно, что все именно так и должно было случиться. Он эту индийскую апрельскую реку давно предчувствовал. Голова гудит, тошно. И Вася почти мертв. Но вдруг шепчет:
