А за окнами старого дома

А за окнами старого дома сыпался дождь. При мысли о полях, лесах да перелесках и разлившейся реке дрожь пробирала. Но ведь надо было уходить, искать тот лес, шалаш, лодку… Вася собирался позвать Валю, но — язык не поворачивался. Поблагодарив Татьяну Архиповну, он встал, прошел к печке, пощупал свое полупальто зимнее.

— Да как же оно так скоренько-то высохнет? — спросила Татьяна Архиповна.

— Ничего, потом просохнем… у костра, — сказал Вася.

Валя тревожно на него посмотрела.

Вася кашлянул солидно в кулак и наконец-то сказал:

— Собирайся, нам пора.

— Да вы что! — воскликнула Татьяна Архиповна. — Куда?

— На реку, — безжалостно ответил Вася и просмеялся.

— И самому-то смешно, — откликнулась Татьяна Архиповна. — Дождь-то так и сеется. Куда же идти? Никуда не надо идти. Места у меня много. Хлеб есть. Поживите.

Валя лучезарно улыбалась, но тут же пригасила улыбку, взглянув на Васю. Что он скажет. А ему уже смешно стало, что она, чужая и свободная женщина… или девушка, — свободный человек ждет его решения, как будто он над нею начальник. И Вася снова зашелся своим смехом. Скоро ему вторила Валя, а глядя на них, подключилась и Татьяна Архиповна. Котенок Гусенок, напившийся молока, перестал облизывать шерстку на груди и, задрав голову, таращил мутно-голубые глазенки на великанов-людей, издававших странные звуки.

Отсмеявшись, Валя начала убирать со стола, Татьяна Архиповна поехала в комнату, попросив Васю еще подкинуть дровишек в печь, а взять их можно в сенях, там кладочка… или уж лучше на дворе в поленнице, а то до кладочки она и сама доехать может, а вот на двор ей никак не попасть, точнее, скатиться-то по настильчику, сооруженному Витьком, еще она в силах, а вот назад взъехать — никак. И Вася пошел на двор, накинув белесый от солнца и дождей старый брезентовый плащ, висевший у двери. Там его встретила белая собачка с большими лохматыми ушами, гавкнув пару раз, она юркнула в дом, пока он не успел закрыть дверь. Вася шел по грязному двору под дождем. Оказывается, дождь был сильный, так и стучал по брезентовому капюшону. Дым из трубы оседал, стекал по шиферной почернелой крыше в лишайниках и повисал в саду среди голых яблонь и слив с корявыми ветвями. Плетень кое-как держался, готовый вот-вот рухнуть. Дождь со звоном долбил по перевернутому дырявому ржавому ведру, по цинковому грязному тазу, прислоненному к стене дома. Поленница была под навесом из досок, крытых толем. Впрочем, навес уже прохудился, и половина дров была мокрой. Вася набирал сухих поленьев, внезапно испытывая примерно то, что Кирилл Дхарма называл провалом в ничто. Правда, здесь все-таки было что-то: дом, река, деревня. Но на самом деле: где это? И в каком времени? И Вася ясно вспомнил, как однажды ему снилось место в Индии или на Цейлоне: дождь, дымы над хижинами, и он накладывал в ведра глину и подавал кому-то наверх, мимо проходили черноглазые смуглые женщины, глядели…

Примерно то же было и здесь.

В кухне крутилась белая та собачка, звали ее Снежана. Валя ее накормила. И теперь она ластилась к ней и не хотела никуда уходить. Татьяна Архиповна сказала, что это ее звоночек, сразу слышно, если кто идет. Но раз дом полон гостей, да и на улице такая погода, то пусть уж остается с обществом.

Татьяна Архиповна пригласила Валю с Васей в комнату, те вошли. Это было обычное бедное деревенское жилище. Шкаф черного дерева, сервант с посудой, телевизор на тумбочке, иконы. Диван, стулья, кровать за перегородкой, не доходящей до потолка, швейная машинка перед окном. Правда, все было нарядно, потому что всюду красовались вышивки и покрывала. Это-то было необычно. И занавески пестрели волшебными птицами. На стенах висели бисерные пейзажи, чьи-то портреты. Была здесь и самодельная полка с потрепанными книжками и фильмами в плоских пластмассовых коробках с картинками.

— Это тетя Таня сама все мастерит и вышивает, — объясняла Валя. — Хуу-гу, как же красиво. Да, Фасечка?

Вася кивал, осматриваясь.

— Вот, целая россыпь орденов, — сказала Валя, показывая на коробку, наполненную скрещенными георгиевскими ленточками с перламутровыми звездочками и веточками.

— Приколите себе, если хотите, — разрешила Татьяна Архиповна.

— Ни к чему, — буркнул Вася. — Я в Первую мировую еще только лежал за плинтусом.

Татьяна Архиповна улыбалась.

— Ну ведь и необязательно, чтобы уж быть участником… У меня администрация их много к празднику заказывала.

— Заплатили? — спросила Валя, уже прицепившая к халату «орден».

Татьяна Архиповна махнула рукой.

— Да так, чуть-чуть. Главное, что это кому-то нужно.

— Что это за птички? — спросил Вася, останавливаясь у расшитых занавесок.

— Это? Гамаюны, — ответила Татьяна Архиповна.

— Стратим-птица, — сказала Валя.

— Стратим?..

— Ну да, как поется в «Голубиной книге», — пробормотала Валя.

— Да? А что это такое? — удивленно глядя на Валю, спросила Татьяна Архиповна и поправила очки.

Руки у нее были красивые и ногти ухоженные.

— Да ты спой, — сказал Вася.

— Ай, — откликнулась Валя, стесняясь, но тут же немного пропела: — Стратим-птица всем птицам мати. / Почему она всем птицам мати? / Живет стратим-птица на океане-море. / По… — Тут она проглотила слово. — …все повелению / Стратим-птица вострепенется, / Океан-море восколыхнется; / Топит она корабли гостиные… — Валя откашлялась. — Со товарами драгоценными, — / Потому стратим-птица всем птицам мати.

Татьяна Архиповна качала головой, и серый свет переливался в стеклах очков, переплетаясь с отраженными разноцветными лоскутами картинок.

— Ну и ну, вот как?.. Это же… Это же — как? Как это? Не баллады, а…

— Былины какие-то, — подсказал Вася.

— Вот-вот. И ты их знаешь наизусть, Валюша?

— Ху-гу! — ухнула по своему обыкновению Валя. — Это песенки Мартыновны. Она-то их много знала, ага. И все наизусть. Назубок. Ну, зимой-то долго так сидели, вот она и напевала. А у меня память — как магнит, все притягивает, и — накрепко.

— Да-а-а? — спросила Татьяна Архиповна. — А где вы сидели-то?

Валя смешалась, взялась теребить «орден», просительно взглянула на Васю.

— В доме творчества, — сказал Вася. — Для особо одаренных старух. И девиц.

— А где же это? — не унималась Татьяна Архиповна.

— При епархии на горе, — гнул свое Вася.

— Такой есть?

— А что же, — сказал Вася, — не все же им тратиться на мерседесы.

— Ну, на наших дорогах и нужны хорошие машины, — возразила Татьяна Архиповна. — Как без них? В дальний приход и не проедешь. А там где-то совсем в турлах, как говорится, новопреставленный. Как доедешь?

— Вертолетами надо обеспечить это воинство, — откликнулся Вася. — Только мертвому все это зачем? Лететь надо к живым. Вот к вам.

— Ну ко мне-то к чему? Что я такое? Инвалид.

— Хых, хы-хы-хы… Но вы же не с луны свалились, наверное? Вы же гражданка этой страны великолепной, самой духовной и гуманной?

Татьяна Архиповна озадаченно глядела сквозь очки на Васю.

— И, наверное, до несчастья, что с вами приключилось, что-то делали? Работали?

Татьяна Архиповна кивнула и ответила, что да, а как же, бухгалтером в правлении колхоза, у нее и грамоты есть, вымпел, ценный подарок электросамовар. До сих пор работал, пока Зык-Язык его не спер.

— Вот, вот, — подхватил Вася. — Почему же к вам на вертолете не прилететь? Вон, патриарх, писали, летает на вертолете.

Валя перекрестилась. Глядя на нее, перекрестилась и Татьяна Архиповна.

— А вы только креститесь, как заведенные! — с досадой воскликнул Вася.

— Нет, но… у меня вон есть благодарственное письмо из епархии, — сказала Татьяна Архиповна, подъезжая к серванту, выдвигая ящик, копаясь в бумагах. — Вот. Это за «Животворящий крест», вышитый крестиком. Целое покрывало на стол для даров или чего еще.

— Да стол даров должен быть здесь, — ответил Вася.

— Где?

— Прямо в ваших хоромах, — сказал Вася.

Татьяна Архиповна испуганно заморгала.

— Вы как-то все шутите, — проговорила она, переходя на «вы».

— Ху-гу! — подтвердила Валя.

В это время стукнула дверь. С Васи вмиг слетело вдохновение, и он затравленно покосился на дверь. Кто-то топал в сенях. Снежана не лаяла, а, наоборот, виляла усиленно хвостом.

И в кухню кто-то вошел.

— Бог в помощь!.. Жива ты, Архиповна, ай не?

Татьяна Архиповна улыбалась.

— Жива, жива, Петровна.

— Я гляжу, дым-то идет… Но мало ль, чё бывает. Печь затопить силов хватило, а дальше… — Голос оборвался.

В комнату входила пожилая сухая высокая женщина с жилистой шеей и красноватым лицом, быстрыми серыми глазами.

— Во! — воскликнула она. — А у тебе гости?! Здра-а-сте вам.

Вася и Валя поздоровались. Женщина цепко рассматривала их.

— Кто же это такие будут? Не Гришко ль сотоваришши?

— Да нет, Петровна, нет, нет, что ты. Куда ж теперь… Это так, туристы, заблудились на реке, под дождь попали.

— Турысты? На реке? — Женщина улыбнулась, прикрыв жилистой рукой рот с прорехами в зубовном строе. — Эт все одно, что в трех соснах. Река — вниз да вверх, а не в четыре стороны.

— В разлив и все четыре бывают, — откликнулась Татьяна Архиповна.

— Ну, не в этом годе, — возразила женщина, поправляя зеленый платок, завязанный сзади узлом. — Снегов было маненько.

— А дожди всю осень шли, — напомнила Татьяна Архиповна. — Болота и напитывались, как губка. А сейчас отдают.

— В низинах лес затоплен, — подал голос Вася.

— А и где же ваша лодка? — спросила женщина.

— Да ты садись, Петровна, — предложила Татьяна Архиповна.

Та уселась на стул, отнекиваясь, впрочем, но уже заинтригованная, как всякий деревенский житель, новичками.

— Там, — ответил Вася, — в леску.

— Ну, как грится, сверху-то крыша есть? Там, палатка? — спрашивала Петровна, переводя быстрые глазки на Валю.

— Да все есть, — ответил Вася.

— Так… это… а к нам в гости?

— У них член экипажа пропал, вот искали и пришли, — объяснила Татьяна Архиповна, уже притягивая какую-то материю, вынимая из шкатулки нитки, иголки, чтобы по привычке заняться рукоделием.

— Во-о-на как, — откликнулась Петровна и быстро оглянулась. — А где ж? На печке?

— Да не нашли, — ответила Татьяна Архиповна.

— Ай-ай-ай! — воскликнула Петровна. — Да как же это? И где же это он? А вы сидите? А там дождь, холод! Розыск надо объявлять.

— Ничего не надо, прлоклятье, — тут же отозвался Вася. — Это просто зверек. Кролик.

Валя с возмущением взглянула на него и ответила:

— Как это просто? Новозеландец Бернард! Надо объявлять розыск.

Глаза ее сверкнули решимостью.

— Ишь, ишь ты, — проговорила Петровна жадно. — О как, о. Ну и ну ты. Иностранец?

— Да, — сказала Валя.

— Новозеландец? — переспросила Татьяна Архиповна озадаченно.

Она-то думала, что речь о кролике, а теперь уже засомневалась.

— Да! Такой темно-темно-рыженький, просто красненький, шоколадного такого прям цвета.

— Негритянской национальности? — спросила Петровна.

— Такой национальности нету в природе, — поучительно сказала Татьяна Архиповна.

— Ну?! — удивилась Петровна. — А эти, из Африки? Черненькие?

— Африканцы, — сказала Татьяна Архиповна.

— Сватья из Немыкарей грит, у них Лев Кузьмич, ну, что на карьере работал бригадиром, потом замом, а одно время и дирехтуром, то исть как бы, ну…

— Исполняющим обязанности? — подсказала Татьяна Архиповна.

— Ага! Им. Исполняюшшим. Так сватья грит, нанял сабе этого африканской национальности. И пол-лета тот у него робил. Под именем Абамка.

Татьяна Архиповна прыснула в ладонь.

— Так-то Абрахамка, а все — Абамка. Добрый, мол, работник, а главное — непьюшший. Ну, потом донесли, конешна. Оказалось, мигрант без паспорта. Или с просрочкой… А ваш?

— Да кролик это, вот дерьмо-то, — раздраженно-встревоженно сказал Вася. — Порода такая. Новозеландская.

— И с именем? — спросила Петровна, вытягивая жилистую шею.

— Ну кличка такая, вот она дала, — объяснил Вася.

— Бернард, — подтвердила опечаленная Валя.

В глазах ее стояли слезы.

— Чудная кличка, — сказала Петровна. — И что ж ты по нему так убивашься?

Валя смахнула слезы.

— Он был… у-у-умный, д-д-добрый… глазастый… ласковый…

— Хм, хм, — хмыкала Петровна и значительно смотрела на Татьяну Архиповну. — Точно ли кролик?

— Да! — воскликнул Вася с излишней горячностью.

Она и на него посмотрела с подозрительностью.

— Хватит тебе уже! — прикрикнул Вася на Валю.

Но та продолжала всхлипывать.

— Ну, кролик — это не бяда, — сказала Петровна. — Хуже, ежели человек пропал, а вы скрываете.

— Ничего мы не скрываем! — ответил Вася.

— Кролик — это ладно, — сказала Петровна, — а вот человек — другое, даже ежели нег… тьфу! — африканской национальности, как тот Абамка. На реке и утонуть, конешна, недолго. Или поревновать… заспорить… Всяко бывает.

— Да, да, — подтверждала Валя, всхлипывая и тем только усиливая фантазии жилистой сухой Петровны.

— Люди разные, — продолжала Петровна. — Один реагировывает так, а иной… Да! — воскликнула она, воспламененно взглядывая на Татьяну Архиповну. — Зыка-Языка-то наконец брать хотели!

Татьяна Архиповна оставила свое рукоделие и поверх очков посмотрела на Петровну. Та во все глаза глядела на Татьяну Архиповну и уже сидела подбоченясь, дожидаясь ахов-охов, вопросов. Татьяна Архиповна молчала, только смотрела.

— Ну? — словно бы дернула ее за язык Петровна, как удочку заправский рыбак.

— Правда? — наконец спросила та.

— А как же! Как этот дождь правда или твоя неходьба! — торжествующе воскликнула Петровна. — На него же давно написал Медун. Тот у Медуна овечек на шашлыки крал, одну, потом другую, в лес уводил и там жрал с самогонкой и дружками-то, что повадились к нему, охотнички какие-то, с городу. Шкуры потом находили, костришше. А наш-то Бобер ни фу-фу. Токо вон с тобой срам развел, а Языка взять — рука коротка да дрожит. Против овец молодец, а с молодцом сам овцом. Хоть и Бобер. Ха! — Петровна прикрыла рот, искрометно глядя на всех. — Ну, Медун до области добрался. Оттуда, видать, надавили, и ночью сёдня группа хватов этих, мальцов дебелых у панцирях да шлёмах с автоматами и накрыли его.

Петровна замолчала, выдерживая паузу, наслаждаясь своим информационным господством, как какой-нибудь телеведущий в патетических местах.

И Татьяна Архиповна так и сказала:

— Ой, Петровна, ты как Малахов! Или этот… «Приз в студию!»

Петровну это сравнение ничуть не смутило, наоборот, она еще выше задрала свой нос туфелькой.

— Какой ужо тут приз, — сказала она, — ежели Язык-Зык той, если он собственной персоной взял да и был таков! Ушел!

Тут уже Татьяна Архиповна всплеснула руками.

— Как?!

— Ушел! — победоносно повторила Петровна, словно от опасности избавился ее любимый родственник.

— Нет, но как же… — бормотала Татьяна Архиповна.

— А так же. Ушел, как есть ушел со своим раздвоенным жалом. Ох, видать, то не спроста, Акимиха и говорила, ой, не спроста то, такой-то язычок у молодца, а то, что он гаворил, дескать, хотели наказать дружки или хто там в турьме той, али несчатливая случайность прямо, — ложь, ложь самая и есть. А это у него от рождения и при содействии самых темных сил. Акимиха, она профессорша, по моныстырям все ездиет, с ранья уже молитвы читает, постится, хучь еле ноги волочит, шатает ея, а она нет. Книги у ней от деда ишшо, а он был самый что ни на есть раскольник, старовер.

— Раскольник же, — сказала Татьяна Архиповна.

— Ну. А может, оне-то и веру хранили, а не эти в золоте. А те — в золе!

— Хорошее сравнение, — не утерпев, одобрил Вася.

Петровна посмотрела на него.

— Нет, но подожди, как же это все могло получиться? — спросила Татьяна Архиповна.

Петровна развела руками.

— Н-да! Вот тебе и на! Вот тебе и хваты-перехваты. А к тебе они не входили?

— Ко мне? Зачем? Нет.

— Ну как. Заодно. Зачистить, как грится, ха! — Петровна прикрыла рот рукой. — Можа, ты опять за свое резиновое ремесло. Так же эта статья называется? Против резиновых хат?.. И вишь, незнакомцы у тебя и есть.

— Туристы, — сказала Татьяна Архиповна с беспокойством. — Василий и Валентина.

— Ну, хто знает, можа и турысты, а можа и опять эти… беженцы. Поди докажи, а? Ты вот никак досказать им не можешь. Что дважды два — прими и помоги кому бедовому. А Бобер хорош, ну хорош гусь, гусь, а не Бобер. Да? Скоко терся около тебе, вынюхивал, мурзилка. Что да как. И — раз. Здрасьте-пожалста. Статейку шьет. Тому Зыку не шил, небось. А безногой бабе — нате.

— Но в голове не укладывается, — сказала Татьяна Архиповна. — Как можно было упустить его?

— Просрали добры-то молодцы, хваты-перехваты, уж не обессудьте за мое такое высказывание, — сказала Петровна.

Татьяна Архиповна покачала головой.

— А теперь — и где он, той Зык-Язык? — Петровна развела руками. — Ишши ветра в полях да перелесках. Можа, в свою Белоруссию и подался. Или где тут окопался. Смотри, Тань, не ровен час явится. Запирайся. — Она посмотрела на Валю с Васей. — И вы на лодочке-то поосторожней, выходит дело. А то… — Она откашлялась. — Значит, как дождь перестанет, и снова в путь-дорогу? И куды? Далёко?

Вася, изнемогая, смотрел на докучливую бабу.

— На самый восток, — сказала Валя, позабывшая о свежей своей печали под натиском новых сведений. — В Японию.

Вася метнул на нее испепеляющий синий взгляд. Посмотрели с удивлением и Татьяна Архиповна с Петровной.

— То есть… — пробормотала Татьяна Архиповна.

— Да шутит она, — сказал Вася резко.

— Хуу-гу! — воскликнула Валя.

— А куды же?

— К Елисею, — ответила Валя.

Вася посмотрел на нее.

— Это же к которому? К родственнику? — не унималась Петровна.

— Хуу-гу!

— И где же такой проживает?

— Место то так и называется, — ответила беззаботно Валя. — Елисейские поля.

— Вона… Не слыхала про такое, — откликнулась Петровна. — Чай, ужо в Белоруссии самой? Нет ли?

— Да, на границе, деревня так называется, — нашелся Вася.

— Ну да… Тогда хорошо. Токо раненько вы в путь подались, — сказала Петровна. — И воды какие, и непогодь, грязь. То ли дело лето: цветики и птички. Ох, ну ладно. — Она поднялась. — А то заговорилась. Пойду. Гости-то турысты ай тебе не помогут?

— Поможем, поможем, — тут же ответил Вася.

— Ну и ладно. Отплата ваша такая будет, — согласилась Петровна. — Там, водички натаскайте, дровишек в сени и ближе к печке. Помои на задний двор. Ты, Тань, как, сделала уже? Большое-то дело?

Татьяна Архиповна отвернулась. Петровна поманила Валю и, как та приблизилась, сказала, что судно стоит там-то, а в него лучше сразу влить микстуры зеленой такой, ну, зелье для растворения отходов, выходящих из человеческого тела и отшибания зловредных запахов прямо ароматом хвои. Валя понятливо кивала.

— Ты же не терпи, не крепись, Тань, — предупредила Петровна. — Вон мужичонку за водой на колодец, а сама и сходи. Или хочешь, я подожду?

Татьяна Архиповна покачала отрицательно головой, глядя в пол.

— Не сейчас.

— Ну, не разводите тут большой театр с конями на крыше, — предупредила Петровна. — Все мы люди, все мы человеки, так созданные. Хучь и оторопь порой возьмет. Ведь сказано, мол, по образу и по подобию? Тут и позадумаешься. Ну? Что же это? Так-то и есть? И тама? — И Петровна задрала голову к потолку, натягивая жилы на шее еще сильнее.

— Не все понятно, — проговорила Татьяна Архиповна.

— Так!

Петровна встала и пошла из комнаты.

— Подожди там немного, — попросила Татьяна Архиповна и поехала за нею следом.

Дверь в комнату прикрылась, но не плотно. Доносились приглушенные голоса. Вася разобрал, что хозяйка о чем-то просила Петровну, убеждала ее, а та отвечала, кажется, про них-то и отвечала, что турысты «того», особливо деваха… Татьяна Архиповна возражала и снова о чем-то просила. Наконец хлопнула дверь. Татьяна Архиповна вернулась в комнату.

— Ну вот, — проговорила она и вспомнила. — Ах, дверь-то забыла.

— Что? Давайте я, тетенька! — вызвалась Валя.

— Да, лучше все-таки запереться, — сказала Татьяна Архиповна.

— От этого Зыка-Языка? — уточнила Валя.

— Да… и от него тоже, — рассеянно ответила Татьяна Архиповна.

Валя сходила и закрыла на засов дверь. Вася попросил хозяйку не церемониться и сказать, когда надо пойти за водой и дровами. Та отвечала, что за дровами можно будет пойти чуть позже, а за водой так и не надо, есть еще вода и в бачке, и в бидоне.

— Нет, пусть натаскает, — возразила Валя.

— Лучше не надо, — откликнулась Татьяна Архиповна. — Дождь не перестает.

— А он дождевик наденет, тетенька.

— Ах, да ладно, отдыхайте.

— Нет, вода — это святое, — не отставала Валя.

— Ну хорошо, — сдалась хозяйка. — Потом… как стемнеет.

Вася пытливо посмотрел на нее. Кажется, он начинал догадываться, о чем так просила эта женщина соседку. Но тут уже его атаковали старые демоны погони. Он старался теперь уяснить, что же думает о них эта женщина с такими непривычно красивыми в деревне руками? Злился на Валю, лезшую со своими репликами. А вдруг здесь уже побывали Борис Юрьевич с Эдиком на джипе? Расспрашивали, не появлялись ли беглецы-разорители? Может, они уже и заявили, и теперь Обло-Лаяй их ищет с удесятеренным энтузиазмом. Обло-Лаяй напало на след Васи Фуджи.

Но… нет, тогда бы Петровна проговорилась. Да и сама Татьяна Архиповна, наверное, поинтересовалась бы: не те ли вы беглецы?

Вася выждал удобный момент и спросил насчет Бобра: что это за персонаж такой?

Татьяна Архиповна нахмурилась.

— Наш участковый Бобров.

— Здесь живет? — холодея, спросил Вася, уже готовый сорваться и уйти в дождь — в дождь так в дождь, хоть в метель и шторм, лишь бы подальше от участкового.

Его история тоже началась с посещения участкового. А за ним явились бесноватый поп Никита да следователь Мирзоев с ореховыми глазами.

Татьяна Архиповна не отвечала, снова возясь с нитками, иголкой. Валя спросила, что такое она вышивает сейчас. Татьяна Архиповна сказала, что Николу-угодника. А мечтает — новую Одигитрию.

— Какую такую новую? А? а? — удивилась Валя.

— Такую. Ее же после реставрации в собор привезли, — говорила Татьяна Архиповна. — Два года чистили слои там всякие, что вот за четыре столетия налипли, ну копоть там, свечек, краску других мастеров, так? И я слышала, что Ее теперь и не узнать. Ту-то, прежнюю, я видела еще молодой, когда ездила в город. А сейчас уже приехать да пойти не могу. Даже если и довезет кто на машине, а дальше-то мучения? Там же на крыльцо и не въедешь.

— Пандуса нет, — машинально заключил Вася, напряженно думая о своем.

— Да.

— Я Матушку видала, — тихо и робко сказала Валя.

Лицо Татьяны Архиповны озарилось.

— Правда?

Та кивнула.

— И что же? Так и есть? Другая уже? Говорят… больно суровая?

— Не-а, та же, — ответила Валя.

— Но… как же? Писали даже, что не то выражение… лик изменился до неузнаваемости. Как будто она сердится за что-то.

— Она как была красивая, такой и осталася, — сказала Валя.

— Хм, странное дело…

— Вы, тетенька, красивой ее и вышивайте, — посоветовала Валя.

Вася с тоской смотрел в окно. На улице все шел дождь.

— Когда же кончится, — бормотал он.

— А хотите — телевизор включите. Он, правда, барахлит, чего-то там менять надо.

— Да? — заинтересовался Вася.

— Только сперва… — Татьяна Архиповна замялась.

— Чиво, тетенька? — спросила Валя.

— Ну… может, дровишек со двора в сени принести, — ответила Татьяна Архиповна, жалобно взглядывая на Валю.

Та тут же сообразила и кивнула Васе: мол, иди.

А Вася не понял сразу, сбитый с толку мыслями об участковом, да вот еще о починке телевизора.

— Пойдем вместе, — сказал он.

— Ой, Фасечка! — воскликнула Валя. — Иди один.

— Ты снова филонишь?

— Мне здесь надо быть, — сказала Валя.

— Зачем? — спросил Вася.

— Ой, Фасечка! — воскликнула Валя. — Ну для помощи.

Вася мгновенье сосредоточенно смотрел на нее, повернулся и вышел. Надев плащ, он отправился за дровами и, наверное, час таскал их в сени. Появилась Валя с ведром, шмыгнула на задний двор.

— Вот и просралася тетенька, — весело сказала Валя, возвращаясь с порожним ведром.

Она оглянулась, шагнула к углу дома и поставила ведро под струйку дождевой воды.

— А хорошо здесь, Фасечка, — сказала она.

— Нам надо дальше, — ответил Вася, всходя на крыльцо с охапкой дров.

— А я бы так и осталася.

— Судно подносить-относить?

— Так, Фасечка, тетенька сердечная очень, как наша Мартыновна. А в себе мы не судно-то таскаем? Только и делов, что выбросить. Что у меня, что хоть у тебя, а что и у епископа.

— Хых-хы, что и у патриарха с президентом, — подхватил Вася. — Прямо равенство и братство. Тут и возникает вопрос, как же это ваш конструктор не включил на полную катушку воображение-то?

— Какой конструктор? — не поняла Валя.

— Ну, сами же говорите: мол, человек создан по образу и подобию, так? — говорил Вася, сгружая дрова в потемках сеней и принимаясь их класть в поленницу. — Что, с судном он тоже, конструктор-то создатель? А мы теперь мучайся. Сколько проблем у женщины из-за этого. А если взять по всей стране? Сколько всяких там богаделен, приютов, больниц, где торчат калеки, инвалиды, дауны, ходят под себя, на них няньки орут, санитары трясут за шкирку. Я валялся со сломанной ногой. Черт, ну и морока, зараза, легче подохнуть сразу.

— Ой, Фасечка, что ты говоришь-то, что говоришь?

— Что думаю, то и говорю. И так оно и есть. Тело человека — уже наказание. И если у творения есть тело, то, значит, и у творца? Какое оно? Что это вообще такое? А если нет, то значит, человек создан не по образу и подобию, а вылез из обезьяны. Мне все равно. Хоть из кита… Ты руки не забудь помыть, — предупредил Вася.