Толчок
Во время оккупации мама прятала в нашем сарае довоенный приемник прямого усиления «СИ-235». Видимо, оттого, что он долго лежал в сарае, он отсырел и стал барахлить. Несколько позже я в него залез, пытаясь починить, и окончательно испортил. Мы с Толиком Титом стали носить «запчасти» на Толчок и, в общем, продали детали дороже, чем стоил приемник в исправном состоянии. Часть денег я отдал маме, остальное мы поделили между собой.
Толик собирал почтовые марки и однажды пошел их покупать. Марки стоили копейки и проблем с их приобретением на Толчке не было. Как я потратил первые заработанные деньги не помню.
Толику было примерно 9 лет, мне около семи, но мы быстро определили стоимость выкушенных деталей, ламп, трансформатора, динамика, конденсаторов. Все это оказалось дефицитным тогда товаром и разошлось быстро.
Так мы поняли, что Толчок существует не зря. Толик Тит заимел знакомство в какой-то радиомастерской, и ему «задешево» отдавали замененные после ремонта радиоприемников силовые трансформаторы и все, что для них не представляло интереса. Какое-то время мы торговали этим хламом.
На «толчке» никогда не продавали новых радиодеталей, их не было, а старые — они и есть старые, претензий не было.
Материальное положение наших мам, было таким, как говорили в Одессе — врагу не пожелаешь. И когда нам удавалось заработать хоть какие копейки, то и это была реальная помощь.
Толчок находился не улице Средней, затем он был перенесен и размещался недалеко от 2-го Еврейского кладбища.
К рынку можно было добраться пешком с любого конца города. Даже если и удавалось в большой толчее доехать на трамвае № 15 до ул. Косвенной, то разница с перемещением на своих двоих во времени ощущалась незначительно. Кроме того, трамваи ходили нечасто. По воскресеньям это был самый оживленный из всех базаров. Там можно было купить все, что когда-либо выпускалось нашей, и не только нашей промышленностью.
Продавцы раскладывали на земле, предварительно расстелив газету, серебряные царские или советские, 1924 года выпуска, рубли и полтинники, почтовые марки, гашеные и негашеные, видимо, имевшие вполне реальную ценность, но продавалось всё это за копейки. Было просто непонятно, как все это сохранилось в период оккупации, да еще в таких количествах.
Там же, на земле, лежали предметы старины: подсвечники, иконы, а рядом продавались швейные машинки и запчасти к ним. Слева от входа размещались продавцы патефонов, грампластинок, радиодеталей, трофейных и довоенных радиоприемников и радиол. В центре «толчка» на руках носили верхнюю одежду, обувь, новое белье. Вдоль заборов стояли продавцы велосипедов и запчастей к ним. Чаше всего ценой была в прямом смысле стоимость куска хлеба.
Отдельной группой стояли продавцы запрещенных тогда пластинок Петра Лещенко и блатных записей вроде «Гоп са Смыком». Однажды я купил пластинку, перепрессованную из речи Сталина на каком-то партсъезде. На ней была записана пара песен Лещенко.
Можно было купить никому не нужные пластинки с речами вождей, или пластинки с наклейками «Columbia», гласящими о том, что на них записана хорошая музыка, но с теми же речами вождей.
Несколько позже появились в больших количествах музыкальные записи из модных тогда кинофильмов, блатные песни — на рентгеновских пленках (на «костях» или «ребрах»). Покупатели, «особенно понравившиеся» продавцам, могли получить вместо облюбованной ими пластинки долгое шипение, за которым следовал краткая речь: «вы хотите музыку — хер вам, а не музыка!». Качество записи «на костях» было крайне низким, срок службы такой пластинки был недолог.
Однажды, после удачной продажи какого-то хлама мы с Толиком Титом ходили по рядам Толчка и искали редкие почтовые марки. Я обратил внимание на красивую, но изрядно поцарапанную грампластинку дореволюционного одесского производства. Продавала ее старенькая одесситка очень дешево, и я рискнул купить «одесское чудо», как охарактеризовала пластинку старушка.
Пожилые одесситы рассказывали, что до революции в Одессе был еврейский театр, он располагался на Греческой, чуть ближе к Преображенской относительно Русского театра. Возможно, кто-то из артистов под псевдонимом Бим-Бом (так значился исполнитель) пользовался особой популярностью слушателей и сделал эту запись.
Мою пластинку мы принесли домой к Толику, чтобы прослушать. Она оказалось очень заигранной, но разобрать слова и мелодию было можно. Раньше я хорошо помнил обе песни, а сейчас отчасти забыл протяжный романс, но зато вспомнил разухабистую песню в темпе фокстрота и веселые слова незатейливой мелодии шансонье. Музыка запоминалась лучше слов. Романс начинался грустно, так же печально и заканчивался:
Ты хочешь знать, зачем тепер
Я не тебе смотру как звер,
А ты с мной играла, как с мальчишкой.
Я думал, что найду любов, а ты попила мине кров
И вымотала мне все ки-и-и-шки
………………………
Не жалко мне любви твоей,
Но жалко двадцать пьять рублей
Что на тебя, дурак, потра-а-тил я!
……………………
Как зилец я сохнул каждый день,
Я стал похож совсем как тень
Когда-нибудь подохнем все мы.
Тогда прощенья не проси,
Но на могилку принеси
Мене кусочек хризантемы.
Другая сторона пластинки была более «запилена», но запомнилась лучше:
Как-то раз, гуляя на бульваре
Я подошел к знакомой даме Кларе.
Месяц только спрятался за тучку,
Нежно взял я Кларочку под ручь-ку,
Но, узнав о том, что дома мужа нет (тын дыр лим)
Захотел побыть я с Кларой тет-а-тет (тын дыр лим)
Слушал Клару — нежное созданье,
Вспомнил, как сидел я на дивани-и.
А потом мы с Кларой дома пели,
Рыбу и компот уже поели.
Выпил румку водки и наливки,
Стал смотреть на Клару, как на сливки.
Но в «конверт» случайно бросил взгляд один (тын дыр лим),
Там увидел ваты целый магазин (тын дыр лим)!
Слушал Клару — «ватное созданье»,
Как дурак сидел я на дивани-и
Оставаться с нею было очень неприятно,
И домой скорее я хотел бежать, понятно.
Кларочка в огне — подойшла ко мне,
Тут уж я, конечно, растерался,
Плюнул, но все-ж таки остался.
А потом я с Кларой угостился,
Вдруг, представьте, муж ее явился.
Взял скорей свое пальто и платье,
Мигом очутился под кроватью.
Но забыл припрятать пару старых брюк (тын дыр лим),
Их случайно вдруг увидел злой супруг (тын дыр лим)
Как цыпленок я дрожал от стра-а-ха,
Вдруг меня он тянет за рубаха!
Ой, не повезло в тот вечер мне суровый…
Муж еще назло — как извозчик был здоровый,
Ой, какой скандал — я скорей удрал,
Но супругу брук оставил пару,
С той поры я проклинаю Клару!
Никогда не сомневался, что придумал и исполнил эти песни одессит-еврей. В дореволюционной России вряд ли были люди, знавшие еврейский характер и «одесский язык», лучше, чем сами евреи. В тексте не было еще нарочито искаженных шипящих звуков или блатных выражений. «Одесский язык» очень быстро развивался в «калидорах» коммуналок после революции. Теперь мы имеем, что имеем…
Толчея на базаре вполне соответствовала его названию, кроме того, ее часто создавали искусственно организованные карманники, которые знали свое дело досконально.
В тесноте часто звучали крики обворованных о помощи, на которые никто не реагировал. Если даже и удавалось кому-нибудь поймать за руку вора, то украденного у него уже не было.
Милиционеров для такого базара не хватало, карманников ловить было некому. Милиции в то время хватало забот и помимо карманных краж.
Продавцы были должны покупать в кассах, расположенных у входа, талоны, дававшие право на торговлю. Без поклажи пускали бесплатно. Возле входа стояли крикливые контролеры с красными повязками.
На подходе к Толчку группировались нищие и цыгане, которых было столько, что не верилось, что они могут что-либо получить от проходивших посетителей рынка.
Среди продающих выделялись люди, хотевшие реализовать последнее, на что еще можно было надеяться найти покупателя. Выглядели они бедолагами.
Предприимчивые коммерсанты, для которых Толчок был кормильцем, выглядели по-другому. Одеты они были, как правило, в «сталинки» (кителя с отложным воротом), тогда служившие униформой партийных бонз не только в нашей стране, но и в Китае. Это были подвижные люди средних лет, быстро ориентировавшиеся в стоимости предлагаемого им товара. Его происхождением они не интересовались.
Недалеко от коммерсантов крутились «свои люди», типичные представители старой Одессы. Они направляли продавцов ворованного товара к скупщикам и с этого имели свою долю.
Не только на Толчке можно было видеть «типичных» одесситов в конце сороковых. Их было много, и они выделялись в толпе. Бросалась в глаза их вертлявость и то, что они никогда не смотрели в глаза собеседнику. И вообще, их глаза всегда двигались, ни на чем не останавливаясь.
В поведении этих «жучков» ощущалась фальшь и какая-то неестественность, что настораживало при любом контакте с ними. Но приезжие часто принимали их за истинных одесситов и легко попадались на удочку.
«Типичные одесситы» старались нравиться собеседникам, но после общения с ними оставался неприятный осадок, ощущение какой-то припрятанной хитрости и жестокости. В основном, это были отсидевшие долгие сроки блатные, которых после войны, видимо, отпустили по амнистии в больших количествах, освобождая места для политических, фронтовиков, вроде подводника Маринеско, и вообще неудобных.
Расселялись блатные в основном на Молдаванке, Слободке и Пересыпи. По этой причине эти районы всегда враждовали. Разборки среди молодежи происходили постоянно, часто они перекатывались в центр и даже на Дерибасовскую. Поножовщина при этом была обычным явлением, драки часто заканчивались фатально.
Мне пришлось в раннем детстве видеть такого блатного. Вошел я в трамвай, едущий в сторону Привоза. Кондукторы на таких пассажиров, как я, не обращали внимания. По нашему виду можно было безошибочно определить, что в кармане — вошь на аркане. Встал я возле входа и о чем-то задумался.
Около меня стоял пацан примерно моих лет и взрослый, «типичный одессит». На следующей остановке этот дядька со смехом вернул мне содержимое моих карманов: рогатку, ключи от квартиры, какой-то значок. При этом он поощрительно похлопал по плечу своего ученика-карманника, а мне сказал, что нужно следить за своими карманами. Впрочем, совет был дельным, с тех пор я всегда в толпе обращаю внимание на окружающих меня людей.
Воров и воришек в нашем городе было не счесть, и все они работали с выдумкой. К примеру, на пляже, рядом с прилично одетыми приезжими, распознать которых было нетрудно, располагалась веселая компания одесситов. Они азартно играли в карты, смеялись, при этом один из участников компании в песок постепенно вводил проволоку-крючок. Когда приезжие шли купаться, оставив кого-то из своих сторожить вещи, крючок цеплялся за брюки или пиджак кого-нибудь из «курортников». Кто-то из одесской компании отвлекал «сторожа» и брюки (пиджак) исчезали мгновенно. Если кто и видел движение одежды, то молчал. Умный не скажет, дурак не поймет.
Один из компании уходил с украденными вещами, остальные продолжали играть, постепенно смещаясь от приезжих. Свободных мест на пляже было мало, образующийся промежуток быстро заполнялся вновь прибывшими. Гости города, обнаружив пропажу, могли только сокрушаться и умнеть. Одежда в то время была достаточно дорогой, а если в карманах были еще и деньги, то доход компании оказывался вполне весомым.
Расчетливые мошенники и жулики часто планируют свои действия заранее, иногда на всякий случай втираясь в доверие к тем, кого они считают потенциальными «клиентами».
Они не всегда выглядят приблатованными с бегающими глазами.
Их методы не очень сложны, но эффективны. При знакомстве с третьим лицом «отирающийся», представляя человека, громким шепотом рассказывает ему о его достоинствах, например, «это очень порядочный парень». Если «случайно» услышавший принимает услышанную лесть за истинное мнение, то можно сказать, начало положено. При личном контакте такие люди подчеркивают ум собеседника. При этом, обычно, плавно подводят его к принятию «правильного решения», оставаясь в стороне.
Такие люди считают себя очень умными и хитрыми. После предварительной обработки «клиента» они ведут себя с ним крайне дружелюбно, и терпеливо ждут, пока «плод созреет». Если «клиента» что-то насторожило в поведении такого «веселого парня», то лучше всего «недопонять» его, и он обязательно пояснит свои притязания более простыми словами.
В нашем городе люди с детства привыкают к намекам и полунамекам. Такими способами общения пренебрегать не следует, как и злоупотреблять ими.
Привоз не отставал по сообразительности своих жуликов от Толчка и центра города. И там не лишены фантазии были грабители, которые после длительных исследований приводили в действие свои планы.
Цены на фрукты — гранаты, апельсины, мандарины — на Привозе были очень высокими. Привозившие их жители кавказских республик держали при себе большие пачки денег. Наши квалифицированные воровские шайки, в состав которых входили красивые женщины, нашли способ подобраться к ним.
Возле лотка, где торговали грузины, появлялась женщина в очень короткой юбке и без нижнего белья. Она нагибалась, якобы в поисках упавшей брошки. Торговцы южной наружности, выпучив глаза, смотрели «представление». В это время «специалисты», зайдя сзади, выполняли свою работу. Обнаружив пропажу, кавказцы кидались разыскивать «артистку», которой уже, как правило, и след простыл. Впрочем, если бы ее и поймали, то при ней все равно ничего, кроме дешевенькой брошки, быть не могло.
Преступность в Одессе существовала всегда, с момента основания города. Во время войны оккупанты путали партизан с бандитами, а наши — бандитов с партизанами.
После освобождения Одессы бандиты остались бандитами и путать их стало не с кем. Слухи о перестрелках и убийствах не были безосновательными, но постоянные аресты невиновных еще больше подогревали миф о том, что наш город — криминальный центр Советского Союза. Навязывалась мысль о том, что «органы» не ошибаются. Кто в это не верил тоже подлежал отправке в дальние края, восстанавливать мощь страны Советов.
Кроме откровенных воров и бандитов, в городе всегда существовали, и неплохо, интеллектуалы, чтившие уголовный кодекс, почему их и трудно было в чем-либо обвинить.
Позже, в пятидесятые, было проведено на высоком уровне уголовного мастерства ограбление ювелирного отдела универмага «Пассаж», располагавшийся левее главного входа.
На Дерибасовской поздним вечером прохожих было немного. Напротив «Уточкино», ближе к кинотеатру Маяковского, была организована драка, и туда устремилась вся милиция. Пока ее разнимали, через второй этаж в круглое окно ювелирного отдела проникли грабители и спокойно очистили все витрины и сейфы. Те, кто затеял драку, вовремя исчезли, а пострадавшие прохожие еще долго выясняли между собой отношения.
