Торговый люд

Привоз начинался с грязных рыбных корпусов, задняя часть которых выходила на улицу Эстонскую. Возле входных дверей в рыбные корпуса стояли рыбаки и перекупщики с вязками бычков, скумбрии, тарани. Внутри располагались стеллажные весы, на которых развешивали тюльку, камбалу, бычков и речную рыбу постоянные продавцы.

Каждый корпус имел два-три выхода на Привозную улицу, начинавшуюся с Ришельевской и упиравшуюся в металлические ворота Привоза. Остальная часть этой улицы сохранилась после постройки нового универмага — справа от Привоза, хотя и она претерпела изменения.

Продавцы пропахли рыбой, как и сами корпуса, которые, казалось, никто и никогда не сможет отмыть. На отдельных лотках лежали «деликатесы» — дунайская селедка и раки. Они не были очень уж дорогими, но наши родители не могли позволить себе их покупать. Толчеи не было, покупатели могли спокойно торговаться с продавцами.

На противоположной стороне Привозной и за углом, со стороны Ришельевской толпились «шахтеры» — перекупщики облигаций госзаймов, часов, золотых и серебряных изделий. Прозвище свое они оправдывали способностью что угодно достать хоть из-под земли. Между собой и с блатными (продающими краденное) они разговаривали только на одесском жаргоне и матом:

— Ты что притарабанил?

— Рыжьё, котел.

— Покажь…

Блатной показывает золотые кольца, часы. «Шахтер» вынимает лупу, рассматривает пробу, вскрывает заднюю крышку часов, называет цену. «Продавец» взрывается:

— Ты что, охуел? Пойдем «на люди»!

— Ты строишь из себя блатного? У тебя что, два пальца в жопу влазят?

Вмешиваются близстоящие «шахтеры» и успокаивают повздоривших. Один из них предлагает:

— Так, дай ему еще полштуки и по рукам.

Воришка «менжуется». Пришлось накинуть еще пару «соцок». Разошлись.

Возле ворот главного входа на Привоз со стороны Екатерининской с утра и допоздна подпрыгивал продавец бумажных разноцветных абажуров. У него одна нога была значительно короче другой, но он лихо подскакивал с большой охапкой своего товара. Продавец без устали шнырял между людьми, спешившими на базар и с базара, неустанно выкрикивая: «абжурчики, кому абжурчики!» За его товаром очереди не выстраивались, но он долго не менял свой бизнес на другой.

За воротами начинался рынок, где продавцами были крестьяне близлежащих сельских районов города вплоть до Люстдорфа. Здесь же несуны с порта, кондитерской фабрики и других предприятий продавали американскую тушенку, шоколад, конфеты, галеты. Этот товар не раскладывался на земле, его носили в торбах. Покупатели знали несунов в лицо.

Черный хлеб носили завернутым в газету, цена на него не менялась, о ней можно было не разговаривать. Он был таким же, какой мы получали по карточкам — мокрым, выпеченным из желтой кукурузной муки. Если его сжать, то он не выпрямлялся.

Повсеместно крутились цыгане с детьми. Они ничем не торговали кроме дрожжей, ванилина, камушков для зажигалок и краски для пасхальных яиц, но видимо, им этого хватало. Цыгане еще не оправились от войны, их не преследовали.

На самодельных стеллажах и скамейках располагались «лица кавказской национальности», они торговали продукцией своего региона.

Утром с вокзала биндюжники тачками доставляли колхозников из более отдаленных сел. Крупные колхозы завозили товар на лошадях и полуторках ЗИС-5 и сгружали продукты на склады «Фруктового пассажа». Там наш биндюжник Ютка получал продукты для столовой швейной фабрики.

Неимущие старушки и старики ходили по всему Привозу в надежде найти на земле откатившуюся картофелину, морковину или какую-нибудь фруктовину. Привоз был кормильцем многих обездоленных…

По периметру базар стал обрастать деревянными будками-магазинами, в которых продавался хозяйственный инвентарь для сельских жителей. В них же располагались мастерские по ремонту примусов, замков, изготовлялись жестяные водосточные трубы. «Держали» эти мастерские и магазинчики предприимчивые люди, связанные с дирекцией Привоза и милицией. Им приходилось, разумеется, поддерживать отношения и с уголовниками.

Внутри Привоза группировались шарамыжники, барыги, приблатованные и блатные, среди которых водилось немало стукачей. Последние информировали органы о поставщиках ворованного товара с американских судов, продовольственных складов, пищевых предприятий или из порта.

Стукачи рисковали жизнью постоянно. В случае, если их вычисляли, жить им оставалось очень недолго, а для милиции они больше не представляли интереса — отработанный материал. Стукачами добровольно не становились, в основном это были те, кого ставили перед выбором: стучать или получить срок.

Привоз всегда был очень сложным живым организмом, в котором находилось место всем, включая мелких воришек и дельцов всех рангов. О санитарном состоянии базара мало кто беспокоился, но никакой холеры в городе не возникало. Следует отдать должное дирекции, которая заставляла своих работников изредка производить уборку территории и промывать из шланга рыбные корпуса.

Вино продавалось литровыми банками прямо из ведер или больших бутылей, причем давали пробовать малыми немытыми стаканами. Можно было «напробоваться».

Привоз, в отличие от других продовольственных базаров, был более живым, он все дни работал с полной нагрузкой.

Новый рынок тоже был открытым всю неделю, но продавцов и покупателей туда ходило несравнимо меньше: цены «кусались».

Алексеевский базар был небольшим, и его редко посещали даже жители Молдаванки.

Слободской и Казанский базары работали так же вяло.

Староконный рынок практически не был продовольственным, продуктами там торговали редко. Зато он оживлялся по воскресеньям, когда там собирались любители декоративных пород рыбок, попугаев, голубей, кошек, собак. Отдельно рядами подстилок из газет на земле располагались продавцы швейных машинок, слесарных инструментов, всевозможных замков, водопроводных труб и любых токарных деталей — всего того, что можно было «приобрести» на предприятиях Молдаванки «без ущерба для производства».

С Привозом мог соперничать по ценам на мясную продукцию только базар на Ярмарочной площади, что объяснялось непосредственной близостью мясокомбината. Но купить мясо там можно было не всем и не всегда. Милиция постоянно отлавливала перекупщиц этого продукта и тем приучила их к осторожности. Милиционеров, хоть и переодетых, там знали в лицо и при их приближении «срабатывала сигнализация» — продавцы исчезали мгновенно.

Одесситы предпочитали покупать продовольствие на Привозе не только потому, что там было дешевле. Там продукты всегда были свежими и быстро раскупались. При отсутствии холодильников это имело решающее значение.

На всех базарах кроме основных работников (рубщиков мяса, продавцов, тачечников, носильщиков, сборщиков налогов, кассиров, представителей санэпидстанции) всегда находились различные вымогатели, ханури, нищие и попрошайки. Крестьяне, в конечном счете, всех их содержали и даже не задумывались над этим. «Один с сошкой, семеро с ложкой». Мало что изменилось и теперь.

В Черном море тогда скумбрии было много. Ее продавали на Привозе и ловили ее все, кто имел свои лодки. Она была значительно вкуснее океанской и теперь невозможно никому объяснить, до чего она была вкусной. Это все равно, как объяснять, какая вкусная гусиная лапка:

— А ты едал?

— Нет, мой брат видал, как барин едал, и мне рассказал.

Эту поговорку я слышал от папы.