Глава 7. Ханна
Я потихоньку обживаюсь в своей новой жизни.
В девять утра прихожу на работу, в маленькую булочную Финке.
Я люблю хлебный запах, он напоминает мне детство и дом. Быть пекарем тяжело, но мне приятен этот труд, потому что я считаю его очень нужным. Безумно приятно, когда покупатели подходят к нам и благодарят за вкусную свежую выпечку, от их слов на душе становится радостно.
Помещение булочной небольшое, внутри все чисто и аккуратно. Булочная делится на парадную часть – торговый зал, куда заходят покупатели, там стоят стеклянные витрины с изделиями и несколько столиков, – и пекарню, где мы готовим хлеб.
Переодеваюсь в форму. Мне нравится, что булочная оформлена в моих любимых цветах – желтом и сиреневом, и в таких цветах выполнена наша форма – передники и колпаки.
Мы работаем с девяти до восьми, два дня работаем, два отдыхаем.
По факту хитрые братья научили меня сокращать себе рабочий день еще на чуть-чуть, так как владелец булочной нечасто к нам заходит – на пятнадцать минут с начала и конца рабочего дня, чуть позже – на двадцать. Мы как будто отрезаем от куска пирога с обоих концов по тонкой полоске.
За те два дня, что мы отдыхаем, в булочной работает другая смена, состоящая из двух опытных девушек-пекарей. Я приходила к ним на обучение и поразилась, насколько слаженно и четко они работают. Все делают быстро и проворно, бегают от машинки к машинке, все выходит аккуратно и красиво. Они напоминают мне маленьких быстрых белочек, которые крутят колесо. Девушки объяснили и показали мне, как делать выпечку, как управлять всеми этими интересными машинами, как оформлять изделия, как правильно делать надрезы, как пользоваться печью. Их выпечка получается красивой и очень аппетитной на вид. Мне нравится, что у них царит доброжелательная атмосфера, но и также дисциплина на хорошем уровне.
Мне бы хотелось остаться работать в их смену, вместе с ними, но… Я работаю в команде с братьями Финке. И втроем мы совсем не напоминаем маленьких быстрых белочек. Мы похожи на грузных бешеных хомяков, пугливо и хаотично носящихся по клетке. Маленькая пекарня кажется нам совсем крошечной, мы вечно сталкиваемся лбами. У нас вечно что-то разваливается, сыплется мимо, про что-то забывается, что-то выходит криво, что-то подгорает. Несмотря на то что нас трое, работаем мы куда хуже, чем другая смена.
Мне очень нравится старинный стиль в интерьере, особенно нравятся настенные деревянные часы с кукушкой, а также весы-разновесы с красивыми коваными узорами, сделанные в форме уточек, – головки уточек смотрят друг на друга, когда весы приходят в равновесие.
Тесто не приходится раскатывать руками, здесь много современной техники. Это и миксер, который замешивает тесто, и машина, которая раскатывает тесто в тонкие пласты, и та, что быстро и ловко формует тесто в шарики.
Мы просеиваем муку, отмеряем на весах-уточках нужное количество ингредиентов, засыпаем в машинку. Когда первая порция теста готова, мы помещаем его в машину для формовки, которая быстро делает круглые заготовки. Откладываем в сторону, чтобы отстоялось, загружаем в машинку еще тесто. Затем выкладываем шарики на деревянный стол и формируем будущие багеты, булочки, пирожки. Параллельно кто-то из нас занимается начинками.
Печи представляют собой три глубоких широких проема. Мы выкладываем на длинные противни сырые изделия и отправляем их в печь. Хлеб аккуратно скатывается с противня, мы убираем его. Закрываем заслонку. Когда хлеб готов, собираем его плоской лопатой.
К одиннадцати часам подтягивается большая масса посетителей. Мы по очереди отходим к кассе, обслуживая клиентов.
У нас более пятнадцати разновидностей разной выпечки: булочки, печенье, хлеб, багеты, пряники, кексы, шарлотки, пицца, рогалики… Со временем хотим еще больше расширять ассортимент.
Кит приходит к нам на экскурсию, ему нравится раскатывать шарики. Мы с ним вместе лепим уточку с начинкой из малинового варенья и отправляем ее в печку. Ему нравится техника, он с восторгом смотрит на вращающийся винт тестомесильной машины, ловко управляет рычагом роллера, а потом с любопытством смотрит, как на другой стороне вылезает тонкий пласт, также энергично опускает рычаг формующей машинки, которая делает шарики.
Мы угощаем Кита самыми вкусными булочками, он усаживается за стол и ест выпечку, запивая молоком. Уточку он не ест, говорит, что отнесет ее домой.
Чем больше я общаюсь с Китом, пытаюсь подружиться с ним, пробудить в нем какие-то воспоминания, тем больше я расстраиваюсь и понимаю, что это невозможно.
Кит знает кое-что о своем прошлом, о том, что раньше Архип, Кирилл и я были его хорошими друзьями, а потом он все забыл. Он ничего не помнит ни об одном из нас.
– Никитка, покажи Ханне, какие чудесные рисунки ты нарисовал! – однажды дома просит его Кирилл.
Я обрадованно смотрю на рисунки, пытаясь увидеть в них что-то, что отражало бы наше прошлое… Может быть, ожидаю увидеть себя или пряничные домики. Но нет. Ничего. Жирафы, рыбы, кошки… герои комиксов и мультфильмов. Ни одного пряничного домика. Ни одного светлячка. Ни забора, ни ленточки. Ничего. Я грустно разглядываю очередной рисунок, на котором мне весело подмигивает лупоглазая груша.
Кит не помнит меня, а еще ему бывает со мной скучно, и это донельзя меня расстраивает. Я не была к этому готова.
Нет, ему очень весело в булочной, а также, когда мы вчетвером ходим на холм запускать самолет; можно привести много примеров, когда, находясь рядом со мной, Кит здорово проводит время – это видно по его улыбке и по чересчур активному поведению. Но я говорю о таких моментах, когда мы остаемся с ним вдвоем. Члены его семьи делают все, чтобы Кит проводил со мной больше времени. Все, чтобы мы двое могли снова подружиться.
Кит с мамой приходят ко мне помогать с посадкой и поливом, и я знаю, что Кита она взяла с собой путем долгих уговоров. Он поливает сад, и я вижу его плотно сжатые губы и понимаю, что он делает это потому, что ему что-то за это обещали или жестко потребовали выполнения.
Кит, Кирилл и Архип вместе ходят в супермаркет, Кит просто обожает катить тележку вдоль рядов. Кирилл звонит мне и спрашивает, что купить. Я всегда что-то придумываю, хотя бы самую мелочь. Они приносят мне продукты, и я слышу через окно, как у дома Кирилл говорит Киту:
– Отнеси продукты к двери и позвони.
– Почему я?
– Потому что Ханне будет приятно, что ей помог именно ты.
– Не хочу.
– А еще она даст тебе пряничного человечка.
– Правда?
– Да.
– Тогда я пойду.
Я знаю, что они стараются для меня, пытаются сделать все, чтобы я не расстраивалась. Делают так, чтобы я верила, будто изредка исходящие от Кита милости и знаки внимания ко мне – целиком его идея. Но я знаю, что это не так. Иногда они стараются чересчур сильно, и мне кажется, что это зря. Это оттолкнет Кита и настроит против меня, ведь некоторые вещи они заставляют делать Кита силой. Они думают, я не знаю и не вижу, но это невозможно скрыть. Он все-таки большой ребенок, и все его мысли отчетливо написаны на его лице.
Однажды осенью в солнечную погоду Кит, к моему удивлению, соглашается сходить на пикник со мной вдвоем. Я не знаю, что ему за это пообещали, очевидно, что-то очень большое и приятное или что-то необыкновенно вкусное, но Кит послушно плетется со мной.
Мы одеваемся потеплее. Я веду его по желтой иссохшей траве осенних холмов к граничному забору, планирую там разложить скатерть с закусками, а еще попускать с Китом воздушного змея и что-нибудь рассказать ему о нашем детстве. Может, он вспомнит хотя бы что-то? Разворачиваю покрывало, кладу корзинку с фруктами и пряниками, наливаю в стаканы молоко.
– Ты знаешь, раньше нам обоим нравилось это место. Здесь мы с тобой познакомились, – говорю я.
– Прямо здесь? У забора? – спрашивает Кит с набитым ртом, жуя пряник.
– Да. Я пришла вон оттуда, меня обидели злые девчонки. А ты увидел меня и стал успокаивать. Ты был очень добрым ко мне.
Я рассказываю ему все. О нашем тайном месте на вершине холма, о землянике и светлячках, о заборе, где мы провели так много времени, смотря друг на друга сквозь сетку.
– Ты написал мне эту записку. – Я протягиваю ему записку из детства, в которой он сделал столько ошибок.
– Милая прянишная девочка, я все понял, знаю, что тебя долго не будет, – Кит читает по слогам. – Не забывай меня, никогда не забывай.
– Ты часто называл меня пряничной девочкой, – говорю я, с теплом вспоминая старые дни.
– Фу. Женские глупости. Неужели я был как девчонка? – Кит отдает мне записку, не прочитав до конца.
– Нет, наоборот. Ты был очень храбрым и сильным, всегда меня защищал. Говорить добрые слова не означает быть как девчонка. А еще ты подарил мне кольцо, – я показываю на свою руку. И мы были женихом и невестой…. – Я погружаюсь в свои сладкие воспоминания, но Кит вырывает меня из них.
– Ты грустная и говоришь о скучном, – тяжело вздыхает Кит. – Когда мы пойдем домой? Я хочу к Киру, Кир веселый, он умеет классно крякать уткой. А ты умеешь крякать уткой?
– Нет, не умею, – растерянно отвечаю я.
– Вот, что я говорил! Ты грустная и скучная!
Я умолкаю и с грустью думаю о том, как жаль, что не успела рассказать обо всем, что чувствую, тому, прежнему Киту. Я забываю, что передо мной сейчас совсем другой человек. Ребенок в обличье взрослого, и многих вещей он просто не понимает.
Он любит Кира, потому что Кир умеет крякать. Знал бы он, какая вражда была раньше между ним и Киром… Какая ненависть их объединяла, он бы очень удивился.
– Съешь пряничного человечка, и пойдем домой.
Кит с беспокойством смотрит на пряник.
– А можно, я сохраню его? Он мне кого-то напоминает…
– Конечно! И кого же? – с надеждой спрашиваю я. Вдруг это как-то связано с прошлым?
– Кира! А ведь нельзя есть Кира, он хороший.
Я вздыхаю.
– Да, конечно, забирай его.
Больно колет в груди. Кир, всегда Кир… И ни разу – Ханна.
Дома я рассказываю о неудавшейся затее Кириллу.
– Не обижайся на него. – Кирилл пытается меня подбодрить. – Он стал ребенком, у него поменялись интересы. И он совсем забыл тебя. Не пытайся оживить и пробудить в нем воспоминания, это не получится. Он ребенок… Если ты хочешь подружиться с ним, делай то, что ему по душе.
– Научи меня крякать! – прошу я.
Так Кир обучает меня этому сложному искусству – как понравиться шестилетнему мальчику, и через несколько месяцев достигаю большого прогресса.
Осенью возвращаются мои родители, я безумно рада их видеть, невыносимо жить одной в этом доме. Я часто скучаю по Джерду. Я рада, что вернулась в Чертогу, но… Здесь все навевает на меня грусть. Так бывает, наверное, если ты покинул отчий дом и возвращаешься назад через много лет. Ты рад, что снова вернулся, но видишь все совсем другим. Твои родители поседели, любимые качели заржавели, пес состарился, речка за домом, где ты так часто купался в детстве, обмелела, яблоня в саду, на которой ты любил сидеть часами с книжкой в руке, засохла, краска на доме, некогда яркая, поблекла. Ты вернулся в родной дом и с грустью осознаешь, что он уже не такой, каким ты его помнишь. Дом постарел и посерел, а в твоих воспоминаниях он все еще пестреет красками. И сейчас я думаю, что лучше бы я осталась в Берлине и вспоминала ту Чертогу, которая осталась в моей памяти.
Я уезжаю к друзьям в Германию зимой, как обещала. Я ждала этого с нетерпением, считала последние дни. Встречаюсь с Диди и Лулу. Джерд знакомит меня со своей девушкой. Я не удивляюсь этой новости – он писал об этом в письмах. И глупо было бы думать, что все это время он готов ждать меня, – в конце концов, я считала, что как таковой любви в наших отношениях не было. Время в Лейпциге пролетело быстро, легко и беззаботно, я на время забыла о пекарне, о Ките, о моей жизни в холмах. И на время превратилась в обыкновенную радостную девчонку, которая весело проводит время, особо не задумываясь ни о каких вещах, и не пускает в свою голову все сложные мысли. Я рада за друзей и на прощание беру с них обещание приехать ко мне в гости.
Весной мы с Китом забираемся на холм, я катаю его в вагонетке. Это развлечение ему безумно нравится. Сейчас мы общаемся гораздо лучше, чем поначалу. Кит больше не считает меня скучной.
– А тебя прокатить? – спрашивает он. Я киваю и вскоре уже лечу с холма.
Когда солнце заходит за холмы, я любуюсь разноцветным небом, где чередуются золотистые и красные облака.
– Рассказать тебе одну историю? – спрашиваю я. – Легенду?
– Расскажи! – Кит подходит ко мне и тоже смотрит на облака.
Я рассказываю ему легенду, ту самую, что однажды он рассказал мне. Легенду о китах, которые выпрыгивают из воды и попадают на небо. О китах, которые становятся чьей-то исполненной мечтой.
– Красивая история! – Кит чешет затылок. – Я недавно тоже исполнил мечту. Научился пить молоко из стакана без помощи рук. Придем домой, я тебе покажу. Это значит, мой кит ушел на небо?
Его вопрос ставит меня в тупик.
– Не знаю, наверное… Но это не такая мечта.
– Что значит – не такая? Я полгода мечтал научиться! Представляешь, как сложно, чтобы не пролилось ни капли?
Я не спорю с ним, правда остается на его стороне. Солнце заходит, зажигаются светлячки. Мы ловим их в банку.
– Какие классные жучки! – восторгается Кит. – Оп-па! Смотри, если их раздавить, у них кишки светятся! – Он показывает мне свои измазанные светящиеся ладони.
– Фу! Какая гадость! – Я морщусь.
Мы гоняемся за одним светлячком, самым большим и ярким, и жучок, наконец, усаживается на ветку одиноко растущего неподалеку дерева.
Кит прыгает к ветке, но не достает. Я подхожу и, дотянувшись, снимаю жучка и помещаю его в банку. Победно улыбаюсь Киту. Он хмурится.
– Ты такая высокая! Когда я вырасту, то стану выше тебя!
Я застываю от изумления и смотрю на него. Еще осенью я показывала ему записку, он читал ее… Но до этого момента точно не дочитал, я помню! Я слышала! Но почему? Почему он сказал именно эти слова? Я смотрю на Кита, но он с интересом разглядывает банку со светлячками. Не похоже, что он это специально… Неужели в нем просыпается прошлое? Возможно, когда он повзрослеет, он что-то да вспомнит и станет задумываться о разных вещах. Мы успеем подготовить правильные ответы. У нас еще много времени.
В булочной работа идет как по маслу: проходит месяц за месяцем, и мы перестаем играть в бешеных хомяков и становимся слаженной командой.
– Ханна! Твоими руками наша скромная бюджетная булочная скоро превратится в элитную кондитерскую! – хвалит меня герр Финке.
Бывает, что мне тяжело находиться рядом с Китом и все время улыбаться. В нем я вижу человека, которого уже не вернуть, – это как все время раздражать рану, которая никак не затянется.
Однажды, после очередной прогулки с Китом, мне вдруг становится как-то особенно тяжело, я отвожу его домой, а сама иду на общий внешний балкон, через который проходит пожарная лестница. Хочется немного постоять на балконе и повспоминать, как мы с Китом стояли так в Лоскутках. На балконе я застаю Архипа. Он сидит на ступеньке, держит в одной руке бутылку, а другой гладит кошек. Я вижу приделанную к потолку самодельную грушу и замечаю на руках Архипа бинты.
– Прости, – смущаюсь я. – Я помешала тебе… Не беспокойся, я уже ухожу.
– Нет. Останься, – требовательно говорит он, и что-то в его голосе побуждает меня остаться. – Присаживайся.
Я послушно сажусь рядом. Он протягивает бутылку, и я делаю глоток.
– Как тебе удается быть такой идеальной? Всегда делать вид, что все хорошо? – спрашивает он меня.
И я вдруг понимаю, что хочу остаться здесь. Хочу распить с ним всю бутылку крепкого алкоголя и, наконец, поговорить о том, что я скрываю ото всех.
– Мне тяжело, очень, – признаюсь я, – всегда поддерживать вид веселого и жизнерадостного человека, когда на самом деле внутри меня клокочет вулкан. И никто не может понять. Мне тяжело изображать рядом с Китом радость, потому что мне на самом деле грустно. Грустно и невыносимо видеть его таким, другим человеком. Ведь я любила совсем не его…
– Я тебя понимаю. Однажды я сказал тебе, что мы одинаковые. И что однажды ты это поймешь, – Архип забирает у меня бутылку, делает глоток и передает обратно. – Я тоже любил того, прежнего Кита. Брыка, моего малыша. А это – совсем не он. Как очень хорошая подделка, которую тоже можно полюбить всей душой… Но мы с тобой всегда любили оригинал.
Я смотрю на грушу.
– Зачем она тебе здесь? – спрашиваю я, чтобы не возвращаться к неприятной теме о нашей схожести. И о подделке.
– После всего, что я натворил… – Архип хмыкает. – Теперь я просто обязан быть хорошим, а мне это чертовски тяжело дается. Я сейчас мало на что имею право. Не имею права ругаться и ныть, выходить из себя. Я должен сохранять бодрость духа и самообладание, а иногда так нужна разрядка. Дома я почти не пью, потому что если выпью, не знаю, что могу учудить. И боюсь, если я вдруг что-то да натворю – наше идеальное трио, а сейчас квартет, разрушится и больше не представится шанса снова его собрать. Знаешь, мы четверо напоминаем мне четырехугольный карточный домик, который нужно очень тщательно охранять от ветра, потому что он может рухнуть в любой момент. Однажды я его разрушил, и собрать его снова было очень тяжело. И я пытаюсь охранять… От самого себя. И держать себя в руках очень тяжело. Иногда нужна разрядка. И тогда я прихожу сюда. Хочешь попробовать? Я думаю, тебе тоже нужна разрядка.
Я не успеваю ничего сказать, а Архип уже наматывает мне на руки бинты и ставит меня в стойку перед грушей.
– Расслабься. Твои мышцы не должны быть напряжены. И голова должна быть холодной, не думай ни о чем. Отведи назад правое плечо. Вот так. А теперь напряги ноги и слегка согни в коленях. А теперь нужно ударить. Помни, ты должна работать на взрыв. Никакого замаха, никакой подготовки. Представь, что держишь пистолет. Ты должна зарядить его и выстрелить с максимальной резкостью.
Я выполняю все указания. Представляю, что держу пистолет… Взрываюсь. Бью.
– Неплохо и даже очень! – хвалит меня Архип.
Я делаю несколько взрывных серий ударов и понимаю, что мне это очень нравится. Да, мне тоже нужна разрядка!
А потом мы с ним сидим на ступеньках и опустошаем бутылку. Алкоголь расслабляет, на душе становится легче. Я забываю, что передо мной сидит человек, который принес мне столько боли. Забываю, кто он и что он сделал. Мне не хочется обсуждать с ним прошлое; все, что он хотел сказать, он сказал в той записке.
– Ты все еще работаешь на шахтах… Ради Кита. Это вызывает восхищение. Шахты не похожи на работу твоей мечты.
– Это точно. – Он морщится.
– А какая она – работа твоей мечты? Вообще, какая у тебя мечта?
Архип немного думает.
– Я хотел бы сидеть в высоченном стеклянном бизнес-центре за столом из красного дерева и управлять активами, акциями, фирмами… И просто человеческими жизнями. Наглаженные рубашки, дорогие часы, модные журналы, кофе, который приносит хорошенькая секретарша. Эта была бы действительно не жизнь, а мечта… А у тебя есть мечта?
– Я мечтаю иметь маленький остров в океане, быть там королевой. Мои подданные выращивали бы там манго и жили в милых деревянных домиках.
За непринужденными разговорами о мечтах я не замечаю, как кладу Архипу голову на плечо. Все дело в алкоголе – в здравом уме я бы так не поступила. Мы обычно с ним мало разговариваем, а если и заводим изредка беседу, то говорим об общих вещах. Между нами всегда дистанция и стена из твердого камня, а сейчас я собственноручно проделываю в ней дыру. Он не отстраняется, а, наоборот, прижимается ко мне. Он осторожно дотрагивается пальцами до моих волос.
– Я хочу вернуть его, – тихо плачу я. – Почему я не могу? Я так по нему скучаю.
– И я тоже, девочка, я тоже, – так же тихо шепчет он.
* * *
Задумываюсь ли я о том, что мы с Китом сможем когда-нибудь быть вместе? Да, задумываюсь, и часто. Но… Это невозможно.
Между нами пропасть в восемнадцать лет. Когда он достигнет своего совершеннолетия по психологическому возрасту, мне уже будет тридцать шесть. Возможно, он начнет взрослеть быстрее… Вполне возможно, что в геометрической прогрессии, и взросление придет гораздо раньше. А может, наоборот, гораздо позже… Никто не знает точного ответа. Я привязалась к этому ребенку и уже почти полюбила его всей душой, его просто невозможно не полюбить. Но… Не такой любовью, которую я испытывала к Киту. Это совсем другой человек с другим характером, поведением. Я любила моего Кита, который носил крысу на поясе, жег кукол и бил всех дубинками. Этот мальчик совсем другой…
Кит вступает в тот возраст, когда начинает понимать что-то о себе, задает вопросы. Теперь он отчетливо видит, что отличается от других людей. Почему я другой? Сколько мне лет? Почему так много, а я ничего не помню? Каким я был? Мы тщательно готовили ответы на вопросы, но отвечаем не полностью, а ровно столько, сколько нужно знать в его психологическом возрасте.
Я вижу, что вопросы копятся у него внутри. И не только вопросы. Грусть, печаль, отчетливое понимание того, что когда-то что-то случилось, что-то очень плохое, то, из-за чего он не такой, как все. Он взрослеет, и со временем вопросов и тревог будет еще больше. Сейчас он не в силах понять все, поэтому мы не нагружаем его всей информацией. Я вижу, что он это понимает. Понимает, но ждет с огромным терпением, когда, наконец, наступит такой момент, когда он сможет узнать все. Сейчас он будто ходит каждый день перед закрытой дверью, за которой скрывается множество тайн, и ждет, когда же эта дверь ему приоткроется.
Я пересадила розу Кита в сад на видное место. Она прижилась и разрослась. Каждое лето она кланяется мне голубыми головками и тихонько шепчет: «Здравствуй, Пряничная девочка…»
Когда у всех нас – меня, Архипа и Кирилла – выпадают одинаковые выходные или свободные часы, я прихожу к друзьям домой по вечерам.
Кит любит сидеть на полу на пушистом ковре, складывает пазлы, рисует или собирает бумажные модели. Мы едим пиццу, весело болтаем о том, как прошла наша неделя, играем в настольные игры. Я со смехом рассказываю о новых происшествиях в булочной по вине незадачливых братьев Финке, Архип рассказывает об интересных случаях в шахте, а Кир – скучные истории о насосах.
Иногда мы забираемся на диван с ногами, укрываемся одеялом и включаем какой-нибудь фильм на большом экране. Кит присоединяется к нам только в том случае, если мы смотрим мультик, приключения или ужастик.
И в такие моменты мы все забываем, кем мы были и кем являемся сейчас, и меня даже можно назвать чуточку счастливой.
Я до сих пор не пользуюсь парадными воротами. Каждый раз, когда навещаю друзей, иду через восточную часть и лезу через граничный забор. И каждый раз на моей стороне я ненадолго останавливаюсь перед ним и застываю.
Я смотрю через сетку на густой туман, покрывающий чертожскую сторону холма, и невольно ловлю себя на мысли, что я жду. Жду, когда увижу на холме маленькую фигурку, которая будет приближаться ко мне. Я помашу в ту сторону, и фигурка помашет в ответ. Человек подойдет ближе, и я увижу, что это Кит, мой Кит-Wal. Он встретит меня, мы возьмемся за руки и уйдем в наш маленький мир. Туда, где есть место для нас двоих. Я не позволяю себе думать дальше, потому что по щекам и так уже ручьем текут слезы, и я просто перелезаю через забор и бегу прочь от воспоминаний.
Я бегу, а в ушах отдается фантомный звук, который мне никогда не забыть и который я слышу даже в тишине.
Ре-та-те-тет.
