Глава 3. Кирилл
Спустя полтора года
В Городе мы с Ваней и Игорьком встречаемся в маленькой пивной, одиноко стоящей у входа в мрачный городской парк.
– Уф, что у нас на дворе? Середина ноября? Почти экватор! – говорит Игорек, потянувшись к чесночным гренкам.
– Не, ты что, еще долго мучиться… – отвечает Ваня. – Пережить бы конец пятого семестра и дурацкую зимнюю сессию… Вот тогда и можно с чистой совестью говорить, что все, экватор.
– Ха! Неудачники! – улыбаюсь я. – А я учусь четыре года, а не пять! И мой экватор уже давно прошел!
– Ах ты засранец! – Игорек кидает в меня картошкой фри. – Ну что, за встречу?
– За встречу!
Мы поднимаем свои кружки.
– А вы знаете, что сегодня Брыку должны делать операцию? – спрашиваю я, сделав глоток.
– Правда? Откуда ты знаешь? – интересуется Игорек.
– Ханна писала об этом… Интересно, как все прошло?
– Надеюсь, он сдох.
Я качаю головой.
– Нельзя так говорить.
– Про Брыка – очень даже можно. Он же падаль! Сгодится только на корм гиенам.
– Хонюшка любит его.
– Эй, ты чего вдруг проникся к нему теплыми чувствами? Забыл, что он нам сделал?
– Да ничего я не проникся. Просто он – человек и сейчас столкнулся с огромным горем. Представляете, каково сейчас его матери? Она, наверное, места себе не находит.
Игорек умолкает. Может, стало стыдно за свои слова. А может, просто увлекся сырными шариками.
– Не хочу сейчас говорить о Брыке и портить себе настроение, – говорит он, прожевав и проглотив сырный шарик. – Смотрите лучше, кого я вам сейчас покажу! – Он достает из кошелька фотографию и протягивает нам. Мы смотрим на низкорослую девчонку с брекетами и в больших круглых очках, стоящую у каких-то машин и механизмов.
– Это Вероника, – с гордостью говорит Игорек. – Мы учимся вместе. Я первый раз серьезно обратил на нее внимание на термодинамике. У нее был такой мелодичный голос, когда она у доски доказывала теорему Карно… Что-то в груди у меня стало прыгать. Вверх-вниз, вверх-вниз… Вы бы видели, какой она потом начертила разгонный блок на ракетостроении! Когда я увидел этот чертеж, то что-то понял в себе… Стыдно признаться, я нагло украл этот чертеж и каждый день перед сном долго смотрел на него, на блок, на его сферические емкости, изучил каждую детальку. С восторгом любовался блоком сбрасываемых баков, приборным отсеком, химическими батареями и просто не мог отвести глаз от связки двигателей малой тяги! После этого я понял, что вот она – любовь. И теперь мы вместе.
Мы с Ваней, развесив уши, слушаем самую романтичную историю любви в мире.
– А как же ты, Ваня? – спрашиваю я. – Нашел свою любовь? Ставлю две сотки на то, что вы познакомились в библиотеке, когда пытались поделить последний сборник стихов Есенина!
Он лишь загадочно улыбается.
– Пока что нет… Но в процессе. Не буду ничего говорить. Ты прав – библиотека тут сыграла свою роль. Только это был не Есенин, а учебное пособие по методологии лингвистики. И у меня тоже что-то прыгало внутри – вверх и вниз…
– А ты как, Кир? – спрашивает Игорек. – Нашел себе девушку?
– Что-то нет, – я качаю головой. На несколько секунд в мыслях возникает образ Кристины – она была единственной девушкой, с которой могло бы хоть что-то получиться, но я сам отказался от предоставленного мне шанса. – Ни на инженерной графике, ни на начертательной геометрии, ни на строительной механике и даже на разведочной геофизике у меня так ничего и не прыгало. Никого я не встретил. Но я очень рад за вас, ребята, правда.
– Ну что-то у тебя должно быть? Чем-то уж можешь перед нами похвастаться?
Я достаю свой рюкзак, весь усеянный значками за участие в марафонских забегах. Про эти мои друзья еще не слышали.
– Вау! – Друзья отнимают рюкзак и рассматривают значки. – Ни фига себе! Это новые? Не видели их! Сколько же у тебя их накопилось!
Я гордо улыбаюсь.
– В марафоне «Одно поколение» я пробежал сорок километров за пять часов. В марафоне «Беги за мной» – двадцать километров за три часа десять минут. Двадцать километров забега «Осенний трейл» я осилил за полтора часа, – рассказываю я друзьям. – Вот значки с городского соревнования, первое место, вот с областного, второе.
Я показываю друзьям значки, рассказываю о своих последних победах и с грустью думаю, сколько же мы не виделись? По моим подсчетам прошло не меньше полугода…
Я получаю за участие и призовые места футболки, бейсболки, кроссовки, спортивные костюмы, памятные значки, рюкзаки… А один раз, за первое место в «Осеннем трейле», получил даже денежный приз в размере десяти тысяч рублей. Я все эти деньги отправил дедушке, но он вернул мне их назад с запиской: «Я что, похож на нищеброда? Я не собираюсь отнимать деньги у внука, которые он заработал мозолями на пятках!». Вот пойми теперь моего дедушку… Вроде он ждет и не дождется, когда многолетние вложения в меня наконец будут приносить ему прибыль… А отправляю деньги – ругается.
Беседа в баре плавно перетекает от одной темы к другой. Мы допиваем одну кружку и заказываем вторую. Я с легкой грустью смотрю на друзей – все идет так, как я и предсказывал. Наша дружба перетекла в другое русло… Русло тихого и спокойного маленького ручейка, и мы не в силах это исправить. Перемены надо просто принять.
* * *
Я не могу привыкнуть к тому, что свободен. Что больше не нужно оглядываться по сторонам и что мне ничего не угрожает. На очередной встрече я пробую поговорить об этом с Ваней и Игорьком, но они смеются надо мной. Они начинают забывать все, что было… А я не могу. Пять секунд на побег с места. Жизнь на войне, где были короткая стрижка и одежда без карманов. Перед поворотом надо замедлить шаг и высунуть только голову, посмотреть, нет ли врагов? Всегда быть начеку. Бежать. Бежать. Бежать. Это слово крутится в голове двадцать четыре часа в сутки. Выживать в одиночку гораздо легче. Как можно забыть обо всем этом? Спокойно стоять в компании, смеяться над чьими-то шутками. Я не могу. Я привык к другой жизни. Жизни на войне. Я немного отрастил волосы. И теперь ношу одежду с карманами. Но большее я не могу себе позволить. Я все еще не избавился от тревожного чувства опасности.
Особенно остро чувство опасности обостряется в Чертоге, каждый раз, когда я возвращаюсь домой, чтобы навестить дедушку. Вот и сейчас, спустя пару недель после встречи с друзьями, я приезжаю в Чертогу, иду по серой извилистой мерзлой дороге, выдыхая холодный пар изо рта, рассматриваю утопающие в тумане холмы и чувствую разрастающийся в животе комок противного липкого страха. Это не искоренить в себе.
– Кирилл! К тебе пришли! – кричит дедушка с кухни вечером.
– Ко мне? – удивляюсь я. Кто бы это мог быть? Все мои друзья разъехались!
Я открываю дверь и вижу… Архипа!
И снова в животе начинает крутиться этот мерзкий липкий комок.
– Ты?! Что ты тут делаешь?
Первое желание – захлопнуть дверь перед его носом, закрыться от него, уйти в свой маленький мирок. Но потом я задумываюсь… Все мы выросли, и наша война кончилась. Может, он нашел очередных котят? Или на этот раз щенят? А может, подобрал сурка или енота? Пару белок и птенцов куропатки в придачу? И теперь ему нужна помощь по выкармливанию своего домашнего зоопарка.
– Кирилл… Кир… Я… Я…
По лицу Архипа я понимаю, что что-то не так. Что-то его определенно тревожит. Случилось что-то страшное.
В моей голове бегают цифры. Неделю назад прошла операция у Брыка. Сейчас Архип прибежал ко мне…
– С Брыком что-то случилось? – спрашиваю я, чувствуя, как сердце будто сжимает холодная костяная рука.
Архип всхлипывает. Его руки дрожат, он сильно нервничает.
Я тяжело вздыхаю.
– Проходи. Расскажешь мне все.
Я провожаю его в комнату. Делаю две чашки горячего какао, беру нам по одеялу и увожу Архипа на балкон. Включаю корову, лампочки загораются, и корова начинает светиться. Архип, кутаясь в одеяло, смотрит на нее, как завороженный. Светящаяся корова всегда притягивает взгляд, как пламя костра или как бурный поток воды.
– Ты можешь рассказать ей все. Я делюсь с ней самым сокровенным, и она всегда меня слушает, – говорю я Архипу.
– Брык… – начинает он историю. – С ним случилась беда. Операция прошла неудачно.
– Он… Умер? – тихо спрашиваю я.
– Нет, не умер, но… Он неделю был в коме, теперь очнулся. Он ничего не помнит. Он забыл, кто он. И теперь он вообще ничего не умеет делать, понимаешь? Он почти не может говорить, стоять, передвигаться, брать ложку, самостоятельно ходить в туалет. Ничего.
– И… Он останется таким на всю жизнь? – спрашиваю я, с ужасом думая о том, что Брык на всю жизнь останется овощем. Нет – уж лучше смерть.
– Врачи не знают. Но это определенно не состояние людей-овощей. Он очнулся вчера. В этот момент я был с ним. Он попросил молока, но не смог взять стакан. Мне пришлось поить его. Он еще много раз сказал это слово – молоко, – все остальные он как будто забыл. Больше он ничего не сказал. Он с интересом изучал меня и врачей, но меня не узнавал. Этим же вечером из Чертоги приехала его мама, но ее он тоже не узнал. Врачи сказали, что такое может быть, – последствия операции. Брык все забыл, и его надо всему учить заново.
Я думаю о Брыке-ребенке, и это абсолютно не укладывается в голове.
– И что же теперь будет? Брык вернется домой?
– Через некоторое время врачи отпустят его. За это время нам придется подготовить дом: обустроить кровать, туалет, продумать много мелочей. Пока он не может ходить, но, черт побери… Он произнес «молоко», а значит, научится ходить. Он стал маленьким ребенком, и нам теперь нужно вырастить его. Мы все продумали с его мамой – изменили свои графики работы так, чтобы с Китом всегда был кто-то из нас двоих. Но когда его привезут к нам… Мне очень понадобится твоя помощь, Кир.
– Моя? – От удивления я чуть не прыгаю до потолка.
– Ты очень помог мне вырастить котят, один я бы не справился. И сейчас мне тоже нужна поддержка. Я бы хотел, чтобы ты хотя бы изредка приходил к нам… Прости, мне больше не к кому обратиться. Я пойму, если ты откажешься.
– Моя? Помощь? Кормить Брыка с ложечки?! Петь ему песенки на ночь? – Я взрываюсь. – Ты хоть понимаешь, о чем просишь, Архип? Чтобы я вертел уточкой-погремушкой и пел «танец маленьких утят» человеку, который однажды сломал мне два ребра?! Да ты в своем уме?
В моей голове все переворачивается вверх дном. Бег, соревнования, учеба, Чертога, Кит, который стал не пойми кем, Архип, который чего-то от меня хочет, друзья, враги, прошлое, будущее…
– Прости, Кир. – Архип виновато смотрит на меня. – Я пойму, если ты откажешься.
* * *
Я все-таки согласился помочь Архипу, не думал, во что это мне выльется.
Архип ведет меня к ним домой, я очень боюсь. Я не знаю, кого увижу перед собой, как мне реагировать, что делать. Я боюсь, потому что Архип ведет меня к врагу. Я помню Кита как врага, у меня в голове не укладывается, что тот, кого я вскоре увижу, – совсем не Кит.
Перед входом в комнату Архип протягивает мне пакет.
– Подаришь ему.
Я достаю из пакета желтую резиновую уточку.
– Не бойся и ни в чем не сомневайся. Он тебе понравится, вот увидишь.
Но я все еще не верю.
Кит лежит на кровати и грызет шнурок, изучает яркую картину с лошадьми, которую Архип повесил над кроватью.
– Здравствуй, Кит, – говорит Архип. – А я привел тебе нового друга.
Кит смотрит на меня глуповатым взглядом, не вынимая шнурок изо рта, а я смотрю на то, как по его подбородку текут слюни.
– Друг, – он тянет ко мне руку. – Друг. Молоко.
Я поражаюсь, какой у него удивительный взгляд – добрый, чистый. Он смотрит на меня, и мне становится очень тепло и спокойно, как будто меня закутали в пуховое одеяло.
Лохматые черные волосы, бледная кожа, острый нос, слишком светлые глаза… Внешне он выглядит как Кит. Но… Я не знаю, кто этот мальчик передо мной, но он определенно мне не враг.
– Привет, Кит. – Я сажусь на краешек кровати. – Меня зовут Кирилл. Или Кир. Теперь мы будем друзьями. У меня для тебя подарок. Это уточка. Утя.
– Утя! – Кит радостно хватает игрушку и тут же засовывает ее в рот.
– Ты ему понравился, – смеется Архип.
– Не знаю, не уверен. – Я растерянно смотрю, как Кит жует голову утке.
Кит тянется к моей руке и хватает меня за большой палец. Я не понимаю, как реагировать. Передо мной, с одной стороны, сидит взрослый совершеннолетний парень, парень, который в прошлом отравлял мне жизнь и которого я всей душой ненавидел. С другой стороны… Передо мной сидит ребенок, и его разум чист, как белый лист. Знаете, я начинаю задумываться о том, что, возможно, Бог существует. Это он дал Киту второй шанс. И сейчас произошло его второе рождение.
Чувствуя его теплое прикосновение, я твердо решаю, что останусь в жизни этого большого ребенка.
Архип протягивает Киту другие игрушки – машинки, лошадки, кубики.
Я наблюдаю за тем, как Кит-ребенок сосредоточенно перебирает кубики, я думаю о том, что сделаю все, чтобы он ни на каплю не походил на то злобное существо, каким он был раньше.
* * *
– На шагающих утят быть похожими хотят, быть похожими хотят не зря, не зря! Можно хвостик отряхнуть и пуститься в дальний путь, и пуститься в дальний путь, крича кря-кря!
Я пою детскую песенку, правой рукой вертя погремушкой, левой держа желтую резиновую уточку, сидя на большой кровати, к которой мы с Архипом прибили специальные бортики – чтобы кровать была похожа на манеж. Моя уточка плывет по воображаемым волнам.
Этот концерт по заявкам я показываю одному-единственному зрителю. Вон он, довольный сидит на кровати, поджав под себя ноги, радостно хлопает в ладоши и заливается веселым смехом.
Кит одет в просторную голубую пижаму. Его глаза светятся счастьем: танец шагающих утят – его любимая песня. Каждый раз, когда я приезжаю к нему на выходные, он просит мне ее петь.
– Кря-кря! Кря-кря! – подпевает он, хлопая в ладоши. – Молоко!
Я протягиваю ему чашку. Он осторожно берет ее двумя руками.
– Тарелька! – просит он.
Я пожимаю плечами, беру со стола пустую глубокую тарелку и кладу рядом с ним.
Он наливает молоко в тарелку.
– Э-э-э… Кит, ты думаешь, это правильное решение? – осторожно спрашиваю я.
Он ничего не отвечает, а только требует еще:
– Утька!
Я протягиваю ему резиновую утку. Он кладет ее в тарелку. Я смотрю, как желтая утка плавает по молочному озеру.
– Ну, хорошо. Значит, это было твоей целью? Засунуть утку в тарелку с молоком? Тебе правда кажется это веселым?
Кит смотрит на меня, кивает и довольно улыбается. Я просто не могу сохранять серьезное выражение лица. Кит – удивительный. Он как большой ребенок. Просто светится счастьем и радостью и готов освещать своим светом всех вокруг.
Он растет – если можно применить данное слово к человеку, которому биологически исполнилось восемнадцать лет. Он уже может самостоятельно сидеть и немного есть. Врачи прогнозируют, что скоро он научится ходить.
Честно, я не думал, что смогу так сильно привязаться к этому созданию. Вспоминая, как сильно я ненавидел Брыка раньше, я поражаюсь самому себе. Но Брык раньше и Брык сейчас – это как два разных существа. Новый Брык излучает свет и радость, старый распространял вокруг только гниль, мрак и злобу. Новый Брык изменил нас всех – свою маму, Архипа, меня… Его мама преобразилась: у нее снова появилась цель – вырастить и воспитать своего нового ребенка. Из уставшего, побитого жизнью, существа Вера превратилась в яркую цветущую женщину, у которой есть важная цель в жизни. Архип тоже поменялся – я больше не вижу в нем ни капли былой злобы. Он повзрослел и стал другим. Брык изменил и меня… В этих условиях, когда я приезжаю к ним домой на выходные, играюсь с Китом, болтаю с Архипом… Я осознал, что мои раны наконец затянулись. Я набрался храбрости и простил Архипа.
– И природа хороша, и погода хороша, нет не зря поет душа, не зря, не зря. Даже толстый бегемот, неуклюжий бегемот от цыплят не отстает, кричит кря-кря…
У нас у всех появилась цель – воспитать Кита другим человеком. Добрым, дружелюбным, отзывчивым. Мы хотим, чтобы он никогда не сталкивался со злобой и жестокостью, не хотим, чтобы злоба и жестокость поглотили его. Добро и любовь – вот в какой обстановке должен расти новый Кит.
Для меня этот мальчик – совсем другой человек.
Тот Кит, которого я помню, для меня умер. Я ненавидел его и продолжаю ненавидеть до сих пор. И я представляю, что он подох от бессилия и голода в какой-нибудь грязной луже. Я знаю, это плохие мысли, неправильные, но я ничего не могу с собой поделать.
