Я не видела их, но знала, что они рядом – Молчаливый гигант, Купер, Цезарь, Ириму, Арвен и даже маленький Талисман, а чуть поодаль держалась странная парочка – темные версии Бракиэля и Нелли, сливавшиеся в единое пятно. Они готовы были поддержать меня. Мы всегда держались вместе, всегда все делали сообща. Но сегодня был мой бенефис, бенефис Эсмеральды.

Место, куда я спускалась, наполнял красноватый туман, и от него веяло страхом, но когда страх становится частью окружающего мира, он теряет силу. Эскимосы не чувствуют холода там, где мерзнет европеец, жара, доводящая жителя Европы до потери сознания, бедуином воспринимается как привычная. Страх не пугает, когда им наполнено все вокруг.

Он ждал меня в этом тумане и знал, что я иду к нему. Это был его мир, мы встречались на его территории. Отчасти для того, чтобы ему казалось комфортным общаться с нами, отчасти – чтобы показать, что мы не боимся его даже в его собственном мире.

Вскоре я увидела его – пятно черноты среди клубов красноватого тумана, поднимающийся вверх султан первозданной тьмы, настолько черный, что его чернота выделялась на черном фоне. Я подумала, что фичи Бракиэля и Нелли похожи по цвету на него. Это было странно.

Я подошла ближе и встала – я двигалась, как балерина в танце, с одним отличием – я не чувствовала при этом ни малейшего напряжения. Мы молчали, и первым безмолвие нарушил он:

– Кто вы? – спросил голос, лишенный интонаций, казавшийся более механическим, чем самый старый механический голос на Земле. – Вы похожи на ессеадов, но несете в себе частицу ее света. Кто вы?

– Люди, – ответила я. – Участники Проекта. А кто ты?

– Хильгала, – сказал он. – Тот, кто ожидает рождения.

– Это твое имя? – спросила я. – Меня зовут Эсмеральда, а мою хозяйку – Тень. А как зовут тебя?

– У меня нет имени. Когда-то было, но у хильгала нет имен. Я надеялся получить его здесь, но надежда тает с каждым днем. Может, я нетерпелив, но всякий был бы нетерпелив, увидев ее свет. Я чувствую, что она где-то рядом, но не вижу ее. Часы кажутся днями, дни – годами…

– Кто она? Я могу помочь тебе найти ее?

– Скажи мне, откуда в тебе ее свет? – ответил он. – Я вижу его, именно потому я остановился и не закончил с твоими друзьями, когда они пришли в мою клетку. Пагрэ очень трудно остановиться, когда он начал инлиль. У меня до сих пор болит внутри от того, что я оставил свою жертву, но я не могу брать сеад у тех, на ком ее свет.

Все это мне было непонятно. Свет? Какой свет? Я лишь немного понимала, что он говорил об инциденте с Джинном и Призраком. Получается, он сам остановил… инлиль, кажется, так он называет процесс поглощения души жертвы. Остановил потому, что в нас есть ее свет? Какой свет?

– Откуда ты? – задала я новый вопрос.

– Я из другого места, – сказал он. – Мой мир холоден и нестерпимо горяч, он пустынен, лишен надежды, но это не Темный мир. Он заселен хильгала, такими же, как я, и уже много лет мы живем, чувствуя голод и не имея надежды когда-нибудь насытиться. Твои друзья не должны сердиться на меня за то, что я сделал. Я лишь хотел добыть немного сеада.

– Зачем?

– Чтобы отдать его ей, – ответил он. – Или тому, кто будет с ней. Это смысл жизни всех инсеадов – если она примет мой дар, я могу даже стать ее Белом, и уж во всяком случае, не буду больше хильгала. У меня вновь появится имя и то, ради чего живешь. Знаешь, как это – жить без смысла, без имени, без того, чтобы собирать и отдавать сеад?

– Нет, не знаю, – честно призналась я. – Я не понимаю, у тебя нет имени, но если ты соберешь для «нее» этот «сеад», оно у тебя опять появится? Значит, когда-то у тебя было имя?

– Может быть, – ответил хильгала. – Я не знаю. Если нет имени, то нет памяти, нет личности. У меня бывают обрывки каких-то воспоминаний – они давно не приходили, но недавно я вспомнил место, где был когда-то, место, заселенное ессеадами, похожими на тебя и других, но лишенными еесвета, – их сеад являлся нашей добычей. Но уже сейчас все это едва ощутимо, я вижу словно в тумане или темноте вершины гор и воду, разлитую на огромном пространстве, и живых существ, вцепившихся в почву и высасывающих из нее воду, как мы высасываем сеад. Через несколько часов я не буду это помнить, потому, что я – хильгала, ждущий рождения, ничей.

– Мне тебя жаль, – сказала я.

– Что есть жалость? – спросил он. – Я воспринимаю твои мысли, но не всегда их понимаю. Что это – жалость?

Я не знала, как ответить:

– Сострадание… мне плохо, потому, что тебе плохо.

– Так не может быть, – возразил он. – Никому не может быть плохо оттого, что плохо мне. Я всего лишь хильгала, ничей, я не могу испытывать боль оттого, что кому-то больно, и никто никогда не испытает боль оттого, что больно мне.

– Но это не так! – крикнула я, чувствуя горечь обиды. Он упрекнул меня в том, что мое чувство неискренне, хотя мне действительно было жаль это чужое, одинокое существо. – Не говори мне, что то, что я чувствую, невозможно. Поскольку мне действительно тебя жаль.

– Не знаю, почему ты это говоришь, – ответил он. – Ты не хочешь меня обмануть, не хочешь что-то выиграть (да и что у меня взять? я ведь хильгала, ничей, а значит, у меня нет ничего), но ты говоришь то, что невозможно. Мне бы хотелось, чтобы твои слова оказались правдой; чувствовать боль другого могут только Старшие. Наверно, поэтому в тебе ее свет, раз ты можешь чувствовать чужую боль.

Он как-то съежился, и я поняла, что он просто повернулся в другую сторону. Я видела тусклое красноватое сияние, исходившее изнутри этого существа, но я так и не смогла понять, как оно выглядит.

– Я устал, – сказал он. – Я смотрел в твои мысли; многое не понял, кое-что, кажется, просто невозможно понять. У тебя много мыслей, как у ессеадов… я знаю, чего ты хочешь. Ты и твои друзья могут чувствовать себя в безопасности – я никому из вас не причиню вреда и не желаю этого. А теперь иди.

От последних его слов мне стало не по себе – он словно приказал мне так, что я физически не могла ослушаться. Но я все-таки не пошла, хотя все мое естество стремилось к тому, чтобы уйти.

– Я хочу помочь тебе, – проговорила я. Слова текли медленно, как патока, как засахаренный мед. – Хочу, чтобы ты вернул себе имя. Чтобы нашел смысл жизни…

– …и выпивал тебе подобных? – спросил он. – Не во всех ее свет, на борту есть и другие, которых можно выпить. Считайте, что вам повезло, особенно одной из вас, той, что прошлый раз не было с вами. Ее свет ярче и сильнее, но не такой, как у Белет. Ты не знаешь, что говоришь, но мне приятно это слышать, словно я вновь стал инсеадом, словно уже обрел имя и набрал достаточно сеада для того, чтобы отдать своему Белу. Из твоих мыслей я прочитал нечто непонятное мне – возможно, это какой-то ритуал, но я исполню его для тебя. Хочу тебя по-благо-да-рить, за это твое желание. А теперь иди. Хотя нет, стой!

Я остановилась.

– Суть вашего ритуала, как я понимаю, состоит в том, чтобы вознаградить кого-то за его поступок, за его дар. Я ничего не могу тебе дать. Я – хильгала, ничей, у меня нет даже сеада, да ты бы и не смогла взять его у меня. Я дам тебе знание. Мы идем туда, откуда меня взяли. Там много подобных мне хильгала, но они не видели света Белет уже многие годы, и они станут нападать на вас, чтобы взять ваш сеад. Я не знаю, как защитить вас от этого, но знаю, что давно, многие десятилетия тому назад, были ессеады, которые это знали. Они записали это знание, запись существует и поныне. Только до нее еще нужно добраться. Ищи ее у Великой Мертвой Госпожи. Под ее мантией, подобной нашей, но мертвой, каменной, в одном из залов написано, как удержать сеад и не дать пагрэ насытиться. А теперь иди.

– Далеко собрался?

Я оглянулся. Что за чертовщина? Я стоял в парке, расположенном в жилой зоне, у искусственного водопада. По позднему времени здесь не было ни души, кроме меня и – внезапно – Апистии.

Казалось бы, ну и что с того? Вот только я совершенно не понял, как я здесь очутился. После разговора мы с Тенью ушли спать, поскольку нашим фичам предстояло сделать то, что не удалось нам – вступить в контакт с неизвестной Тварью. Такое решение мы приняли на нашем вечернем коммюнити. Действительно – фичу невозможно уничтожить, если не уничтожить ее атрибут, а атрибуты надежно спрятаны, кроме разве что Цезаря, да и тот последнее время в основном ночевал в нашем блоке. Не знаю, правда, где находится атрибут Бракиэля и какой он – мы даже фичу его называли в нашей тесной мужской компании «леди Годивой», поскольку девочки, посовещавшись, убедили нас на нее не смотреть. Пройдоха Призрак был уверен (по аналогии с Эсмеральдой), что фича Бракиэля – обнаженная Ника, и даже втирал, будто видел ее и не ослеп, но мы ему не особо верили. Чужую фичу можно увидеть или с разрешения хозяина, или в момент слияния. Разрешения Бракиэль не давал, а в момент слияния было немного не до того (по тем же причинам о том, как выглядит Эсмеральда, знали только я и девочки), так что наше обещание не смотреть на «леди Годиву» являлось чистой формальностью.

Мы с Тенью легли спать, а проснулся я полностью одетым у водопада. Зная, какие у нас бывают сны, я на всякий случай проверил, не сплю ли я. Судя по тому, что щипок вышел болезненным, я не спал.

– Между прочим, – заметила Апистия, доставая пачку сигарет местного производства – то есть без маркировки, – так проверять, спишь ты или нет, неэффективно. Ваши сны отличаются от снов обычных людей, по крайней мере в некоторых фазах. Но сейчас ты бодрствуешь и, судя по всему, не понимаешь, как сюда попал.

Я кивнул.

– Да-да, ты с детства был разговорчивым малым, – заметила Апистия.

– Кстати, – сказал я. – Я так вас и не поблагодарил, вот хочу сказать вам огромное спасибо…

– За ноги, что ли? – ответила она. – Не стоит благодарности. Во-первых, это мой долг, во-вторых, я тогда только узнала, что способна на такое, и просто упивалась своими возможностями. А в-третьих, мне ведь не удалось спасти твои нервные окончания. Ух, как же я злилась! Мне хотелось найти этого жлоба Дьогу и запихнуть ему его палку в задницу по самую рукоятку. Я бы так и сделала, но это падло затихарилось, как чувствовал, что ему несдобровать.

Она выпустила дым и добавила:

– И кстати, мне, правда, было тебя жаль. У меня… не важно.

– У вас был ребенок? – спросил я. Она криво усмехнулась:

– Казалось бы, такой простой вопрос, а ответа на него нет. Я не могу сказать ни да, ни нет, потому что все окажется неправдой. Но хватит об этом, лучше давай о тебе.

– А что обо мне? – не понял я.

– Например, эти хождения по ночам, – сказала она. – Вообще, странно говорить о дне и ночи на борту межпланетного корабля, но большинство из участников дрыхнет, значит, сейчас ночь. Ты, похоже, тоже спал, встал, оделся и ушел постоять у водопада. У тебя раньше бывали случаи лунатизма?

– Раньше я был парализован ниже пояса, – напомнил я. – И если бы начал гулять по ночам, братия объявила бы меня чудом и в нашу обитель потянулись бы паломники.

– Угу, именно потому, когда ты начал ходить самостоятельно, они тщательно это скрывали от всех, включая папского легата, – иронично заметила Апистия. – Ладно, запишем, что раньше приступов лунатизма не наблюдалось. Пошли, присядем?

Она указала на лавочку сбоку от водопада, и мы направились туда. В ее походке чувствовалось нечто неестественное – она была легкой, грациозной, но какой-то механической. Меня осенило:

– Апистия, простите, а можно нескромный вопрос?

– От тебя можно, – сказала она. – А вот Призраку я бы не разрешила. Спрашивай уже.

– Простите… Вы раньше тоже были парализованы?

Она остановилась, не дойдя пару метров от лавочки, взглянула на меня… и рассмеялась! У нее был очень странный смех, словно что-то клокотало внутри:

– Говорят, если ребенок рисует у человека уши, значит, они у него когда-то болели, – произнесла она, заставив меня вздрогнуть. – Все мы видим мир через призму своего опыта. Была ли я парализована? Нет, но в наблюдательности тебе не откажешь.

Она подошла к скамеечке и села, приглашая меня присесть рядом. Я опустился на скамейку, мельком подумав, что прошло всего-то чуть больше, чем полгода с тех пор, как я стал ходить самостоятельно, но я уже не обращаю внимания на то, как сажусь, встаю, хожу…

– Признайся честно, дружище, – сказала она. – Когда вы первый раз шли на имплантацию, вы боялись, правда? можешь не отрицать, я хорошо видела ваш страх. Это нормально. А теперь представь себе, что ты просыпаешься и ощущаешь себя в чужом теле, хм… ну, пусть даже и не совсем чужом. На самом деле, ты это тело хорошо знаешь, и это еще хуже. Лорду надо отдать должное – он максимально смягчил этот процесс, но даже Лорд не всемогущий… не был всемогущим.

Заговорив о Лорде, Апистия стала грустной. Пошарив по карманам, она выудила плоскую фляжку и протянула мне:

– Выпьешь? За светлую память Лорда?

Я кивнул и выпил. То ли у Апистии закончились запасы ее страшного пойла, то ли изменились вкусы, но это виски оказалось намного лучше прошлого.

– Он был для меня как отец, – начала рассказ Апистия. – А в некотором смысле он и являлся моим отцом. Никогда не верила, что он может совсем умереть, хотя видела его мертвым, и не раз. Да я и сейчас не верю, все жду, что он появится, обзовет нас засранцами и заставит работать.

– Вы плачете, – заметил я. Апистия отвернулась, а когда повернулась, слез на глазах уже не было:

– Ладно… давай посмотрим, что с тобой не так. Наклони голову, здоровила.

Я послушно наклонился, и она провела рукой по моему затылку сверху вниз – и замерла там, где голова соединяется с шеей:

– Ага, вот оно. Ну ни хрена себе…

Другой рукой она легонько толкнула меня в лоб:

– Ну, блин, изобретатели – самородки… – сказала она со странным весельем. – Сам придумал? Держу пари, что Джинн постарался, без него тут явно не обошлось.

– О чем это вы? – не понял я. И тут Апистия схватила меня за грудки. Чтобы было понятно – у наших комбинезонов особо прочная ткань со специальной подкладкой, так, что захватить его в кулак – та еще задача, но она схватила с такой силой, что, кажется, несчастный комбез затрещал.

– Вы чем вообще думаете? – спросила она. – То поперлись в заброшенную шахту, то вытащили Августа, не спрашивая не то, что помощи – разрешения, теперь вот это… Я промолчу о том, что авария «Атлантиса» кажется в нынешних обстоятельствах не такой случайной – может, да, может, нет, теперь хрен поймешь. Будем считать, что вы в этом не виноваты. Но вот это… ты понимаешь, что если бы тебя попробовал остановить кто-то другой, не из кураторов – ты стал бы убивать?!

– Почему вдруг? – удивился я.

– По кочану, – отрезала она. – Тому, что тебе голову заменяет. Ты думаешь, вы первые до этого додумались? Хрен тебе на рыло, как говорил царь Соломон, это только кажется, что что-то новое, а все давно уже по триста раз переживали. Ты слыхал про Мусуаши?

– Что-то такое слышал.

Она отпустила мой комбинезон и передразнила:

– «Что-то такое слышал»… тьфу на тебя. Он эту вашу мантру еще в шестнадцатом веке опробовал, и не факт, что первый в истории. Мертвый ронин… – и она добавила что-то на незнакомом мне языке, похожем на славянский – я понял только слово «мать».

Я молчал, не зная, как реагировать на ее вспышку, а она отпила из фляжки и протянула мне:

– Выпей… эх, в одном старик Ниттен Дораку был прав – смерть выбивает всю дурость из души почище, чем хорошая хозяйка половичок. Вообще говоря, чем больше я смотрю на вас, тем больше убеждаюсь, что Лорд не зря на вас поставил. Если бы вы так не частили, если бы не забегали вперед…

Я взял протянутую фляжку, сделал большой глоток. Апистия забрала фляжку и фыркнула:

– Вы с Джинном чертовы гении! Идеальная штука для общения с пагрэ. Дешево и сердито. Пойду порадую Надин, хотя она, бедняжка, наверно, за голову схватится.

Она встала и, протянув руку, погладила меня по щеке:

– А ты бесстрашный. И по-хорошему безбашенный. Завидую твоей Тени. Можешь вызвать свою фичу?

Я сконцентрировался. Интересно, они уже закончили? Если да, то хорошо, если нет – то вызвать фичу не удастся. Но Молчаливый гигант появился почти сразу.

– Вот что, – сказала Апистия. – Твой ади-бхикшу поставил себе программу бесконтрольного боя. Ты об этом знаешь?

Молчаливый гигант кивнул.

– Молодец, – саркастически заметила Апистия. – Тогда что он делает здесь, в экипировке?

– Я не мог уследить за этим, – сообщил Молчаливый гигант. – Фредди в курсе, по какой причине.

– Знать не хочу эту причину, – сказала Апистия. – Опять какая-то пакость. Например, попытка законтачить с пагрэ. С таким же успехом можно о чем-то договариваться с акулой. Хватит. С этого момента ты должен контролировать весь процесс засыпания ади-бхикшу до фазы глубокого сна, и процесс пробуждения – до полного прояснения сознания. Сам отключить программу сумеешь?

– Да, – ответил Молчаливый гигант. Апистия с тоской посмотрела на меня:

– И почему вы такие… мы вам что, враги? Трудно прийти и сказать, что вы хотите? Я бы сама тебе эту программу накатала, да еще и с предохранителем. Все равно, чувствую, придется всех вас ею зафаршировать. Эх…

– Можно вопрос? – спросил я. Апистия кивнула. – Что такое ади-бхикшу?

– Ты, – ответила Апистия, – по отношению к своей тулпе, которую вы зовете фичей. В переводе с какого-то языка каких-то чурок – человек-прообраз.

– А пагрэ? – спросил я.

– А это уже второй вопрос, – заметила Апистия. – Но я на него отвечу. Надеясь на то, что до тебя наконец дойдет, что кураторы – это не факн’тича, как выражается твой дружок Джинн, с нами выгодно дружить.

Она порылась по карманам и достала сигарету. Подкурила, потом сказала:

– Планета, на которую мы летим, когда-то была обитаема. Потом что-то случилось, какой-то катаклизм, и все ее население превратилось в этих пагрэ. Они полуразумны и постоянно жаждут…

– Чего? – спросил я. Она пожала плечами:

– Можешь называть это душой. Или личностью. Один из нас достался им в качестве закуски. Он умер, конечно, но не сразу – какое-то время его тело жило, как овощ, только самые простые рефлексы, он ни есть, ни пить не мог, не знал, как двигаться… tabula rasa.

– Спасибо, – я помолчал. – Апистия…

– Что?

– Я… Вы должны знать, что можете на меня рассчитывать, – сказал я. – У меня хорошая память на доброе. И я вам очень обязан.

– Я это запомню, – кивнула Апистия. – Иди давай, тебе отдохнуть надо. Завтра у вас опять будет день, наполненный играми в шпионов… такие умные, такие крутые и такие идиоты, слов нет.

Вы слыхали когда-нибудь о Розетском камне?

Его нашли солдаты Наполеона в тысяча семьсот девяносто девятом году. После этого он четверть века пылился без дела, пока им не заинтересовался некто Жан-Франсуа де Шампольон. На камне был написан один и тот же текст в трех экземплярах – на греческом и древнеегипетском, иероглифами и демотическим письмом. Последние два были для ученых того времени загадкой, но Шампольон (и его последователи), используя известный им древнегреческий язык, в итоге смогли научиться читать на этих давно забытых языках.

Эламскую клинопись расшифровали подобным образом, с помощью той самой Бехистунской надписи. Но текст на картах и на татуировке Фредди хоть и был эламитским, но относился к другому, более раннему типу – линейной эламитской письменности, которую никто до сих пор не смог дешифровать, хотя бы потому, что не найдены параллельные тексты с линейным и клинописным письмом.

Кстати, вот интересно, почему никого из ученых не удивило неправильное развитие эламитского языка. Считается, что клинопись происходит от иероглифов и превращается в буквенный алфавит. Тут, кажется, все было наоборот – от простой, практически упрощенно-буквенной записи эламиты перешли к клинописи… а потом вообще исчезли, возможно, были ассимилированы другими народами.

Как бы там ни было, мне предстояло повторить дело Шампольона и его последователей, но без параллельных текстов. Найти связь между клинописью Бехистунской надписи и линейным письмом, восстановить алфавит и наконец прочитать текст. Изображения на картах мне помогли совсем немного – я установил, как назывались цифры эламитов, не более того. Конечно, у меня были старшие Арканы, но кто знает, как их именовали в древнем Эламе? Может, совсем по-другому.

Зато в моем распоряжении имелась вычислительная мощь не только моего собственного сурдокомпьютера, но и всего вычислительного комплекса «Левиафана». Я, правда, не знал, каким боком подходить к решению задачи, и проваландался полночи, параллельно с этим погрузясь в привычный уже мне полусон. И в этом состоянии мне пришло решение.

Факн’щит, ведь каждый из нас хотя бы один раз сравнил эти черточки со штрих-кодом – а вдруг это и есть штрих-код? Дальше пошло веселее – я представил запись в виде простого штрих-кода и предложил компьютеру попытаться восстановить исходный код. Компьютер (на самом деле, целый кластер компьютеров нашего корабля) довольно хрюкнул, и вскоре я получил первое подтверждение своей догадки – все числа от двойки до десятки были записаны двоичным кодом. Более того, первые девять букв алфавита соответствовали первым цифрам (от единицы до девятки), а всего букв оказалось целых тридцать пять. Причем по звучанию было полное совпадение с известными числительными эламитов: двойка – мар, тройка – зит, единица – скорее всего, ки. В общем, к утру у меня уже был эламитский алфавит, числительные… и все.

Прочитать то, что написано на картах, я не мог, равно как и татуировку Фредди. И зачем я только мучился?

Впрочем, кое-что мне понять удалось. Ключом стала одна из карт, как раз из старшего Аркана – пятнадцатый, что в современном таро именуется «дьявол». Это слово оказалось в татуировке Фредди, причем повторялось оно дважды – один раз полностью, второй – с дополнительными суффиксами, характерными для глаголов. И что бы это значило? Как из дьявола можно сделать глагол? Думая над этим, я параллельно просматривал куцый словарик известных науке слов эламитов и обнаружил еще два, оба оказались притяжательными местоимениями. Кстати, надпись звучала так: «ан-ни аннку-на-к, элла-анку р-птиа».

Итак, у меня было три слова: аннку – предположительно, дьявол; элла – наш, р – их. Возможно, ан означало «нет».

И что это за чертовщина? Заклинание для вызова дьявола? Зачем его писать на стене? Зачем говорить, что его необходимо запомнить?

Проснувшись (если это можно так назвать), я решил сходить за кофе. Мы с Призраком немного довели до ума кухонный автомат, и теперь кофе отличался от чая даже внешне. Да и вкусом был похож, а до того из напитков аппарату пристойно удавались только кола и фанта. В общей комнате я застал Фредди и Тень, они завтракали. Пока я брал кофе, выползли Куинни с Призраком. Я выпил кофе, вернулся в наши с Дарией апартаменты – Дария уже проснулась и прихорашивалась. Я принял душ, и мы пошли в общую комнату, где к этому времени уже собрались все, включая фичи. Не было только Бракиэля с его фичей.

Так что наше сборище постепенно превратилось в полноценное собрание.

Я рассказал то, что сумел узнать, и даже зачитал «заклинание» Фредди. Когда я его произнес, реакция не замедлила:

– Аннку-на-к… – пробормотал Призрак. – Где-то я это слышал.

– Что-то знакомое, – сказала Тень.

– Странно, но я это где-то слышала, – заметила Куинни.

– Я так погляжу, здесь одни специалисты по древнеэламскому, – усмехнулся я. – Может, кто-то из вас знает, как это переводится?

Увы, таковых не оказалось. Потом мы обсудили ночную прогулку наших фич, а Фредди рассказал о своей ночной прогулке.

– Не стыкуется, – заметил Призрак; я хотел сказать то же, но просто кивнул. Не стыковалось. – Кто-то один врет, недоговаривает или что-то типа того.

– Или сам не знает, – предположил Фредди. – В одном они совпадают в показаниях – кажется, нас везут на планету, заселенную дружелюбными разумными существами, которые питаются человеческими душами и последнее время сидели на строгой диете.

– Я на такое не подписывался, – заметил Призрак. – Как по мне, наши faculo stronzo вроде неоконов понятнее и безопаснее. Честно говоря, мне и прошлого раза с головой хватило.

– И что ты предлагаешь? – спросил я. – Сойти на ближайшей остановке? Боюсь, наш экспресс следует без остановок.

– Можно попробовать умыкнуть шаттл, – выдвинул версию Призрак. – Места хватит…

– А остальных ребят как? – тихо спросила Тень. – На борту почти четыреста человек, причем они, кажется, вообще не в курсе того, что происходит.

– Хорошо, – кивнул Призрак. – А по-твоему, что мы должны сделать? Сидеть и спокойно ждать, пока попадем in bucca di culo alla diablo?

– Покорно ждать никто не собирается, – возразил я. – Кажется, мы уже начали действовать. Знать бы еще, сколько нам лететь…

– Шесть месяцев, – как в комнате появился Бракиэль, похоже, не заметил не только я один – девочки заметно вздрогнули. – Этого времени нам должно хватить для того, чтобы всех обучить на случай столкновения с пагрэ.

– Столкновения? – Призрак недобро уставился на Бракиэля. – Bellimbusto, если верить тому pacco di merde alla balleno, который сидит в заточении на нашей станции, там, куда мы летим, эти merdossi стадами пасутся или, точнее говоря, рыщут голодными стаями…

Бракиэль без спросу уселся за столик рядом со Льдинкой:

– Давайте я все вам расскажу, – сказал он. – О планете я знаю уже давно, я даже побывал на ней – во сне, конечно. Призрак, не смотри на меня, как на мишуги, ты уже мог бы привыкнуть к тому, что у нас во сне много случается такого, что потом подтверждается наяву – например несанкционированный массовый набег фич на логово несчастного одинокого пагрэ…

Бракиэль сделал паузу и с тоской посмотрел на уставленный пустой тарой из-под кофе и чая столик:

– Когда я его увидел… вы ведь знаете, что мы с Нааме, точнее, наши фичи, были с вами. Я – участник цепочки, и Нааме… тоже ведь нам не чужая. Так вот, когда я увидел его, мне показалось, не знаю, как сказать – словно я всю жизнь ждал этой встречи. Что-то в нем есть такое знакомое. Я видел странные вещи – чужие корабли, сражения, в которых люди на неуклюжих аппаратах отражали нашествия таких, как он. Наверно, просто фантазия разыгралась.

– Так что там о планете? – перебил его Призрак.

– Планета движется с нарушением кеплеровской механики движения небесных тел, – продолжил Бракиэль. – По сути дела, буквально издевается над этой механикой. Полный оборот вокруг Солнца она делает за тысячу триста тридцать два года, успевая при этом четыре раза пересечь орбиты Земли и Марса. Вообще, я считаю, что ее орбита хоть и является вытянутым эллипсом, но имеет не один фокус, как у любой другой планеты, а два. В одном находится наше Солнце, что находится в другом – пока сказать не могу. Это где-то очень далеко от Земли, за Поясом Койпера. Ученые давно считают, что там может быть небольшая погасшая звезда или черная дыра. К этим гипотезам мы еще вернемся. Пока скажу вот что – два фокуса орбиты немного проясняют то, как движется эта планета, но не до конца. Например, все планеты в перигелии разгоняются – если кто-то из вас катался на скейте по халфпайпу, понимает, как это. У нашей планеты все наоборот – в той части траектории, где все планеты разгоняются, она притормаживает, а разгоняться начинает тогда, когда выходит из гравитационного плена Солнца.

– Такое может происходить только в одном случае, – пока Бракиэль говорил, я быстро пробежался по своим базам данных, касающихся астрономии. – Но это совершенно невероятно!

– И это единственное возможное объяснение, – кивнул Бракиэль. – Планета, к которой мы летим, искусственная.

Он встал и, пока мы переваривали сказанное, пошел к робокухне. Вернувшись с чашкой кофе, он сел на свое место и продолжил:

– Вот что я думаю: когда-то у Солнца была звезда-близнец. Например, красный карлик – вы заметили, что наш приятель любит тусклый красный свет? Потом эта звезда погасла. Превратилась в черную дыру или еще что-нибудь. Но незадолго до катастрофы цивилизация планеты, вращавшейся вокруг этой погасшей звезды-спутника, решила бежать к ближней к ним звезде. Для этого они и построили Энигму. Вот только по дороге что-то случилось, а может, и не по дороге. Если мои видения верны, они столкнулись с нашей цивилизацией, более развитой в те времена, и война между ними отбросила оба народа в эпоху варварства.

– Выходит, люди происходят с Марса? – спросила Тень.

– Почему с Марса? – удивился Бракиэль.

– Я видела Марс в памяти этого хильгала, – призналась Тень. – На нем были вода и растительность.

– Может быть, – пожал плечами Бракиэль. – Но этим, я думаю, мы займемся позже. Пока есть задачи поважнее. Вы ведь знаете, какая у меня сверхспособность?

– Соблазнять кураторов, – буркнул Призрак. Кажется, Бракиэль его не услышал:

– Я знаю все о небесных телах. Могу рассчитать их свойства, параметры их движения и так далее. Так вот, планета, куда мы направляемся, несомненно, имеет твердую оболочку, но ее масса слишком мала для ее размеров. Как будто она – газовая, а не твердая. Что это значит?

– Что ты сфейлил в своих расчетах? – предположил Призрак. Куинни его одернула, Бракиэль только улыбнулся:

– Не стану вас интриговать, тем более, что я уже получил подтверждение своей догадки. Планета внутри полая, и эта полость пригодна для жизни. Там есть атмосфера, практически земного типа, собственный источник света и тепла – микроскопическая искусственная звезда, в общем – все, что необходимо…

– И стаи пагрэ, – добавил Призрак, не желавший униматься.

– И пагрэ туда не заходят! – торжественно добавил Бракиэль. – В общем, наша задача проста – долететь, перевезти участников Проекта поближе к известному кураторам входу в Нижний мир, после чего всем спуститься туда и…

– И? – спросил я. Бракиэль замялся:

– Дальше посмотрим. Пока нам нужно туда добраться. Если доберемся – у нас будет целый собственный мир и много времени для того, чтобы совершенствовать себя. Возможно, нам удастся укротить самих хильгала, так сказать, посадить Левиафана на цепь.

– Возможно, нам это удастся раньше, – заметила Тень. – Хильгала, которого кураторы держат взаперти на этом корабле, сказал, что не причинит нам вреда.

– Ты считаешь, что ему можно верить? – спросил Фредди.

– Ты же знаешь, какая у меня сверхспособность, – ответила Тень. – Кроме умения становиться невидимой. Я вижу истинную суть вещей. То есть умею отличить ложь от правды.

– М-да, – вздохнул Фредди. – Не знал. Хорошо, что я тебе никогда не врал.

– Врал пару раз, по мелочи, – пожала плечами Тень. – Но не ругаться же из-за такого пустяка!

Призрак почему-то покраснел, хотя на это, кажется, кроме меня, никто не обратил внимания.

– Кстати, – сказал Бракиэль, – Тень, раз уж у тебя такая сверхспособность, скажи – я хоть раз вам соврал?

– Ни разу, – ответила Тень. – Ты всегда был честен.

Бракиэль хотел что-то еще сказать, но, по-видимому, передумал. Помолчав, он добавил:

– В общем, план такой. Мне кажется, что Лорд изначально хотел привезти нас на эту планету, а наши враги только ускорили реализацию этого плана. Еще, насколько я понял из разговоров кураторов, на Энигме нас ждет что-то такое, что сделает нас такими, как они – сверхлюдьми. Раскроет наш потенциал, как сказала Нааме. И что, по-вашему, игра не стоит свеч? Призрак, ты как думаешь?

Призрак прочистил горло и сказал:

– Che cazza, вынужден признать, что это чистая сделка. Но мне не нравится, что с нами играли втемную. Хотя я понимаю, почему – если бы кураторы рассказали всю правду сразу, даже я бы дважды задумывался, прежде чем лезть alla bucca del culo. И скорее всего послал бы их как раз по указанному адресу.

– Тогда приступаем к официальной части, – потер руки Бракиэль. – Кураторы собираются организовать обучение для остальных участников Проекта. Целью этого обучения будет выработка навыков защиты от воздействия пагрэ. Нас просят быть инструкторами. Нам предоставят свободный доступ к пленному хильгала, а Джинн и Фредди обучат ребят работать с «разобщителем». Апистия немного его усовершенствовала и станет устанавливать его всем желающим. Наша задача на ближайшие дни – упрочить контакт с хильгала и сделать так, чтобы можно было исключить, хм… несчастные случаи. Это существо – пагрэ, оно голодно и может напасть на участников Проекта. Нам важно не допустить этого ни в коем разе.

– Я постараюсь ему объяснить, – сказала Тень, но Бракиэль ее перебил:

– Постараться не получится. Надо сделать, понимаешь? От этого зависит жизнь участников Проекта. Игры кончились, теперь все по-взрослому.

Он отставил пустую чашку на стол и встал:

– Мне пора. У меня тоже повышение, теперь я исполняю обязанности куратора для цепочек Лорда. Сами понимаете, какой из меня куратор… я сам мало что знаю. Но это необходимо, и выбора у меня нет. Так что простите, если что не так, хорошо?

– Да ладно, – бросил Призрак, поднимаясь. – Мы уже об этом говорили. Ты – наш, stronzo, и это не обсуждается. Правда, ребята?

С этим нельзя было не согласиться.