Глава 19
Шейра
Ей горько. Паршиво. Пусто. Она думает, я не знаю, как тяжело быть монстром. Но если бы устроили соревнования среди этих тварей, я бы заняла первое место. Прости, мама, ты в проигрыше.
Тогда, пятнадцать лет назад, я слишком быстро сдалась. Слишком быстро наполнилась тьмой. Теперь никак от нее не избавлюсь.
Я прислоняюсь лбом к стеклянной стене. От необратимого меня отделяет сантиметр. Кабинет открыт, но я не спешу. Боюсь сломаться. За ослепительно-белым столом Утешитель заполняет документы. Мама, папа и Эмили склонились над телом Дэнни. Седые пряди девочки сливаются с цветом каталки.
Это не моя подруга. В ее волосах нет солнца. Но я нарисую ее рыжей, с улыбкой и карими глазами. Разгадаю кроссворды. Найду ошибку в коте с тремя ушами. Пройду гонки.
Меня позвала Рене, чтобы я попрощалась с Дэнни. На часах – почти восемь. Скоро девочку увезут в первый блок. Им мало исследований.
Говорят, самые жестокие убийцы жили в том мире. Нет. Они живут сейчас и носят костюмы роботов.
– Обещаю, я нарисую, – роняю я одними губами.
Будто услышав, меня замечает папа. Я чертыхаюсь. Они виноваты, а я не из тех, кто умеет жалеть. Плохой я Утешитель. Впрочем, как и эти роботы.
«Мне жаль», – захлебывается внутренняя плакса. Ничего. Она исчезнет через пару дней, и тогда я осушу слезы и прошепчу: «Мне плевать».
Папа проводит пальцами по стеклянной стене. Мама и Эмили видят это, но не двигаются с места. Я благодарю их взглядом. Наше прощание с Дэнни должно быть только нашим. Здесь и так много зрителей.
Я смотрю на отца. Он ищет поддержку, я – раскаяние. Не получив желаемого, мы подгоняем друг друга к обрыву.
Я отстраняюсь от стекла. Пора уходить – я вот-вот сдамся.
Не бойся, Дэнни. Я нарисую, разгадаю, выиграю. Сделаю все что угодно, лишь бы воссоздать тебя по крупицам. Не сомневайся. Хотя ты и не сомневалась.
В конце концов, можно купить краску для волос.
Но мы не учли, что в конце концов никакая краска не понадобится. Я нащупываю в кармане подарок от женщины из нулевых районов. Теперь я знаю, кому его отдам. Ей это важно.
Я проскальзываю в кабинет и подзываю к себе Эмили.
– Она хотела проснуться прежней. Очень. – Я оставляю в ладонях несчастной женщины пакетик. – Красная пастель.
Вот и все. Не люблю долго прощаться. Да и боюсь запомнить Дэнни седой. Бреду к лифту. Чувствую спиной тревогу родителей, но не позволяю себе смягчиться. День за днем мой демон сгорает и вновь возрождается. Мы с этим фениксом слишком крепко связаны.
Глаза начинает щипать. Дэнни мертва. Девочка, с которой мы мечтали о платьях и танцах, мертва. Мы не успели пройти гонки. В висках пульсирует азбукой Морзе: «Навести Эллу. Успей навестить».
Я поднимаюсь к друзьям, но застаю только Ника.
– Все в порядке? – спрашивает он хмуро.
Звучит как свист пули. Раз, и меня нет. Я не выдерживаю, и моя слабость, боль, пепел феникса превращаются в слезы. И снова все видится фрагментами, как в плохо прорисованном мультике. Пальцы-ледышки на щеках, теплота толстовки, пьянящий запах одеколона, хриплое дыхание мне в макушку, зыбкая нерешительность и дрожь. Моя или Ника – не важно.
– Дэнни. Девочка, с которой я разгадывала кроссворды, – бормочу я в перерывах между всхлипами. – В общем… Ее прооперировали.
Ник понимает. Руки напрягаются, мышцы каменеют, дыхание больше не греет мне макушку. Он не задает решающий вопрос. Тяжесть молчания давит на меня, ломает. Кажется, я даже слышу, как хрустят кости.
– Да, она мертва. – Я прижимаю палец к губам. – Ничего не говори. Давай проведаем Эллу сегодня?
– Х… хорошо, – вымучивает он. – Я разобрался с учетом. В полночь, после обновления баз данных, он перестанет работать. Завтра все закончится. Держись, Шейра. Мы у цели.
– Когда я не держалась? – горько усмехаюсь я.
* * *
Утро пролетает за обсуждением плана. Мы собираемся в комнате друзей и звоним Оскару. Вчетвером. Наши линзы остались в рюкзаках, поэтому о виртуальной комнате можно забыть. Ольви караулит у двери, Альба маячит из угла в угол, Ник устанавливает громкость планшета на минимум.
Сегодня гость из прошлого не похож на себя: напряженный, бледный, старый. Раньше я не замечала его шестидесяти двух – сейчас он выглядит старше.
Оскар объясняет нам, какие файлы нельзя удалять с сервера, что нас ждет после взлома и как обхитрить систему защиты. Впору писать конспект.
– У вас все получится, – заканчивает он, но между слов проступают волнение и неуверенность. – Простите, что я не с вами.
– Вы работали в том же крыле, что и Ларс? – вырывается у меня. История этих двоих не дает мне покоя.
– Да, – подтверждает Оскар.
– Мы нашли документы вашего коллеги…
– Я в курсе. Матвей говорил.
– И?
– Рад за вас, – небрежно бросает он. – Если эта папка поможет вам спасти людей, то, конечно, она очень важна.
Нет, из него не выбить правду. Остается надеяться на Ника и его способности хакера.
После собрания, чтобы убить время, я прошу у Рене сетевые линзы и отправляюсь в учебное отделение.
Вчера мне не хватило смелости, но сегодня я обязана перебороть своих демонов, чтобы они не перебороли меня. Если мы провалим операцию, у нас будет всего пара дней, чтобы научиться не красть чужие судьбы. Лучше начать сейчас, пока я не растеряла решимость.
Белая комната. Чистый кафель. Идеально чистый. Так старательно убирают лишь там, где несет смертью. А здесь несет. До рвоты.
Я не спешу надевать линзы. Переминаюсь с ноги на ногу, как мальчишка, который боится написать на заборе слово из трех букв. Мне не по себе заниматься в одиночестве. Я кошусь на кольцо – Рене примчится, если со мной что-нибудь произойдет, правда, это «что-нибудь» рискует помешать нашим планам.
Пора. Я проваливаюсь в виртуальную реальность. Комната для спаррингов обступает меня пустыми темными стенами. Я шагаю к сенсорной поверхности.
Рене объяснила, как активировать бота-сущность и бота-жертву. Но не успеваю я нажать на кнопку «старт», как меня окликают:
– Потренируйся на мне. – Голос вытягивается в нить. Хотя нет, в леску удочки. И рыбак явно не я.
Из полумрака выныривает Альба.
– Что ты здесь делаешь? – недоумеваю я и концентрируюсь на сенсорной поверхности. Незачем жертве наблюдать за охотником. Или охотнику за жертвой?
– Гуляю.
– Где линзы взяла?
– Рене только рада, что мы занимаемся вместе.
Мне бы ее энтузиазм.
– Кем будешь? – осведомляюсь я.
– Жертвой.
Значит, рыбак я. Интересно.
– Почему?
– Тебе же привычнее, когда так, – шепчет она мне на ухо.
Если бы я питалась словами Альбы, то сдохла бы от интоксикации организма. Сама не замечаю, как надавливаю на кнопку. И снова звон, будто голову спрессовали ударные тарелки. Снова демоны, выплясывающие странные танцы и грызущие жалость вместо тостов на завтрак.
Я толкаю Альбу к стене. Она поддается, как лента в руках гимнастки. Да у нас неплохой дуэт. Включите музыку!
Я начинаю поглощать карму «жертвы».
– Нравится? Нра-а-а-вится, – ехидно тянет она. – Некоторые созданы для того, чтобы писать музыку или картины. А ты – для того, чтобы обнулять.
Альба попадает в цель. Словно на моем лице расчерчена мишень для игры в дартс и по центру вопящими буквами – «НЕЧАЯННО».
– Я не буду обнулять. Ясно?
Гимнастка ломает ногу. Рыболов теряет удочку. Демоны прячутся в темные углы.
– Не ясно. Порви связь. Чего ты медлишь? – На губах гниет усмешка. – Порви.
Лицо Альбы бледнеет, вышивкой проступают гематомы.
– У тебя десять секунд.
– Я не знаю, как…
– Ой, уже девять.
– Как мне ее порвать, черт возьми? – вспыхиваю я.
– Восемь.
Я бы сняла линзы и сбежала, как вчера, но моя рыбешка умоляет меня остаться. На суше или в воде – решать мне.
– Семь.
– Хватит считать! Хватит!
– Тебе не нравится? Боишься? Трусиха Шейра.
Волосы Альбы седеют, а я наполняюсь чистой и горячей силой. Гимнастка танцует с травмированной ногой, как паучиха, осторожно семенящая по насту. Она учится ломать нежно.
– Ноль, моя дорогая. Ты проиграла, – говорит постаревшая Альба.
Я ругаюсь и бью кулаком в стену. Я не монстр, нет, я устала быть мишенью для игры в дартс.
– Что, все? Сдалась? – интересуется «жертва».
– Чего ты добиваешься? – рычу я, вжимаясь лбом в сенсорный экран. На миг чудится, что он поддается, принимая форму моих морщин. Гимнастке пора на пенсию.
– Борьбы, – шипит Альба, встряхивая меня. – Покажи, на что ты способна. Кто поймет тебя лучше врага? Друзья не разбудят твоих монстров. А спящими этих тварей убивать еще тяжелее.
– Ты пробовала?
– Да.
– И помогаешь мне. С чего бы?
– Взаимная ненависть, – с наслаждением отвечает она. – Что может быть прекраснее?
– Например, любовь? – предполагаю я.
Альба сдерживает истерический хохот.
– Да ты романтик. Не ожидала. Что-то… случилось?
– Давай продолжим, – меняю тему я и активирую программу.
Кожа жжется, растягивается, изнашивается. И если я выгляжу, как выеденное молью пальто, то Альба преображается в новенькую шубу. Я пытаюсь игнорировать ее зеленый индикатор и яркость зрачков – бесполезно. Обратный отсчет пинцетом выдергивает надежду. Я сдаюсь на пяти.
Я кричу, ненавижу «жертву», борюсь с желанием бросить все и станцевать с демонами.
– Сначала! – командует Альба. – Нет, ты не веришь в победу. Еще раз. Напрягись. Да что с тобой?
В ушах звенят бесконечные советы. Я теряю счет времени. Поражение – кулак в стену. Если бы мы занимались в реальности, мои костяшки были бы разбиты в кровь.
Гимнастка-паук изощряется с ленточкой. Должно быть, зрелище не из приятных.
– Соберись! – вопит Альба, не давая мне расслабиться.
Она тренер. Солдат, в прошлом тяжело раненный. Изголодавшаяся волчица. Нет, жарить панкейки – не единственное ее призвание. Что-то таится в темных закоулках. Я знала, на что способна та Альба. Эта – загадка. Квест под названием «Раскрой секрет и умри». Она переполнена решимостью и готовностью. Выяснить бы на что.
– Вопи, если это тебе поможет! Срывай голос, выдирай волосы, царапай лицо! – разоряется Альба, когда я в очередной раз проигрываю. – Мы в виртуальной реальности, дура. Хоть сдохни здесь – тебя выкинет в точку сохранения.
Я даю волю крику. Во мне ему слишком тесно. Когда напряжение достигает пика, защита трескается и я цепляюсь за последнюю ниточку распарывающейся ленты – за песню Альбы:
– Динь-дили, дили-дон. Это все сон.
На мгновение возвращается девушка, обожающая жарить панкейки. Беззащитная, ранимая, ищущая лучи там, где окна забиты наглухо. Она похожа на бабочку. Одно крыло обгорело и крошится на ветру, а второе – яркое, живое. Она не полетит и уже смирилась с этим.
– П… Пой. Пой! – берет себя в руки Альба-солдат.
Она не дышит. Чувствует, что крыло скоро рассыплется в прах.
Мы продолжаем.
Через несколько десятков – или сотен? – неудачных попыток я начинаю ощущать тьму. Она мягкая и податливая, как горячая карамель. Стоит нагреть до правильной температуры – и лепи что угодно.
Я уничтожаю связь за секунду до обнуления Альбы. Затем – раньше. «Жертва» не отпускает меня, заставляя повторять все снова и снова. Хотя, кто из нас жертва – большой вопрос.
– Молодец, – наконец произносит Альба. – Но не обольщайся. Здесь важна практика. Пропустишь тренировку – придется наверстывать.
– Спасибо, – хриплю я, опершись ладонями на колени. – Теперь объясняй, что это было.
– Я объяснила.
– Скучно стало?
Кивок.
– И все?
– Все.
Нет, подруга. Не все.
Я запускаю программу. Вновь превращаюсь в выеденное молью пальто, Альба – в шубу. Пересекаю черту между своими мыслями и мыслями «жертвы». Нам не нужны рамки. У врагов не должно быть тайн, если они играют честно. А мой враг не сопротивляется. Он позволяет мне прочесть себя.
Я погружаюсь в мир, которого так отчаянно избегала все пятнадцать лет.
Кухня. Окна пристально наблюдают за центральной площадью-ящерицей. Пахнет выпечкой и выстиранным бельем. Как и раньше, в жизни до. Подоконник заставлен калачиками и фиалками.
Маленькая Альба забирается на стул – высокий, огромный – и тянется к свежим круассанам. Из коридора доносятся шепот и всхлипы. Шлепают быстрые шаги. На кухне, смахивая слезы и улыбаясь, появляется мама Альбы – Инна. Тетя Фея, как мы называли ее в детстве за невероятно вкусные пирожные.
– Приятного аппетита, детка. – Она опускается на колени рядом с дочерью.
– Спасибо, – чавкает та, откусывая от круассана. – Ма, а когда вернется Ник? Его лечат?
– Моя хорошая, он очень болен. Его не выписывают.
– Но это же… – запинается Альба. – Это же не навсегда?
Инна запрокидывает голову, а затем улыбается шире.
– Ничего не бывает навсегда, детка. Ну, не грусти. Хочешь, я спою твою любимую песенку? – Слезы капают на коленки дочери. Вместе с ними сочится колыбельная: – «Динь-дили, дили-дон. Дремлет дракон. Динь-дили, дили-дон…»
– Это все сон, – заканчивает Альба.
– Эй, такого не было! – Инна гладит ее по щеке. – Ты моя поэтесса.
– Он не вернется, – озвучивает дочь то, что не получилось у мамы. Круассан выпадает из рук.
Инна обнимает Альбу, обещает, что все наладится и Ник приедет домой. Обе цепляются за эту ложь, лишь бы не покрыться трещинами и не рассыпаться на осколки. В дверях застывает отец. Семья Рейман оплакивает мое «нечаянно». И ждет до боли между лопатками весточки из второго блока.
Только им не позвонят. Альба это знает. Здесь, на кухне, стягивается в рубцы то, что осталось от Ника. Кучка буковок. Одна фраза.
Я буду спасать.
А дальше – в перемотке. Словно кто-то бесцельно переключает каналы телевизора. Школа, растущая неуверенность, что брат жив. Выпускной и странный парень, заглядывающий в окно ресторана. В толстовке с капюшоном.
Дерганый любитель чипсов.
Когда Альба выходит глотнуть свежего воздуха, он молчаливо вручает ей букет ландышей и удаляется.
В тот вечер она не поняла, кто это был. И сейчас не понимает.
Ник прятался за нашими спинами, а мы боялись обернуться.
Хоровод событий ускоряется. Второй блок, занятия, стопки учебников и бесконечные спарринги. Альба по-прежнему мечтает спасать и поэтому выбрала курсы младшего Утешителя.
Меня начинает укачивать, но все неожиданно успокаивается. Как колесо рулетки – шарик попадает в ячейку «Спортзал».
Альба в серой форме топчется босиком на мате. Солдат, точно. На затылке пружинит туго затянутый хвост. Каре отросло. Черты лица – острее катаны Мурамаса. Кулаки наготове. В глазах нет ни намека на страх. Напротив – мужчина лет сорока с заплетенной в косичку бородкой. Джон.
– Зачем ты сюда пришла? – чеканит Утешитель. Его тон созвучен цокоту печатной машинки. Так же резко, так же фатально и поэтому выверено до миллиметра.
– Побеждать, – цедит Альба и нападает.
Джон блокирует ее удар, не напрягаясь, будто отряхивается от крошек. Она пятится к краю мата и чертыхается, сбитая с толку чьим-то шушуканьем. Подняв голову, я замечаю троих Утешителей на балкончике за длинным столом. Судьи?
– Бей! Чего ты боишься? – выкрикивает раскрасневшийся Джон.
Альба закусывает губу. Хвост растрепался. Вдоль лица свисают выбившиеся пряди.
– Минус балл за нерешительность, Рейман, – подает голос щуплый старичок с балкона.
– Простите, – бормочет та и бросается на Джона.
«Я буду спасать», – звенит в каждом движении.
Альба наносит удар и затем блокирует ответный. Хитро и грациозно. Не борется – танцует. Здесь ее крылья еще целы. Здесь она еще умеет летать.
Не успеваю я привыкнуть к ней такой, как Джон падает, и спарринг заканчивается победой Альбы.
С балкона сыплются аплодисменты.
– Поздравляем, Рейман, – произносит старичок. – Вы сдали экзамен по физической подготовке. Готовьтесь к следующему.
Меня выбрасывает из спортзала, и жизнь бывшей подруги перематывается на несколько недель вперед.
Виртуальная реальность. Комната завалена жгутами, тонометрами, бинтами. Альба едва не трескается в стойке смирно. За ней наблюдают Джон и старичок. На полу лежит отлично прорисованная кукла. Если бы не пустые глаза, я бы подумала, что это живой человек.
– Остановка сердца, – сообщает Джон, наклонившись над «потерпевшим». – У тебя семь минут.
Альба бросается к кукле и делает ей искусственное дыхание. Бьет в грудь. Приступает к массажу сердца. Четко, без промедления, как настоящий Утешитель. На этот раз она справляется быстро: комнату оглушают короткие гудки. «Потерпевший» спасен.
– Умница, Рейман, – хвалит ее старичок. – Экзамен по первой помощи зачтен. Вы талантливая ученица. Я буду рад называть вас коллегой.
Щелк – и снова все меняется. Теперь мы с Альбой в кабинете Джона.
– Ты почти выпускница, – говорит Утешитель, скрестив руки на груди. – Не передумала?
– Нет, – отрезает она.
– Похвально, – кивает Джон, накручивая на палец бородку-косичку. – Ты так стараешься. Для кого?
– Хочу помогать людям.
– А почему не пошла в медицину? Была бы старшим Утешителем. Крутым хирургом, к примеру. В тебе есть потенциал.
– Мне и этого достаточно. Я выкладываюсь на полную.
– Верю. – Джон протягивает ей стопку учебников. – Время теории. Все о карме и сущностях. Тесты через неделю.
Кабинет меркнет. Передо мной громоздятся горы книг, чашки кофе на завтрак, обед и ужин, недописанные конспекты, тонны печенья и покусанные карандаши.
Мельтешение картинок замедляется в тесной аудитории. Экзамен принимает старичок. Бывшая подруга сдает на девяносто баллов и безумно этому рада.
– Приглашаю вас на последний экзамен… Альба. – Учитель впервые называет ее по имени. Осторожно, будто боится спугнуть.
– А что там будет? Как готовиться? – напряженно спрашивает она.
– Проверка на прочность. Готовиться не надо, отдыхайте. Мы подберем для вас испытание, в зависимости от ваших качеств.
– И какие у меня… качества?
– Чрезмерная мягкость и нерешительность.
Я слышу сердцебиение Альбы. Ей страшно. Страшнее, чем перед предыдущими экзаменами. Ее угнетает неизвестность. Она не ждет ничего хорошего, но пойдет на все, чтобы устроиться на работу младшим Утешителем.
Во мне омелами прорастают мечты бывшей подруги. Сейчас, в этом странном кино, я чувствую себя крылом Альбы. Пока не сожженным.
Во имя Ника. Вот, что она повторяла по вечерам, на экзаменах, в спарринге с Джоном, спасая куклу. Вот какова ее молитва. Она пообещала себе быть быстрой и выносливой, чтобы дарить надежду тем, кто пострадал из-за чьего-то «нечаянно».
Из фрагментов складывается новая картинка: помещение, разделенное стеклянной стеной на две каморки. В одной – Альба, изучающая что-то на огромном мониторе. В другой – сутулый, почти облысевший мужчина. От его индикатора змейкой тянется провод.
– Итак, Альба, – нарочито ласково щебечут колонки, разбросанные по углам комнаты, – вам нужно активировать функцию обнуления. Нажмете – вы младший Утешитель. Успехов.
Нет, это не голос Джона. Не печатная машинка – пафосный серпантин. Щуплый старичок, обожающий свою ученицу.
Вспыхивает спичка. Скоро крыло Альбы превратится в пепел.
Я ощущаю до слепоты остро, как она сомневается. Ее идеалы расходятся по швам, а зашить их некому.
– За что? – выдавливает она.
– Он укрывал сущность.
– Н… Не могу. Нет. Не могу.
– Вы сдали три экзамена, Рейман, – свирепеет голос. Кажется, колонки вот-вот стошнит снегом.
Альба пронизывает несчастного взглядом. Он что-то шепчет. Из-за стеклянной стены не разобрать, что именно. Но я и по губам прочту его мантру:
«Спаси, спаси, спаси».
– Я здесь не для этого, – сглатывает Альба, ероша идеально уложенные волосы.
– Он нарушил закон.
– Выпустите меня, – тихо просит она.
– Вы в шаге до победы.
Горит, горит крыло. Я задыхаюсь вместе с Альбой.
– Выпустите меня, – повторяет она увереннее.
– Что ж, хорошо. Но позвольте прояснить кое-что, – лукаво улыбается голос. – Некоторые вещи не зависят от наших желаний. Не сделаешь ты – сделает другой. А момент будет упущен.
Колонки разражаются клацаньем. Старичок нажал на кнопку.
Альба пятится, дергает за ручку дверь, но та отзывается хохотом запертого замка. Мужчина за стеклом с ужасом смотрит на ладони. Я не сомневаюсь: на них больше нет линий, а под рубашкой кляксами растекаются гематомы.
Визг недосолдата комкает этот мир, как уродливое кривое оригами. Я чувствую себя струной гитары. Альба играет на мне. Пост-рок, определенно.
«Теперь я буду печь пирожные», – вот во что деформируются рубцы.
А после ледяные пальцы нащупывают мое кольцо и нажимают на кнопку.
Я не сразу соображаю, где мы и что произошло, почему по щекам течет что-то горячее и мокрое, а покусанные губы щиплет от соли. Я не читаю мысли. Не поглощаю карму. Нас выплюнуло в реальность.
Коридор ругается топотом.
– Это слишком, подруга, – каркает побледневшая Альба.
Ее крыло сгорело и пылью осело в легких – не выкашлять.
– Пригодилось твое колечко, а? – хмыкает она.
– Мне жаль. – Я размазываю слезы. – Из тебя бы получился хороший Утешитель.
– Не смеши.
В комнату вваливаются два «робота» во главе с Рене.
– Что случилось? – щурится Утешительница, застыв на пороге.
– Мне… не очень хорошо, – отвечает Альба. – Мы занимались, и я начала терять сознание.
– А карма?
– В норме.
– Ну и что мне с вами делать? – Рене берет ее за плечи и ведет к выходу. – Шейра, у тебя все в порядке?
– Да.
– Почему ты плачешь?
– Испугалась за… подругу.
Утешительница с подозрением осматривает комнату, и троицу вместе с Альбой проглатывает коридор.
Меня бьет озноб. Я скрючиваюсь, как поломанный зонтик. Чувствую себя сожженным крылом. Гимнасткой с травмированной ногой, ленточка которой вдруг обратилась в горсть пепла.
Альба провалила экзамен. Она была чересчур мягкой для Утешителя. Для недосолдата – в самый раз.
По венам несется отчаянное «динь-дили, дили-дон», но я уверена: дракон не дремлет. Он готовится сжечь второе крыло.
