Глава 18
Глория
Я распахиваю окно и наполняю легкие обжигающе-свежим воздухом. Когда появилась карма, лето исчезло. А впрочем, не только оно.
– Все в порядке? – Карл греет щекой мой висок. Пожалуй, это единственное, что не меняется.
– Почти. – Я опираюсь на подоконник – дрожат руки. – Да что со мной!
– Так дело не пойдет. – Муж обнимает меня крепче обычного. – Через пять минут операция, а ты вся на нервах.
– Что, если… если у нас не получится?
Отпускать страхи тяжело, но сдерживать их мучительно больно. И пусть в молчании таится надежда, я выбираю слова. Жизнь, если точнее. Я не из тех, кто верит в сказки.
Да и Шейра тоже – вся в меня. Но у нее есть существенный недостаток: она слишком честная для нашего мира. Если отмотать лет на тридцать пять назад, мне следовало бы восхищаться такими качествами дочери. Но сейчас… Спасет ли это, когда ее тело покроется гематомами? Я бы согласилась на что угодно, лишь бы помочь ей. И поэтому понимаю Эмили.
– Не думай о плохом, – шепчет Карл, целуя меня в макушку. – Девочка обречена, а мы пытаемся ее вылечить. Разве это преступление?
– Ты когда-нибудь жалел, что работаешь на Семерку?
– Нет. Иначе мы бы не встретились, правда?
Правда. Не было бы запредельного счастья. И нестерпимо больно не было бы тоже. Мы жили бы в гармонии, ровной, как кардиограмма мертвеца. Как нули. Хотя, если сложить наши слезы и улыбки, мы вернемся к началу координат. И… Нет, я не жалею. Лучше синусоида, чем прямая. Лучше вместе.
«Вместе обнулять», – поправляет внутренний голос.
Мы не Утешители, не работаем в отделениях сущностей и Последних. Но разбираемся во многом: Карл закончил медицинский факультет и заочку кафедры информационных технологий, я – хирургический. Мы имеем право оперировать добровольцев.
Я в последний раз вдыхаю запах ночи и поворачиваюсь к мужу.
– Пора.
Я кручусь перед зеркалом, натягиваю на лицо маску беззаботности. Дэнни не должна бояться. Даже если что-то пойдет не так… она обнулится в неведении. Это единственное, что я могу обещать.
В операционном блоке шумно. Я хмурюсь. Карл стискивает мою ладонь. Мы ускоряем шаг и, завернув за угол, натыкаемся на людей в белых костюмах. К нам несется плачущая Эмили.
– Что произошло? – спрашивает Карл.
– У одной девушки… истерика. Она хотела забрать Дэнни, вломилась в операционную…
– Шейра? – Не дождавшись ответа, он срывается с места. Я бросаюсь следом.
Расталкивая Утешителей, мы пробираемся в эпицентр событий. Заметив ее, бледную, изможденную, я леденею. Высокий худощавый мужчина прижимает мою девочку к стене, вводит ей прозрачную жидкость. Шейра в сознании: что-то бормочет, но слов не разобрать.
– Отпустите ее! – рявкаю я. – Шейра? Ты как? – Дотрагиваюсь до ее щеки и разворачиваю к себе.
Она не видит меня. Не из-за снотворного – уже давно. Мы очень давно не видим друг друга.
– Глория, – окликает Карл. – Ее отнесут в палату.
Высокий мужчина поднимает мою дочь, прожигает меня взглядом и чертыхается.
– Нет, – судорожно мотаю головой я. – Ничего не в порядке.
– О ней позаботятся, – выплевывает громила.
– Спасибо за участие, – огрызаюсь я и отшатываюсь к Карлу. – Она не простит нас.
– Или скажет спасибо.
– Не простит.
– Твои пальцы… Ты трясешься. Остынь, иначе сама себя не простишь, – ворчит Карл.
Проходит вечность, прежде чем мне удается перебороть тревогу. Мы оставляем Эмили в коридоре и запираемся в операционной. Два Утешителя-программиста работают с сервером.
Я мою руки. Смотрюсь в зеркало.
Соберись, Глория. Улыбнись. Обнули ту, кто здесь добровольно. И завидуй, завидуй ей – она свободна. А ты ничего не делаешь по собственной воле.
Помощники набрасывают мне на плечи стерильный халат. Я надеваю маску и перчатки.
– Привет, дорогая, – здороваюсь я с Дэнни. – Готова?
Но девочка не в настроении: хмурится и без конца поглядывает на дверь.
– Там моя подруга… Что с ней?
– Ничего, – отвечаю я. – Завтра она навестит тебя.
– Ну что, вперед? – Карл вкалывает ей лекарство и устанавливает ширму. – Ничего не бойся.
– А я и не боюсь, – храбрится Дэнни, слабо цепляясь за простыню.
Один из программистов подключает к ней монитор. На экране появляется кардиограмма.
– Спит, – бросает Карл.
Мерное попискивание приборов, тяжелое дыхание мужа, сосредоточенные движения Утешителей – все намекает на то, что пора начинать.
Я затягиваю на плече Дэнни жгут и обрабатываю запястье. Запах спирта бьет в нос. Скальпель поблескивает в жестких лучах операционной. Я стискиваю зубы и ловлю короткий кивок от Карла.
Надрез. Кошусь на монитор – все в порядке. Продолжаю. Пару мгновений, и индикатор Дэнни у меня. Я кидаю его на стол вместе со скальпелем.
– Чип.
Карл отдает мне микросхему. Вставляю ее в запястье девочки, беру пинцет с иголкой. Это легко, я оперировала тысячу раз. Но впервые не уверена в результате.
Стежок за стежком стягивается разрез. Стежок за стежком исчезает путь к отступлению. Вот-вот прояснится, оправдан ли пикник на рельсах.
Приборы гудят, а значит, все в норме. Пока.
– Обновляйте карму, – командую я.
Карл снимает жгут. Я молю небеса, чтобы на этом операция закончилось. Чтобы нам не пришлось пользоваться теми разработками. На планшетах мелькает программный код. Я касаюсь кисти Дэнни и позволяю себе улыбнуться: индикатор вспыхивает зеленым. Карл облегченно хмыкает, я – жду десять секунд. Так написано в инструкции.
Время всегда замедляется перед необратимым. Хорошим или плохим – неважно. Чтобы мы подумали, чего заслуживаем.
– Семь, – почти беззвучно произношу я. – Восемь…
Все замирает на девяти. Индикатор вспыхивает и выключается. Чернеет. Перед глазами мелькают зеленые огоньки.
– Она не простит нам, Карл.
На запястье и плече Дэнни появляются гематомы. Рыжие локоны теряют цвет. Меня вновь начинает трясти.
Девочка тает. Ей слишком жарко этим холодным летом. А ведь она верила нам. Не боялась. Что она скажет, проснувшись сущностью?
– Чего ты ждешь? Ее сердце может не выдержать, – выводит меня из оцепенения Карл. – Я прослежу за приборами.
План «Б». Я бегу к Утешителям.
– Базу данных! – вскрикиваю я. – Открывайте ее базу!
Один из помощников протягивает мне планшет. На экране светится фото Дэнни. Вот где она точно будет рыжей.
Я провожу пальцем влево. Вспыхивает программный код. Хранилище поступков. Место, где решилась ее судьба. Место, где сейчас она решится повторно.
Я медлю. Карл замер у монитора – следит за кардиограммой. Бесполезно. Уже бесполезно. Важно, что я предприму. И как это подействует. Шесть лет назад я клялась, что никогда не воспользуюсь его исследованиями. Я презирала этого человека. А сейчас презираю себя.
Шкала форматирования окрашивается в зеленый. Я мчусь к Дэнни.
Еще чуть-чуть, и ее тело привыкнет к пустоте. К тому, что в базе данных – ни строчки. А затем – следующая замена индикатора. Так написано в тех инструкциях.
– Глория! – Карл подзывает меня к монитору.
Но мне незачем всматриваться в кардиограмму, чтобы понять: что-то не так. Писк приборов усиливается.
– Дай ей минуту, – умоляю я. – Она справится.
– Нам больше некуда торопиться.
Он прав. Плана «В» у нас нет.
– Дэнни очнется.
Как же я завидую Эмили, надеющейся, что поезд затормозит.
Я блуждаю взглядом по полу, но что-то резкое, неестественное заставляет меня поднять глаза. Девочка вздрагивает. Так, что падает ширма. Частота сердечных сокращений нарастает, приборы начинают непрерывно пищать. Кардиограмма вытягивается в прямую.
Высокий звук превращает меня в робота. Нота «си», определенно.
– Дефибриллятор. Дефибриллятор, срочно! – воплю я.
Утешители, Карл, приборы – все отдаляется. Остаемся лишь мы. Вдвоем. Хотя, нет, втроем. С проклятой «си».
– Четыре тысячи. – Слышу, как дефибриллятор заряжается. – Разряд! Еще!
Давай, девочка, помоги мне спасти тебя.
Толчок. Снова. Она не отзывается. Должно быть, больше не верит мне.
Да я и сама себе не верю.
– Еще, Карл! Еще! – визжу я, но он хватает меня за плечи и заключает в объятия.
Легкая пощечина. Голоса нанизываются на «си», как на шампур. Пахнет кровью. Я зажимаю уши.
– Прекратите это…
– Глория, мы сделали все возможное, – рычит Карл. – Все. Возможное.
– Почему ты меня держишь? Ей нужен массаж сердца!
– Она мертва, Глория.
Мой маленький мирок разбивается. Мы боялись обнуления, проклятого недуга, обесцвечивающего волосы. Какая глупость. Гематомы, белые зрачки… Да какая разница, если это не смертельно?
– Что же мы натворили…
Я выполнила обещание: Дэнни обнулилась в неведении. И умерла – тоже. Но этого мало, чтобы я не презирала себя.
«Си» оглушает меня.
Пикник на рельсах не удался. А жаль.
* * *
Я снова и снова повторяю речь. Ругаю себя за слабость. Шейра позвала меня – хочет докопаться до правды. Рене не сказала ей, что произошло ночью. Это моя забота. Карл пишет отчет Семерке. Он отпустил меня поспать и запретил идти к дочери без него. Но… не он был главным – я. И мне отвечать.
Я умерла вместе с Дэнни, услышав пронзительный писк. Умерла, когда Эмили вломилась в операционную.
А сейчас умру, признавшись во всем дочери.
Я стучу и толкаю дверь. Шейра сидит на кровати. Кусает ногти, бесцельно листает журнал с кроссвордами. На щеке краснеет гематома.
– Доброе утро. – Я устраиваюсь рядом, не в силах отделаться от ощущения, что Утешители начинают осмотр точно так же.
– Ее оперировала ты, – говорит Шейра, даже не посмотрев на меня. – Да, я в курсе. Ты работаешь с добровольцами. Но Дэнни… За нее решили родители. Это нечестно.
– Девочка была несовершеннолетняя…
– Была? – выдавливает она.
Нет, приготовленные слова не сработают. Ничто не оправдает меня. Я потеряла больного. Добровольца, так легко согласившегося умереть.
– Она… – запинаюсь я. Ком в горле не дает мне закончить.
– Молчи, – шепчет Шейра. Как ни странно, в ее голосе нет льда и ненависти. В нем вообще ничего нет.
– Мне жаль, – всхлипываю я. – У нас с папой не было выбора, правда. Мы бы отказались, но Семерка…
– Ради этого эксперимента вы уехали в командировку?
– Да. Но мы не планировали все сделать так быстро. – Я закрываю лицо ладонями. – Я знаю, Шейра, ты не простишь нас.
Она не отвечает. Ее глаза пусты, а руки по-прежнему листают кроссворды.
– С тобой что-то происходит, детка?
Глупый вопрос, Глория. Очень глупый.
Мы с Шейрой никогда не были близки. А сейчас и вовсе на разных планетах.
– Мне правда жаль, – хриплю я. – Ты не представляешь, как паршиво я себя чувствую.
Я поднимаюсь, но дочь заставляет меня замереть.
– Не представляю? Ты ошибаешься, мама.
Два предложения, и во мне все переворачивается. Мы не обсуждаем тот случай. Негласное правило нашей семьи. Каждый борется с воспоминаниями молча. Но я клянусь, ни Карл, ни я, ни Шейра не забыли мальчишку по имени Ник. Не забыли его заразительный смех, любимый мультик, время, когда он приходил к нам в гости.
Он существует. До сих пор.
Я не оглядываясь бегу прочь. Нормальная мать задержалась бы и поговорила, но, как бы я ни старалась, мне далеко до этой характеристики. Особенно сейчас, когда моя синусоида стремительно несется вниз.
