Глава 9

Реальность в один миг стала картонной. Ненастоящей. Наигранной. Ольви превратился в тень.

Я вспоминаю самоуверенную улыбку, насмешливый тон, непослушную челку. Выскочка умер.

– Мы с тобой. – Матвей хлопает Ольви по плечу и быстрым шагом подходит ко мне. – Альбу я возьму на руки. Шейра, ты сможешь идти?

Не обращая внимания на пляшущий мир, я поднимаюсь.

Мы едем в кабине к сердцу свободы – к полям, окруженным трассами. Нас высаживают среди колосьев, чуть поодаль от дома Ольви. Как Утешителей у разрушенной арены. Они не успели. Успеем ли мы?

До маленькой кирпичной хижины мы добираемся за пару минут.

Никто не решается проронить ни слова. Я чувствую: Ольви благодарен за тишину.

Мы нажимаем на кнопку звонка. Дверь открывает безликая женщина в белом костюме. Утешительница. Мы едва помещаемся в прихожей. От запаха сырости меня тошнит. Стулья завалены старыми кофтами и свитерами, вдоль стены разбросаны дырявые тапки.

Матвей укладывает Альбу на маленький диван в углу. Синие губы и несколько седых волос – вот что осталось ей в подарок после операции.

– Где она? – спрашивает Ольви, и я вновь его не узнаю. Этому парню незачем носить маску. Он умело прячется и без нее. – В комнате?

– Да. Будьте осторожны. – Утешительница неестественно выпрямляет спину. – Зря вы их привели, Ольви.

– Что с ней? – Его голос готов надломиться, как когда-то надломился мой.

Мне страшно наблюдать за этим. Как же страшно…

– Она раза три теряла сознание. А потом бредила. – Женщина на миг умолкает. – Я бы…

– Говорите, как есть, Силия.

– После таких скачков кармы организм слабеет. Боюсь, еще одного резкого понижения или повышения запаса сердце Марфы не выдержит.

– Вы же Утешитель! – Ольви срывает маску. Подбегает к ней. Отчаянно ищет воздух и не замечает, что мы уже на дне. – Спасите ее!

– Я сделала все, что от меня зависело. Утром к вам приедут люди из первого блока.

Из первого блока. В нашем городе никого не хоронят. Эту традицию растоптали тридцать пять лет назад и на ее месте построили каменную коробку для исследования трупов. Их разбирают на органы, а остатки кремируют и высылают по связным ящикам родным.

– Я не впущу их, – отрезает Ольви.

– В таком случае попрощайтесь с кармой, – передергивает плечами Утешительница.

– Катитесь к черту, – чеканит он. – Выметайтесь из моего дома!..

– Вы не заплатили мне за эту неделю, – невозмутимо перебивает его Силия. – Как только я получу тридцать гигабайтов кармы, тут же уйду.

– Вы серьезно? – истерически хохочет Ольви. – А за что вам платить? За то, что моя мать при смерти? Или за то, что вы не соизволили ее госпитализировать?

– Это бы не помогло.

– Да мне плевать, что вы думаете! Выметайтесь!

– Тогда у вас заберут карму силой. Из вашего индикатора будет вычитаться по пять гигабайтов каждый день. Готовьтесь заранее, чтобы не обнулиться.

Я безвольно слежу за тем, как Силия выходит из дома. Как Ольви проклинает ее, переворачивает стул и раскидывает одежду. Как он пытается всплыть, но получается лишь кверху брюхом.

– Успокойся! Тебя мама слышит, придурок! – хватая Ольви за ворот и встряхивая его, рычит Матвей.

– Я не хочу туда. Что ей сказать? Как вести себя? Нет, – мотает головой он. – Нет. Я не хочу.

– Успокойся.

– Я не пойду!

– А ты и правда придурок. – Матвей отпускает его и, оперевшись на стену, сползает на пол. – У тебя есть шанс попрощаться с ней. Я бы многое за это отдал.

– О чем ты? – спрашиваю я.

– О прошлом.

В чем твой секрет, безликий парень? Почему ты здесь, с нами? Из-за планемии? Слабость почти отступила, и я все отчетливее понимаю: дело не в болезни.

Я поворачиваюсь к Ольви:

– Я с тобой.

– Уверена?

– Да.

Он ведет меня в конец коридора, после чего мы оказываемся в тесной комнате, пропитанной полумраком. На окнах висят грязные занавески, на стенах – зеркала, частично покрытые синей краской. За пыльным деревянным шкафом темнеет кровать.

– Это ты, сынок? – раздается нежный голос.

Женщина лет семидесяти с длинными седыми волосами тянет к нам руку. Худую. Морщинистую. В ней нет ни капли жизни. Нет, Марфа не сущность. Она просто стара и слаба. Ей тяжело. Я вижу, какие неимоверные усилия она прилагает, чтобы наполнять легкие воздухом. Одеяло давит на нее. Душит. А она до сих пор надеется вырваться из его пут и не догадывается, что запущен обратный отсчет.

Сколько еще отстучит ее сердце? Сколько отважится отстучать?

– Привет, мам.

Ольви садится рядом, и она, блуждая взглядом во мраке, нащупывает его запястье.

– Зрение так упало…

– И все же ты до сих пор рисуешь море, – печально вздыхает Ольви, рассматривая зеркала.

– Я делаю это ради тебя.

– Пожалуйста, мама… – Он подносит кулак к губам. Лицо меняется. В каждом изгибе, в каждой морщинке поселяется боль.

– А я привел гостью.

– Как ее зовут? – Марфа щурится, пытаясь разглядеть меня в полумраке.

– Шейра.

– Тебе нравятся мои картины, Шейра? – На ее губах теплится улыбка.

Сквозь неровные полосы краски проступает мое отражение.

– Да. Ваше море прекрасно.

Тело женщины сковывают судороги.

– Тихо, тихо, тихо, – гладит ее по шелковистым седым волосам Ольви. – Успокойся, мама.

– С… сынок. – Марфа больше не улыбается – сдается. – Ты был таким маленьким! Зеркала… – Она дергается, выискивает то, что поможет ей удержаться. – Они убивали! Но я нашла решение. Никогда… Никогда не смотри в зеркала!

– Мам, у тебя жар.

– Это не ты, сын! Не ты!

– Мам…

– Не ты, не ты, не ты! Это не ты, сынок! – Она судорожно глотает воздух. – Не смотри в зеркала… Смотри на море. Отблагодари дядю Ларса…

Дядю Ларса. В ушах начинает звенеть песенка из автомата.

– Мама! – вскрикивает Ольви, но тут же закусывает губу. – Ты не в себе. Я сделаю укол успокоительного.

– Ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь!

Я изучаю хаотические мазки на зеркале. Марфа не сумасшедшая. Я помню человека, прочитавшего меня.

– А кто такой этот Ларс?

– Шейра! – Ольви набирает в шприц лекарство.

– Он самый добрый ученый на свете. Спас моего сыночка от зеркал… Отблагодарите его.

– У тебя жар.

– Как его найти? – допытываюсь я. – Где он живет?

– Это невыносимо! – Ольви вкалывает матери лекарство. – Отдохни.

– Но мне некогда отдыхать! Ты должен… – Глаза мутнеют. Тело расслабляется.

Ольви кидает шприц на стол.

– А теперь объясни мне, Шейра, какого черта?

– Она не сумасшедшая, – выдыхаю я.

– Серьезно? Тебе принести заключение Утешителей?

– В таком случае у меня тоже поехала крыша. Я слышала о Ларсе. Этот человек существует.

Я рассказываю Ольви все, что знаю о странном ученом.

– Возможно, у твоей мамы проблемы с психикой, но это не связано с Ларсом.

Он не успевает ответить – в комнату врывается Матвей.

– Разреши мне… попробовать. Я разбираюсь в индикаторах. – Он вертит в руках серую коробку.

– Откуда? – Я сжимаю кулаки и подхожу к нему. – Откуда, а, Матвей?

Я открыла ему свою тайну, а он ничего не дал взамен. Меня охватывает желание сорвать с него маску, посмотреть в глаза того, кто так любит безликость. Нет, у него не планемия. Он прячет нечто большее, чем болезнь.

– Где твое слабое место? – тихо, но четко произношу я. – Почему ты с нами? Как тебе доверять? Ты так усердно прячешься, что я начинаю сомневаться. А вдруг ты предатель?

– Сейчас не лучшее время для допросов, Шейра.

Нет, я не отпущу тебя, любитель чипсов. Бойся. Чем сильнее твой страх, тем увереннее я себя чувствую.

– А когда оно будет лучшим?

– Никогда, – отрезает он. – Я хочу помочь. Хотя бы попытаться.

– Хорошо, – внезапно соглашается Ольви. – Ты прооперируешь ее?

– Да.

– Мы подождем на улице.

– Чего ты боишься, Матвей? – Я не двигаюсь с места.

Он наклоняется ко мне и обжигает мое ухо дыханием.

– О страхах я предпочитаю молчать.

– Что же… Удачи, – цежу я и выбегаю в коридор.

Альба спит, дверь во двор распахнута. Ольви сидит на крыльце.

– Можно? – Я опускаюсь рядом.

– Вряд ли тебя смутит мое «нет».

– Здесь ты прав, – грустно усмехаюсь я.

Ветер гладит поле бесконечными сквозняками и где-то у горизонта встречается с суетой города. Из-за дорог в небе не видно Большую Медведицу.

– Мне жаль.

– Я знал, что ей осталось недолго. – Ольви запрокидывает голову. – Но надеялся, что успею добраться до серверов.

– У Марфы планемия?

– Да. Редкий случай. Мне не было и года – так сказала сиделка, которую нанял отец. А сам он смылся, когда прочитал заключение Утешителей. Мама… закрашивала зеркала. И вечно повторяла, что любит море. Карма то падала, то резко подскакивала. – Ольви втягивает воздух. И снова тонет. – С этими «прыжками» мы боролись до сегодняшней ночи. Ты ни за что не поверишь, но маме всего пятьдесят. И как после этого любить Семерку?

Я опускаю голову, но он берет меня за подбородок.

– У нас нет войн, а люди продолжают гибнуть. Так какая разница из-за чего? – Ольви закатывает рукав моей толстовки и с отвращением смотрит на индикатор. – Она сошла с ума из-за этой штуки.

– Мы должны наведаться к Ларсу.

– А как же третий блок?

– Подождет.

По крайней мере, у нас в запасе две недели.

Я достаю из кармана планшет – полчетвертого утра. В левом углу высвечивается шестнадцать пропущенных. На протяжении этих трех дней родители звонили мне, а я никак не решалась ответить. Я слишком слаба, чтобы говорить правду.

Планшет начинает вибрировать. Глория Бейкер онлайн. Теперь, когда я меньше всего настроена лгать, меня прижимают к стене.

Улыбка. Ровный голос. Легенда. Кажется, ничего не забыла. Я принимаю вызов.

– Доченька, что случилось?! Мы никак не дозвонимся ни до тебя, ни до Эллы! – возмущается мама. – Три дня, Шейра! Три!

– У нас были некоторые… дела, – чеканю я.

– Включи видео! Немедленно!

– Элла спит. А я не дома.

Я с удивлением отмечаю, что не соврала. Наверное, сестра и правда отдыхает.

– Глория… – хмыкает папа. – Успокойся, дорогая.

– Успокоиться?! Да я не сплю уже трое суток!

Я не могу расслабиться. Каждый мускул на лице дрожит, щеки пылают. Меня душат воспоминания, а я упорно повторяю легенду.

– Мам, все хорошо. Я устроилась на работу и сейчас занята. А Элла…

– Шейра, – всхлипывает мама, – где она?

– Мне пора, прости, – проглатывая рыдания, шепчу я.

– Где она?! Шейра, не бросай трубку! Где Элла?!

– Я тебе потом перезвоню, хорошо? Пока, мам! – Я отключаюсь и даю волю слезам.

К счастью, Ольви ни о чем не спрашивает. Мы сидим молча, прислушиваясь к пению сверчков и приглушенным звукам дорог.

– Пойду проверю, как там Матвей, – через некоторое время нарушает тишину Ольви.

Я не хочу подниматься. Мне нравится тонуть в неизвестности. Нравится верить. Но я пересиливаю себя и иду за… другом. Нет, он не выскочка. Сегодня я это поняла.

Альба до сих пор без сознания. Я рада. Моя бывшая подруга не предложит мне бисквит.

Мы можем жить нормально, правда. Но в разных комнатах. В разных домах. В разных концах города. А желательно – на разных планетах.

Я замираю у двери в спальню Марфы. Открыть… Это же так легко.

Интересно, о чем думала Карина пятнадцать лет назад, мчась по коридору? Догадывалась ли она, что ждет ее в палате?

Я дергаю за ручку.

Вдох. Сердце готовится к борьбе с ребрами. Ему не нравится жить в костяной клетке.

Матвей стоит у окна в окровавленных перчатках. На запястье Марфы мигает индикатор. Черным. Ольви без устали гладит маму по плечу.

– Она же проснется? – ровным голосом спрашивает он.

– Организм отторг чип. У меня не получилось ее спасти.

Дальше все происходит под толстым слоем ваты.

Ольви бьет Матвея. Изобретатель уклоняется. Я прошу их успокоиться. Без толку. Смотрю на женщину, чей страх перед зеркалами угас минуту назад. Провожу ладонью по морским брызгам на ее «полотнах».

За тонкой пленкой краски поселилась пустота. Сердце Марфы выпорхнуло на свободу.

Я сажусь. Тру виски. Нет, это сон. Кошмар. Очередной кошмар. Город номер триста двадцать так не поступает. Он заботится о своих жителях.

Я падаю рядом с Марфой, сворачиваюсь клубочком и закрываю глаза.

Все будет хорошо, Шейра. Страшное видение исчезнет. Ты вернешься на пятнадцать лет назад, чтобы прожить жизнь заново.

На этот раз без ошибок.

Боль в спине вытягивает меня из мрачной темноты. Я лежу на жесткой кровати в незнакомой комнате. По полу робко скользят лучи. На зеленом диване у поцарапанного пианино спит Альба.

Здесь когда-то лилась музыка. Я слышу ее отголоски с примесью горечи и боли.

Нет, это был не кошмар. За окном стелется поле. Я встаю и на цыпочках выхожу в коридор.

Дверь в комнату Марфы закрыта. Мне страшно вновь смотреть в пустые зеркала. Я сбегаю от них на улицу.

Солнце выглядывает из-за горизонта. Еще рано. Наверное, нет и пяти. Я проспала чуть больше часа.

Матвей гуляет неподалеку от дома. Я стараюсь двигаться тихо, но он меня замечает.

– Проснулась? Быстро.

– Ты не виноват. – Глупо, Шейра. Как же глупо. – Она была обречена.

– И все же я надеялся.

– Где Ольви?

– С ней. В шесть приедут люди из первого блока, так что не трогай его сейчас.

– Хорошо… – я моргаю, мучительно подбирая слова. – Ты сделал все, что мог.

– Утешать меня пришла? – горько усмехается Матвей. – А я думал, что раздражаю тебя.

– Нет, конечно нет! Просто… Мне сложно общаться с человеком, ничего о нем не зная. Мы не договорили тогда…

– Ошибаешься.

– Ты что-то скрываешь.

Я прикасаюсь к его биомаске и поддеваю край ногтем, но Матвей останавливает меня.

– Пожалуйста, – умоляю я. – Позволь мне разобраться, кто ты. Я рассказала тебе, что со мной случилось. Взамен мне нужна твоя история.

– Я не просил.

– Осуждаешь?

– За что?

Я ищу в себе крохи смелости, но в висках стучит лишь бойкое «трусиха, трусиха, трусиха».

– Ты ни разу не спросил меня о том случ…

– Мне неинтересно.

– Врешь.

– Не твое дело. А Ник – не мое дело.

– Что?

Я долго-долго моргаю, боюсь, что картинка исчезнет. Рассыплется, так и не собравшись до конца.

– Я не говорила его имя.

– Говорила.

– Нет!

Меня снова прочитали. Если бы я только могла, вырвала бы все страницы из этой проклятой книги и отдала бы их на съедение огню. А потом рассеяла бы пепел над полем. Пусть читают колосья. Им я доверяю.

– Кто ты, Матвей? – Я едва сдерживаюсь, чтобы не разреветься. – Твоя ложь лезет изо всех дыр. А я не буду работать с ненадежным человеком.

– Положись на меня.

– Почему? Мы ведь почти не знакомы!

– Знакомы. Давно, – медленно, разделяя каждое слово, произносит Матвей.

– Сколько?

– Тебе не понравится правда.

– Мне мало что нравится.

Я сжимаю шарик на шее. Изобретатель молчит, но я чувствую, как тяжело ему дается тишина.

– Мы ведь команда?

Он тянется к кулону.

– Ты не представляешь, насколько мы команда.

– Тогда в чем проблема?

Я бы закричала во все горло, но голос иссякает вместе со мной.

– Почему ты его носишь? Зачем ты убиваешь себя? Я же вижу, что тебе паршиво не из-за кармы. – Он скользит ладонью по моей щеке, а затем, помедлив, отстраняется.

– О чем ты? – Я не моргаю. Не дрожу, не плачу. Не дышу. И, кажется, сердце замерло вместе со мной.

Что-то в его тоне мне не нравится. Что-то страшное. Что-то, плавящее кокон звуков и выбирающееся на свободу.

– Ты понимаешь, о чем я, – шепчет он, впиваясь пальцами в мои плечи.

– Нет, – отчаянно мотаю головой я. – Нет. Я не говорила тебе, откуда у меня кулон. Не говорила имя. – Я давлюсь слезами, но барьер уже сломан. – Твоя легенда рушится. Кто ты? Кто?

– Ты знаешь ответ.

Нет. Мне страшно знать. Страшно ошибаться.

– Кто ты? – повторяю я, проклиная себя за любопытство. Бойся молча, Шейра. Это главный закон выживания. – Кто ты?

– Я Дори. И у меня беда с краткосрочной памятью, – говорит он делано веселым голосом.

Я не ощущаю ни рук, ни ног – лишь мотылька в горле. Он все еще трепыхается. Сколько ему осталось?

Жива ли во мне часть, жалевшая о произошедшем?

В тот день умер не Ник – я. И пусть я нечаянно вонзила ножницы в шею лучшего друга, никто не воскресит маленькую девочку Шейру. Не. Воскресит.

Меня слишком давно не существует.