Книга: Жизнь для вечности
Назад: Октябрь 1942 года
Дальше: Декабрь 1942 года

Ноябрь 1942 года

1 ноября 1942 года
Здравствуйте, мои дорогие!
Сегодня получил Наташино письмо № 1, вчера — заказные с тетрадями. Убедительно прошу больше не посылать мне бумаги, ее или стащат, или выпросят; все булавки, перья и пр. получал точно, как написано в письмах, не получил только иголок, а остальное больше не посылайте. Всего получил от вас 23 письма, из них три под номером 17. Два раза получал сразу по 6 и 4 писем; всем вашим письмам очень рад, особенно длинным; я их все берегу, часто перечитываю отрывки из папиных писем.
Сегодня у нас произошел очень печальный случай. В целях осушки во дворе казармы мы рыли канаву (меня сняли с этой работы и послали в помощь редакции стенгазеты, я описываю все со слов очевидцев). Один паренек (спит против меня на нарах) выкопал металлический футлярчик, очевидно, минный запал; решил сделать из него зажигалку — «Катюшу», стал ножом выковыривать толуол. Ему говорили: «Брось», — предупреждали его. Он не слушался и, к своему счастью, успел выковырять почти весь толуол, когда запал взорвался у него в руке — он дошел до капсюля. Ему оторвало по два пальца на руках, сорвало кожу с других пальцев, местах в десяти поранило лицо; глаза чудом остались невредимы. Пусть Сережа сделает отсюда вывод. В окрестностях Москвы много такой дряни, ребята завозят ее и в Москву.
В третий раз собираюсь перечислять вещи, которые вы можете послать мне в посылке (прием на Бакунинской, вес до 5 кг, объявлено в газетах). Жилетка и майка, тонкие перчатки, трусики, воротнички от 39 до 42 см, белые нитки, банка гуталина (черного), 2 ручки, флакон туши, по карандашу (пр. и хим.), линеечка, рейсфедер, наборы плакатных перьев и стеклянных палочек, дешевый циркуль, носовые платки (3–4), луковицы, морковки и соленых огурчиков (по 2–3 шт.), стельки (3 пары), мешочков, спичек (2 кор.), табаку (неск. пачек).
3-го ноября.
Письмо тогда кончить не удалось. В связи с этим происшествием появилась необходимость выбрать товарищеский курсантский суд. Выбрали пятерых, в том числе и меня, из 69-ти человек «против» меня голосовало (тайно) 4 человека, против других — 10–15. Я теперь убедился в том, какое доверие ко мне со стороны курсантов. Меня знает вся рота, все ко мне обращаются с просьбами объяснить непонятное, дать листочек бумаги, карандаш на время, ручку и чернила.
Надо на занятия, письмо должен окончить.
До свиданья.
Коля.
3 ноября 1942 года
Дорогой папочка!
Я сейчас выкроил несколько свободных минут из нашей постоянной бестолковой деятельности и хочу передать тебе несколько кратких сведений.
Крестник Серг. Савв. (Мих. Ив. Лобко) мне совсем не нравится, им очень недоволен и лейтенант. Диск, о котором мы спорили, действительно имеет диаметр чайного блюдца. Тобрук был летом сдан нарочно без боя, чтобы оправдать свою бездеятельность и не открывать II фронта (так сказал политрук). Этим и объясняется то, что англичане потеряли большую территорию, но «смогли» удержать Александрию и Суэц.
Только что получил твое 6-е письмо; спасибо за иголки и грифели.
Кажется, я начал делать себе карьеру. Сегодня вместо того, чтобы целый день заниматься в поле со взводом, я сидел в лен. комнате и оформлял доску соцсоревнования. Лейтенант сказал мне, что сделает меня командиром отделения, чтобы заменить других, неспособных. Окажусь ли «способным» я сам — будет видно. Он обратил внимание и на мою успеваемость — сегодня мы подводили месячные итоги. У меня 6 отличных отметок и 6 хороших, и то по недоразумению, а то бы их было только 3.
По сравнению с Сашей мне повезло — он будет учиться до 1 янв., а я до 1-ого мая. Может быть, у них выпускаются сержанты? Ни от Саши, ни от Юры ответов не получал.
У нас поговаривают, что с 15-го ком. состав будет носить новую форму — с погонами, эполетами и аксельбантами. Но точно ничего не известно. В город нас не пускают, а мне ужасно хочется овощей. Говорят, в Москве торгуют яблоками. Нас стали плохо кормить — в смысле супов. Живем на 200 гр., 50 сахара и 25 гр. масла.
До свиданья.
Коля.
4 ноября 1942 года
Здравствуйте, мои дорогие!
Вас интересует, мерзну ли я. Нет, сейчас оттепель, и нам дали шинели, холодно лишь ночью, когда стоим на посту, а это бывает 2 раза в месяц. Иногда холодно и в поле на занятиях по тактике, но я часто остаюсь по линии общественной работы. Пришлите, пожалуйста, перьев «копиручет» (1) и больших широких (2), они самые мягкие. Недавно ходил в клуб; выяснил, что начинаю забывать свои вальсы. Которые давно выучил — играю, а все новые забыл. Надо будет чаще играть. Посылку посылать не торопитесь, лучше послать попозднее.
До свиданья.
Коля.
5 ноября 1942 года
Здравствуй, Леля!
Большое спасибо тебе за открытку, я ее получил через 4 дня; только никак не мог выбрать времени для ответа, 10 часов занятий в классах и в поле, общественная работа, чистка оружия и самообслуживание занимают все время от 6-ти утра до 10-ти вечера. Усталость и желание спать не позволяют заниматься после «отбоя». Другие пробуют — которым военная наука трудно дается — у них ничего не выходит. Наша 6-месячная программа рассчитана на тех, кто окончил 7 классов; такие здесь впервые увидели компас, взяли в руки телефонную трубку. А мне остается зубрить уставы и заниматься общественной работой; но больше всего времени уходит на то, чтобы в виде помощи отстающим и работы командира отделения (7–8 чел.) вдалбливать в головы ваньков азы военного дела — понятия о выстреле, полете пули и пр. Изредка мне удается сбегать в клуб и поиграть на рояле. Недавно я выяснил, что начинаю забывать то, что выучил незадолго перед призывом. А к тому времени, когда я вернусь в Москву, я, должно быть, забуду, как называются ноты. Думаю все-таки, что война кончится до времени нашего выпуска — до 1-го мая; немецкой армии не вынести второй зимы.
Леля, как только у вас будет адрес Бори, пожалуйста, сообщи его мне. Сообщи также театральные и другие новости — мне это очень интересно, тем более что получать такие сведения мне больше неоткуда.
Передай привет маме и Дусе.
До свиданья.
Коля.
P.S. Продолжаешь ли ты работать или учиться? Вышла ли Дуся замуж?
К.
Р.Р. Мой новый адрес: Ярославль, 16 п/о, часть 22.
К.
6 ноября 1942 года
Здравствуйте, мои дорогие! Поздравляю вас с наступлением зимы.
Вчера мы, как и всегда, через 3 минуты «подъема» в одних рубашках были во дворе. За ночь сильно похолодало, был мороз градусов 5. Мы 15 минут занимались физ. зарядкой, потом, как сумасшедшие, помчались в помещение, через полчаса мы были уже одеты и с винтовками вышли на строевые занятия. Мы все время были в движении, бегали, терли руки, и кроме рук ничего не мерзло, но руки мерзли ужасно, главным образом от холодного прикосновения ложа винтовки и стального затыльника приклада. И как я ни старался натянуть рукав шинели на пальцы, я их сильно поморозил, и у меня до самой ночи ломило в суставах при движении пальцев. Утром было 2 часа занятий в поле, остальные в классах, кроме 2-х последних — тактики. Но тут уж лейтенант сжалился над нами, да и сам замерз, лежа в окопе, и отпустил нас на час раньше; то-то все были рады. Говорят, нам скоро дадут шапки-ушанки и вернут носки и варежки. Ночью я распорол подушку и тюфяк и вытащил шарф, носки и варежки-«лисички» — все, что осталось после реквизиции. Сегодня утром я надел носки под портянки; хорошо, что ботинки я взял на номер больше, теперь они мне будут как раз.
Руки сегодня не мерзли совсем — болыное-преболь-шое спасибо мамочке за «лисички».
Я уже писал, что мне нужно выслать в посылках. Высылайте все, что где-нибудь перечислено. Прибавьте 10 конвертов без марок и адресов, банку гуталина побольше.
Сейчас посылку не высылайте, а недели через 2, когда все начнут получать посылки и не будет опасности новой реквизиции. Я сейчас ни в чем не нуждаюсь.
До свиданья.
Коля.
P.S. Осмотрите обложку-конверт, там продолжение.
Из съестного: штук десять луковиц, я их зашью в матрас, морковь (так же), 2–3 соленых огурчика, как лакомство. Столовую ложку стальную, ножик перочинный простой без штопора, воротнички в 39–42 см (хорошо, если бы вы достали целлулоидных).
Еще пришлите, если поместится в посылку, какую-нибудь немецкую книгу; если нет классиков, то современный журнал. Если я сейчас забыл что-нибудь из ранее перечисленного, также высылайте, кажется, все это не будет весить больше 5 кг. Еще конвертов самодельных штук 15, бинт. Не бойтесь высылать табак, я не курю, нам за все это время один раз — 7 ноября — дали пачку на 7-ых, я отказался. И курить не собираюсь. Здесь табак — 200 р. Деньги мне пригодятся, когда мы в наряде (патрули), можно зайти на рынок или в магазины.
У нас проводилась подписка на эскадрилью «Ярославский комсомолец». Мой взнос равнялся 50-ти рублям.
До свиданья.
Коля.
7 ноября 1942 года
Здравствуйте, мои дорогие!
Сегодня у нас выходной в честь праздника; нам дали по пирожку за обедом, пачку табака на 6 человек (впервые за все время; я отказался) и сводили в кино на «Парень из нашего города» (мне не понравилось). Я решил сняться. Но в город нас по-прежнему не пускают, а военный фотограф частных лиц не снимает или берет 10 р. за снимок 6x9. Я ему обещал пачку фотобумаги, и он меня снял. Через 3 дня карточки должны быть готовы; только вы мне, пожалуйста, срочно пришлите заказным пачку бумаги 9x12 в 10 листов; если такой нет, то в 20 листов; какого сорта — какой Юра найдет нужным. Не помню, писал ли я вам — 3 дня назад нам выдали зарплату 33 р. (за месяц). Еще раз спасибо маме за «лисички» — здорово выручают.
До свиданья.
Коля.
9 ноября 1942 года
Здравствуйте, мои дорогие!
Нам начали давать зимнее обмундирование. Вчера утром всем, не имеющим варежек, давались казенные и чужие, ранее реквизированные. Кому достались мои воинские — не знаю. Вечером дали теплые портянки из шинельного материала. Мои ботинки оказались малы, но мне посчастливилось сменять их на 42-й размер (гражданский 43-й). Теперь мне в носках и теплых портянках будет совсем тепло. Руки не мерзнут — «лисички» теплее печки. Так что в движении мне тепло. А когда стоишь, то чувствуется, что под шинелью, кроме рубашки и гимнастерки, ничего нет. На уши не стоит обращать внимания.
Я здесь сфотографировался, пообещав фотографу фотобумаги. Пришлите мне, пожалуйста, заказным пачку бумаги 9x12 в 10 листов. Сорт — какой выберет Юра. Иначе каждая карточка обойдется в 10 р. Правда, деньги у меня есть — нам выдали за октябрь 33 р. вместо 40. Сегодня вечером уходим в двухдневный поход, так что в ближайшее время писем не ждите. Получил вчера Наташино 3-е письмо, оно меня сильно тронуло. Я Наташе отвечу отдельно.
Получил ли папа мое письмо, адресованное ему лично? Мне очень интересно получить от него ответ — жду с нетерпением.
Почему не пишет Юра? От Саши получил письмо вчера, по-видимому, он живет в гораздо лучших условиях, чем я. Нас стали плохо кормить. В мирной жизни я был бы сыт. А здесь мы очень утомляемся.
Отправляйте мне посылку. В четвертый раз — перечень вещей. Жилетка, майки и кальсоны, желательно теплые. Тонкие перчатки, носок не надо, стельки и прочные тесемки или шнурки. Банка гуталина побольше, катушка белых ниток (черных у меня много), табак для продажи — несколько пачек, ручка канцелярская, по черн, и простому карандашу, линеечка, рейсфедер, циркуль подешевле — «козья ножка», пузырек туши (совсем маленький).
P.S. Вчера же получил 3 письма — Наташино, мамино и папино, все — от 2 ноября. Был очень доволен ими. Ответы на вопросы:
Вчера был месяц, как мы учимся. Учиться мы будем до 1-го мая, выйдем лейтенантами или младшими лейтенантами, смотря по успеваемости.
Зимой нам должны дать теплое нижнее белье, теплые портянки и шапку-ушанку. Все равно этого недостаточно. Получу посылку, буду очень рад, только не торопитесь, а то все пропадет.
Коля.
9 ноября 1942 года
Моя милая, дорогая сестра!
Я вчера прочел твое искреннее, простое письмо; оно так пришлось мне по сердцу, что я прочел его несколько раз без малейшего желания раскритиковывать его или придраться к чему-либо. Твои переживания мне были так близки и понятны, так схожи с моими собственными, что и у меня на глазах навернулись слезы. Бывают такие минуты, когда хочется почувствовать себя в другом мире, вспомнить свою семью, убедиться в том, что где-то с нетерпением ждут твоих писем, беспокоятся о тебе, переживают вместе с тобой все твои невзгоды.

 

«Я вижу мою семейку, сидящую вокруг стола…»
Тогда я достаю пачку писем и перечитываю их все, от первого, от 25 сентября, до сегодняшнего. И в простых словах, которые обычно представляют для меня семейную хронику, я чувствую вашу любовь, вашу заботливость, ваши молитвы, я чувствую, что я для кого-то дорог, меня с нетерпением ждут. Тогда мне ужасно хочется попасть в Москву, но это невозможно. Я сажусь и пишу письмо, иногда два, а то и три. Я вижу мою семейку, сидящую вокруг стола (почему-то при свете керосиновой лампы), маму, распечатывающую фиолетовый конвертик или белый треугольник, папу, с задумчивым и печальным лицом, облокотившегося на локоть, тебя, моя сестричка, мой Тяпик, стоящую коленками на стуле, Сережу, бросившего рисовать миниатюрные танки и слушающего письмо, бабушку, прислонившуюся к дверям и стоящую в темноте; я сам нахожусь где-то рядом и слышу ваши голоса. Это похоже на сон, да и во сне я часто вижу то же. Когда я вспоминаю свою семью, нашу квартиру и прежнюю жизнь, я жалею о потерянном времени и лишних знаниях, которые придется позабыть. Когда я вернусь домой, я буду совсем другим — дельным, серьезным, очень, очень ценящим любовь и заботливость своей матери и своей сестры.
До свидания.
Коля.
11 ноября 1942 года
Здравствуйте, мои дорогие! Наш поход отменили, так как мы одеты по-летнему. Вчера нас построили, это делается каждые 15 дней, сегодня ходили в баню (раз в 10 дней, каждый раз нам дают 20 гр. мыла; а кроме того, кусок туалетного на 2 месяца). С 3 ноября у нас новое постоянное меню. Завтрак — самый сытный: 300 гр., 25 сахара, 25 масла, 30 мяса или рыбы, полная тарелка густого крупяного супа с картошкой. Обед — поменьше. 300 гр., тарелка жидких «пустых» щей из одной капусты, один половник рисовой каши. Ужин совсем худой — 200 гр., тарелка жидкого круп. супа. Завтрак в 9, обед в 5, ужин в 9 вечера.
Вчера получил папино короткое письмо, с нетерпением жду подробного. К посылке прибавьте трусики и плавки, спички (2 кор.) и мочалку. Отправляйте скорее.
До свиданья.
Коля.
12 ноября 1942 года
Дорогая мамочка, очень тронут твоей заботливостью, которая сказывается в каждом твоем письме. Не беспокойся, пожалуйста, о мне, все будет в порядке; то, чего мне не хватает, неважное, можно обойтись и без этого. Если еще не поздно писать о посылке, то вот все мои пояснения относительно зимних вещей: у меня есть теплые носки, нам дали зимние портянки из гимнастерного материала, так что ноги совсем не мерзнут, носок не посылай, варежки-«лисички» целы, в них тепло, не мешало бы надевать под них тонкие перчаточки или варежки, жилетку свою отобрали, новую я подшиваю под шинель. Нам должны дать теплое нижнее белье, но в казармах холодно (+5), шинели надевать нельзя, для того мне и нужна майка-безрукавка — я ее буду носить тайком. Все «лишние», «посторонние» вещи «из дому» отбираются, но можно ведь зашивать все в матрас, как все и делают. Шапки-ушанки нам должны дать, а носить наушники было бы стыдно. Я уже писал вам, чтобы вы послали мне пачку фотобумаги 9x12 в 10 листов — я снимался за нее. Это — заказным или просто так. А в посылку положите пачку бумаги 13x18 в 20 листов. Я попробую продать ее здесь за 500 р. Понял, что огурчиков послать нельзя. Буду рад луку и морковкам. Спасибо за готовальню, только не посылайте моей самой хорошей, а плохую. Не забудьте линеечку. Бумаги много не надо, а то стащат; нам выдали по 4 тетради. Зубы чищу редко, так же как и моюсь, раз в 3–4 дня, так как водопровод работает с большими перебоями. Но здесь и не надо часто мыться. Воротнички нужны до 42 см, так как у нас большие ворота.
Вот, кажется, и все ответы на полученные мною сегодня 2 письма (мамы и Наташи) и открытку папы.
До свиданья.
Коля.
14 ноября 1942 года
Здравствуйте, мои дорогие! Я сегодня с радостью откупоривал 1-ую посылку. Вообще эти 2 дня был счастлив как никогда. Началось с того, что 12-го вечером я принял командование отделением. Я теперь имею право носить 2 треугольничка как сержант; и кроме того я сберегу много времени и себя. Я освобожден от очередных нарядов — уборки, мытья полов, умывальников; за мной не прикреплено винтовки, чистка которой отнимала по полчаса ежедневно и которую надо было таскать с собой на все занятия, а у нас теперь ежедневно с 1 ч. дня до 4.30 «тактика». Я считаю, что заслужил свое положение «отделенного». Вчера я нашел свой потерянный 2 недели назад ножик — нашедший его тотчас же мне его отдал. Вчера же получил открытки и письмо — я узнал, что и вторая посылка отправлена, и стал их ждать.
Сегодня вся рота пошла в наряд. Мне тоже предстояло мерзнуть на посту — я уже заблаговременно намотал под рубашку 2 полотенца. (Правда, в караульном помещении всем потом дали телогрейки, валенки и ушанки.) А меня накануне вызвал комиссар роты и поручил делать стенд «Приказ т. Сталина от 7/XI.42 г.» и «Доклад т. Сталина 6 ноября 42 г.». Я весь день сидел в ленкомнате, чертил и клеил. Днем получил извещение, заверил его у старшины и в 5 часов получил посылку. Так как все были в нарядах, наедине познакомился с ее содержимым. Зашита она была хорошо, но фанерная крышка держалась на двух гвоздях. Перечень предметов отсутствовал, и я не знаю, все ли дошло. Майку и трусы я зашил в тюфяк — временно, для сохранности. Меховые стельки подошью в брюки как наколенники — когда ползаешь или лежишь в поле, коленкам холодно. Луковицами поделился с другим пареньком — у него фурункулы, как у меня прошлой зимой. Изюм цел грамм 150. Есть еще какая-то ягода — не знаю названия. Печенье и сухари целы. Теперь у меня 2 ножа. Очень рад был ластику — кажется, вы его прислали по собственной инициативе. Вы ли положили так много бумаги под крышку? Морковь от мороза размякла, но сладкая. Лук ем с удовольствием. Вот и все содержимое — кроме всяких мелочей — карандашей, ручек, ниток, перьев, платков; какой длины воротнички — я еще не могу [проверить].
Потом пришел Покровский и дал мне полбуханки черного. Сменял наше мыло — кусок на хлеб (мне) и на табак (себе). Здесь все меняют пайковый хлеб, мыло, сахар на табак, рискуя попасться на рынке. Вот какой у нас табачный голод. Про мою пачку никто не знает, и что мне с ней делать — тоже не знаю. А где папиросы? Сейчас седьмой час; все ложатся спать (после бессонной ночи), я тоже воспользуюсь случаем, хотя не имею права спать. Я теперь отделенный, и кроме лейтенанта, никто не имеет права крикнуть мне: «слезай с койки».
15 ноября.
Выспался на славу. Вчера снес свою работу в штаб батальона — политрук был в восторге. Дал мне новое задание — очень рад, так как все остальные пойдут сегодня, в воскресенье, в лес смолить лыжи. Мы всю зиму будем заниматься на лыжах — я хорошо сделал, что познакомился прошлой зимой с лыжами.
Я работал с золотой бумагой, у меня остались излишки, если их не потребуют назад — пришлю папе в подарок на его переплеты, она хорошая, плотная, сухая, с клеем на обратной стороне. Она может быть употреблена и на елочные украшения, только вы вряд ли соберетесь делать елку в этом году. Большое, большое красноармейское спасибо за посылки.
15 ноября 1942 года
Здравствуй, дорогой Сережа!
Ты меня просил описывать смешные случаи, какие у нас бывают. Сегодня я вспомнил об этом и сейчас напишу тебе, что придет в голову.
Есть такая команда: «Взвод, смирно! — Равнение направо!» — когда мимо строя проходит начальство или подается рапорт. Есть другая: «Справа по двое шагом марш!» — когда строй должен пройти сквозь узкие двери. Так вот, когда мы идем строем в столовую, раздается команда: «Рота, стой!» (Мимо едет телега с мясом.) «Рота, смирно! — Равнение на свинину!» Потом: «В столовую, справа по два, слева кучей, шагом марш!» А иногда попросту: «Разойдись!» И кто-нибудь из строя говорит: «Золотые слова». В соседней роте есть командир-армянин, он подает такие команды: «Рота, слушай мой хорошая-хорошая команда — выходи стройся на обед!» Или у входа в столовую скомандует: «Рота, кругом шагом м… м… разойдись в столовую» (вместо «кругом марш в казарму»). Однажды зашел у нас спор, какая команда самая лучшая. Мнения были такие: «отбой» (ложиться спать), «выходи строиться на завтрак», «разойдись», «бегом в казарму марш» (после утренней зарядки на морозе в одной рубашке).

 

 

Однажды лейтенант Камзеев, войдя в казарму, не нашел на месте дневального и встал на пост сам. Вот дневальный возвращается из уборной, тот командует: «Рота, встать — смирно!» и сдает рапорт: «Товарищ курсант, дневальный по роте лейтенант Камзеев!»
В другой раз лейтенант Камзеев решил проверить, действительно ли Титушин хромает, или же симулирует (Титушин у нас и симулянт, и лентяй, и посмешище всей роты, вечный шут и неудачник). И вот среди занятий на малом перерыве дневальный — а он попался на редкость горластый, — кричит: «Наумов, 2-ой взвод, получи письмо! Хренов — перевод!» Командир первого взвода лейт. Новиков вскакивает вне себя от ярости: «Дневальный, прекратить раздачу писем во время занятий!» А дневальный не унимается — за углом стоит Камзеев и подбадривает его. Тот и кричит: «Иванов из 1-го взвода — письмо! Титушин — посылка! Пестов — письмо! Где там Титушин?..» Тут уже вся рота, бросив занятия, бежит к дневальному. Новиков неистовствует: «Дневальный, на гауптвахту отправлю, 10 суток ареста!» Куда там — переполох общий. Титушин тоже вскакивает и несется за посылкой. Все гурьбой обступают дневального — где же письма? Переводы? Посылки? Рядом стоит Камзеев и смеется: «Ну как, Титушин, — прибежал?» Сквозь толпу протерся Новиков: «Дневальный, уходи с поста прямо на губу (гауптвахту), снимай ремень!» Через минуту этот приказ отменяется, Камзеев объясняет Новикову, что вся эта бутафория была устроена с целью разоблачить симуляцию Титушина, который, забыв о своей хромоте, прибежал как угорелый за «посылкой».
Однажды перед строем лейтенант Камзеев говорит: «Командир 1-го отделения Покровский, почему вы разрешаете своим курсантам становиться в строй в таком виде? Чтобы этого больше не было — пойдите, вымойте сами шапку Титушина — она вся какой-то кашей вымазана». Через 5 минут Покровский возвращается: «Товарищ лейтенант, ваше приказание не выполнено — шапка вся в сале, его вода не берет!» — «Как так в сале?» В виде пояснения один курсант, накануне вместе с Титушиным работавший на кухне, рассказывает: решил Титушин поесть дополнительно и, улучив момент, зачерпнул из котла половник супа; а шапка, которую он носит набекрень, и свалилась в котел; за углом показалась официантка, крышку пришлось закрыть, и шапка варилась в котле до тех пор, пока шеф-повар не стал разливать бачки. Такие случаи с Титушиным случаются очень часто, они все и смешные, и трагичные. Я уже писал, как он выронил ложку в уборной и лазил за ней вниз, но не достал ее, а сам весь вымазался. И все из-за того, что ему лейт. Камзеев зашил карманы, чтобы отучить его от привычки держать руки в карманах.
Ну, пока — до свиданья.
Коля.
15 ноября 1942 года
Здравствуйте, мои дорогие!
Сегодня к вечеру получил вторую посылку. Немного огорчен — это же не жилетка, а ватник. А ожидал такой тонкой жилетки, в какой я поехал — та была бы под шинелью совсем незаметна. Правда, я эту еще не мерил, ее, наверное, придется обрезать или временно зашить в тюфяк, чтобы доставать при сильном морозе или несении караульной службы. Сейчас тепло, выпал снег, и с меня хватит майки, шарфа и теплого белья, которое нам должны выдать. Правда, майки-безрукавки вы не послали, но это ничего. А ватник тоже не пропадет. Большое спасибо за готовальню, мазь и мочалку.
У нас все получают посылки, все друг друга угощают. Я угощал первый вечер, очень скупо, теперь говорю — «все!», а в ящике еще добрых 4/5. Это все будет целиком мое.
Изюм покрылся горькой плесенью — его надо будет прошпарить. Обнаружил не замеченную вчера шоколадину в 1-ой посылке.
Еще раз большое спасибо!
Коля.
16 ноября 1942 года
Большое, большое спасибо за ватник. Я вчера вечером подшил его под шинель. Немного растолстел, но это ничего. Ватник только немного широк книзу, а плечи и борта — в самый раз. И он очень схож со всеми шинельными подкладками, так что я его не обрезал, а нашил прямо на подкладку сверху.
Еще раз спасибо.
Коля.
24 ноября 1942 года
Здравствуйте, мои дорогие!
В субботу у нас были большие ученья, мы на целый день ушли за город и заняли оборону в поле. Наш взвод обронял мост и ж.-д. станцию. Мое отделение было в боевом охранении. Мы взяли в плен разведку противника. Потом показалась другая группа в 3 человека. Я собирался и ее подпустить поближе и взять в плен, но соседнее отделение неосторожными действиями выдало наше расположение. После перестрелки холостыми патронами они удрали — нас было много, а они свою задачу выполнили. В 2 часа началась атака. На наш взвод наступала рота, мы получили приказ отойти за ж.-д. линию отсюда, и, пропустив роту туда, где никого не было, мы оказались в тылу «противника». Залегли под вагонами, ожидая сигнала к контратаке. С насыпи открывалось красивое зрелище. На протяжении 2-х километров по снегу были разбросаны черные точки, ближайшие были на расстоянии 250 м. Мы были на фланге и наблюдали наступление. Под непрестанным щелканьем выстрелов люди короткими перебежками двигались на окопы. Потом цепи вставали, и все бежали вперед. Со всех сторон раздавалась дробь очередей замаскированных пулеметов, и цепи ложились, продолжая ползти вперед по-пластунски. Наконец одна из рот подтянулась к рубежу атаки и с криком «ура!» поднялась в штыки. Затрещали пулеметы, потом раздались ответные «ура», и из окопов поднялась невидимая ранее рота и пошла в контратаку. Дело кончилось так называемым «штыковым боем» — «кучей-малой», общей свалкой с хохотом, визгом и отниманием оружия.
Кто-то тихо сказал: «Эх, кабы настоящая война была такой веселой и интересной». Но подходил и наш момент. Мимо насыпи, не подозревая о нашем присутствии, на соседний взвод наступала рота. По команде мы дали залп — «ура» и пулеметный треск — кинулись вниз с насыпи. Одновременная контратака наших соседей с фронта — и «противник» был «разгромлен». Мы отняли у них 4 пулемета и миномет, потом отдали все назад, устроили «братанье», сказали командирам, что больше им не подчиняемся, так как пора идти назад обедать. Голодные и уставшие, но бойкие и веселые все шагали назад. Согрелись — а кроме меня все, лежа в окопах и в снегу, здорово прозябли.
В воскресенье я был дежурным и здорово измучился — было много хлопот, мы переезжали в другое здание.
Зато в понедельник я отдыхал — вся рота патрулировала по городу, а я был свободен, мог поспать, сходить на рынок (патрули — свои) — сменять сахар (25 гр.) на морковь (700 гр.), сходить на почту.
Двумя заходами отправил вам золотую и серебряную бумагу с сухим клеем с обратной стороны. В подарок папе на переплеты и Сереже на игрушки.
Теперь у нас новый распорядок дня. Подъем в 6 часов, 2 часа занятий, в 9 завтрак, 6 часов занятий, обед, час отдыха, 2 часа занятий зенитным оружием, 2 часа самоподготовки, ужин, час свободного времени, отбой ко сну в и часов.
Ну, будьте здоровы.
Коля.
P.S. У меня опять фурункул на шее. Попросите врача Пантелеймонова, он мне поможет.
24 ноября 1942 года
Здравствуй, дорогой Боря!
Очень был огорчен, узнав о твоем несчастье. Никак не могу о нем забыть, среди моих знакомых и родных это первый такой случай, и он меня очень волнует. Буду писать тебе чаще, постараюсь не оправдать пословицу, что «друзья существуют до первого несчастья».
Я учусь в пулеметно-минометном училище на лейт. пулеметчика, проучился уже одну треть. Судя по твоим рассказам и письмам, ты был в лучших условиях; нас не пускают в город, не водят в кино, у нас нет ни клуба, ни радио, ужасно бедная читальня. Свободного времени нет — 10 часов занятия, 2 — самоподготовка; V2 чистить оружие, 8 часов сон. Кормят плохо, платят 40 рублей. Вычеты и подписка отбирают все. Курильщики без табака очень мучаются — бегают на рынок менять на пайковый сахар, их ловят и отчисляют.
Боря, не беспокойся за свою судьбу, таких, как ты, много; Родина не забудет о своих верноподданных. Напиши мне о своих делах и как все случилось.
Ну пока, прощай.
Ярославль, 16 п/о, часть 22, Коля Пестов.
26 ноября 1942 года
Здравствуйте, мои дорогие!
Вчера получил письмо и сегодня еще одно; вы собираетесь посылать третью посылку. Что мне надо: еще ластик — похоже, тот я потерял. Фотобумагу обязательно — я уже снялся, и карточки целую неделю ждут ее. Ужасно хочется луку — пошлите его побольше. Нельзя ли как-нибудь, хоть в бутылке, послать пивных дрожжей и бинтов с ватой — у меня на шее большой фурункул. А главное, попросите врача Пантелеймонова. Хочется получить и теплое белье, и теплые варежки под «лисички». А главное — еще раз лук, я его ужасно полюбил.
У нас все по-прежнему, только новый распорядок дня: подъем в 6, 2 часа занятий, завтрак в 9, 6 часов занятий, в 2.30 обед, час сна, еще 2 часа занятий, 2 часа самоподготовка, час свободного времени, ужин, чистка оружия, отбой ко сну в и часов.
До свидания.
Коля.
P.S. У нас большой подъем в связи с победой под Сталинградом. Все очень интересуются последними известиями. До этого очень много разговоров было о посланиях и поздравлениях духовных руководителей к т. Сталину.
Коля.
28 ноября 1942 года
Здравствуйте, мои дорогие!
Вчера нам дали теплые зимние шапки и сегодня на тактике у меня уже не мерзли уши. Теперь для такого мороза как сейчас (до -10) я одет вполне тепло. Только в казармах у нас не топят, шинели надевать нельзя, и мы здесь мерзнем больше, чем на улице, так как теплого белья нам не дали.

 

«Посылаю вам карточку, снимался за фотобумагу…»
Сегодня, потеряв терпение, не дождавшись посылки с фотобумагой, пошел и заплатил 20 р. за 2 карточки. Лучше потом снимусь второй раз. Кажется, я снялся удачно.
Будете посылать посылку, пошлите, пожалуйста, побольше лука. Съестного не посылайте, это одно баловство.
У меня фурункул на шее. Неужели это будет продолжаться всю зиму, как в прошлый год. Не можете ли вы послать мне бинт и вату, ихтиоловой мази и (сухих хотя бы) пивных дрожжей. Вся надежда на врача Пантелеймонова.
Будьте здоровы.
Коля.
28 ноября 1942 года
Здравствуй, Леля!
Я снялся, и посылаю тебе карточку; тебе виднее, как ее обрезать по краям.
Борису я написал, и буду писать еще, возможно чаще, не ожидая ответа. Немного затрудняюсь, когда думаю, о чем ему писать, ведь так трудно высказать ему свое участие; особенно когда не знаешь, какое у него настроение. Очень, очень его жалею.
Нам выдали зимнее обмундирование, и мы большую часть времени проводили за городом, в поле, на тактических занятиях. В остальном все идет по-прежнему, в апреле нас должны выпустить лейтенантами — командирами взводов.
Мы здесь все очень обрадованы победами наших войск. Если до выпуска война не кончится, то и я приму участие в последних боях за уничтожение фашизма.
Возможно, в декабре я буду в Москве. Тогда зайду и к вам.
Привет маме и Дусе.
До свиданья.
Коля Пестов.
Назад: Октябрь 1942 года
Дальше: Декабрь 1942 года