Здравствуйте, дорогие папа и мама, Наташа и Сережа, и бабушка!

Жив, здоров, живу как нельзя хуже.

Дела наши шли так:

До Загорска сидели, болтали о музыке, математике и политике; потому что все-таки все мы с образованием.

Когда дошла речь до этого, я сказал все, чем мог хвастнуть: и институтом, и тремя языками, и музыкой. По всем трем языкам меня проверили, и я выдержал экзамен даже по французскому языку.

В Загорске заснули, в Александрове встали, начали ужинать. Почему-то на всех напало желание ругаться. Вижу, дело идет к анекдотам. Тогда я сказал:

— У меня есть предложение.

Общий интерес:

— Какое?

— За едой не ругаться.

Один сказал: во! другой — дело! третий — идет! четвертый выругался.

— Я говорю серьезно, и ставлю на голосование. Почему вы считаете, что перед едой шапки — снимать, цигарки — гасить, а ругань — продолжать? Надо быть последовательным.

Предложение приняли единогласно, под давлением аргументов. Лишь один согласился от чистого сердца. Потом опять ругань. Мне довольно удачно пришлось разыграть рассерженного:

— Или выполняйте договор, или расторгнем.

Больше ругани не было. У кого срывалось, заставлял извиняться перед всеми.

Ели мы за ужином лапшу и консервы. У нас принцип — делить на всех; поэтому я немного проиграл, разделив на другой день свои рисовые котлеты. Приехали в Ярославль в 1 час ночи. Долго плутали, пока нашли то, что нужно. Пришли в зал, битком набитый. Легли кое-как… Я спал на чьих-то ногах, и кто-то спал на моих ногах. Так до 6 утра. Выяснили вот что: наши предшественники еще не уехали, и мы, 200 человек, пока должны ютиться в битком набитой комнате, метров в 300 (15x20). На снабжение нас не поставили; нам, прибывшим из дома, это ничего… а вот фронтовикам пришлось немножко покричать, чтобы к вечеру всем выдали сухой паек.

Днем работали в гараже. Свободного времени нет. Пишу урывками, о чем можете судить по смене чернил и почерка. Вечером часть отправили на лесозаготовки, стало свободнее. Мы спали под нарами; когда над нами началась ссора, нам пришлось вылезти — нары прогибались и трещали (в д час). В 10 ч. легли спать. Кое-кто не хотел прекратить разговоры, и им досталось от дежурного начальника. Спали до 6 часов. Утром пошли в столовую, получили паек, затем в поход, в колхоз, за 18 километров, на 2 дня, до 15-го. Тут-то я почувствовал за плечами свой пуд. Кстати, в отношении рюкзаков наша тактика такова: ешь и продавай на рынке все, пока не отобрали. В этом отношении здесь лучше, чем в Москве, и патрулей тоже нет.

Ярославль осмотреть не успели. Но с первого взгляда город понравился. Он очень аккуратненький, хотя и провинциальный. 3 кино, цирк. Дома и дачного типа, и большие, заводской, кирпичной кладки. Школы четырехэтажные, точь-точь как в Москве. Трамваи разных типов, их очень мало, они набитые, но свежевыкрашенные. На остановках — очереди, как у нас на троллейбус. По одной улице трамвай идет в одну сторону, по другой, параллельной ей, — в обратную. Сейчас мы с колхозе роем картошку. Здесь с питанием будет, по-видимому, очень хорошо.

Как кстати приходятся всякие мелочи. Что бы мы делали без чайника? Ели бы всухомятку, а так — варим чай. В вагоне с помощью Сережиных булавок смастерили абажур, чтобы в целях вентиляции можно было снять шторы. Снимешь куртку — сыпятся ножик, ложка и пр. Из-за шума не слышно. Хорошо, что есть цепочка. Зря не взял самописки. Хоть все и с образованием, а они — большая редкость.

Адреса пока нет.

Прощайте, ждите новых писем.

Коля.

P.S. Мамочка, ты не беспокойся, я сыр и колбасу решил всю не делить. На 6 человек мои запасы нечувствительны. У меня есть еще одно оправдание. Когда едим вместе, они едят быстрее, и успевают съесть больше. Но они едят лишнее, а я сколько надо. Так что мы не только не голодаем, но и не высказываем претензий нашему начальству по части снабжения — толка все равно не добьешься.

До свидания.

Здравствуйте… все. Пишу в походе на привале.

Я 2 дня работал в колхозе. Сейчас идем назад в Ярославль. Пройдем мандатную комиссию, тогда все окончательно выяснится.

В колхозе прекрасно питались. Ночью мерзли на сеновале. Вставали в 5, ложились в 9.

Адреса еще нет.

Будьте здоровы.

Коля.

Здравствуйте, папа, мама, Наташа, Сережа и бабушка.

Я снова в Ярославле. Мандатную комиссию мы все еще не прошли, и в училище я еще не зачислен, это произойдет в течение этой недели.

Два дня мы работали в колхозе, рыли картошку. Там нас хорошо кормили, дали однажды по стакану молока. Раз нас вчетвером послали на ферму отнести бидоны. Мы там купили 2 литра парного молока по 6 рублей. А вообще можно было купить молоко у колхозников по 25 рублей. Вставали в 5 часов утра, ежась от холода. Ночью спать на сеновале было очень плохо. Холодно и тесно. Ложились спать в д часов, но еще часа полтора ругались из-за мест. Нас поместили вместе с такими ваньками… Все только удивляются, какие из них будут лейтенанты, если они у нас служат посмешищем. Московская компания хорошая, а ваньки стали рассказывать анекдоты… я лежал, заткнув уши. Я тогда еще не умел засыпать среди шума и разговоров. А теперь засыпаю скорее не от появившейся привычки, а от вечного недосыпания. Когда насытились анекдотами, стали петь песни. Сперва хором — маршевые, лирические и пр. А потом один или двое пели хорошие, малоизвестные песни. Пели про «Людмилу, отдыха не знавшую сестру», про любимую девушку, вернувшую на верный путь бандита-уголовника, пели арию Ленского и пр. Потом снова началась ругань. Один Лёва из Могилёва со своей компанией, постоянно ворочаясь, спихнул одного с сена и развалился на спине, в то время как остальные лежали на боку, тесно прижавшись друг к другу, как штампованные детали на конвейре. Под головами рюкзаки, на ноги навалено сено, а на нем — следующий ряд голов. Так было теплее. А Лёву ругали на чем свет стоит.

Пришли в Ярославль, разместились в здании церкви, переделанной в театр на 800–900 человек. По отделке театр не уступает московским, а даже превышает некоторые из них. В Ярославле есть прекрасные 6-7-этажные дома последней московской архитектуры.

В Ярославле нас расформировали и избавили от компании ваньков. Теперь мы, бауманцы, 6 человек — ядро отделения.

Мамочка, ты боялась, что я окажусь неинициативным, быстро попаду под влияние других. Вышло не так. Я вроде как бы «комиссар» отделения, фактически командую отделением. Покровский, тоже бауманец, командует строем. А бытом командую я. Я подаю за обедом пример, снимаю кепку, остальные делают то же. Когда ребята разболтаются до анекдотов, я напоминаю, что они за столом. Часов ни у кого нет, я определяю время по солнцу и звездам. Когда представлялась возможность, ребята меня проверяли 3 раза. Я ошибался на 5-10 минут. К моему образованию все относятся с уважением. С одним я ради практики разговариваю по-немецки, с другим по-английски. Я даю ребятам научные советы: не пить на дорогу, разуваться на ночь, мыть лицо после похода, и меня слушаются. Когда один из нас заболел желудком, я велел отдать ему все белые сухари и сахар. В ход пошли и мои галеты. Через 2 дня он поправился, и то, что он не успел съесть, было возвращено «в общий котел». Что касается еды, то нам хватает. Неожиданно вынужден оборвать письмо и отправлять с нарочным на почту.

Будьте здоровы.

Коля.

Здравствуйте, мои дорогие!

Я в прошлом письме остановился на том, как у нас с питанием. Нам дают 400 гр. хлеба в день, одну селедку или воблу (в 15 см), 10 гр. сахара, два раза горячее и кипяток вечером. Когда станем курсантами, будем питаться замечательно. А пока нам с московскими запасами хватало. Вчера вечером мы выяснили, что московские запасы кончились — осталась одна буханка. Ребята стали говорить, что это все оттого, что мы едим слишком много, кроме того, ели сухари между прочим, на ходу.

Решили выбрать завхоза, и я предложил свою кандидатуру, которая и была утверждена. Первое, что я сделал, — пересчитал все, что осталось, вывернул у всех карманы, сложил сухари в мешочек, оставил на завтра выданную воблу и часть сахара. Так что теперь будет порядок.

Распорядок дня у нас следующий: хотя мы еще только кандидаты в курсанты, но живем по-военному. Встаем в 5. С 5 до 9-ти строевые занятия. Завтрак. Занятия с уставами. В 2 часа обед. Политзанятия. Материальная часть оружия. В 6 ужин. В 7 часов — отбой. В девятом часу засыпаем.

У нас во взводе есть сержант — окончил два курса в Омском педагогическом институте по части истории. Я вчера перед сном с ним познакомился. Разговор начался с углического вечевого колокола, сосланного в Тобольск. Никто ему не верил, я один поддерживал его. Это было днем. А когда укладывались спать, ему не хватило места. Наши ребята уже засыпали, я их попросил раздвинуться, и они спросонья не разобрались, в чем дело. Я пригласил сержанта [лечь] рядом с собой, и мы лежа болтали о древней цивилизации Египта и Вавилона, о возникновении христианства, о Петре I, о Бисмарке, о том, есть ли прогресс, и о двух «библейских легендах» — о всемирном потопе и вавилонской башне. Утром ребята были ко мне в претензии — им было тесно. Я сказал, что говорить об этом надо было вечером и пр.

Сегодня читал ребятам и переводил «Страдания молодого Вертера». Потом говорили вообще об иностранных языках.

Мама, помнишь, на вокзале одна мать провожала своего Васеньку, парня громадного роста. Этот Васенька порядочный лопух и чудак, ленив и неуклюж. Ребята над ним смеются, зовут его не иначе как «большой». А я зову его Васей и вообще пытаюсь завести порядок звать друг друга по имени. Так что он всегда ищет у меня поддержки. Когда над ним смеются, я перевожу разговор. Мы едим из котелков попарно, и он ест со мной. В вагоне тоже мы спали вместе, — никто не хотел спать с таким длинноногим.

Здесь в здании, на сцене стоит рояль. Я никак не могу до него добраться. Совершенно нет свободного времени. Письма пишу во время перерывов, по 10 строчек в перерыв. У ребят получается впечатление, что я пишу по 10 писем в день; грозят, что не будут давать ручку — пиши карандашом. А поиграть на рояле хочется ужасно.

Вообще я по дому не скучаю. Кажется, всегда вел такую жизнь — спал на полу, ел из котелка, умывался водой из пруда.

Адреса все еще нет.

Теперь уже достоверно известно, что занятия в училище начнутся 1-го окт.

До свиданья.

Коля.

Здравствуйте, мои дорогие!

Вчера нас водили в баню, через весь город, за 6 км. Здесь бани лучше московских. Позади лавок (в предбаннике) шкапчики. Назад шли под проливным [дождем]; шли сомкнутым строем, пока не началась грязь. У многих развалилась обувь.

Пришел с промокшими куртками и брюками. Спал в жилетке и двух подштанниках. Наши одежды подвергались дезинфекции. Сегодня на мандатной комиссии спрашивали, откуда знаю языки, кто родственники, где они и т. д. Сказал про тетю Веру и тетю Зину, а остальные умерли. Все переспрашивал про меня, а я повторял. Потом сказал, что зачислит. Таких наводящих вопросов никому не задавали. Очевидно у него были основания.

Коля.

P.S. У нас не хватает хлеба. Будем покупать по 100 р. буханка. Цены здесь московские.

Здравствуйте, мои дорогие!

У нас стало плохо с питанием. Ребята покупают хлеб по 100–120 р. буханка, овощи по московским ценам, продают свое. Я носил кусок мыла, давали полбуханки, но надо было далеко за ними идти. Зря вы мне не дали табаку. За пачку — 2 буханки. В смысле свободы торговли — никаких препятствий. Все делается открыто.

Говорят, нас опять отправят в колхоз. Там мы опять поедим. А пока голодно (400 гр.). Занятия начнутся первого. Мы зачислены. Я выбрал минутку и добрался до рояля. Он был так расстроен, что я не стал играть.

Начался дождь, потом допишу.

Я уже писал, что назначен завхозом в нашей компании. Ссорюсь с ребятами по разным поводам: не выдам хлеба, запрещу продавать вещи на рынке и пр. Денег я взял мало, у ребят тоже нет. Но пока мы вещи не продаем. Мне давали 50 р. за кусок туалетного мыла, я не взял (когда ходил на рынок II раз).

Вообще ребята стали ссориться. Одного лишили табачного пайка, он мало привез табака. Другой утаил кило сахара, кило сала, буханку хлеба. Этот инцидент я урегулировал.

Все, что мы имеем привезенного из дому, полученного здесь и купленного на рынке, я делю поровну и точно между шестерыми. Ребята уверяют меня, что они голодны, и требуют разрешения покупать на рынке больше хлеба. Я говорю, что, судя по себе, мы не голодаем, и можем подождать до первого, когда нас определят в училище.

Тогда нам дадут форму, и я смогу или отправить свои вещи посылкой, или продать и выслать деньги (рублей на 300).

Как только у меня будет адрес, я его сообщу вам телеграммой, а вы мне в ответ телеграфируйте, продавать вещи или выслать, в зависимости от того, нужны ли вам деньги или вещи. Если мне очень будут нужны деньги, я, конечно, продам вещи, но мы на первых порах будем получать по 45 рублей, думаю, мне этого хватит.

Я тут познакомился с одним парнем, зовут его Лобко, Михаил Иванович. Разговор зашел о Саше Владимирове. Он, Лобко, учился в МЭИ и работал в НИУИФ. Оказалось, что Сергей Саввич его крестный отец. Он знает и Драгуновых, и Шмелевых, и Анушкиных. Больше я с ним ни о чем не говорил. Так что выясните, пожалуйста, кто он такой и как мне с ним себя вести.

Обо мне не беспокойтесь. Я себя чувствую очень уверенно, по дому не скучаю, и сам себе в этом удивляюсь.

Стараюсь писать вам каждый день.

Когда будете писать мне, напишите, каков доход от огорода и пр.

Привет всем, всем, всем от Коли.

Здравствуйте, мои дорогие!

Сегодня нас снова расформировали, мы попали в пулеметчики. Послезавтра обещают обмундировать.

Здесь у деревенских много денег. Они покупают у наших карандаши школьные, общие тетради. Если бы я взял побольше, я бы стал Крезом.

Мы развели костер и вскипятили в чайнике какао. Потом на перочинный ножик выменяли 500 гр. ячменя и сварили чайник каши. Потом помыли на кухне, получили карточки, но [нрзб] не успели.

До свиданья.

Коля.

Здравствуйте, мои дорогие.

Вот уже десять дней, как я веду походный образ жизни. Сплю на полу, рюкзак под головой, лямка обмотана вокруг руки. Встаю в 5 или 6 часов, умываюсь холодной водой из пруда, потом мерзну, пока не потеплеет. Последние два дня грелись у костра, варили картошку. Кормят нас неважно, но кто с головой, а кто, еще лучше, с компанией, не растеряется и поест за двоих. Мы попали в пулеметчики. Все говорят, что это лучше, чем в минометчики. С дисциплиной очень строго. Теперь у меня есть адрес: Ярославль, 16-ое отд. связи, литер Г-13. Жив и здоров, чего и вам всем желаю.

Коля.

Здравствуйте, папа и мама, Наташа, Сережа и бабушка!

Я все еще нахожусь в так называемом карантине. Не сегодня-завтра нам должны выдать обмундирование и перевести в казармы. А пока мы целый день занимаемся строевой подготовкой. А в перерывы я вытаскиваю Гёте и читаю; ребята смеются — «как еврей с библией». А я уже прочел первую часть — 62 страницы. Осталось еще 66. А остальное время — пропащее. Когда ведется серьезный разговор, научный или другой, говорю больше я сам; другие или молчат, или говорят глупости. Так что я других могу научить кой-чему, а самому учиться не у кого. Вчера вечером я рассказывал ребятам «Сирано де Бержерака», декламируя на память все отрывки, какие знал.

Подавляющее большинство набранных — колхозники (с 7 кл.). Городских мало, еще меньше фронтовиков, возвращающихся из госпиталей. Впрочем, какое у них оптимистическое настроение — все говорят, что мы победим этой зимой, то есть раньше, чем кончатся мои 6 месяцев.

Они говорят, что пулеметчиком быть лучше, чем минометчиком. Значит, я не проиграл. Сравнивая себя с этой компанией, думаю, что из меня выйдет хороший лейтенант.

Наша кампания все больше и чаще ссорится. Пятеро травят шестого, все время порываются оставить его без ужина, так как на ужин мы из своих средств варим какао и картошку на костре, а он ничего не хочет делать (мы разгружали баржу, и нам дали картошку). Что бы мы делали без чайника; остальные пекут картошку (варить в котелках запрещают). Я, как завхоз, продолжаю делить все поровну, тем самым настраивая ребят против себя. Зато я разрешил им оставить его без табачного пайка, который в мое ведение не входит. Вообще я держу ребят в своих руках. Двое определенно поддаются моему влиянию.

Кажется, у меня сильная воля, только не для себя. Все еще не могу заставить себя чистить зубы, хотя умываюсь регулярно.

До свиданья.

Коля.

Здравствуйте, мои дорогие!

Мы сегодня работаем на кухне и сыты. Первого октября начнутся занятия. Сегодня нас всех обмундируют. Ребята все как один жертвуют свои «одёжи» освобожденным районам. Мама, ты зря дала мне теплое белье. Я его так и не носил.

До свиданья.

Коля.