Глава 13
В первый день заключенных по традиции не кормили – считалось, что вынужденная голодовка прочищает мозги лучше любой душеспасительной беседы. Памятуя о том, как ему самому приходилось отрабатывать наказание и носить или не носить еду своим бывших приятелям по студенческой банде, Рихард не ждал ни обеда, ни ужина. И лишь проснувшись на другое утро и прислушавшись к бурчанию в животе, приготовился встретить экзекутора. Обычно во время этого, первого, визита арестованный и узнает подробности предъявленного обвинения, степень вины и ближайшие перспективы. И в зависимости от этого его либо оставляли здесь, в этой камере предварительного заключения, либо, что было гораздо чаще, отправляли в каменный мешок, что этажом ниже, в полуподвале, либо, что случалось совсем уж редко, отпускали на свободу.
Ждать долго не пришлось. Примерно через полчаса снаружи послышались шаги, звяканье ключей, какой-то скрип, скрежет, даже бульканье, другие неясные шумы. Обед по той же традиции был ничем иным, как остатками завтрака в студенческой столовой. А ужин – обедом. Что до завтрака – у студентов ужина – то его, как правило, не приносили вообще. Поэтому Рихард про себя решил, что оставит от ужина хотя бы кусок хлеба.
Еще примерно полчаса или час – засечь ход времени никак не удавалось – послышались приближающиеся шаги. В замке заскрежетал ключ:
– Обед.
Рихард торопливо вскочил с кровати, на которой валялся, бездумно уставившись в потолок.
Экзекутор прибыл не один. С ним явились два его помощника. Один вошел, держа миску с кашей и кружку, прикрытую ломтем хлеба, другой остался у порога. Оба были при оружии, у самого экзекутора тоже руки не были пустыми. Конечно, можно было попытаться напасть на того, кто сейчас принес обед – секунда-другая, и готово! Но какой смысл? Из камеры его тогда точно не выпустят. Экзекутор рискнет пожертвовать помощником. Он и второй его напарник запрут дверь снаружи, предоставив заключенного своей судьбе. Ему придется убить человека голыми руками, а тот будет драться за свою жизнь. Уцелеет он или нет – не важно. Нападение только ухудшит положение дел. Поэтому Рихард спокойно дождался, пока миску с кашей не поставят на лавку.
Не евший ничего со вчерашнего утра, он склонился над едой, но, оценив холодную серую массу, подумал, что слова о пользе лечебного голодания полны глубокого смысла. Однако, еда – это сила. Сила ему могла понадобиться. И парень стал, давясь, запихивать в себя кашу ложка за ложкой. Ничего, когда выйдет отсюда, он продаст последнюю рубашку, но закажет себе в «Петухе и скрипке» самое вкусное блюдо и много-много вина с травами и пряностями! Дайте только выйти!
Вошедшие молча наблюдали, как он ест, не собираясь покидать камеру. Не так уж плохо. Значит, был мизерный шанс отсюда выйти. Иначе давно бы развернулись и ушли. Но, с другой стороны, если его отпускают, то почему сейчас кормят? Почему не предоставляют возможность пообедать на свободе? Либо это просто такая традиция – арестованных отпускали через сутки отсидки слишком редко, чтобы пропускать ритуал кормежки – либо…
От этого второго варианта кусок в горло не шел, и Рихард понял, что оправдались его самые дурные предчувствия, когда, спустя время, экзекутор будничным тоном произнес:
– Поел? Тогда давай сюда руки.
– Что?
– Встал, – тот его помощник, что принес обед, не отошел далеко и теперь одним широким шагом покрыл разделявшее их расстояние. – Повернулся спиной. Руки назад.
– Что это значит? – Рихард перестал жевать, но не шевельнулся.
– То и значит. Переводят тебя. Вниз.
– Встать! – гаркнул экзекутор. – Быстро!
Второй его помощник шагнул в камеру. Оба действовали слаженно и быстро, словно все утро тренировались. А может, и тренировались. Рихард попытался сопротивляться – скорее машинально – но миску с остатками каши просто выбили у него из рук. После чего парня отпихнули так, что он покачнулся, едва не падая на кровать животом. Руки заломили назад. Тугая веревка стянула запястья.
– Эй! Осторожнее!
– Разговорчики! – его несильно пихнули кулаком в спину точно между лопаток. – Пошел!
Экзекутор посторонился. Студента подхватили под локти и поволокли прочь. Сопротивляться было бесполезно – когда он попробовал упереться, ему просто саданули под коленки так, что ноги подогнулись, и волоком перетащили через порог.
Ступеньки вниз. Лестница узкая, так что идти пришлось чуть ли не гуськом. Рихарда буквально сволокли в темный коридор, освещавшийся только двумя факелами. Они еле горели и чадили. Воняло плесенью, прогорклым маслом, землей и сладковатым запахом разложения – видимо, тут недавно травили крыс и не все трупы зверьков успели убрать.
В коридоре было всего около дюжины дверей. И открытой оказалась всего одна. Туда и впихнули арестованного, даже не потрудившись развязать руки.
Здесь было не так уютно и удобно, как этажом выше. Голый каменный пол, голые стены, низкий потолок – все в потеках грязи, в махрушках пыли и старой паутины – на полу охапка соломы и какая-то дерюга, которая должна была заменить одеяло. Вместо отхожего места – дыра в полу, откуда несло запахом канализации и гнилыми овощами. Вместо мебели – скамеечка, на которой притулилась кружка и плошка с огарком свечи. И вбитое в стену толстое кольцо, от которого на пол змеились три цепи разной длины. Одна заканчивалась ошейником, две других раздваивались на цепочки для ручных и ножных кандалов. Рихарда толкнули с такой силой, что он по инерции сделал несколько шагов и упал на колени как раз в ворох соломы.
– Эй, а поосторожнее нельзя?
– И так сойдет! Не барон, небось!
Помощники экзекутора отступили, выходя из камеры. Рихард повозился, выпрямляясь и вставая на колени:
– А руки?
– Потерпишь!
Дверь захлопнулась. Лязгнул засов.
Парень выругался, припоминая все известные ему выражения. Потом неловко опрокинулся набок, подполз к стене и сел, опираясь спиной. Положение складывалось отвратительное. Ему еще не зачитали приговора, а уже бросили вниз. Это могло означать одно из двух – либо приговор уже вынесен, либо его хотят спрятать. Но зачем? Кому перешел дорогу простой студент? Кто за всем этим стоит?
Ну, вообще-то ответ напрашивался сам собой – семейка фон Лютц и родственники якобы убитого им Густава Белого фон Ноймана. У Арчибальда есть личные причины его ненавидеть. Вопрос в том, хватит ли у него духа нарочно подставить одногруппника – Густава – и прикончить его, чтобы повесить труп на старого врага и расправиться с ним раз и навсегда? А если старина Арчи тут ни причем, то в чем проблема?
В камере было сумрачно – крошечное окошко под потолком давало слишком мало света, несмотря на то, что за окном был белый день. По ощущениям Рихарда, прошло уже несколько часов, и он старался не думать о том, что будет вечером или ночью. Попробовал пошевелить связанными руками. Долго сжимал и разжимал кулаки, чтобы не дать пальцам онеметь. Скрутили его знатно. На занятиях у мастера Хотислава студентам предлагалось несколько способов распутать веревки, но много времени этому не уделялось. Ведь обычные противники некромантов – нежить, упыри, мрои, прочие чудовища – не пользуются веревкой, арканами и цепями. Они, как правило, полагаются на грубую силу. Чтобы связать некроманта, нужен человек, вступивший в сговор с теми, кто договаривается не умеет – нечем. Исключение – личи, сохранившие остатки разума и даже кое-как способные колдовать. Ну, и те, кто пытается скрыть следы преступления.
«Чужими руками», – кивнул Рихард. Что, если все гораздо проще? Драка происходила в темноте, с той и другой стороны было полно народа, и никто точно не знал, сколько человек возьмет с собой в группу поддержки противная сторона. Кто-то мог под шумок прикончить Густава или случайно перепутать его с кем-то из некромантов. А потом испугался и решил свалить все на некромантов. Или вовсе счел удобным подставить противника. В первом случае действительно имело место досадное недоразумение. А во втором убийцу следует искать среди ближайшего окружения погибшего богослова.
«Ха! Искать убийцу!» – Рихард фыркнул от смеха, хотя смех получился невеселый. И как его прикажешь тут искать, взаперти, связанным?
– Эй, вы! Там! – гаркнул он в потолок. – Палачи! Душители свободы! Козлы! Упыри недоделанные! Лича вам в глотку и мроя в постель!
Он орал просто так, не надеясь на ответ, который пришел неожиданно скоро – парень не успел перебрать все ругательства. Лязгнула щеколда, в дверце открылось крошечное окошко, и показался прищуренный глаз:
– Чего орешь? Угомонись!
– Руки развяжите!
– Потерпишь! Недолго осталось.
– Че-чего? – сказать, что Рихард удивился, значит, почти ничего не сказать.
– Чего слышал!
Окошечко захлопнулось.
– Вот сволочь! – выругался вслед помощнику экзекутора студент. – Чтоб тебя…
Но сотрясать воздух смысла не имело. Времени, как сказано, у него осталось мало… до чего? Вынесения приговора? Суда? Наказания? Или это значило редкое, но вероятное: «Посиди тут, остынь, а потом ступай на все четыре стороны и помни урок!» Ждать осталось недолго. Надо только запастись терпением. Эх, знать бы, что творится на воле? Он тут сидит уже больше суток. Могло произойти все, что угодно. А может, спросить? Или потерпеть? Неизвестность порой страшит, а невозможность ничем себя занять заставляет заполнять мозг пустыми мыслями – словно чистый лист бумаги ничего не значащими фразами, когда пишешь курсовую работу, не знаешь, что сказать по предмету, вот и начинаешь «лить воду» только для того, чтобы добиться нужного объема текста…
– Ну, как? Угомонился?
Рихард вздрогнул – окошечко открылось осторожно. Неизвестно, сколько времени за ним наблюдали исподтишка.
– Ну, – буркнул он.
– Орать и материться не будешь?
– Пошел в…!
– Понятно. Посидишь еще или гостя примешь?
Гостя? Это интересно! Кто бы это мог быть?
– А руки развяжете?
– Прикажут – развяжу.
Парень повел плечами. Неудобно. Затекают.
– А если я пообещаю вести себя хорошо?
– А это зависит не от меня, – парировал помощник. – Ну, как? Примешь гостя?
– А куда деваться? Давайте!
Все равно выбора нет, а так он хоть развлечется беседой.
Окошечко закрылось, но роли это не сыграло. Снаружи послышались шаги и голоса – похоже, гостей было несколько, и запускаться они должны были небольшими партиями или вовсе поодиночке. Как ни крути, это хорошо – и времени побольше уйдет, и один на один разговор может быть откровеннее.
Скрипнула дверь. Из темноты коридора в камеру шагнули трое, и Рихард понял, что ни задушевного разговора, ни вообще приятного общения не получится. Ибо порог переступил Арчибальд фон Лютц собственной персоной и с ним двое богословов. Один – его однокурсник, с которым некроманту уже приходилось сталкиваться, а другой – совсем мальчишка, едва восемнадцати лет. Мальчишка кусал губы и смотрел с неприкрытой ненавистью, но Рихард был готов поклясться жизнью, что никогда его прежде не видел.
– Ну, – улыбнулся фон Лютц, – вот мы и встретились!
Рихард выругался сквозь зубы, но постарался сдержаться.
– Что вам от меня нужно?
– Посмотреть пришли… напоследок, – гаденько улыбнулся фон Лютц.
– Что, денег нет, чтобы в зверинец сходить или на бродячих актеров полюбоваться? – не смог не съязвить он.
– У меня денег побольше твоего, – фыркнул фон Лютц.
– Естественно, больше! Хватило, чтобы и сюда пропуск купить, и чтобы оплатить наемных убийц…
– Это ты к чему?
– К тому, что кто-то весьма вовремя пришил этого Густава Белого…
– Не сметь!
Мальчишка внезапно сорвался с места и, метнувшись вперед, от души пнул Рихарда ногой в бок. Парень с самого начала ждал, что нечто подобное свершится, посему постарался откатиться в сторону, спасая почки ребра от ударов.
По счастью, удар был только один – Арчибальд и второй богослов общими усилиями оттащили своего спутника от поверженного.
– Прекрати, Клаус! Прекрати!
– Он посмел… посмел, – хрипел и задыхался тот.
– Успокойся, Клаус! – фон Лютц повысил голос. – Он не уйдет от возмездия! Уже не ушел!
– Убийца, – прошептал мальчишка с ненавистью. – Ты за все заплатишь!
– Непременно, – огрызнулся Рихард. – Только не сейчас. До кошелька никак не дотянуться.
– Он еще издевается! – снова вспылил мальчишка. – Пусти меня, Арчи, я его…
Он ухитрился вырваться и снова бросился пинать студента ногами. Рихард покатился по полу, пытаясь защититься от ударов. Хвала всем богам, мастер Хотислав научил уворачиваться от пинков и тычков.
– Эй, уберите от меня этого ненормального! А то я за себя не отвечаю!
– Это я за себя не отвечаю, убийца! – вопил мальчишка.
– Да тихо ты, Клаус, – того опять изловили, и фон Лютц бросил на Рихарда гневный взгляд: – Ты убил его брата.
– Этого… Густава…как его там? Белого?
– Густава Ноймана, дальнего родственника герцога Ноншмантаня, – завопил тот. – Убийца! Тебя казнят!
– Да не убивал я его! – закричал, срываясь, Рихард. – Мы как с Арчи сцепились, так и до самого конца…Его кто-то еще пришил! То ли тот, с кем он дрался, то ли тот, кто вообще в бою не был, а выждал и заколол…Кстати, а как был убит Густав? В грудь или в спину? И вообще, тело допрашивали?
– Что? – задохнулся Арчибальд фон Лютц. – Допрашивать тело?
– А что тут такого? – пожал плечами Рихард. – Обычная некромантская практика…Вызываешь душу из Бездны. Задаешь несколько вопросов…
– Зачем?
– Чтобы узнать имя убийцы, разумеется!
Клаус фон Нойман застыл с разинутым ртом. Очевидно, такой простой вопрос не приходил ему в голову. Как и решение оного. А вот его спутник презрительно скривился:
– Еще чего не хватало? Ее светлость графиня Лариса фон Нойман и так достаточно убита горем, чтобы еще и соглашаться на издевательства над останками ее сына!
– Если она захочет узнать истинного убийцу, то может согласиться… А иначе зачем нужны некроманты? Чтобы поднимать легионы мертвецов на завоевание мира?
– Откуда мы знаем, что у вас, чернокнижников, на уме, – горделиво скривился третий «гость», а Клаус фыркнул с негодованием:
– Нойманы никогда не запятнают себя связью с черной магией! И никто никогда не станет допрашивать одного из них с помощью сил зла.
– Но это обычная…
– Скажи, что это отличный способ скрыть имя убийцы! Ведь труп…
– Труп скажет правду. Души не могут лгать! Неужели вы не хотите знать правду о том, кто на самом деле убил Густава Белого? – Рихард приподнялся на локте. – Прикажите допросить душу Густава! Пока не поздно, пока она еще где-то поблизости!
– Не пытайся отвести от себя подозрения, – изрек Арчибальд фон Лютц. – Ты уже признался! И у нас есть улика!
– Кошелек? Но я… – Рихард задохнулся, сообразив, что едва не проговорился. Если он скажет, что забрал кошелек у Яноша Долина, привлечь могут уже двоих. Или Яноша посадят сюда и будут судить, а его отпустят с извинениями? Его примут обратно, как героя. Или…
Или как предателя, который подставил вместо себя другого.
– Ага, молчишь! – по-своему поняли его молчание гости. – Тебе нечего сказать! Ты за все заплатишь! Ты…
– Достаточно.
Негромкий голос заставил всех троих обернуться. В дверях стояли еще двое – помощник экзекутора и инквизитор в красно-бурой рясе.
– Ваше время истекло, молодые люди, – ровным голосом промолвил инквизитор. – Три минуты. Мы вам дали даже четыре с половиной, – из рукава рясы вынырнула кисть, сжимавшая песочные часы. – Потрудитесь освободить камеру. У меня мало времени.
Ворча и бросая за арестанта сердитые взгляды, троица богословов убралась из камеры, и их место занял инквизитор. Тот самый пра Михарь, который пару дней назад беседовал с четвертым курсом по поводу обнаруженного тела.
– Оставьте нас, – бросил он помощнику экзекутора. – Проводите господ слушателей к выходу.
– Но я. – попытался возражать тот. – Я должен… не имею права отходить, если…
– Если камера открыта, а у заключенного есть посетитель? – мягко осведомился инквизитор. – Не беспокойтесь. Я осознаю меру своей ответственности, и не стану превышать полномочий… как поступили эти молодые люди. Но ведь мы, – он неожиданно подмигнул Рихарду, – умеем держать себя в руках, не так ли? И делить нам нечего. И ничего личного нас не связывает… только работа…Не так ли?
Теплые карие глаза отца-инквизитора неожиданно оказались близко, и Рихард кивнул:
– Да.
– К тому же, наша беседа надолго не затянется. Я услышал все, что хотел и увидел все, что хотел увидеть…
Он произнес это таким тоном, что Рихард внезапно все понял:
– Хорошо развлеклись за мой счет?
– Да. Спектакль был разыгран, как по нотам…Другое дело, что никто из актеров не играл… Вернее, играл только один из вас, а остальные…остальные даже не подозревали, что все это – не спектакль. И просто жили. Что поделать! Жизнь часто играет с нами в жестокие, коварные игры, причем о существовании каких-либо правил мы узнаем только после того, как нарушаем их.
– Да уж, знал бы, где упаду, соломки бы… – начал Рихард.
– Сомневаюсь, – жестко оборвал его пра Михарь. – В этой игре правила устанавливаете не вы. Вы только им следуете, даже если они вам не по нраву.
– Кончайте говорить загадками, пра, – оборвал его парень. – Зачем вы-то явились? Только чтобы полюбоваться на спектакль? В Зверине закончились труппы бродячих актеров? Или нет денег на билет в театр?
– Я собираю информацию, – объяснил инквизитор. – По крупицам, по обрывкам…И кое-что интересное узнал.
– Вы узнаете еще больше интересного, если попросите допросить труп Густава Белого фон Ноймана, – повторил свою просьбу Рихард. – Я хоть и не закончил учебу, но знаю, что на магическом допросе труп солгать не может! Он назовет вам имя истинного убийцы…
– Зачем? – пра Михарь внезапно сел на корточки и оказался так близко от арестанта, что даже в полумраке камеры можно было как следует рассмотреть его моложавое строгое лицо, чуть прищуренные глаза, складочки в уголках губ. – Если мы его уже и так знаем?
– И вы туда же? – от близости инквизитора кружилась голова, по телу разливалась слабость, заведенные назад руки и напряженные плечи заныли так, что хотелось выть. Сейчас он не мог бы колдовать даже со свободными руками и вооруженный парой-тройкой амулетов. – Я не убивал Густава Белого…
– Тогда зачем взяли на себя чужую вину? Вы покрываете истинного убийцу, Вагнер? Зачем?.. Впрочем, тут как раз все понятно – спасаете друга ценой своей свободы, здоровья, карьеры…Похвально. Но если это так, то зачем вы настаиваете на магическом допросе души Ноймана? Ведь призрак Густава наверняка назовет вам имя того человека, которого вы стараетесь спасти!
– Я не знаю, кто убил Густава Белого, – признался Рихард.
– То есть, вы сами не знаете, ради кого рискуете жизнью? А как же улика? Кошелек Ноймана, найденный у вас и предъявленный вами? Как он попал к вам? Вы получили его от убийцы?
– Или от того, кто просто срезал кошелек с пояса мертвеца.
– То есть, – пра Михарь откинулся на пятках, – вы покрывали самого обыкновенного грабителя? Мародера, обирающего трупы на поле боя? А вы не подумали, что это все-таки один и тот же человек?
Рихард думал об этом, но сейчас решительно помотал головой:
– Нет. Он не убивал Густава. Им нечего было делить. Если только… – сомнения нахлынули снова.
– Вы колеблетесь, – кивнул инквизитор и встал. – Хотите узнать правду – а мог ли ваш приятель действительно случайно заколоть Ноймана на дуэли? Это ведь, насколько мне удалось узнать, беседуя с вашими однокурсниками и самими слушателями Университета, давняя война. А на войне убивают, берут в плен, грабят мирное население, засылают шпионов в стан врага, чтобы выведать их планы, заодно калечат людские судьбы… Война всегда война, кто бы и против кого ее не вел. Она жестока. И для победы порой хороши любые средства. Вы – жертва этой войны. Как и несчастный Нойман. И – увы! – вы не первые и не последние ее жертвы. Сколько их еще будет – неизвестно.
– Что же мне делать? – Рихард смотрел снизу вверх.
– Вам – уже ничего. Вы все сделали. Теперь за дело возьмутся другие.
Изольда готова была расплакаться от жалости к себе. Ее преследовали неудачи. На новом месте она никак не могла обзавестись друзьями. Цель, которую она преследовала с того мига, как переступила порог Колледжа Некромагии, так и не была достигнута. Более того, сейчас она оказалась отброшенной назад, словно не было этих без малого трех седмиц учебы. А теперь еще и этот день…
Она сразу заметила, что ее одногруппники о чем-то совещаются. Ханна была единственной, до ее появления, девушкой группы среди полутора дюжин парней, и впервые за завтраком она нарушила правила и уселась за стол на мужской половине. Ни разносчики, ни остальные студенты и бровью не повели – о том, что случилось с Рихардом Вагнером, так или иначе, уже знали все. И, сблизив головы, третья группа четвертого курса о чем-то коротко переговаривалась. Отдельные слова: «Да!» – «Нет!» – «А я согласна!» – «Ну, вообще-то нормально…» – и так далее. Ничего конкретного, но, когда Изольда подошла, смолкли и они.
– Ты чего? – на девушку смотрели в упор.
– Идем за наш столик, – она кивнула Ханне. Та покачала головой:
– Иди. Я потом подойду!
– Почему? – блондинка не собиралась сдаваться без боя.
– У нас есть дело.
– Не подскажешь, какое?
– Это наше дело, – обычно смешливый Янош сейчас выглядел непривычно серьезным.
– Но…
– Ты не поймешь! – решительно отрубил он.
– Это касается Рихарда, – все же решилась Ханна.
Краем глаза Изольда заметила, как напрягся Оливер Жижка, сидевший рядом с ее подругой, и внутренне усмехнулась.
– А меня, значит, не касается? Мы с ним, кажется, учились вместе и…
– Вы с ним вместе учились всего месяц, – перебил Янош. – И то не полный. А мы – три года. Мы его друзья…
«А ты чужая», – прозвучало невысказанное, но понятное всем.
Ханна поджала губы, собираясь принять неудобное решение.
– Мы хотим устроить бойкот, – с неохотой пояснила она. – Для пра Добраша. Сейчас ведь у нас теория по экзорцизму, а он – богослов. И именно из-за богословов Рихард попал в беду. Вот мы и хотим…
– Завалить ему лекцию? – догадалась Изольда. – Но это… неправильно! Он ни в чем не виноват! Он просто…
Перед глазами встало лицо пра Добраша. Все еще симпатичный и довольно молодой по сравнению с остальными преподавателями Колледжа мужчина с правильными резкими чертами породистого лица. Несомненно, до принятия сана он принадлежал к какому-то знатному и очень древнему семейству – такую внешность дает только чистая кровь. Конечно, он не мирянин, но когда это нежные чувства останавливала подобная преграда?
– Вот видишь! – Янош скривился. – Я же говорил, что плохая идея ей все рассказать!
– Радмиру мы рассказали, – Ханна кивнула на Крамера, который вместе со своей сестрой сидел с другой стороны.
– Да, потому что Радмир нужен нам в аудитории.
– И мы друзья! – выпалил тот, покосившись на свою сестру. Фиона занимала столик вместе с тремя девушками четвертого курса. – Кроме того…
– А я не друг? – поразилась Изольда.
Ответом ей были весьма двусмысленные взгляды, и она удалилась, чувствуя себя уязвленной.
И это было только началом. Как она и предполагала, остальной курс был частично посвящен в планы друзей Рихарда. На протяжении всей лекции она со всех сторон ловила на себе возмущенные взгляды, словно это она была во всем виновата. Но ведь пра Добраш действительно ни причем!
А потом еще и отработка у преподавателя нежитеведения… Мэтр Йоганн заставил ее вымыть в аудитории все – полы, стены, парты, окна – а сам все это время сидел на кафедре и проверял домашние работы, лишь изредка отвлекаясь от своего занятия и отдавая короткие приказы: «Стулья ставить не так! Поверните!» – или: «Осторожно! У этого окна рама старая». И все. Не приставал, не разговаривал, даже не зачитывал ничего вслух – мол, вот какие перлы выдают некоторые умники. И, тем более, не пытался засадить ее собственно за отработку занятия. Ей не пришлось переписывать из толстого фолианта названия всех потусторонних сущностей или наспех составлять какую-нибудь схему. Он даже не приказывал сто раз написать какую-нибудь бессмысленную фразу типа: «Я больше никогда не буду пропускать занятия». Все ограничилось банальной уборкой помещения, после чего ее выставили за дверь. Мол, надо успеть подготовиться к завтрашнему занятию с первокурсниками.
Ужин она почти пропустила – явилась в столовую, когда там последние студенты уже доедали тушеные овощи с курятиной. Свою порцию – порядком остывшую – пришлось жевать едва ли не на ходу под неодобрительными взглядами служителей, торопившихся уйти с работы пораньше. В конце концов, ее обозвали копушей, у которой вместо мозгов корни волос и не дали допить до конца травяной чай, буквально выставив за порог.
Изольда мечтала только об одном – чтобы можно было забиться в уголок и хотя бы полчаса ни о чем не думать и ни с кем не разговаривать. Но был вечер, общежитие жило своей бурной жизнью, а сегодня, спустя только сутки после ареста Рихарда Вагнера, она кипела особенно сильно. Хлопали двери, слышались голоса и торопливые шаги. Побыть одной и зализать свои раны можно было либо в своей комнате – но там Ханна! – либо…
Первый этаж, в противовес остальным, был тих и погружен в сумрак. Только привратник скучал в каморке у главного входа, да еще не погас свет в прачечной и буфете. Но в противоположном крыле было темно и тихо. Там никого не…
Тень. Какая-то тень двигалась впереди. Человек вошел прямо перед нею, но занятая своими мыслями Изольда заметила это только что. Он направлялся либо к уборным, либо…
К комнате напротив! К той самой, про которую ходил слух, будто там несколько лет назад повесился студент.
В конце длинного коридора было окно, забранное решеткой. Незнакомец остановился перед дверью в «комнату самоубийцы», повернулся боком, касаясь дверной ручки, и слабый свет упал на его лицо.
Пра Добраш! Уже третий раз…
Наверное, она сказала это вслух, потому что преподаватель демонологии и экзорцизма вздрогнул, оборачиваясь.
– Что вы здесь делаете?
Вопрос одновременно вырвался у обоих, и оба одновременно сделали шаг вперед, словно два бойца перед схваткой. И также одновременно пришел ответ:
– Не ваше дело! Я только хотела…
Они заговорили одновременно, и оба одновременно же замолчали, предоставляя право первого хода противнику. Изольда была слишком измучена за этот долгий день, и экзорцист заговорил первым:
– Это мое дело. Личного характера. Почему вы спрашиваете? Какое право вы имеете требовать у меня отчета? Вы же студентка…
– А вы, – возмущенная, взволнованная Изольда больше не могла сдерживаться, – вы здесь не живете и не преподаете! Занятия закончились два часа назад… если не все три. Вы уже должны быть у себя дома!
– И я собирался домой…
– Через комнату? А дверью воспользоваться нельзя? – она мотнула головой назад, на главный выход. – Он еще не заперт. Или вы не хотите, чтобы вас видели? Вы пришли тайком? И вообще, почему вы зачастили к этой комнате?
– Не ваше дело! – пра Добраш попятился.
– Нет, мое! Мое потому, что я тут учусь, – отчеканила Изольда. – Я тут своя, а вы…
По мелькнувшей в глазах преподавателя искорке она поняла, что угадала правильно, и сделала еще шаг. Вот он, ее шанс!
– Но не бойтесь, – девушка улыбнулась. – Я никому не скажу. Я могу помочь. Я…
Остальные слова так и не слетели с ее губ.
– Поможешь. Да.
Несколько секунд они смотрели друг другу глаза в глаза. Девушке уже показалось, что она видит в глазах мужчины отблеск чувства, которое надеялась вызвать, и слишком поздно заметила вскинутую в характерном жесте руку. Раскрытая ладонь. Мизинец и безымянный пальцы скрещены. Вокруг среднего обмотана короткая цепочка, на которой болтается небольшой амулет. Плавный заученный жест.
«Откуда?» – успела подумать она, после чего наступила тьма.
…как глупо. Как плохо получилось. Так подставиться! Наверное, сегодня просто неудачный день.
– Изольда? Изольда! Что случилось?
Голос доносился как будто из-под воды. Она уплывала куда-то, смутно ощущая, как ее тормошат, пытаясь привести в чувство.
– Боже, Изольда, что произошло? Скажи что-нибудь? Очнись!
Кто это ее зовет? Мама? Голос вроде бы знакомый… Не надо, мамочка, мне и тут хорошо. Легко, свободно, больше ничего не болит…
– Очнись! Ну же! – в голосе отчаяние и близкая истерика. – Открывай глаза, ты, идиотка!
Пусть кричат. Это ее уже не трогает. Уже? Она что, умерла? Значит, вот как оно бывает…Но почему? В памяти провал.
– Нет, – голос хрипит от сдерживаемых чувств. – Нет, я не дам тебе умереть!.. Что делаю? Спасаю этой дуре жизнь!.. Не мешай, если помогать не хочешь!
Тут кто-то еще? Почему она ничего не чувствует? А, не все ли равно?..
– Да знаю я, знаю, не подсказывай… А? Что? Спасибо. Теперь…А? Что? Она живая?.. Да что ты молчал? Изольда, открывай глаза! Быстро!
Что-то изменилось в мире. Вернулось ощущение собственного тела. Заболел затылок и копчик. Наверное, она ударилась, когда падала. Ох…
– Очнулась?
Она открыла глаза. С некоторым удивлением обнаружила себя на собственной постели в комнате. Рядом – бледные лица девушек. Ханна и Фиона из соседней комнаты.
– Вы…
– Очнулась! – всхлипнула Ханна и повисла у подруги на шее. – Живая! Ох, если бы еще и ты…
– Что – я?
– Ничего, – девушка отстранилась, все еще обнимая ее за плечи. – Ты как себя чувствуешь? Что с тобой случилось?
– Плохо помню, – соврала Изольда, потому что помнила все очень хорошо. Более того – память подсказывала, что окутывающая ее тьма не была столь непроницаемой. Она смутно ощущала, как ее подхватывают, тихо гладят по щеке, что-то бормочут…кажется, слова извинения – мол, жаль, что так получилось, но другого выхода не было.
– Эта комната…ты держись от нее подальше, – посоветовала Ханна. – Возле нее долго нельзя находиться, особенно на пятый день лунного цикла.
– Почему на пятый?
– Там… тебе не рассказывали, что там произошло?
– Кто-то повесился.
– Студент. Марин Дар. Это было больше десяти лет назад. Он жил как раз в этой комнате. Случилась темная история. Его обвинили в преступлении, которое он не совершал.
– Как Рихарда Вагнера, – отметила Фиона.
– Подставили, короче говоря. Свалили всю вину на студента…
– Кто-то из преподавателей?
Девушки переглянулись.
– Да.
– Кто?
– А тебе так уж все и надо знать? История была грязная, темная. Там пострадал не один Марин – второго как-то богатые родственники отмазали. Улики подкинули, взятку, кому надо, впихнули… Этот второй, правда, совсем уж сухим из воды не вышел – говорят, его взяли под негласный надзор Инквизиции, запретили работать по специальности. Даже вычеркнули из списков учащихся… Знаешь, все, кто когда-то учился в Колледже Некромагии, заносятся в специальные списки – даже те, кто отчислен за неуспеваемость или сам бросил учебу. А его вычеркнули. За всю историю Колледжа таких было человека три или четыре. Нам на первом курсе читали цикл лекций о прошлом Колледжа. А про эту историю сказали всего несколько фраз – мол, и это было. И больше – ничего! Не говорили даже, кто из преподов замешан. Он ведь до сих пор тут работает…
– Он или она, – тихо вставила Фиона. – «Змея» и мэтресса Верина Кит тоже тогда были.
– «Змея», по-моему, была всегда! – нервно фыркнула Ханна. – И уж если кто-то что-то знает, то это она.
– И ректор. Он бессменный и, как говорят, бессмертный.
– Так, может, он во всем и виноват? – подумала вслух Изольда. «Откуда?» – мелькнуло в голове. Активированный амулет на цепочке, обмотанной вокруг среднего пальца. Характерно скрещенные мизинец и безымянный. Плавный жест. Тьма… Не может быть?
Мир перед глазами опять поплыл.
– Изольда? Изольда, ты чего? – ее тормошили, колотили по щекам. Потом сунули под нос пузырек с чем-то настолько вонючим, что она даже подпрыгнула:
– Я в порядке!
– Ты так нас больше не пугай, – подруги уселись рядом с нею на кровати, справа и слева. – А то мне больше и попросить-то некого… – вздохнула Ханна.
Блондинка вытаращилась на подругу:
– Ты о чем?
– Понимаешь, – девушка замялась. – Тут такое дело… я хотела сначала попросить именно тебя, но времени не было, и я позвала Фиону… В общем, меня вызвали на дуэль.
– Что? Кто?
– Ты ее не знаешь. Это Олива Блок с третьего курса. У нее в прошлом году была… ну, она, как и многие наши девчонки, была влюблена в Рихарда, но он ее отшил. Ты новенькая, ты не знаешь, но он такой бабник! Просто удивительно, как он еще не стал за тобой ухлестывать! И это при том, что у него есть постоянная любовница в городе.
– Рихард и с тобой… тоже?
– Нет, – грустно улыбнулась Ханна. – Я не могу составить конкуренцию всяким Оливам Блок! Но они приходят и уходят, а со мной Рихард дружит постоянно. Мы вообще последние полгода не разлучались – я, Оливер и Рихард. Нас даже успели прозвать «триадой». И позавчера, когда Рихарда арестовали, я перенервничала, вот все и решили, что мы с ним… ну…Что между нами что-то есть. Вот Олива меня и вызвала. И мне был нужен секундант.
– И ты решила, что им могу быть я? – Изольда была так поражена, что резко выпрямилась, едва не вскакивая. – Ты с ума сошла?
– Значит, ты отказываешься?
– Я… не знаю, – девушка оглядела комнату, ища, на чем бы зацепиться глазу. За последние несколько минут на нее вывалилось столько информации, что она просто не знала, что делать. Надо было как следует все обдумать.
– Сколько у меня времени?
– До завтра. Завтра уже надо идти договариваться о месте и времени встречи, выборе оружия и вообще… разных мелочах. Я тут у ребят поспрашивала, – Ханна кивнула на Фиону, – Радмир кое-что растолковал. Да и вообще, общение с Рихардом до добра не доведет, – она усмехнулась. Кое-что о дуэлях она знала именно от приятелей – парни порой, не стесняясь, обсуждали при ней многие тонкости. Ведь Оливер был секундантом Рихарда в четырех случаях из пяти.
Изольда посмотрела на окно. Снаружи уже сгустился вечер. Пронзительный осенний ветер задувал в раму.
– Завтра я скажу точно. Как буду себя чувствовать после… ну, после того, что со мной только что было! А сейчас извините, девчонки, но я бы вздремнула.
– Поняла, – Фиона покладисто вскочила и бросилась к дверям. – Если что, Ханна, я с тобой!
Изольда на самом деле легла и закрыла глаза. Ей действительно надо было о многом подумать.
В окно кареты стучал дождь. Опять. Но что тут поделаешь? Осень! Паутинное лето в этом году оказалось коротким – по календарю еще два-три дня, а на деле уже резко похолодало, погода испортилась… как и настроение его сиятельства Валентина Ноншмантаня. То, что творилось за окном, вполне соответствовало его самочувствию. Тоска, дурное предчувствие перемен к худшему. Тоска по теплым летним денькам – и по тому счастливому времени, когда сын был рядом. Дурное предчувствие, что они больше никогда не встретятся в этой жизни – и предчувствие зимы. Вот и не верь после этого, что в мире все взаимосвязано, и боги зорко следят за каждым из своих творений!
Настроение у сиятельного герцога действительно было отвратительным. Он возвращался с заседания Попечительского совета по вопросу, касающемуся дальнейшей судьбы Колледжа Некромагии. Вот уже несколько поколений Ноншмантани были одними из его хранителей и попечителей. Именно герцогская династия финансировала выплату стипендий одаренным студентам, оплачивала многие расходы, оказывала благотворительную помощь. И то, что он сделал на суде, практически было еще одним благотворительным жестом. По сути, как председатель, согласно старому указу, Ноншмантань вообще не нуждался в советчиках. Но новые веяния заставили его считаться с отцами города, инквизиторами и руководством самого Колледжа.
Но, боги и бесы, как это трудно! Уже после того, как завершился суд, члены совета долго спорили, пытаясь отыскать лазейку в строгих формулировках. На Ноншмантаня посматривали, как на предателя, да и сам герцог чувствовал себя не лучшим образом. Густав Белый фон Нойман был его дальним родственником по материнской линии. Его мать приходилась Валентину двоюродной сестрой. И, по сути дела, этот студиозус Вагнер заколол на дуэли его племянника. В былые времена на плаху и виселицу шли и за меньшее. Тем более, когда того требовал церковный суд в лице пра Святомира Гордича. Следователь, назначенный от Инквизиции, пра Михарь, держал нейтралитет. За своего студента сражался, правда, ректор, но в одиночку. И сражался он в большей степени за свой Колледж. Это был человек, который готов сам себе отпилить попавшую в капкан руку, если есть шанс спасти остальное. В данный момент Ноншмантаню это было на руку.
Разбрызгивая грязь и воду, карета подкатилась к воротам его городского дома. Когда королевский двор находился в Зверине, герцог всегда жил здесь, никогда не ночуя во дворце, хотя там в его распоряжении были четыре просторные комнаты. И, выглядывая из окошка кареты на высокую стену и видневшиеся из-за нее крыши, он подумал, что теперь, пожалуй, станет чаще принимать приглашение его величества провести ночь в гостях.
Дождь разогнал большую часть горожан, а возле герцогского особняка и вовсе никого не было. Только стража распахнула ворота, чтобы дать проехать карете. Но, уже собираясь отпрянуть и задернуть занавеску, Ноншмантань заметил какую-то тень.
У стены, шагах в двадцати от ворот, стояла какая-то женщина. Голову и плечи ее скрывала накидка – она накрылась ею от дождя – и рассмотреть лицо было трудно. Судя по видневшейся юбке и башмакам – далеко не нищенка, хотя и на знатную даму не походит. Горожанка. Что ей здесь надо в такую погоду?
Она дернулась, заметив выглядывавшего из кареты мужчину, но не сделала и шагу навстречу. Наоборот, сжалась в комок, сутулясь под своей накидкой. В ее позе была такая усталость и покорность судьбе, что Ноншмантань словно очнулся. Он снова выглянул из кареты и указал на женщину одному из сопровождающих:
– Пригласи.
Карета остановилась в воротах. Перепрыгивая или обходя лужи, слуга подбежал к женщине, быстро заговорил с нею. Она пробовала отказаться, мотала головой и пятилась, но потом смирилась и робко приблизилась, по-прежнему держа накидку над головой. Лицо ее было в тени. Четко виднелся только подбородок и красиво очерченные губы. Мелькнула мысль о том, что, кажется, он уже когда-то видел подобный рот. В другое время, в другой жизни.
– Что ты здесь делаешь? – поинтересовался он. – В такую погоду…Тебе некуда идти? Родня выгнала из дома, и ты пришла сюда в поисках защиты? В городской больнице или при храме Прии-благодетельницы ты скорее найдешь приют и крышу над головой.
Женщина молчала, лишь смотрела на него каким-то странным взором, но услышав про крышу над головой, ответила отрицательным жестом:
– Мне есть, куда пойти.
– Тогда что тебе нужно? Ты ждала меня?
– Не знаю, – голос ее дрогнул. – Может быть…
Боль и тоска ее были так заметны, что герцог внимательнее всмотрелся в ее лицо.
– Мы знакомы? – поинтересовался он. – Кажется, я тебя уже где-то видел…
– Может быть, – повторила она.
– Как тебя зовут?
– Марфа… – она чуть запнулась, – Скруль. Я знахарка.
Она произнесла эти слова таким тоном, что любому стало понятно – женщина надеялась, что он ее узнает и вспомнит. Да, что-то зашевелилось на дне памяти. Марфа – имя вполне обычное. Но в сочетании с такой фамилией… да, что-то знакомое. Но не вспомнить.
– Чего ты хочешь от меня, Марфа Скруль? Я не нуждаюсь в услугах знахарки или лекаря.
– Я знаю, – горькая складочка легла в уголках губ.
– Может быть, у тебя возникли трудности с твоим ремеслом? Неприятности с инквизиторами? Продавала запрещенные зелья? С помощью твоих снадобий кого-то отправили на тот свет и теперь все грозят свалить на тебя, как на отравительницу? Или только сделали заказ, грозящий бедой?
Женщина смотрела на мужчину. Дождь тек по ее накидке. Она уже пропиталась влагой. Пока знахарка дойдет до дома, промокнет окончательно. Башмаками она уже стояла в луже и не могла не чувствовать сырости.
– Нет, я…потеряла дочь.
Слова дались ей с трудом, и герцог как-то сразу проникся к ней симпатией и доверием.
– А я – сына, – признался он. – Валентин ушел из дома и не вернулся. Уже две седмицы никто не знает, где он и что с ним. Все поиски тщетны. Я перерыл город и окрестности. Поднял на ноги городскую стражу. Никаких следов.
Ему необходимо было перед кем-то выговориться. Близкой родни не было. Королевский двор – не лучшее место для того, чтобы делиться наболевшим. Слуги? Еще чего не хватало! Любовницы? Для этого их сначала надо найти… А эта посторонняя женщина со смутно знакомым именем может разделить его чувства безутешного родителя.
– Деяна тоже…Никаких следов, – эхом откликнулась Марфа Скруль.
– Твою дочь зовут Деяна?
– Мою, – она словно споткнулась.
– А моего сына – Валентином. Может быть, ты умеешь гадать, Марфа Скруль? – внезапно осенило его. – Может быть, ты владеешь секретами тайного знания, которые могут помочь мне отыскать моего мальчика живым или мертвым?
На какой-то миг ему показалось, что сейчас она скажет «Да!» – и еще через четверть часа, произведя какие-то колдовские манипуляции, сообщит, что его сына – или хотя бы его тело – надо искать там-то и там-то, но миг прошел, и женщина покачала головой:
– Нет. Но я знаю тех, кто сможет помочь.
Еще день или два тому назад слова «черная магия» напугали бы герцога Ноншмантаня, но не сегодня.
– Говори.
– Есть одна девушка в Колледже Некромагии…
Он откинулся назад, вглубь кареты, так резко, что его собеседница испуганно вскрикнула. Но ведь она не могла знать, откуда он возвращался так поздно! Заседание попечительского совета касательно дела студента Колледжа Некромагии Рихарда Вагнера и самого Колледжа закончилось только что. В ушах еще звучали реплики его оппонентов. А на завтра назначен суд…хотя, какой там суд! Приговор вынесен открытым голосованием, завтра его только зачитают, и судьба двух с лишним тысяч человек будет решена.
Но ведь еще ничего не решено. Его победили простым большинством, однако, в рукаве остался козырь. Час тому назад герцог не осмелился выложить его на стол, но Марфа Скруль подсказала ему выход.
– Эта девушка знает, как искать пропавших людей?
– Да. Ее зовут…
– Не надо имен. Спасибо, Марфа. Желаю тебе найти твою дочь.
– Твою… – она второй раз словно споткнулась.
– А? Что? Да, и моего сына тоже. Тебе точно ничего больше не нужно?
Знахарка посмотрела на герцога каким-то странным взором, словно не верила ни своим глазам, ни своим ушам, потом тихо покачала головой:
– Нет. Я думала… я, наверное, ошиблась…
– Наверное, – кивнул он. – Что ж…тогда, прощай! Трогай!
Женщина отступила от дверцы кареты. Кучер подстегнул лошадей, животные энергично тронулись с места, въезжая варку ворот. Стража с облегчением закрывала створки, уже мечтая о том, чтобы вернуться в караулку и обсушиться у огня. Марфа Скруль осталась одна на пустой улице под дождем.
На миг у Ноншмантаня мелькнула мысль приказать провести ее в людскую, чтобы женщина хотя бы обсушилась, но ее тут же заслонили другие дела. А когда он, уже поднявшись в свои покои, все-таки решил проявить благородство и позвал за нею лакея, она уже скрылась.
Однако, осталось имя. Марфа Скруль. Это имя было ему чем-то знакомо. Оно будоражило память, как глубоко засевшая заноза. Марфа Скруль, знахарка. Марфа Скруль, знахарка… Они ведь уже встречались. Но где и когда? И по какому поводу?
Уже поздно ночью, проворочавшись в постели без сна и проваливаясь, наконец, в дремоту, Валентин Ноншмантань все вспомнил. И проклял свою забывчивость.
