13. «Отойдите от края!»
В одном из закоулков Гнезда, в обрамлении набитых битком книжных полок, стояли десятилетний телевизор «Сони», стандартный видеомагнитофон, DVD-плеер и специальный плеер для кассет с восьмимиллиметровой пленкой. Порой Дэви и Милли брали напрокат диск или кассету, однако этот закоулок выполнял особую задачу – в нем хранились видеозаписи мест, куда прыгал Дэви.
В начале карьеры прыгуна Дэви понял: без регулярных посещений он не помнит место достаточно хорошо, чтобы в него вернуться. Воспоминания следовало освежать. В результате появилось несколько полок с кассетами под восьмимиллиметровую пленку. На каждой кассете имелся ярлычок, например: «Нью-Йорк: Сентрал-Парк-Уэст, Музей естественной истории», «Западная Австралия: железнодорожный вокзал Калгурли-Боулдер», «Сан-Франциско: торговый центр „Метреон“», «Москва: Бережковская набережная, д. 28, ночной клуб „Табула раса“».
Милли просматривала записи мест, в которых бывала, особенно в Новой Англии. Вдруг они помогут найти Дэви? В начале каждой кассеты было по несколько минут записи. Дэви не желал перематывать пленку, чтобы вспомнить место для прыжка. Чаще всего попадались кассеты на тридцать минут.
На экране появилось белокаменное здание в стиле греческого возрождения с четырьмя дорическими колоннам. Фриз украшали крупные золотые буквы: «Рынок Куинси». Площадь перед зданием состояла из чередующихся десятифутовых блоков каменных плит и старого кирпича. С одной стороны тянулся ряд ярко-синих рыночных тентов, прохожие щеголяли в шортах. «Рынок Фанелл-Холл, – объявил голос Дэви. – Преобладают ароматы свежевыпеченного хлеба и другой еды, хотя выхлопными газами тоже попахивает».
Этого хватило, чтобы вспомнить последний визит в Бостон – вечернюю прогулку по магазинам и лавкам. Дэви съел печенье в «Кайверт и Форбс», Милли купила восковую свечу в «Янки кэндл». Дело было в сентябре прошлого года, в Бостоне царила прохлада, такая приятная после удушающей станвиллской жары.
Милли остановила кассету и прыгнула. Теперь она стояла за колонной. Из-за угла здания прямо в лицо дул холодный ветер. Яркие тенты убрали до наступления тепла. Милли содрогнулась и поспешила в здание рынка. В «Норт-эндбейкери» она купила кальцоне.
По этому плану и действовала Милли. Сначала смотрела кассету. Когда место вспоминалось достаточно хорошо, прыгала, проводила там какое-то время, чтобы «распробовать» место и закрепить образ в памяти. «Распробовать» частенько подразумевало отведать блюда местной кухни – итальянские в Бостоне, хот-дог с лотка в Нью-Йорке, претцель в Филадельфии, польскую колбасу в Питсбурге.
Как бы ей не растолстеть от такой жизни. На деле еду Милли едва пробовала: откусит пару раз – и «все, больше не могу». Нет, блюда были вкусные, просто, с тех пор как исчез Дэви, у Милли пропал аппетит.
Посетив несколько мест, Милли прыгнула в «Кинко» на Манхэттене и проверила электронную почту. Андерс прислал новое письмо с просьбой позвонить. «С сотового не звоните», – предупредил он и оставил контактный номер. Милли прыгнула в Вашингтон, на Юнион-стейшн, и позвонила с таксофона.
– Вторую «скорую» бросили в Тивертоне, штат Род-Айленд. Этот городишко на берегу реки Саконнет, напротив Портсмута. «Скорая» два дня простояла на стоянке местной больницы. Люди видели ее, но думали, что это машина для трансфера, что она приезжает и уезжает. В итоге патрульный сопоставил номерной знак «скорой» с ориентировкой ФБР и позвонил.
– Снова северо-восток, – отметила Милли.
– Да. Агенты ФБР обыскали машину. Отпечатков пальцев не нашли – только несколько смазанных, оставленных в перчатках. Фельдшеры бригад «скорой помощи» постоянно носят латексные перчатки, поэтому нечеткие пятна особого значения не имеют. Выходящих из машины никто не видел. ФБР расширяет зону поисков – выясняет, не видел ли кто эту скорую в других городах Род-Айленда, но пока безрезультатно.
– «Скорая» опять нашлась на северо-востоке, – задумчиво проговорила Милли. – Как и брошенная в аэропорту Бостон-Логан. Значит, есть основания считать северо-восток хотя бы общим направлением поисков.
– Да, есть, – согласился Андерс. – Только позвонить я просил не поэтому.
– Не поэтому?
– За мной следят – коллеги по АНБ. Кто-то наверху стопорит поиски Дэви. Они перераспределяют ресурсы и противодействуют наблюдению за компанией «Бохстеттлер и партнеры».
– Теперь за вами наблюдают? Нас подслушивают?
– Нет. Это предоплаченный сотовый, который я за наличные купил несколько месяцев назад, когда вел другое дело. Оформил телефон на вымышленное имя, оставил на крайний случай, но так и не использовал. Ваш телефон у АНБ есть. Номер вы указали на объявлении, значит они получат у вашего оператора электронный порядковый номер телефона. Поэтому я просил не звонить с сотового.
– Не ругайте объявления. Благодаря им я встретила мисс Джонсон. Они притянули Паджетта и Гиацинту Поуп.
– Касательно мисс Джонсон я соглашусь. А касательно Паджетта и Поуп уверенности нет. Любой, кто знал о встрече Дэви с Брайаном Коксом, наверняка слышал, что наблюдение за вами перенесено из Оклахомы в Вашингтон.
– У АНБ очередная утечка. – Милли не спрашивала, а констатировала факт.
– Возможно, дело и не в утечке, – тотчас парировал Андерс. – Судя по развитию событий, возможно, мы столкнулись с другим отделением агентства.
– Так Дэви похитило АНБ?
Андерс ответил не сразу:
– Если не они, то кто-то настолько влиятельный, что смог воздействовать на агентство.
Милли вернулась в Бостон, теперь на непримечательный участок мостов к востоку от Старого Капитолия. Видеозапись не потребовалась – место прыжка воскресило воображение, и не столько по его облику, сколько по визуализации события, с которым оно ассоциировалось, – с Бостонской бойней. В детстве Милли читала биографию Гриспаса Атокса, а посетив Старый Капитолий вместе с Дэви, запомнила его навсегда.
Милли оказалась в группе туристов посреди экскурсии. Несколько человек охнули, один споткнулся.
– Извините, – проговорила Милли и зашагала прочь.
За спиной у нее раздались голоса: «Откуда она…», но их быстро заглушил шум транспорта.
На такси Милли добралась до Южного вокзала Бостона и села на поезд Транспортного управления залива Массачусетс до Провиденса. В Тивертон она ехать не собиралась. Вслед за Андерсом Милли считала, что в том городишке просто бросили «скорую». Впрочем, мест для прыжков в Род-Айленде у нее не было. У Дэви они имелись, но, не посетив их лично, кассеты смотреть не стоило.
До Провиденса поезд сделал несколько остановок, и в общей сложности поездка заняла час три минуты. Милли могла куда быстрее долететь на самолете или взять напрокат машину, но в обоих случаях потребовалось бы удостоверение личности, а ей хотелось нигде не «светиться». При одной мысли об этом Милли почудилось, что электронные пальцы ощупывают голову и тянут за одежду. Она содрогнулась.
В Провиденсе Милли на такси приехала к набережной и, купив кофе, немного прогулялась вдоль старых зданий в восточной части города. Она нашла проулок, из которого открывался интересный вид на набережную, и выбрала его местом для прыжков. Несколько раз она его испробовала, прыгая в Гнездо и обратно, потом энтузиазм иссяк, и она села на скамейку лицом к воде.
Температура не превышала десяти градусов, зато было ясно и почти безветренно. Милли завернулась в старую кожанку Дэви и стала хмуро смотреть на чаек, в ожидании усевшихся перед ней.
«Что я делаю? – спрашивала она себя. – Разве эта суета поможет? Ну, она поможет мне не сойти с ума».
Милли бросила стаканчик из-под кофе в урну и зашагала вдоль набережной к отелю «Рэдиссон». Из-за угла показался мужчина и побежал прямо к ней. Милли вздрогнула, а потом поняла: это просто бегун.
На миг она подумала… О чем? Что ее узнали, хотя она в городе, где ее не ищут. Если она станет проверять места, где может оказаться Дэви, то АНБ, ФБР или сотрудники «Бохстеттлера» ее опознают. С этим нужно что-то делать.
Милли вернулась в Гнездо и, перебрав кассеты, нашла место для прыжков в Лондоне. Там было четыре пополудни, но на Кенсингтон-Хай-стрит Милли разыскала свободного парикмахера, согласного обслужить ее за американскую валюту.
Через два часа прямые темно-русые волосы длиной до плеч превратились в короткую стрижку «под мальчика» и стали белокуро-пепельными. Молодая стилистка с синими волосами и пирсингом попросила у Милли телефон, а в ответ услышала уклончивое: «Я туристка. Сегодня же возвращаюсь в Штаты».
Милли сдержала слово и прыгнула в Альбукерке, в оптику на пересечение бульвара Юбанк и Команчи-роуд. Это место она знала не по прыжкам с Дэви, а потому что часто гостила у двоюродных братьев, живущих по соседству. Чтобы уши меньше закладывало от перепадов давления, Милли сначала прыгнула в Гнездо, потом в Альбукерке, в миле над уровнем моря.
Хорошо, что Милли прыгнула в зону горного времени. Без предварительной записи ей пришлось ждать приема целый час. Доктор сказала, что перед примеркой контактных линз нужно сузить зрачки, поэтому в приемной Милли сидела с повязкой на глазах.
За последние годы качество линз явно улучшилось. Подростком Милли пробовала линзы, но категорически от них отказалась: надевать долго, носить неудобно.
Теперь линзы надевались за пару мгновений. По совету доктора Милли выбрала временные контактные линзы длительного ношения. Такие две недели не снимаешь ни днем, ни ночью, а потом выбрасываешь. Линзы были зеленые, и, взглянув в зеркало, Милли себя не узнала.
Когда она так сильно исхудала? Последние недели не прошли бесследно. Нет, Милли замечала, что одежда сидит свободнее, но прежде длинные волосы не только обрамляли, но и частично скрывали лицо, а с ним и потерю в весе. Теперь скулы и подбородок заострились, изменились длина и оттенок волос, цвет глаз. Из зеркала смотрела не Милли Гаррисон-Райс, а какая-то ее родственница. Причем дальня.
Тут есть и плюсы, и минусы.
Но эти перемены Милли сочла недостаточными. Следующим этапом стал торговый центр «Ала Моана» в Гонолулу. Милли посмотрела на солнце, ярко сиявшее сквозь пальмовые ветви. К горизонту оно еще не опускалось. Сегодня ей суждено жить исключительно во второй половине дня. Милли покачала головой и зевнула. Она устала, ее организм жил по североамериканскому восточному времени. В Гонолулу было четыре пополудни, а в Вашингтоне – уже десять вечера.
Милли прошлась по бутикам, покупая одежду, которую обычно не носила, – платья, классические юбки с жакетами, брючные костюмы. Она хотела не выделиться, а изменить привычный по Вашингтону стиль.
В «Прическах и париках от Хино» Милли купила темно-русый парик и попросила немного укоротить. В нем она выглядела почти так же, как перед визитом к синевласой стилистке с Кенсингтон-Хай-стрит.
Последней покупкой, сделанной в «Линзмастере», стали безрецептурные очки с экспозиционного стеллажа.
– Понимаю, что звучит странно, но когда я не в линзах, то надеваю эти очки. – Милли показала продавщице свои рецептурные очки. – Пациенты доверяют мне больше, когда я в очках. Сейчас я в линзах длительного ношения. Поэтому нужны очки, чтобы носить поверх них.
Продавщица заверила, что слышала куда более странные причины.
– Есть такие, кто желает выглядеть интеллигентно, но при этом «страдает» отличным зрением. Есть актеры. Есть молодые жены старых мужей. Еще бывают защитные очки…
«Это и есть защитные очки», – подумала Милли, расплатилась наличными, прыгнула в Гнездо и легла спать.
Такси проехало нужный адрес, и лишь тогда Милли попросила ее высадить.
Офис «Бохстеттлера и партнеров» располагался не в самом Вашингтоне, как сначала думала Милли, а в Александрии, в маленьком двухэтажном здании у федеральной автострады триста девяносто пять.
Двухэтажное кирпичное здание окружала высокая стена из такого же кирпича. У ворот дежурила охрана. Словно букеты экзотических цветов, видеокамеры украшали крышу по углам и смотрели вниз на стены с тонких стоек. Узкие окна с зеркальными стеклами и стены напоминали Милли главную башню средневекового замка.
Она снова оглядела здание с крыши шестиэтажного медицинского учреждения в квартале от него.
Милли на лифте поднялась на пятый этаж, на котором, судя по указателю, располагалось терапевтическое отделение, два хирурга-стоматолога, костоправ и иглоукалыватель. Приемные не совмещались, и Милли по знакам выхода без проблем прошла к двери лестничной клетки. На двери на крышу был электрозамок, броская надпись: «Внимание! Установлена сигнализация», а еще зарешеченное окно, позволявшее прыгнуть на крышу, не открывая дверь.
У офисного здания «Бохстеттлера и партнеров» обнаружился атриум, больше, чем должен быть, а узкие окна переднего фасада с лихвой компенсировал задний фасад со стеклянными окнами до самого потолка. С двух сторон здания в ряд стояло девятнадцать машин, в том числе три лимузина.
Здание медучреждения, на крыше которого стояла Милли, было самым высоким в округе, поэтому она чувствовала себя уверенно: ей не помешают. Даже круглое оконце в двери на крышу выходило на машинное отделение лифта. Если в него посмотрят, Милли не увидят.
Милли глянула на солнце. Здание медучреждения на юго-западе от «Бохстеттлера и партнеров», поэтому солнце оказалось у нее за спиной, с правой стороны. Нужен бинокль. Сзади, в машинном отделении, завыли моторы лифта, включились огромные вентиляторы, к счастью установленные в другом конце здания. Кровельный толь покрывал мелкий гравий. И кресло нужно.
В нью-йоркском «Б&Х фото» Милли выложила тысячу двести долларов за бинокль «Кэнон 18×50» со стабилизацией изображения, годный к использованию в любую погоду. Благодаря биноклю казалось, что охранник в далекой стеклянной будке у ворот сидит буквально через дорогу. Стоило чуть подкорректировать призмы с переменным углом – и изображение стабилизировалось, несмотря на то что у Милли дрожали руки. Продавец биноклей, вежливый хасид в черном костюме и в шляпе, с длинными вьющимися баками, предупредил: если батарейки сядут, бинокль нужно держать на штативе, иначе изображение не стабилизируешь. Поэтому в кармане старой кожанки у Милли лежали запасные пальчиковые батарейки.
Коря себя за то, что потратила столько денег на бинокль, зеленое пластмассовое кресло она купила всего за шесть долларов.
Через три часа попа затекла, и Милли пожалела, что не купила кресло подороже.
Милли внимательно следила за солнцем: пока оно высоко и за спиной у нее, подозрительные отражения от линз бинокля ее не выдадут. Устроилась она между краем крыши и большим вентилятором и старалась, чтобы ее силуэт не вырисовывался на горизонте.
В здании «Бохстеттлера и партнеров» был как минимум один подземный этаж. Атриум спускался на один этаж ниже газона вокруг него. Со своего места Милли видела надземные этажи атриума и примерно половину подземного. Черт бы побрал угол обзора! Отражение от стеклянной стены мешало полноценно следить за происходящим в атриуме и не позволяло рассмотреть подземный этаж.
Кто-то подъезжал к зданию, кто-то уезжал. За время слежки припаркованных машин стало на одну больше, число лимузинов не изменилось, хотя один приехал, другой уехал. А как бдительно охраняли «Бохстеттлера и партнеров»! Ворота открывали только после тщательного осмотра пассажиров, а однажды охранник потребовал открыть багажник и лишь после проверки пропустил машину на территорию.
Когда у ворот остановился очередной лимузин, два охранника вышли из будки и встали по разные стороны от машины. Пассажир, довольно высокий мужчина в хорошем костюме, прошагал на территорию быстрее, чем водитель успел выбраться из салона. Водителю осталось лишь захлопнуть дверь и отогнать лимузин на свободное парковочное место.
Милли выругалась: ну почему пассажир не оглянулся, прежде чем войти?! В качестве особой приметы она заметила слегка редеющие волосы на висках и особую элегантность костюма. Охранники, до сих пор следившие за улицей, попятились к воротам. Лишь когда приехавший скрылся на территории, они развернулись и пошли следом.
«Этот тип – большая шишка, – отметила Милли. – Интересно, кто он и что ему известно?»
– Что вы здесь делаете?
Из-за рева моторов лифта Милли не услышала, как открылась дверь, а шорох шагов по гравию уловила одновременно с вопросом.
Милли чуть не прыгнула прочь, но вовремя сдержалась. Если понадобится, прыгнуть она успеет. Она медленно встала, обернулась и увидела троих – высокого мужчину в сером костюме, мужчину постарше в форме ремонтника и чуть впереди них хорошо одетую женщину с короткими, тронутыми сединой волосами.
Это же Бэкка Мартингейл, специалист по контрразведке из ФБР!
Для слежки Милли надела темные очки, бейсболку, джинсы и кожанку Дэви. Она же теперь коротко стриженная блондинка, неудивительно, что Бэкка ее не узнала. Вот и отлично!
«Мне пора», – решила Милли. Отвернулась от агентов, шагнула к футовому парапету и глянула вниз на вечнозеленый кустарник, густо посаженный вокруг здания. Падать до него семьдесят футов. Милли замерла. Отпечатки пальцев! На зеленом пластмассовом кресле наверняка остались отпечатки ее пальцев: она же несла его из магазина.
Бэкка неправильно истолковала ее намерения и сказала:
– Правильно! Туда нельзя! Отойдите от края!
Милли обернулась: от агентов ее теперь отделяло только десять футов. Она скользнула к креслу, рукой подцепила его подлокотники и снова отступила от фэбээровцев.
– Нет! – крикнул темнокожий агент и машинально потянулся к ней.
Милли прыгнула, надеясь перескочить футовый парапет, но кресло нарушило ее равновесие, и каблук чуть не застрял. Вместо того чтобы прыгнуть солдатиком, Милли полетела в пустоту из задней стойки.
Получилось точь-в-точь как во время первого прыжка в Гнезде, когда анкерный болт выскочил из щели и Милли понеслась вниз на камни.
Прыгнула Милли в стиллуотерскую квартиру: от волнения ничего больше в голову не пришло. Кресло врезалось в застланный ковром пол, больно дернув ей руку. Милли громко выругалась, но тут же прикусила язык: вдруг квартира до сих пор прослушивается?
Она надеялась, что ее прыжка никто не видел.
Едва выпустив кресло из рук, Милли прыгнула в Гнездо.
– Что фэбээровцы там делали? – спросила она вслух. – Неужели они меня преследовали?
К зданию «Бохстеттлера и партнеров» Милли приехала на такси из аэропорта имени Даллеса. Вообще-то ФБР могло заметить ее в аэропорту, хотя Милли верилось в это с трудом. Она ведь теперь выглядит совсем не так, как знакомая им девушка.
Зато им известно о «Бохстеттлере и партнерах». Милли кивнула. Вполне вероятно, фэбээровцы поднялись на крышу с той же целью, что и она, – следить за зданием «Бохстеттлера».
Ну, тогда ничего страшного. ФБР просто ведут расследование и выбрали для слежки то же самое место. А Милли-то побаивалась, что агенты ФБР – телепаты…
Получается, дело не закрыто. Неужели ФБР устойчивее к давлению сверху? Либо давят только на АНБ, а ФБР не трогают. Либо… Милли испугалась. Либо дело закрыто, а она сама – объект нового расследования? Нет, это уже чистая паранойя.
Теперь агенты ФБР гадают, что случилось с непонятной блондинкой, сиганувшей с крыши. Милли представила, как они бросаются к парапету, ожидая увидеть и/или услышать, как она падает на землю, но не видят и не слышат ничего. При удачном раскладе они подумают, что тело скрыто кустарником, и потеряют время на поиски.
Если ситуация повторится, нужно будет подбросить им труп…
Через час Милли вернулась в здание медучреждения в длинном рыжем парике и черно-зеленой трикотажной тунике до колен. Рыжий парик отлично сочетался с зелеными линзами, и Милли была уверена, что не напоминает ни себя прежнюю, ни блондинку, спрыгнувшую с крыши.
На шестом этаже принимал детский невролог, и окна его кабинетов смотрели прямо на здание «Бохстеттлера и партнеров». В приемной ждали дети в инвалидных креслах с электроприводом и еще несколько на костылях и в ортезах на суставах ног. Столько боли – Милли чуть не сбежала из приемной, но взяла себя в руки. Боль-то была не в глазах у маленьких пациентов, а в ее реакции.
Некоторые играли в настольную игру, хотя двигали фишки и вращали стрелки на магнитных полях с помощью родителей или сопровождающих медработников. Двое на костылях хихикали в углу.
«Это просто дети! – упрекнула себя Милли. – Даже если они не могут ходить и двигают только шеей, они все равно дети».
В приемной имелось окошко регистратора, но сидевшая там женщина повернулась спиной и разговаривала по телефону, перебирая стопку карточек. Милли отошла в уголок, не видный из регистратуры, и взяла журнал.
К Милли подъехала девочка в коляске-вертикализаторе с управлением на вдох-выдох. До этого она следила за настольной игрой, а тут отвлеклась и остановила коляску в нескольких дюймах от ног Милли.
У девочки были черные волосы, прямая челка до середины лба, огромные голубые глаза и серебристая коляска. Милли сразу вспомнилась картина Маргарет Кин – портрет худенькой большеглазой малышки, выставленный в хромовой раме.
– Привет! – сказала Милли.
Женщина, сидевшая в другом конце приемной, оторвалась от книги.
– Мэгги, отойди от девушки, – попросила она.
– Она мне не мешает, – заверила Милли женщину, покачав головой, потом заговорила с девочкой: – Меня зовут Миллисент. А тебя Мэгги?
– Да, как в песне Рода Стюарта. Хотя головной боли от меня больше, чем от той женщины. И я не цепляю парней моложе себя. – Голова у Мэгги двигалась, а вот безжизненные руки ремнями крепились к подушечкам на раме. – Я вообще ничего не цепляю.
Сначала Милли подумала, что девочке лет семь-восемь, а теперь поняла, что ошиблась в меньшую сторону.
– Почему ты считаешь себя головной болью?
– Ну а вы как думаете?
Милли склонила голову набок, прищурилась, потом сказала:
– Может, ты считаешь, что твоим родителям слишком тяжело помогать тебе. Может, иногда ты злишься и не слушаешь их. Может, иногда ты чувствуешь себя неблагодарной, хотя родители столько для тебя делают. Может, ты считаешь, что никто не в силах понять, каково тебе.
Мэгги перестала улыбаться и помрачнела:
– Вы психолог, да?
– Я консультирую семейные пары, – ответила Милли и, смеясь, добавила: – А ты и впрямь головная боль.
– Вот, говорила же я вам. – Мэгги серьезно кивнула.
– Могу я спросить, сколько тебе лет?
Мэгги задумалась, потом произнесла:
– Да, можете.
Милли немного выждала, потом улыбнулась и спросила:
– Ну, сколько тебе лет?
– Через два месяца исполнится десять. А вам сколько?
– Через месяц исполнится тридцать три.
Биологические часики тикают…
– Мэгги, почему ты на коляске?
– Чтобы не лежать, как половичок.
Милли фыркнула – получилось среднее между смешком и всхлипом.
– Я назвала тебя головной болью? Наверное, я имела в виду другую часть тела!
– Ладно. Бассейн. Нырок. Маленькая глубина. Мне было семь лет.
Милли захотелось плакать, но она ограничилась сочувственным «Ох!».
– Могло быть и хуже. Например, как у Кристофера Рива. Я-то хоть дышу сама.
Дверь в коридор приоткрылась, и в приемную заглянул мужчина. Милли постаралась не замереть, ведь это был темнокожий агент ФБР, поднимавшийся на крышу с Бэккой Мартингейл. Взгляд мужчины скользнул в угол, где сидела Милли, потом дальше и задержался на матери Мэгги: та сидела одна и цветом волос напоминала «натуральную» Милли. Фэбээровец отступил в коридор и закрыл дверь. Милли выдохнула.
– Он вас искал? – спросила Мэгги, внимательно на нее посмотрев.
– Почему ты так думаешь?
– Ну… вы улыбались, а потом затаили дыхание до тех пор, пока он не ушел.
Какая проницательность!
– Вообще-то я не знаю, кого он искал.
А ведь это правда, хоть и неполная.
– Я очень хочу такую дочку, как ты.
– Что?! – изумилась Мэгги. – Всю переломанную?
Милли покачала головой:
– Умненькую. Красивую. Забавную.
Мэгги наморщила нос.
В коридор выглянула медсестра и позвала:
– Мэгги Питерсон!
Мэгги заморгала:
– Мне пора. – При помощи устройства, реагирующего на вдох-выдох, Мэгги развернула коляску.
– Рада знакомству с тобой, Мэгги!
На глазах у Милли девочка подъехала к матери, потом обе проследовали за медсестрой в кабинет. Милли вытащила салфетку, высморкалась, потом тяжело вздохнула и спросила себя, действительно ли ей хочется иметь детей. Да, однозначное да. Пусть даже они будут переломанные.
Милли снова притворилась, будто читает журнал, а сама периодически оглядывала комнату. Одна женщина посмотрела на нее, потом сосредоточилась на играющих в настольную игру. «Простое любопытство», – подумала Милли. Мужчина, сидевший возле детей в ортезах и на костылях, посмотрел на Милли осторожнее – внимание он сосредоточил на ее обтянутых чулками, закинутых одна на другую ногах. Это иной вид любопытства. Явно не тот, из-за которого нужно беспокоиться.
Милли проигнорировала обоих и проверила часы работы лечебницы: они были указаны на табличке у окошка регистратора. Сегодня клиника закрывалась в пять. Если прием будут вести до самого закрытия, то последние пациенты и медперсонал уйдут в шесть, самое позднее – в половине седьмого.
Хотелось дождаться Мэгги, но ведь после приема девочка здесь не задержится. Вместо этого Милли запомнила угол, где сидела, потом выбралась в общий коридор, старательно изображая человека, который ищет уборную.
В семь Милли вернулась, прыгнув в тот угол, где болтала с Мэгги. Свой наряд она отнесла к стилю ниндзя-шик: черные тенниски, черные джинсы, черный свитерок с воротником-стойкой, маска ниндзя из черной футболки – глаза выглядывают из горловины, рукава завязаны за головой.
Милли чувствовала себя полной идиоткой.
«Ну, Шейла, Джо реагирует на вашу просьбу укрепить эмоциональную связь?»
«Нет, не реагирует, и, если честно, мне сложно доверять психотерапевту в маске. Зачем она вам?»
В самом деле, зачем? Из-за камер слежения, разумеется. Вряд ли они установлены здесь, у кабинета невролога. Но судя по тому, что она видела в здании «Бохстеттлера и партнеров», камер в округе было больше, чем вареных футболок на концерте группы «Грейтфул дэд».
С удивлением Милли обнаружила, что в большинстве смотровых нет окон, хотя расположены они вдоль внешней стены. В итоге стеклянная стена обнаружилась в комнате отдыха персонала, и Милли получила почти такой же обзор, как с крыши.
Она поднесла бинокль к глазам.
Картинка не изменилась, но на ней четче проступили камеры. Нет, они не стали заметнее, просто Милли теперь лучше их замечала.
На каждом из внешних углов здания стояло по две камеры. Еще по две – на каждой из четырех опор, установленных по углам территории в восьми футах от стены. Еще две камеры обозревали двор с внутренних углов атриума по контуру свода крыши.
Саму крышу не снимала ни одна.
По крайней мере, из тех, что были видны Милли.
С этим ничего не поделаешь. Чтобы попасть в здание, придется рискнуть. «Они не остановят меня, даже если заметят! – решительно подумала Милли, но тут же велела себе: – Не хорохорься! У Дэви опыта было куда больше, чем у тебя, и его поймали».
От таких мыслей Милли захотелось проверить, нет ли наблюдателей на другой крыше. На той, что прямо над ней. Недаром же фэбээровцы там оказались.
Милли тихо поднялась по ступеням. Дверь на крышу закрыли, оповещение о том, что сигнализация отключена, не вывесили. Маленький светодиодный индикатор ярко горел. Милли прыгнула за дверь и выглянула из-за машинного отделения лифта. На крыше никто не таился, на ее бывшем наблюдательном посту никто не сидел, но что-то там темнело.
Милли подошла ближе и негромко засмеялась.
Водонепроницаемая видеокамера стояла на треноге, закрепленной мешком с песком, и смотрела на «Бохстеттлера и партнеров». Коаксиальный кабель змеился из-под кожуха видеокамеры к коробочке с антенной, стоящей в отдалении от края крыши.
Наблюдение велось. Просто без участия агентов. Буквально через несколько минут Милли увидела в бинокль автофургон «Веризона», который припарковали на маленькой улочке в половине квартала от здания «Бохстеттлера».
Что же делать? Что делать?
Выпрыгнув из-за машинного отделения, Милли попадет в объектив камеры ФБР. На крыше темно, но ведь камера наверняка приспособлена для съемки при слабом освещении. Кого засняли, фэбээровцы не разглядят, но поймут, что кто-то возник на крыше буквально из воздуха.
Милли снова глянула на здание «Бохстеттлера», потом нагнулась и отсоединила кабель от коробочки с антенной.
Фэбээровцы понимают, что камера отключилась, и больше ничего.
Милли прыгнула в густую тень замершего кондиционера и села на корточки. Сидя на мелком гравии, она поворачивала только голову и пыталась определить, направлена ли хоть одна камера «Бохстеттлера» на крышу здания.
У нее как минимум десять минут до того, как фэбээровцы поднимутся на крышу посмотреть, что случилось с камерой. Если им нужно искать человека с ключом, то времени больше.
В приседе, как утка, Милли дошла до края крыши, выходящего на внутренний двор «Бохстеттлера». Ночью в коридорах горел свет, через открытые двери он лился в кабинеты верхнего этажа, и Милли хорошо видела сквозь отражающее стекло. Она выбрала кабинет на этом этаже и внимательно рассмотрела его в бинокль.
Этот прыжок оказался сложнее. Одно дело – прыгнуть с одной посыпанной гравием крыши на другую. Там и ветер, и температура, и слабый запашок выхлопных газов – все такое же. А вот мир по ту сторону тонированного стекла казался каким-то нереальным. В качестве модели безмолвного здания с контролем климата Милли представила свою стиллуотерскую клинику. Там она и оказалась при первой попытке и из своего кабинета услышала, как в другой комнате говорит по телефону администратор, явно работавшая сверхурочно. Милли вернулась на крышу.
Вторая попытка удалась.
Теперь она оказалась в большом кабинете, по форме как буква Г. Кабинет явно занимал кто-то из руководства: в один его конец поставили гарнитур «в самый раз для гостиной», на угол – большой стол для совещаний, в другой конец – массивный тиковый стол. Милли глубоко вдохнула через нос, отметила некоторые части ковра, три абстрактные картины на стене и взглянула на часы.
Лишь четыре минуты прошло с тех пор, как Милли отсоединила камеру. Она прыгнула обратно на крышу медучреждения и неплотно подсоединила кабель. Временный сбой. Если камеру осмотрят, то решат, что дело не в активном саботаже, а в неплотном соединении. Раздался рев моторов лифта, и Милли прыгнула в угловой кабинет. Сердце билось бешено. Из огня да в полымя.
Прижавшись к стене в самом темном углу, Милли обратилась в слух. На парковке стояли четыре машины: как минимум две принадлежат охранникам. Наверное, больше: за камерами кто-то следить должен. Еще не исключено, что у камер снаружи есть сестрички внутри здания.
Где-то завыл пылесос. Ладно, здесь остались не только охранники.
Милли оглядела комнату, особенно внимательно – углы, высматривая камеры и детекторы движения. Нет, не могут же камеры и уборщики работать в одно и то же время.
Письменный стол Милли не понравился. Принадлежности на нем разложили с геометрической аккуратностью, от которой веяло стерильностью или маниакальным педантизмом. В ящиках стола не оказалось файлов – только чистая бумага. Милли увидела сетевой компьютер с большим плоским монитором. Клавиатура и мышь, явно подобранные в комплект, лежали на бесшумно выдвигающейся полочке.
Милли включила компьютер, но паролем он защищался уже на аппаратном уровне, то есть до загрузки не дошло. Может, забрать его с собой? Кто-нибудь наверняка доберется до содержимого…
Пылесос то выключали, то включали снова, но теперь он гудел громче, чем прежде.
Милли отвернулась от письменного стола и скользнула к двум дверям в конце кабинета. Одна вела в комнатку поменьше, – вероятно, ее занимал помощник руководителя. За другой оказалась большая гардеробная. На поперечине висели два зонта и темный плащ. Чуть выше на полке лежал атташе-кейс фирмы «Халибертон» из алюминия, анодированного под золото. Кейс буквально умолял: «Стащи меня!» Пульс у Милли только восстанавливался после прыжка в «Бохстеттлер», а тут опять подскочил. Кейс оказался не заперт, потому что пустовал, лишь в углу прилип мятый стикер. Милли развернула его и увидела десятизначный телефонный номер с кодом 508, за ним буквы и цифры: «гкэсв 9/2 2:30».
Милли спрятала записку глубоко в карман джинсов, проверив, что стикер не прилип к перчатке, когда она вытащила руку. Она опасливо выглянула за дверь. Пылесос гудел в освещенном кабинете через три двери по коридору. Возле каждой двери висела именная табличка. «Н. Келледж, генеральный директор», – гласила табличка у двери, из-за которой выглядывала Милли.
Пылесос отключили, и миниатюрная латиноамериканка в зеленой униформе попятилась из освещенного кабинета. С собой она несла мусорное ведро. Милли спряталась в кабинет директора и прыгнула прочь.
В Гнездо она вернулась с разочарованием и мечтой вымыться. С тех пор как неведомые враги вломились к Милли в отель, она лишь обтиралась губкой в горном убежище. Ну и разумеется, в лондонском салоне ей вымыли голову, прежде чем стричь и красить волосы.
Черт подери, так за стиллуотерской квартирой следят или нет?
Хотелось просто войти в квартиру – открыть дверь и посмотреть, что случится. Кто нагрянет? АНБ? Похитители Дэви? Или это одни и те же люди? Андерса Милли до сих пор считала чистым, а вот как насчет другого отделения агентства?
Представив, что ее снова вытащат из ванны, Милли решила повременить со Стиллуотером. На одной из кассет Дэви красовался ярлычок «Десять тысяч волн».
В Санта-Фе на один час меньше, чем в западном Техасе, и в ушах у Милли больно хлопнуло: спа-центр располагался в восьми тысячах футов над уровнем моря. К спа Милли прошла от нижней автостоянки – по дорожке через парк с ландшафтом в японском стиле.
Милли принесла купальник в расчете на незабронированную общую ванну, но через десять минут начинался последний часовой сеанс, и из-за отмены брони освободилась небольшая индивидуальная ванна. Милли вымылась под душем и в специальном кимоно прошла в свой номер с акриловой гидромассажной ванной, окруженной ширмой-шоджи со всех сторон, кроме нагорной. Там природа и двадцать лет грамотной работы превратили кедры в бонсаи. Небо Нью-Мексико усеивали сверкающие точки, кое-где под деревьями белел снег.
Милли радовалась, что лежит в ванне без купальника, хотя от действия горячей воды и холодного воздуха ей захотелось к Дэви. В прошлый раз они были здесь вдвоем и заняли люкс-номер «Ичибан», включавший комнату с тюфячком. От таких воспоминаний стало больно. Вылезая из ванны, Милли обрадовалась холодному воздуху сразу по нескольким причинам.
Милли сдала номер и, едва администратор отвернулась, прыгнула в Гнездо.
Белье! Благодаря недавним покупкам одежда в Гнезде имелась, а вот белье кончилось. Все чистое было в Стиллуотере.
Милли прыгнула в гостиную и нервно огляделась. Было, как обычно, тихо, но в горле почему-то запершило. Милли сделала глубокий вдох через нос. Снова запершило. Может, у Лонни, уборщицы, приходящей раз в неделю, новый полироль? Милли он не понравился.
Гостиная освещалась только рассеянным светом уличного фонаря, который сочился сквозь шторы, но Милли заметила, что у входной двери что-то изменилось. Милли шагнула в том направлении, но комната странно покачнулась и накренилась. Милли упала на колени, халат распахнулся.
Дверь заклеили клейкой лентой – длинные полосы прилепили сверху и по бокам, а меж дверью и полом – аж в три слоя. Милли обернулась и увидела, что камин закрыт листом пластмассы.
«Как странно, – полусонно подумала Милли, – откуда эта тяжесть в легких?» Она судорожно впилась ногтями в обнаженное бедро, понимая, что ее внезапному спокойствию доверять нельзя. Отсутствие чувствительности и онемение нервных окончаний говорили о том что действовать нужно срочно.
Газовый анестетик…
Милли прыгнула прочь.
Гнездо…
Шершавый известняк голого пола Милли почувствовала коленями, потом щекой, а потом все чувства пропали.
