Глава 47

– Вот он, – указала Джессика. – Дом престарелых, в котором живет Рак.

«Вольво» остановился перед зданием из красного кирпича, окруженным облетевшими деревьями и зарослями крапивы. Унылый зал ожидания, прежде чем занавес опустится навсегда.

– Как долго здесь находится Альберт Рак? – спросила Джессика.

Прист пожал плечами:

– Понятия не имею. Но ему сейчас сто три года.

Они припарковались на дорожке у главного входа. Прист изучил информацию об этом месте в Интернете. «Прайори» позиционировался как частный дом престарелых, обитатели которого наслаждаются жизнью в объятиях Господа. До этого они, по-видимому, прозябали где-то у него за спиной.

– Не очень-то приятно тратить свое наследство на жизнь в таком унылом месте, – заметила Джессика.

– Все зависит от источника наследства, – возразил Чарли. – Медсестра, с которой я общался, очень мне помогла. Разум Рака по большей части ясен, у него лишь изредка случаются приступы буйства.

Внутри «Прайори» был таким же скучным, как и снаружи.

Когда Чарли и Джессика подошли к стойке приема посетителей, сидящая за ней медсестра улыбнулась:

– Чем я могу вам помочь?

– Вы Лина? Кажется, где-то час назад я говорил именно с вами.

– Верно! Как хорошо, что вы заскочили. Вы пришли к Берти, да?

Чарли улыбнулся в ответ:

– Да. Позволите?

– Ну конечно!

Лина проводила их по коридору с бежевыми стенами мимо ряда открытых дверей. Из комнат подозрительно поглядывали обитатели дома престарелых, пьющие чай или читающие газеты, но большинство из них просто спали.

Джессика шепнула спутнику на ухо:

– Какую часть своих расследований ты ведешь с помощью флирта?

– Примерно половину. А может, и больше.

– И какую же ложь ты придумал, чтобы нас сюда пустили?

Они дошли до двери в конце коридора. Та была закрыта, и надпись на ней гласила: «А. Рак».

– Никакую. Я просто сказал, что я священник.

– Он здесь, – сообщила Лина, осторожно постучав в дверь и проводив гостей внутрь. – Берти, к вам пришли.

В кровати лежал тщедушный старик. Он не спал. На Приста смотрели тусклые глаза, но было непонятно, видит ими Рак или нет.

Чарли подошел к кровати, Джессика держалась сзади.

Прист заговорил, только когда убедился, что дверь, щелкнув, закрылась и Лина удалилась в сторону приемной, стуча каблуками.

– Мистер Рак?

Ответа не последовало. Его грудь методично поднималась и опускалась. Если бы не это, можно было бы подумать, что он умер.

– Мистер Рак, моя фамилия Прист, а это Джессика Эллиндер. Мы частные детективы. Не могли бы вы с нами поговорить?

Старик моргнул.

– Мне нечего вам сказать. – Голос у него оказался на удивление чистым.

– Вы знаете, зачем мы пришли? – спросил Прист.

Рак засмеялся и закашлялся.

– Конечно, знаю. Вы хотите, чтобы я рассказал вам о Клетке. Все этого хотят. Хотят, чтобы я рассказал, как мы обращались с пленными, как победили в войне. Все вы одинаковы.

Прист посмотрел на Джессику и вскинул бровь.

– Вообще-то мы пришли сюда, чтобы поговорить о Еве Миллер.

Рак какое-то время сверлил гостя немигающим взглядом, затем с отвращением отвернулся.

– Оставьте старика в покое, мистер как вас там. Я устал.

– Как и я, мистер Рак. Но я хочу поговорить с вами о «Поденке».

Молчание.

– Я буду краток. Если хотите, я буду задавать вам вопросы так, что вы сможете отвечать только «да» и «нет».

– Ни одна из ваших фраз, мистер Прист, не заставит меня говорить с вами о чем бы то ни было. Так что поберегите дыхание.

Чарли вспомнил завещание Евы Миллер. Вся информация о Раке сводилась к его званию – полковник.

– Пожалуйста, полковник. Это вопрос жизни и смерти.

Рак наморщил лоб и сел.

– Что вы сказали? – прохрипел он.

– Я сказал, что это вопрос жизни и смерти.

– Нет, до этого.

– Я сказал «пожалуйста, полковник», – неуверенно произнес Прист.

– Откуда вам известно мое звание? Его не знает никто. Я никогда им не пользовался.

– Вы полковник Альберт Рак, сэр?

– Верно. А что вы там сказали – вы кто?

– Меня зовут Чарли Прист.

– Мм, понятно. И вы хотите поговорить о…

Чарли достал из кармана пиджака небольшой конверт и отдал Раку. Старик взял его трясущимися руками, открыл и высыпал содержимое перед собой на кровать.

– Это послали вам? – хмуро спросил он.

– Это послали моему другу. Вы знаете, что это такое?

– Конечно, знаю. Ритрогена германика из рода Эпеорус, более известная как мартовская коричневая поденка.

Полковник Берти Рак сидел прямо и выглядел куда бодрее, чем можно было бы ожидать от человека ста трех лет. Он протянул руку, пошарил в тумбочке, достал конверт и, открыв его, перевернул.

– Они послали мне ее несколько дней назад, – пояснил он. – Это приглашение. Больные ублюдки.

– Возможно, вам следовало бы начать с самого начала, – сказал Прист.

Рак покачал головой.

– Сперва посмотрим, из какого теста вы сделаны, мистер Прист. – Он несколько секунд помолчал, словно пытаясь собраться с силами. – Скажите, что подвигло нацистов на окончательное решение еврейского вопроса?

– Нацисты считали себя потомками арийцев, расы господ, и стремились убрать загрязнения из генофонда – в этом и состоит суть евгеники. Речь, разумеется, шла не только о евреях, но и обо всех, кого они считали неполноценными, – о слабоумных, болезненных, психически нездоровых. Их называли дармоедами.

Старик чуть склонил голову.

– Верно. Значит, вы время от времени читаете книги, но это неполный ответ.

– Что вы имеете в виду?

– Это лишь отправной пункт извращенной идеологии Гиммлера, но это не объясняет того, что кажется мне самым большим вопросом того кровавого конфликта. А именно – почему, когда положение Германии в ее войне с союзниками стало безнадежным, нацисты вместо того, чтобы тратить ценные ресурсы на транспортировку солдат и военной техники, тратили их на перевозку евреев в газовые камеры. Поезда были набиты обреченными на уничтожение, хотя могли бы перевозить немецких солдат. Почему нацисты, упустив возможность укрепить свою оборону, продолжали везти евреев в лагеря смерти? Это бессмысленно, разве что ответ на этот вопрос куда сложнее, чем предполагаете вы.

– В конце войны в стане нацистов царил хаос, – заметил Прист.

– Их структура командования и впрямь функционировала плохо, но они вовсе не были некомпетентными, – возразил Рак. – Это не объясняет их действий.

– А что объясняет?

– В сорок пятом году, когда я познакомился с нацистским врачом Шнайдером, мне казалось, что я, возможно, нашел ключ к разгадке, но сейчас я в этом не уверен.

Шнайдер. Опять это имя. Его упоминали и Тифф Роулинсон, и Сандра Барнсдейл.

– Шнайдер ставил опыты на евреях в Бухенвальде, используя яд.

– Верно. Он разработал яд, который вызывал у человека невообразимую боль, но не убивал его. Думаю, он испытывал сексуальное наслаждение от страданий своих жертв. Он сказал мне, что когда их страдания достигали пика, он открывал для себя канал прямой связи с Богом.

– Так же как пик оргазма дает канал связи с Богом, когда проводятся обряды, связанные с совокуплениями.

– Да, что-то в этом духе, – фыркнул Рак. – Я считаю, это вздор, но что-то в этом духе.

– А при чем тут Ева Миллер?

Рак отвел глаза, в них плескалось сожаление.

– Ева, – выдохнул он. – Чего именно вы хотите добиться?

Чарли придвинул стул к изножию кровати Рака, сел и огляделся. Из личных вещей в комнате была только фотография в рамке, которая стояла на тумбочке, отвернутая от кровати. Интересно, ее нарочно так повернули или нет?

– Искупления, – сказал Прист.

– Искупления? – насмешливо повторил Рак. – Да что вы об этом знаете?

Прист подался вперед.

– Я знаю, что это, возможно, ваш последний шанс искупить свои грехи, полковник.

– Неужели вы в самом деле думаете, что, ответив на ваши вопросы, я искуплю какие-то свои грехи? Не слишком ли это самонадеянно с вашей стороны, мистер Прист?

– Полковник Рак, мне плевать. Ваш душевный покой ничего для меня не значит. Я хочу добиться одного – чтобы люди, которые мне дороги, не пострадали, а виновные понесли наказание.

Впервые с тех пор, как они вошли в комнату, Рак улыбнулся.

– Что ж, по-моему, причина достаточно веская.

Закончив свой рассказ, Рак попросил воды. Джессика дала ему стакан, и он залпом осушил его, пролив воду себе на грудь.

– Стало быть, уйдя из разведки, вы поступили на службу в полицию? – уточнил Прист.

– Да. В сорок девятом году я начал служить в полиции Лондона. После войны таких, как я, было много, мы не знали, где еще можно использовать приобретенные навыки. Работа в полиции казалась единственным подходящим полем деятельности. Я дослужился до звания старшего инспектора сыскной полиции, и все это время я пытался разыскать ее. Еву. Но впервые наткнулся на ее след в семьдесят втором, когда меня вызвали на место убийства в Кенсингтоне. Это был не мой район, но убийца оставил записку, адресованную мне лично. Жертва была отравлена тем самым алкалоидом, который во время допросов описал мне Шнайдер. Только два человека знали, что он собой представляет, – я и Ева Миллер. Она нарисовала в своей записке поденку, чтобы я окончательно убедился, о чем идет речь, хотя я все понял и так.

– Но почему именно поденку? – спросил Прист.

– Это было кодовое название операции, которой я руководил после окончания войны. Грязный секрет Британии. Нам приказали собрать всю вразумительную информацию об экспериментах нацистских врачей. Узнать, не достигли ли они каких-то результатов, которые могли бы быть полезны. Мы называли это операцией «Поденка».

Прист пытливо взглянул на собеседника:

– И вы думаете, что Ева организовала какую-то группу? Группу, которая действует и сейчас?

– Да, я полагаю, что Ева смогла найти немало извращенцев, готовых платить за то, что она творила.

– То есть эти люди платят за то, чтобы наблюдать за действием яда.

– Вот именно.

– Но Ева давно умерла, а эта группа действует и в наши дни, – заметил Прист.

Рак кивнул. Он явно начинал уставать.

– Полагаю, у Евы Миллер был ученик. Кто-то, кому она передала свое дело.

– А вы не знаете, кто это?

– Если бы знал, я бы вам сказал. Я не переставал следить за этим более двадцати лет. Побывал на всех местах преступлений, которые, как мне казалось, могли быть связаны с группой «Поденка». Для расследования их деятельности я организовывал одну оперативную группу за другой, но мы так и не сумели близко подобраться к ним. И не смогли выяснить, кто в нее входил. Никто ничего не говорил.

– Я знаю, – кивнул Прист. – Мне известны их имена.

Рак с удивлением уставился на него:

– Вам известны их имена?

Чарли собирался ответить, когда Джессика вдруг схватила фотографию с тумбочки. Посмотрев на нее, она молча передала ее Присту. Снимок выцвел от слишком долгого пребывания на свету, но все же было видно, что изображенная на нем женщина очень красива. На лице играла полуулыбка, и что-то в нем показалось Присту знакомым.

– Это Ева? – мягко спросил он. Рак кивнул. Джессика продолжала молчать. – Вы были в нее влюблены?

Старик отвел глаза.

– Думаю, да. В каком-то смысле.

– А потом вы ее видели? Я хочу сказать – после той ночи в сорок шестом?

– Да. Один раз.

Рак заворочался. Что-то нарушило его сон.

Собственно, в этом не было ничего необычного. Он спал чутко со времен войны, не решаясь полностью отключиться от мира. Его мог разбудить малейший шум.

Но сейчас все было по-другому. В доме кто-то находился.

Рак встал с постели, стараясь не шуметь. В ящике тумбочки лежал револьвер. Если внизу бродит злоумышленник, лучше застать его врасплох. Лишь очень немногим придет в голову, что человек такого возраста может быть столь бдительным, поэтому преимущество на его стороне.

Рак бесшумно спустился на первый этаж. Сквозь тонкие занавески в дом проникал свет уличного фонаря, и было видно достаточно, чтобы прокрасться к гостиной.

Альберт взвел курок револьвера. Он держал оружие стволом вверх, готовый мгновенно опустить его и выстрелить в ночного гостя. Два выстрела, и назад, под прикрытие двери, как его учили.

Он заглянул в гостиную.

– Привет, Берти.

Револьвер выпал из его руки на пол, и Раку вдруг показалось, что сейчас у него подогнутся колени. Он схватился за косяк, чтобы не упасть.

– Ева.

– Извини за вторжение.

Молодая девушка, которая когда-то сидела в углу сарая, стенографируя его беседы со Шнайдером, постарела, но не настолько, чтобы он ее не узнал, несмотря на тусклое освещение.

Она сидела, положив ногу на ногу и держа в руке незажженную сигарету. Очки в черной оправе очень шли ей, подчеркивая тонкие черты лица, обрамленного невероятно белыми волосами.

– Прикурить не найдется?

Рак подошел к камину, не отрывая глаз от женщины, сидящей в его кресле, и, взяв с каминной полки коробок, зажег одну спичку и протянул Еве. Она наклонилась, сигаретой коснувшись пламени, и сделала глубокую затяжку.

– Спасибо.

– Что ты здесь делаешь, Ева?

Она выдохнула дым.

– Я слышала, ты меня ищешь.

Альберт сжал зубы. Сейчас он чувствовал к ней только презрение. Надо ее убить. Выстрелить в голову. Сколько невинных жизней он спасет, пристрелив ее? Он вернулся к двери и поднял с пола револьвер.

– Я искал тебя, чтобы положить этому конец.

– Чему именно?

– Не пытайся играть со мной, женщина. – Рак направил на нее ствол.

Ева и бровью не повела, только с любопытством смотрела на черное дуло.

– Неужели ты убьешь меня, Берти? Не глупи, убери оружие, пока не подстрелил сам себя.

– Я подобрался к тебе совсем близко. Достаточно близко, чтобы посадить тебя в тюрьму. Мне все известно. Я знаю о твоих сборищах, знаю о мужчинах, которые платят тебе, чтобы посмотреть, как ты с помощью яда умерщвляешь невинных людей. Я знаю о «Поденке».

– Знаешь? Ну и молодец. Тогда выстрели и покончи со всем этим.

– Не искушай меня! – Рак сделал шаг вперед.

Ева улыбнулась, потом встала с кресла и подошла к нему так близко, что могла бы дотянуться до револьвера. Альберт чувствовал ее запах, несмотря на табачный дым. Те же самые духи, аромат которых он помнил все эти тридцать лет. Он ничего не мог поделать с дрожью в руках.

– Берти, если бы ты хотел пристрелить меня, ты бы уже это сделал. Так почему бы нам не поговорить?

– Скоро я узнаю имена тех извращенцев, которые входят в твою группу, это просто вопрос времени.

– А что будет, когда ты их узнаешь? На этих монстров набросится толпа с вилами, чтобы линчевать? Берти, ты рискуешь меня разочаровать. Неужели у тебя совсем не осталось воображения?

– Черт бы тебя побрал!

– Вот-вот, это уже лучше. Еще чуть-чуть тестостерона, и я, возможно, снова почувствую к тебе интерес. А теперь послушай меня, дорогой. Это очень важно. Оставь свои попытки разыскать моих друзей.

Рак засмеялся, ствол револьвера опасно затрясся.

– Так кто кого разочаровывает, Ева? Думаешь, я сдамся? Просто возьму и сдамся?

Она снова затянулась сигаретой.

– Вот именно.

Альберт чувствовал, как по спине течет пот.

– Ты сумасшедшая.

– Вовсе нет, Берти. На самом деле ты все понимаешь. Не сходи с ума, лучше извлеки из этого пользу.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я пришла, чтобы пригласить тебя в наши ряды, Берти. В наш клуб. Я предлагаю тебе пожизненное членство. Подумай об этом.

– Ни за что.

– Боюсь, у тебя нет выбора. Видишь ли, Берти, если кто-нибудь когда-нибудь выяснит, кто входит в наш клуб, знаешь, чье имя будет стоять в этом списке первым?

– Нет…

– Да, боюсь, что да. Все очень просто. Никто никогда не поверит, что простая секретарша умудрилась самостоятельно организовать самое тайное общество в Лондоне. Но ты – это другое дело. Ведь у тебя богатый опыт, который ты приобрел в Клетке, пытки – это твоя профессия.

Рак опустил револьвер. За окном уже начали петь проснувшиеся птицы, скоро из-за холмов взойдет солнце.

Занимался рассвет.

В тесной палате дома престарелых повисло молчание. Чарли пытался осмыслить то, что рассказал ему Рак.

– Теперь вы сами видите, мистер Прист, почему я сомневаюсь, что могу искупить свои грехи, – тихо сказал старик.

– Но не вы же создали тех монстров из списка, полковник.

– Однако я ничего не сделал, чтобы их остановить. Чего я хотел избежать? Заключения в психушку, где люди в белых халатах с фальшивыми улыбками пичкали бы меня наркотиками против моей воли? – Рак огляделся по сторонам и засмеялся. – Я же все равно не избежал этой участи, что, разве не так?

Чарли задумался.

– Они приглашают вас на свои сборища? До сих пор?

– Эта подлая стерва дразнила меня много лет. Думаю, чтобы напоминать периодически, что я у нее на крючке. И ее протеже продолжает эту традицию.

Рак сделал знак Присту подойти ближе, потом взял поденку, которая выпала из конверта на кровать. Чарли понял, что это и есть приглашение.

– Значит, скоро они соберутся вновь? – спросил он, чувствуя внезапную сухость в горле.

– Надавите на нее и увидите сами.

– Как это?

Рак дрожащими пальцами взял насекомое и поднес к свету. Нажал на брюшко. Раздался тихий хлюпающий звук, и тело поденки распалось – так креветку освобождают от скорлупы.

Из тела насекомого выпала записка. Рак отдал ее Присту, тот развернул ее и прочел вслух. В ней значились адрес, время и дата.

– О боже, – пролепетала Джессика. – Это же сегодня вечером.

Берти Рак подождал несколько минут. Уверившись, что посетители не вернутся, он пошарил под подушкой, ища мобильный телефон. Телефон наполовину завалился за кровать, но Рак все-таки сумел достать его, несмотря на ревматические боли в руках.

Он уставился на клавиатуру, дожидаясь, когда очертания клавиш перестанут расплываться. Теперь ему всегда приходилось ждать – и прежде чем встать с кровати, и прежде чем помочиться, и прежде чем подействуют таблетки. Каким же жалким он теперь был, каким слабым.

Наконец экран обрел четкость, и Рак набрал номер, тот самый, который ему назвали.

– Это Рак. Они только что ушли.

Голос на другом конце шипел в его ухо. Он ненавидел этот голос, который мог принадлежать как мужчине, так и женщине, который не давал ему спокойно жить и мешал спокойно умереть.

– Нет, я ничего не делал. Это они пришли ко мне. Они каким-то образом узнали, кто я такой. Как бы то ни было, дело сделано.

Рак слушал, и ему уже было все равно.

– Да, – сказал он. – Они приедут к вам, как вы и хотели. Так что я заплатил свой долг. Оставьте меня в покое.