Повесть о настоящем
Очерк

Даже когда он не спит и слышит, как Лена проснулась, разбудила сына и стала собирать его в школу, он не встает. Он лежит и слушает, как они тихо шепчутся на кухне, обсуждая дела и планы Дениса на день, и как потом Денис бесшумно, в одних носках идет в прихожую обуваться.

Темная зимняя ночь еще стоит за окном, он закрывает глаза и проваливается то ли в сон, то ли в прошлое…

– «Лагуна», я «Сибирь», мы готовы.

– С богом! – ответил командир.

Такое он слышал в первый раз. За полтора года его службы в погранотряде всегда было только: «Вперед!», «Выполняйте задачу!», «Быстрей, твою мать!». А тут – «С богом!» И ведь полковник Агеенко профессионал до мозга костей, он не верит ни в бога, ни в черта и сентиментален как автомат Калашникова. Но выходит, даже «калашников» понимает, куда они летят.

Ладно, поехали! Кивок головы, и вот уже летуны поднимают вертолеты со штурмовой бригадой из сорока десантников и группой спецразведки – в каждой десятке расчет «ПК» и два снайпера.

Четыре «Ми-8», хищно наклонясь, наполнили ревом Итум-Калинские горы. Время подлета к цели – 12 минут, а месяц назад он со своей разведгруппой шел тут двое суток. Тогда стали поступать сведения, что «чехи» готовят крупную диверсионную акцию. Но какую, где? По всему получалось – только из Грузии, из Панкийского ущелья. Хотя казалось – все уже перекрыто, все тропы блокированы постами, все склоны простреливаются с десятка НП, не зря три года назад именно за этот «замок на границе» он получил свою первую боевую награду – медаль Суворова. Но длина грузинской границы 88 км, а горы есть горы, и «чехи» здесь как дома. Он взял ОГСР – отдельную группу специальной разведки, пятнадцать супердесантников, накачанных, как Шварценеггер, и ушел с ними в сторону Грузии таким маршрутом, который даже с точки зрения «профи» был абсолютно непроходим. Командир считал, что если он, Вахренев, пройдет этот маршрут, то и «чехи» пройдут. И оказался прав, как всегда: переночевав на скалах, съев весь сухой паек, они все же вышли на скрытый от глаз высокогорный перевал и на высоте 3300 метров обнаружили развалины старинной крепости, а среди них – чайник, несколько пластиковых стаканов, патроны 7,62 мм, окурки «Мальборо» и следы альпенштока, пришедшие из Грузии и уходящие обратно. И поняли, что кто-то проводил такую же рекогносцировку маршрута, только с грузинской стороны. Он оставил там заставу – две засады во главе с майором Шадриным и майором Поповым – и вернулся на базу ждать сигнала. И вот час назад Шадрин доложил: «Наблюдаем концентрацию противника. 30 “чехов” расположились на отдых, еще одна группа подтягивается снизу. Вооружение – пулеметы “ПК” и “ПЗРК”, то есть наша “Игла”».

Агеенко тут же дал Шадрину команду при появлении вертолетов обнаружить себя пулеметным огнем и связать «чехов» боем, чтобы не ушли в «зеленку» до высадки десанта.

И вот они летят. Борттехник открывает боковую дверь, пулеметчик пристраивает пулемет на специальные лапки турели. За очередным крутым поворотом «Ми-8», вынырнувшему из-за скал, разом открылась картина боя. Сквозь шум винтов не слышно грохота автоматов, но ясно видно: внизу первая засада плотным огнем накрыла расположившихся на привале «чехов», а вторая, повыше, давит их гранатометом. Только секунды «чехи» растеряны, затем мощный ответный огонь, вспышки выстрелов и трассирующие пулеметные очереди вверх, прямо по вертолетам. (Потом на базе авиагруппы летчики насчитали у себя больше десятка пулевых пробоин.)

Конечно, из «Ми-8» пулеметчик отвечает огнем на огонь, однако поражение цели из стрелкового оружия с летящего вертолета – это из разряда фантастики. А внизу яркая вспышка и шлейф ракеты, летящей в небо! Куда ракета, по какому из четырех бортов? Борттехник хватается за голову, губы шевелятся, слов не слышно, но и так ясно: «ПЗРК» – переносной зенитно-ракетный комплекс, то есть наша же «Игла», которая похлеще «Стингера», вероятность поражения цели – 95 процентов.

Ему уже доводилось видеть сбитый вертолет. Костя Оганов, его друг и сослуживец, погиб, изрубленный винтами «Ми-8», который падал штопором. Экипаж собирали по частям по всему ущелью, затем привезли на вертолетную площадку отряда и складывали, как конструктор «Лего», разбирая, где и чьи руки и ноги. А над разрубленными телами кружили жирные мухи. И он еще долго видел перед сном Костю – живого и мертвого, сложенного на травке взлетного поля. Думал, что этот глюк останется с ним на всю жизнь и сведет с ума. Но Костя ушел и больше не приходил по ночам. Потому что пришли другие…

Отстрел тепловых ловушек, удар. Подкинутый, как пинком, вертолет истошно взревел двигателем, пытаясь выровняться. Огромная перегрузка на винты и людей. Замерло сердце, остановилось дыхание – попадание?! Нет, слава богу, борт выравнивается. Ура нашим сталеварам, ура летчикам-асам! Сработала тепловая ловушка, и ракета взорвалась в двадцати метрах от борта.

Новый разворот и вдруг – что это? «Ми-8» берет курс в обратном направлении!

Вахренев рванулся к кабине:

– В чем дело?

Командир экипажа кричит ему в ухо:

– Садиться нельзя!

– Ты охренел?! У меня там люди!

– При втором заходе нас собьют.

– Там пятнадцать моих пацанов! Банда их уничтожит!

– Они стрельнут в нас сразу двумя ракетами! Будем трупами валяться по всему ущелью…

И это было истинной правдой. Никакие тепловые ловушки не спасают при спаренном ударе наших «Игл». Но у него не было выбора. Он четко представил, что будет, если борта уйдут сейчас на базу. Пятнадцать трупов, с выколотыми глазами и вырезанными на груди звездами, – вот что будет.

И он красноречиво сдвинул ствол своего АКМ сверху вниз.

– Я приказываю садиться, блин!

Последнее слово грянуло сильнее выстрела, летчик посадил вертолет в километре от боя. Рядом сели другие. Высадили ДШМГ, десантно-штурмовую маневренную группу. Все собранны до предела. Не нужно надрывать голос в приказах. «Выдвигаемся броском, но держим боевой порядок. Головной дозор, основная группа, два боковых дозора. Вперед! Бегом!» Если учесть, что на каждом по 40–60 кг боезапаса и оружия от АКМ до минометов, то олимпийских рекордов не жди. Однако – бегут все, не зря ДШМГ – это элита элит, штучное производство супербойцов.

Через пятьсот метров четко слышен грохот автоматического оружия разного калибра. А вот рев и последующий удар противотанковой гранаты. Хлопки разрывов один за другим. Что ж, такая музыка даже радует – значит, банда завязана боем и наши целы. Остается метров триста. Слава богу, эту местность он знает прекрасно – именно здесь они, как черепахи, ползли на рекогносцировку, опасаясь старого минного поля. Тогда у саперов ноги тряслись от опасности…

По счастью, «духи» в невыгодных условиях. Во-первых, они внизу ущелья, а в горах кто выше, тот и прав, и движение «духов» назад по ущелью уже перекрыто нашей заставой и здоровенной осыпью. А во-вторых, по ущелью течет речушка Керего шириной всего метра четыре, но в переводе ее название означает не то бешеная, не то сумасшедшая, и пересечь ее можно только по веревкам в спокойной обстановке. То есть «чехи» в ловушке. Однако сдаваться не собираются, и боеприпасов у них немерено, о чем говорит их плотный огонь и частые, прямо-таки сливающиеся удары осколочных «РПГ».

Сто метров до района боя, головной дозор ДШМГ вышел из «зеленки» в зону огневого контакта. Он видит Шадрина, тот знаками показывает: дальше двигаться опасно, открытый участок хорошо простреливается.

Но ему нужно вперед! Он выставляет пулемет прикрытия и короткими перебежками двигает группу дальше. Выстрелов не слышит, но чувствует, как по скальнику над головой звонко цокают пули. Заработал наш пулемет – прикрывают. Добрались. Он принимает доклад Шадрина, ставит миномет. Первая пристрелочная мина пошла! И легла так точно, что боевики заткнулись. Не нравится, шакалы?! Получайте еще восемь и плотненький огонь всей группы по «зеленке».

После минометного обстрела – мертвая тишина. Убиты или уходят? Уходят, и, значит, нужно преследовать, то есть идти за ними в «зеленку», где дистанция боя сократится до десятка метров, а может, до рукопашной.

Что ж, настало время настоящих мужчин. Он собирает офицеров – командиров боевых групп. Руслан Кокшин, Дима Бабошкин, Рыспек Мамыров, Володя Невзоров. Ставит задачу: две группы – сверху с проверкой местности, одна непосредственно по следу «духов», еще одна – наперерез. Небольшой резерв во главе с ним самим разворачивает командный пункт и прикрывает действия всех остальных.

– Все! Вперед! Понеслись!

Внизу, в районе первого боя, бойцы осмотрели район привала «духов» и докладывают о трофеях – четыре трупа, десять автоматов, гранатометы, фирменные рюкзаки и самое главное – шесть ПЗРК «Игла», из них пять целеньких, прямо с наших же бывших складов оружия в Грузии. Не успели «чехи» в запарке бегства прихватить с собой здоровенные трубы ракет. Это радует – значит, авиация может работать спокойно.

Вдруг там, в «зеленке», группа погони дружно падает и начинает сжимать кольцо вокруг чахлого кустарника. Двухметровый алтаец Серега Попов бросается вперед, тройка бойцов грамотно прикрывает его, мелькание приклада, русский мат, и через несколько минут они уже волокут на командный пункт двух боевиков – у одного прострелена нога, у другого кончились патроны, оба с черными повязками смертников, на повязках арабской вязью написано: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его». Возраст 25–30 лет, обветренные лица, взгляды как два пулеметных ствола, раскаленных горячкой боя. Однако на взгляды ему наплевать, и на чужого бога он не посягает. А вот информация о банде нужна как воздух, и потому допрос короток. Стоя на коленях и держа в зубах автоматные стволы, «чехи» понимают, что жестокий русский командир им и прокурор, и Аллах в одном лице. И через тридцать секунд, шепелявя разбитыми губами, «смертники» начинают колоться наперегонки. Боевиков 45 человек, группа спецназа Гелаева, принадлежат к батальону особого назначения «Республики Ичкерия», кодовое название «Эдельвейс» (косят, собаки, под знаменитую дивизию фюрера). Задача – пробить безопасный маршрут для батальона численностью три сотни человек, который ждет на той стороне границы, затем выйти всей группировкой под Грозный и устроить переворот с последующим диктатом условий русскому правительству. Не хилая, однако, задача, и группа совсем не подарок – такие будут биться до последнего. Радует одно – что первую задачу они уже провалили, хотя этого скорее всего еще не поняли, ведь двинули, гады, в сторону Грозного.

Он по радио докладывает Агеенко результат допроса и расстановку сил. Командир направляет еще два борта с резервом. Это ДШМГ подполковника Ладыгина плюс минометный взвод и саперы. ДШМГ Ладыгина он ставит на пути движения боевиков. Минометный взвод и саперы разворачиваются в районе посадочной площадки, но вести артиллерийский огонь уже нельзя, ведь в «зеленке» площадью всего квадратный километр работают наши ребята.

Тишина.

Нервы на пределе.

Пальцы на спусковых крючках (не путайте их, граждане, с курками и не называйте дулами стволы!).

Тянутся часы поиска, волнуется Агеенко, выходя на связь каждые пятнадцать минут. А на него, конечно, давят из округа: мол, не упустил ли банду из-под самого носа.

– «Сибирь», я «Ворон», у меня чисто, – докладывает Дима Бабошкин.

– «Сибирь», я «Памир», у меня тоже чисто, – это Рыспек.

– «Сибирь», я «Корона», вышел в исходную точку, – докладывает Ладыгин.

– «Сибирь», я «Аврора», иду по следу, четко видим следы, кровь, бинты, шприцы, ампулы с кетамином. В районе развалин старой крепости обнаружил три трупа, у всех осколочные ранения, одному вообще прямо в башку миной попало, но она не разорвалась, а прибила его, как камнем!

Так вот почему замолкли «чехи» после минометного обстрела! При очень малом количестве боеприпасов работа артиллериста Шадрина оказалась ювелирной. Руслан Кокшин, тоже артиллерист по образованию, в восторге от точных попаданий своих коллег. Вообще-то он весельчак и раздолбай, пару раз получал взыскания от командира за драки, но сейчас командует боевой группой, ведет ребят в бой и от него зависит, будут они жить и победят или погибнут (через сутки он станет Героем России и, что удивительно, живым!).

И еще радует, что «чехи» побросали своих раненых и убитых. Это совершенно не в их повадках. При всей его к ним враждебности он отдает им должное: воины они настоящие. И всегда забирают своих убитых и раненых с поля боя, оставить труп непохороненным до заката солнца – тяжкий грех. Значит, это действие кетамина, который, как говорят врачи, напрочь подавляет все чувства – страх, голод, усталость и боль даже при пулевых ранениях. Плюс, очевидно, совесть и чувство боевого братства…

Внезапно мертвую тишину ущелья разрывает очередями сразу нескольких десятков автоматных и пулеметных стволов, затем – удары «РПГ», еще и еще. Да сколько же у них боеприпасов?!

– «Сибирь», я нашел их! – Голос Кокшина сечется от ощутимого даже по радио страха кружащей рядом смерти.

– Сколько их?

– Их тут до х…, командир!

Что ж, в бою не место бороться за чистоту русского языка, но беспокоит паника – если, не дай бог, ребята побегут, боевики перестреляют их, как кур.

– Успокойся, «Аврора»! Доложи, сколько их и район местонахождения. У тебя есть раненые, потери?

Но в ответ в динамике лишь сдавленное от перебежки дыхание, автоматная очередь и только потом:

– У них порядка тридцати стволов. У меня двое раненых. Находимся на повороте реки, метров семьсот до слияния Керего с ручьем, позиция невыгодная, блин, они выше и лупят так, что головы не поднять.

– Держись, направляю группы на помощь.

Но группы уже и сами услышали бой, по очереди доложили о готовности и двинулись на грохот автоматных очередей – пошли убивать и умирать.

– «Сибирь», я «Памир», вступил в бой.

– «Сибирь», я «Ворон», вступил в бой.

– «Сибирь», я «Корона», выдвигаюсь, еще немного – и будем на месте.

Именно здесь, в бою втройне приятно слышать эти спокойные, сильные голоса и знать, что твои офицеры понимают тебя с полуслова и знака.

Но что кроется за фразой «вступить в бой» – в «зеленке», на резко пересеченной местности, на скользких, обрывистых склонах? Тут не годится обычная тактика, когда атака ведется цепью под прикрытием бронетехники. Дальность огневого контакта не больше двадцати метров, дальше ничего не видно. Управлять в такой ситуации можно лишь десятком бойцов, не больше. Остается медленное, аккуратное движение вперед, а броски только на открытых полянках и обязательно заходя на противника сверху вниз. Потому что сверху лучше обзор, и двигаться на противника легче сверху, и гранату можно бросить, не рискуя, что она покатится на тебя.

Группы плотно сжимают «чехов» в кольцо. Однако обколотые транквилизаторами боевики с криками «Аллах акбар!» бросаются в одну атаку за другой – им нечего терять, они же смертники.

И теперь он обязан личным примером поддержать своих.

Медленно, шаг за шагом он вместе с бойцами движется вперед и вниз, стволы на изготовку, патрон в патроннике, автомат с предохранителя снят. Держат интервал метра два-три, чтобы видеть друг друга и дабы не вылез никто вперед, попав под свои же пули. Прошли десяток метров, взмах руки командира, остановились, осмотрелись. Еще один взмах, и молча, без всяких команд – еще десять шагов по «зеленке». Впереди шум, шелохнулись кусты – замерли, упали за деревья. Вверх, роняя пену с губ, ползут два «чеха». Без команды – огонь! Два трупа. Снова десять шагов вперед, Вахренев на ходу осматривает еще теплые трупы, вытаскивает документы и боеприпасы, отмечая про себя – классные ботинки, нам бы такие. И снова впереди шум, еще одна группа «чехов». По движению в «зеленке» он с высоты своего метр девяносто определяет – трое. Молча показывает три пальца соседям и знаками распределяет двоих, а себе оставляет среднего.

Но и «чехи» – профи. Крайний справа начинает густо чесать «зеленку» пулеметом. 7,62-миллиметровые пули величиной с огурец рвут листья прямо над головой. Ребята вжались в землю, жить хочется всем. Секунда затишья, затем бойцы осторожно выглядывают из-за деревьев и буквально в трех шагах от себя видят здоровенного боевика с гранатометом. Крик «Аллах акбар!», вспышка, удар! Это боевик в упор выпустил противотанковую гранату и под прикрытием пулемета тут же бежит обратно. Оглохшие и ослепшие, они провожают его неприцельными очередями автоматов. Но именно по этим их автоматам тут же и заработал третий «чех» – снайпер, который грамотно высматривает, не выпадет ли из-за укрытия раненый, не высунется ли в горячке боя командир или кто-нибудь еще. Пули снайпера ложатся впритирку, от них тоненькое дерево над Вахреневым вот-вот рухнет. Толково, ничего не скажешь. Но и мы не лыком шиты, «Аллах акбар!» кричать не будем, зато метнем по гранате – как вам, господа, «Ф-1» или «РГО» с двухсотметровым радиусом разлета осколков?

Грохнули взрывы, и вот уже ДШМГ расстреливает оглушенных «чехов».

Но – первая потеря.

– «Сибирь», я «Ворон». Потерял бойца, – докладывает Дима Бабошкин.

– Осмотрись, поищи рядом, без него не двигаться.

– Я в плотном огневом контакте, но сейчас попробую.

Однако поиски безуспешны, и только позже, после боя они нашли его – рядового Донцова. И ясно восстановили картинку боя. Он получил пулю в живот и, не пикнув, замаскировавшись в плотном кустарнике, продолжал вести огонь. Он просто истек кровью и не смог ползти вперед, когда группа, медленно атакуя, ушла ниже на «духов». Он погиб смертью храбрых! Вечная слава герою!

Через пять – пять! – часов боя плотно окруженные «чехи» потеряли выдержку и стали небольшими группами рваться в разных направлениях, чтобы просто остаться в живых. Однако и у группы Вахренева уже не хватало сил добить их.

– «Сибирь», я ранен в голову! – доложил начавший этот бой Серега Попов, вахреневский земляк с Алтая. И сколько Вахренев ни надрывался у радиостанции, на вопросы больше не отвечал. А затем на связь вышел солдат из группы Попова – санинструктор Ринат Гафуров:

– «Сибирь», начальник «двухсотый» – пулевое в голову. И еще двое раненых в нашей группе.

– Укрыть тело, раненым оказать помощь, и аккуратно выходите из боя.

Но выйти из боя им не дали. Тот же снайпер, который застрелил Попова, при попытке приближения к его телу убил еще двух – Рината Гафурова и Алексея Мырлаева. Так и лежали потом трое наших ребят рядком, как будто обняв друг друга в попытке закрыть от смерти. Только на следующий день ребята достали этого снайпера и злобно пинали его труп, не в силах убить его еще и еще раз.

– «Сибирь», старший тяжело ранен. Пулевое ранение – похоже, задет позвоночник. Пытаемся помочь.

Старший – это подполковник Ладыгин. Опытный снайпер специально не добивал его, хотя раненый офицер лежал на открытом месте. Кровь фонтаном била из открытой раны на груди, перебитый позвоночник не позволял двигаться. Снайпер ждал, когда солдаты из группы пойдут на помощь командиру. И они пошли. Под прицельным огнем, прикрывая друг друга, они сумели достать и убрать снайпера, но помочь командиру уже не успели – Ладыгин умер от потери крови.

…К вечеру, когда пошел дождь, они уничтожили пятнадцать «чехов», но остальные и не думали сдаваться. А ночью бой опасен не только тем, что покров темноты дает противнику возможность скрытных и внезапных действий, но и риском самим потеряться в диких горных расщелинах, сорваться в пропасть или в нервном напряжении расстрелять своих же людей, обознавшись в темноте.

– Я «Сибирь»! Приказываю всем выйти из «зеленки», занять оборону по ее периметру.

Замысел был прост – вывести всех из «зеленки», а потом ударом артиллерии по квадрату смешать эту «зеленку» с землей вместе с боевиками, долбанув туда пару сотен 152-миллиметровых снарядов.

Однако команду выполнили все, кроме Кокшина. Руслан доложил, что выйти не сможет, поскольку у него двое раненых, а над ним сидят «чехи», и при попытке выхода он может нарваться на пулеметную очередь, потерять половину группы. Что же, в его словах есть резон, с такими потерями никакая победа не будет оправдана. Хотя – смотря с чем сравнивать. Если хоть треть этих «духов» прорвется в мирный город к школе с детьми, то потери пойдут совсем другие…

Но артобстрел пришлось отменить. И ждать. Ждать в шепоте дождя и в полной темени, зная, что там, на склоне, где весь день шел бой, лежат холодные тела пограничников. Ждать, гадая, где и как «чехи» попытаются перегруппироваться, чтобы пойти на новый прорыв.

Опасная тишина.

Заняв удобные позиции, бойцы тихонько чистят перышки. Война войной, но не мешает подкрепиться. Правда, лишь сухим пайком, и обсушиться уже не получится. Огонь развести – себе дороже. Курят втихаря, продев сигарету сквозь дырочку в форменной кепке, – только так тлеющий огонек не окажется на галочке снайперского прицела. Но спать нельзя – во всяком случае, ему, командиру. Бой – это не та атака, которую показывают в кино, бой – это порой многодневная изнурительная работа со смертельным исходом именно тогда, когда ты расслабился или зазевался…

Четыре часа. Промежуток между тремя и четырьмя часами здесь называют часом волка, потому что в сумеречной мгле, когда все живое спит, именно эти хищники выходят на охоту. Волки и те, кто носит на рукаве шевроны с изображением этого оскаленного зверя.

Дождались – тишина взрывается пулеметными очередями, ударами ручных и подствольных гранатометов. Эта «музыка», усиленная многократным эхом узкого горного ущелья, способна заставить дрогнуть даже психически неслабого человека.

– «Сибирь», – докладывает Руслан Кокшин, – отражаю нападение.

«Чехи» пошли на прорыв и выбрали для этого как раз ту тропу, на которой осталась группа Руслана. Тропа вела по «зеленке» к государственной границе России, боевики пытались вернуться туда, откуда пришли. Если посчитать, что это как минимум двадцать пять опытных головорезов, то в полной темноте, при двух раненых бойцах, которых ни бросить, ни поднять, шансов на спасение у Руслана практически нет.

И все это понимали – и Кокшин, и вся его группа, и, конечно, «духи», на то и был их расчет.

Но не зря же командир сказал им «С богом!».

На двадцать метров выше группы Руслана стоял пулеметный расчет – два пацана-первогодка. Даже не услышав, а только почувствовав движение в ближайшей «зеленке», ребята замерли, соблюдая закон маскировки. И через секунду показались «чехи», их головной дозор – первая тройка. Огромного роста лысый боевик с окладистой, как у Хаттаба, бородой мягко шел первым. По властным жестам, осанке и экипировке – командир высокого ранга. В метре за этим двойником Хаттаба, прикрывая его с флангов, кошачьим шагом двигались пулеметчик и снайпер. Стандартная и очень эффективная связка. Предупредить основную группу пацаны уже не успевали – малейшее движение выдаст их с головой. Старший расчета взял «Хаттаба» на мушку, сопроводил его до сокращения дистанции на десять метров, а затем нежно, как учили, нажал на спусковой крючок.

Сломанные пополам «духи» еще падали, а из «зеленки» боевики уже открыли шквальный огонь. Пацаны-пулеметчики, раненные по нескольку раз, продолжали вести огонь, но боевики, швырнув гранаты, с яростными криками ринулись вперед. Когда в их руки попали тела наших ребят, те уже были мертвы. Однако озверевшие «чехи», даже не экономя драгоценное для них время, продолжали убивать мертвых, тыча ножами им в головы, в глаза, отрезав уши и вырезав звезды на груди.

Это длилось не больше трех минут, но эти минуты спасли жизнь остальным бойцам группы Руслана, дали им возможность взбежать повыше и открыть огонь по «чехам». Так и не смогли «чехи» тихо уйти, растворившись в ночных горах. Вынуждены были оставить десяток своих на верную смерть – на прикрытие, чтобы сковать боем пограничный наряд. Ушли не больше десятка, да и то, спешно форсируя реку, еще двоих потеряли утопшими.

Так был сорван рейд бригады «Эдельвейс» на Грозный, за что Вахренев получил орден Мужества и звание полковника, а сослуживцы сделали ему сюрприз – подарили полковничьи погоны со звездочками из чистого золота. И блестящая военная карьера открывалась перед ним, тридцатиоднолетним полковником…

Лена заходит в комнату, гладит его по лицу – будит. Он открывает глаза.

– Доброе утро. Как спал?

– Как всегда… А ты?

У нее усталые глаза, но она улыбается:

– Все хорошо. Подъем.

– Да… – отвечает он, не шевелясь.

Лена двумя руками берет его левую руку за локоть и за кисть, медленно поднимает и опускает, поднимает и опускает. Он пытается помочь ей, он приказывает руке подниматься вместе с ее усилием, он мысленно кричит своим мышцам: «Подъем! В атаку! Подъем!»

Но мертвая рука не слышит команд полковника.

Однако они не сдаются. Каждое утро – двадцать минут разминка обеих рук, пальцев, ног и спины.

Затем Лена берет его под спину и сажает в кровати. Это не так-то легко, в нем больше девяноста килограммов живого веса плюс семь титановых позвонков и штырей в шейном отделе. Но за четыре года ежедневных процедур у Лены появилась сила в руках и исчезли слезы в глазах, даже когда он просит ее выплакаться, она отрицательно качает головой.

Теперь предстоит операция посложней высадки парашютного десанта – пересесть с кровати в инвалидное кресло. Лена кладет себе на плечо его правую руку, в которой за четыре года тренировок удалось возродить жизнь в пальцах и в кисти, обнимает его за талию и – поскольку он уже может стоять на ногах от трех до семи секунд – поднимает на ноги, тихонько разворачивает и медленно, очень медленно сажает в кресло.

Выдох!

– Поехали…

Лена везет его в туалет и в душ. Душ он принимает, сидя в кресле, – Лена трет его мочалкой и моет, чистит ему зубы и бреет щетину на щеках и на голове.

Затем вытирает, одевает, пересаживает в инвалидное кресло с электромотором и – пока он смотрит по телику новости – готовит завтрак: кофе и тостики с сыром.

Сам он есть еще не может – левая рука не поднимается вовсе, а правая только сантиметров на пятнадцать, и Лена кормит его, как малого ребенка.

Но в 9:40 он кладет правую руку на пульт управления инвалидным креслом и катит в этом кресле к своему рабочему столу, к компьютеру. Он включает компьютер, и ровно в 9:45 через Интернет выходит на работу.

Первую половину дня полковник Вахренев работает бизнес-аналитиком по заказам крупной аналитической фирмы.

Ленина мама и отец Сергея – одноклассники, и летом 1993-го, когда выпускник Московского высшего пограничного училища Сергей Вахренев приехал с отцом-генералом на побывку к бабушке в алтайскую деревню Майма, полдеревни были званы за праздничный стол, в том числе вся Ленина семья. С этого дня стройная кареглазая красавица и статный молодой офицер еще год переписывались, а потом Лена решилась – прилетела к Сергею на Камчатку, на его первую погранзаставу, и стала его женой.

Через год, в 1995-м, родился Денис, а еще через несколько месяцев они – уже втроем – уехали в Москву, в Академию федеральной пограничной службы России.

Аналитика – это его призвание, не зря сразу после академии его направили в оперативный отдел штаба Северо-Кавказского военного округа. В ту пору граница Чечни с Грузией была огромной – на 88 км – дырой, и через эту дыру оттуда, из Грузии, потоком шли в Чечню наркотики и оружие, а из Чечни в Грузию – рабы, проститутки, нефть и золото. Под руководством начальника штаба Вахренев стал одним из основных разработчиков строго секретной операции «Аргун», призванной законопатить эту дыру, зашить ее и задраить.

Операция готовилась не один месяц, нужно было с воздуха и с земли определить все до единого маршруты боевиков, координаты их высокогорных баз и складов. И только после этого по всем этим точкам был нанесен ракетный удар. А вслед за этим массированным зубо– и горно-дробительным ударом на высокогорные базы и на головы опешивших боевиков были с помощью «Ми-8» и «Ми-24» выброшены четыреста десантников, и половиной этих штурмовых групп командовал майор Вахренев. «Чехи» яростно защищались, но были просто смяты элитными ДШМГ и позорно бежали, оставив все ключевые высоты и перевалы, тонны оружия, снаряжения и наркотиков. Операция прошла настолько успешно, что все 88 км границы перешли под контроль российских войск, за что Хаттаб собственноручно расстрелял несколько чеченских полевых командиров, а Вахренев получил свою первую боевую награду – медаль Суворова.

Но это было лишь началом самой главной и самой трудоемкой работы – развертыванию погранслужбы на всех этих восьмидесяти восьми километрах скал, ущелий, высокогорных зарослей и пропастей. Взвалив на себя по 40 кг экипировки плюс пулеметы, автоматы, гранатометы, средства связи и сухой паек, они уходили на заснеженные высокогорные перевалы, где сооружали свои блокпосты и заставы, жили в палатках при двадцатиградусном морозе, кормили вшей, спали по четыре часа в сутки и отражали попытки боевиков отбить границу…

Да, аналитика – это его призвание, и теперь, когда во всем его большом и молодом теле ему подчиняется только мозг и кисть правой руки, это еще очевидней. К сожалению, секретность заказов на аналитику крупных фирм сродни секретности армейских операций, и потому я не имею права рассказывать о том, чем конкретно он занимается первую половину дня. Зато…

– Здравствуйте! Я администратор компании «Ваш репетитор». Как у вас прошло занятие с учителем?

– Знаете, мы не очень довольны…

Да, после обеда Вахренев включает Skype и выходит на свою вторую работу.

– Пожалуйста, уточните, в чем проблема.

– Понимаете, репетитор – студент МВТУ, он очень молод, и наша дочь в него влюбилась. Сделайте что-нибудь.

– Понял. Не огорчайтесь. Я переведу его на другой заказ. А вам пришлю репетитора-женщину.

Или:

– Сергей Васильевич, дорогой, это профессор N. Вы меня назначили репетитором к пацану, который беспрерывно сует в нос все, что попало! Палец, карандаш, свечку! А сегодня засунул степлер, и этот степлер сломался! Переведите меня от него…

…Будь я хозяином телеканала, я бы сделал Вахренева телевизионным репетитором всех детей России…

Но в 16:00 в комнату снова заходит Лена и говорит, что все, рабочий день окончен. Да он и сам чувствует, что устал немерено, спина задубела и саднит, а голова гудит. Он выключает компьютер и поворачивает свое кресло к кровати. Лена опять поднимает из этого кресла все 90 кг любимого мужчины, тихонько разворачивает, осторожно сажает на кровать и укладывает на отдых.

В это время приходит Денис – после школы и секции рукопашного боя. Высокий и стройный пацан с выправкой потомственного, в третьем поколении, офицера первые навыки самбиста получил от отца еще в семилетнем возрасте и собирается тоже стать пограничником. Потому что граница – это и у деда-генерала, и у отца-полковника нечто святое, почти сакральное.

С ночи зарядил проливной ливень, просто стена дождя.

Но встреча с китайскими пограничниками была назначена загодя, и не может командир русского погранотряда из-за какого-то дождичка звонить китайским коллегам и переносить встречу.

Служебный «уазик» полковника Вахренева выехал из военгородка на рассвете и, тараня ливень, покатил в горы. По дороге Вахренев планировал проверить несколько таежных погранзастав – в его подчинении на 650 км русско-китайской границы было почти 3000 солдат и офицеров. Он сам сидел за рулем, водитель с биноклем и оружием сидел рядом, сзади ехали его штабные офицеры.

Дорога, как вы понимаете, не асфальт и даже не щебенка, а размокшая колея, проложенная вдоль границы по таежному бурелому, горным осыпям и скальнику. Местами потоки дождевой воды превратили ее в бурые реки, полные мусора и грязи. По этим потокам «уазик», натужно ревя, карабкался все выше и выше, полз от одной заставы к другой. Набросив плащ-палатку, Вахренев принимал рапорты начальников застав, бегло осматривал караульные помещения и катил дальше – время поджимало.

На очередном перевале переднее колесо «уазика» попало в яму, закрытую водой, и машина, кувыркаясь, сорвалась с обрыва в двадцатиметровую пропасть.

Упали на крышу, но боли он не почувствовал никакой, поскольку при переломе шейного отдела позвоночника пресекаются все нервные каналы, связывающие мозг с телом. Просто понял, что не чувствует ни рук, ни ног и не может шевельнуться, поскольку тела уже не ощущает. А затем и вообще потерял сознание – легкие перестали подавать в мозг кислород.

Но, слава богу, водитель отделался ушибами, а его штабные офицеры вызвали вертолет, и он очнулся уже в хабаровском госпитале, в реанимации. Очнулся и понял, что не может даже пальцем шевельнуть, не то что головой.

– Практически от меня остались только мозги, все остальное было уже не мое. В горле трубка, через которую аппаратом качали в легкие воздух, в плече, под ключицей тоже трубка, через нее подавали в сердце дофамин, чтобы оно продолжало работать. Ну и в животе катетер с мочеприемником. При таких травмах уже не живут, доктор Сахно, начальник реанимации, мне так и сказал: ты, говорит, меня слышишь? Я ответить не могу, только глазами моргаю. Он говорит: пока живой, поспеши выбрать квартиру для жены и сына, у тебя, говорит, есть на это пару недель. А сам жену ко мне не пускает – зачем, мол, ее травмировать, все равно я уже не жилец, так пусть она меня помнит молодым и красивым, а не овощем на каталке. Ну вот, я лежу один, а это реанимация – каждый день то справа кто-то умер, укатили в морг человека, то слева. И соответственно, места у стенки освобождаются. А я в центре, посреди палаты – эдакая голова профессора Доуэля, все вижу и понимаю, а тела как бы и нет. Медсестры: давай мы тебя к стеночке передвинем. А я мычу: нет, у меня место счастливое, я же тут не умираю. Смотрю – на соседнюю койку девушку привезли после автомобильной аварии, у нее перелом шейных позвонков еще хуже, чем у меня, – у нее еще и зрение отказало. То есть она лежит, как и я, не шевелясь, но в темноте, ничего не видит. Я смотрю на нее и думаю: так мне же повезло! Я – зрячий! Короче, врачи знали, что у меня нет шансов выжить, но я-то этого не знал! И стал бороться за жизнь, как лягушка на дне кувшина, которая воду в сметану сбивала, чтобы выбраться. Не знаю, что помогло – то ли, как у Джека Лондона, жажда жизни, то ли то, что я мастер спорта по рукопашному бою, призер армейских олимпиад и не привык сдаваться. И вот неделя проходит – я не умираю, вторая, третья. Через месяц Сахно говорит: «Ты, мужик, чего, жить собрался?» Я ему глазами – мол, ага, конечно. А он такой: «Ну тогда запомни: если не заставишь сердце и легкие самостоятельно работать, то через три недели они напрочь атрофируются, и ты навсегда овощем останешься, на искусственном дыхании и дофамине, ты меня понял?»

Вахренев понял. Но как заставить сердце работать, а легкие дышать? Он стал пытаться шевелить плечами – по тысяче попыток каждый день. Врач посмотрел-посмотрел на это и стал отключать аппарат искусственного дыхания – для начала только на 30 секунд, пока Сергей не начинал задыхаться. Потом чуть дольше, дольше…

Так они принудили легкие работать и, как заржавевший мотор, с тысячной попытки запустили сердце.

А Лена…

В тот день, когда случилась беда, она на штабной машине примчалась с китайской границы в Хабаровск, в госпиталь, но Сахно не пустил ее к мужу, сказал, что Сергей не хочет ее видеть. Конечно, она не поверила и несколько дней провела в регистратуре, пока доктор не понял: такая мужа не бросит. Позже он объяснил ей, что если жена, поглядев на увечья мужа, больше к нему не приходит, то такие пациенты через несколько дней угасают и умирают.

После недельной осады Лена пробилась к Сергею – сначала ее пустили к нему буквально на несколько минут.

Она поселилась рядом с госпиталем (благо сын проводил летние каникулы на Алтае у бабушки), уволилась с работы («Все равно в банке все смотрели на меня, как могильными венками засыпали») и на два с половиной месяца превратилась в больничную сиделку при муже. Хотя он не чувствовал своего тела, его стали мучить фантомные боли – так у человека с ампутированными ногами вдруг возникают боли в ногах. Его мучили боли в спине, и, помимо стандартных процедур по уходу за лежачим, нужно было постоянно переворачивать его в кровати со спины то на один бок, то на другой.

– Я лежал бревном весом под сто кило, она бралась двумя руками за край простыни, упиралась ногой в кровать и тащила простыню на себя…

Через три месяца даже скептик доктор Сахно решил, что с такой женой и при такой силе воли он – черт возьми! – может выжить. И отправил их обоих в «Голубое» – Центральную клиническую больницу по восстановительному лечению под Москвой.

Я считаю, что для таких жен правительство обязано учредить особый орден «За милосердие» или просто «За героизм». Потому что медаль «За отвагу», орден Мужества или звезду Героя мужчина может получить за короткий, порой даже минутный подвиг, за отчаянный порыв смелости и спонтанную храбрость. Но как оценить подвиг женщины, которая годами и круглосуточно привязана своей любовью к мужу, прикованному к постели или к инвалидному креслу?

Я где-то слышал о курсах подготовки молодых мам к рождению ребенка. На них девушке дают в руки пятикилограммовую куклу, которую невозможно отложить ни на минуту – кукла начинает орать и пищать, как дитё. Те, кто смог 24 часа продержать эту куклу на руках, получают сертификат «будущей мамы» и уверенность в том, что справятся с обязанностями матери.

Лена уже четыре года неотлучно ухаживает за Сергеем, она буквально достала его с того света, выносила и выходила на своих руках, и в «Голубом», помимо ритуального ухода – умыть, накормить, убрать, – с первого дня и на протяжении полутора лет ежедневно возила его из палаты в спортзал. Там вместе с опытными инструкторами она часами занималась с ним лечебной физкультурой – поднимала и опускала ему руки и ноги в надежде вызвать в них хотя бы пассивный импульс, чтобы потом этот импульс перешел в активную форму. По тысяче раз каждый день, даже когда у нее самой был грипп и температура.

И через полтора года правая рука Сергея ответила, стала шевелить пальцами!

– А еще у меня была беда – голос. Трубку из горла вытащили, пробую говорить, а голос писклявый, как у девочки! Ужас! Полковник с голосом педика! Что делать? И стал я на все «Голубое» песни петь. «Броня крепка и танки наши быстры!», «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры, дети рабочих», «Вставай, страна огромная!». Такие песни, как вы понимаете, невозможно петь педерастическим голосом. И голос вернулся…

А еще через два месяца Лена позвонила в Хабаровск доктору Сахно:

– Дорогой Александр Всеволодович, Сережа встает!

И он действительно начал вставать – опершись на Ленино плечо и на плечо инструктора, он даже смог пройти от одной стены палаты до другой!

И тогда к нему стали возить «спинальников» и «колясочников» из других палат. Тех, кто сдался, впал в депрессию, махнул на себя рукой. Одним из таких был дагестанец-спецназовец старший сержант МВД Ибрагим N., кавалер ордена Мужества, получивший в бою такую же, как у Сергея, травму позвоночника. Пылкий кавказец, он сказал Сергею в упор:

– Я нэ буду жить! Я был тигр по жизни! А теперь я никто. Нэ хачу жить!

– Если ты по жизни тигр, – ответил ему Сергей, – то ты и в инвалидном кресле будешь тигр. А если ты по жизни осел, то и на двух ногах будешь осел.

Эта простая мысль так глубоко поразила Ибрагима, что он тут же позвонил родственникам в Дагестан и объявил, что он был, есть и будет тигром! И сегодня у него уже работают обе руки, и там, в Дагестане, он строит дом, растит с женой их дочку и даже в инвалидном кресле «строит» всех своих родственников!

– Знаете, в «Голубое» каждый день поступали тяжелые, – рассказывает Вахренев. – Кто с поломанным позвоночником, кто без ног. Я их проверял на прочность таким анекдотом. В реанимации пациент говорит врачу: «Доктор, я ходить буду?» Доктор: «Под себя будешь». – «А плавать буду?» – «А это уж как будешь ходить…» Ну, кто смеялся, тот, я считал, будет бороться за жизнь, а кто кривился…

Еще одним «коллегой» и другом Сергея и Лены стал в «Голубом» старший лейтенант Z. из Краснодара. 31 декабря 2004 года в Чечне, в бою с боевиками он во время атаки получил пулевое ранение – пулеметная пуля калибра 7,62 мм прошла через челюсть в позвоночник. То есть состояние такое же, как у Вахренева, – все тело парализовано, кровь заливает горло. А вокруг – бой не на жизнь, а на смерть.

– Лежу на земле, все вижу и слышу, – рассказывал он Сергею и Лене, – а ни позвать кого, ни шевельнуться не могу. Тут кто-то из наших мимо бежит, видит меня на земле и говорит: «Да, плох ты, братан! Но потерпи, счас мы их сделаем и вернемся». Шарах мне антишоковый укол пентанола и дальше побежал. Ну, у меня от пентанола крыша поехала, а вокруг народ все воюет, пулеметы грохочут, гранаты рвутся. Тут второй бежит: «Ты как? Худо тебе? Потерпи, братан!» Шарах мне второй укол пентанола и дальше побёг, в атаку. Я лежу, думаю: третья доза пентанола смертельна, но как им сказать?

Старлея, как и Вахренева, выходила, вынянчила и вернула к жизни его жена.

– Она у него маленькая, хрупкая. Как она стокилограммового мужа на себе таскала – это надо было видеть! – говорит Елена Вахренева. – Два года мы с ней в «Голубом» за своих мужей боролись, потом она его в Краснодар увезла, но мы до сих пор созваниваемся – и с ними, и с Ибрагимом. У старлея тоже левая рука еще не работает, но правой он уже может сам и есть, и телефонную трубку держать…

Когда-то, лет сорок назад в очерке Василия Пескова об одном сибирском, кажется, охотнике-инвалиде меня поразила и на всю жизнь запомнилась простая мысль. Песков писал, что когда рядом с нами живут такие люди, то можем ли мы – зрячие, здоровые, с двумя руками и на двух ногах – жаловаться на жизнь, скулить, предаваться отчаянию или укорять судьбу за какие-то трудности или кризисы!

И до тех пор пока в России есть такие женщины, как Лена Вахренева и ее подруги из Краснодара и Дагестана, все мужчины-иностранцы должны и будут завидовать российским мужчинам и… увозить отсюда русских жен. Да, это никакая не новость, сотни лет иностранные князья и принцы увозили из России русских невест, а теперь это приобретает и массовый характер – может быть, потому, что мы недостаточно их ценим, даже президент выделил таким женам-подвижницам аж 1200 рублей в месяц – президентское пособие по уходу за их героями-мужьями!

Уважаемые руководители страны, вдумайтесь: кавалер ордена Мужества, старший лейтенант и боец специального назначения, выполняя приказ своего президента и главнокомандующего по защите Отечества, отдал Родине ровно половину своего тридцатилетнего тела, парализованного теперь от груди до пят. Его молодая жена, выполняя обязанности круглосуточной, без выходных и отпуска, сиделки по уходу за Героем, не может отлучиться от него ни на час, то есть не может устроиться ни на какую работу – разве что бросить его и уйти к другому, здоровому. И вот за эту, повторяю, жертвенную вахту до конца своей жизни она получает 1200 рублей в месяц, то есть сорок рублей за 24 часа круглосуточной работы или меньше двух рублей в час!

Нет, я понимаю, что Родину, президента и мужа любят не за деньги. И все-таки 1200 рублей президентского пособия – это не слишком ли скромно для президента-то России?