Напористость. Преданность. Стремление. Решимость. Вот четыре составляющие балета, которыми мы должны руководствоваться в жизни. И если перед Рождеством мадам Золта была просто строга к нам, то теперь она навязала нам такое напряженное расписание, что мы просто не знали отдыха. Она читала нам лекции о том, насколько совершенен Королевский балет, придерживающийся строго классических традиций, но мы, говорила она, должны делать все по-своему, на американский лад, наш балет останется классическим и будет еще более прекрасным и новаторским.

Джулиан был безжалостен, ну просто сущий дьявол. Я даже начала презирать его. Мы были мокрыми от пота, волосы свисали с головы сальными сосульками. Мое трико прилипло к телу, а на Джулиане была только набедренная повязка. Он орал на меня так, словно я была глухой:

— Черт подери, можешь ты сделать нормально или нет? Я не собираюсь торчать здесь всю ночь!

— Не кричи на меня, Джулиан, я и так хорошо слышу.

— Тогда делай нормально! Сначала ты делаешь три шага, затем толчок, ты прыгаешь — я ловлю, и ради Бога, не забудь на этот раз сразу же откинуться назад! Не стой, как столб, а как только я тебя поймаю, падай назад и главное расслабься, если только ты можешь выжать из себя сегодня что-нибудь человеческое или грациозное.

Да, тут была полностью моя вина. Я больше не доверяла ему: боялась, что он попытается мне навредить.

— Джулиан, ты орешь на. меня так, словно я нарочно все делаю плохо.

— Да, у меня возникает такое ощущение. Если бы ты действительно хотела сделать все правильно, у тебя бы обязательно получилось. Тебе всего-то и надо, что сделать — это три шага, оттолкнуться и прыгнуть, а я сделаю поддержку, и тогда ты откинешься назад. Хоть одна попытка из пятидесяти должна быть удачной.

— Думаешь, мне самой это нравится? Посмотри на мои подмышки, — я подняла руки. — Смотри, здесь все ободрано, ты мне стер всю кожу до крови! А завтра я буду вся в синяках из-за того, что ты так грубо меня хватаешь.

— Тогда делай все нормально! — Ярость не только звучала в его голосе, она светилась в его черных глазах, и я страшно боялась, что он только и ждет случая, чтобы меня не поймать, нарочно, из мести.

Я встала в исходную позицию, и мы начали все сначала. И снова мне не удалось откинуться назад, потому что я не доверяла ему. Он просто взял и швырнул меня на пол, я лежала, задыхаясь, хватая ртом воздух и думая, какого черта мне все это нужно.

— Что, трудно дышать? — ядовито спросил он, нависая надо мной. Его ноги были широко расставлены, голая грудь блестела от пота, пот сбегал ручейками и капал на меня. — Я делаю самую тяжелую работу, а ты разлеглась тут и делаешь вид, что устала. Что там с тобой стряслось? Или ты все силы потратила на своего доктора?

— Заткнись! Я работаю по двенадцать часов в день, вот и устала!

— Если уж ты устала, так я устал в десять раз больше, чем ты, так что вставай и повторим все снова. Только теперь делай все, как следует, черт тебя побери!

— Не смей мне так говорить! Возьми себе другую партнершу. Я из-за тебя столько раз падаю, что у меня потом три дня подряд болят коленки. Так как же я могу бегать? Я боюсь прыгать в твои объятия, потому что ты подлый, ты каждый раз калечишь меня!

— Даже если бы я тебя ненавидел, все равно я ни за что не дал бы тебе упасть! Но я не ненавижу тебя. Пока.

Мы вновь и вновь репетировали под музыку со счетом, с секундомером, тыщу раз повторяли одни и те же шаги, и наконец у меня получилось, так что даже Джулиан улыбнулся и поздравил меня. А потом была генеральная репетиция и премьера «Ромео и Джульетты».

Великолепные декорации и головокружительные костюмы в сочетании с оркестром сделали чудо: все участники спектакля постарались вложить в него душу. Теперь я могла дополнить роль Джульетты всеми теми нюансами, которые наполняли ее жизнью. Я не хотела быть похожей на Иоланду, в этот вечер она делала свои приседания, как деревянная, со стеклянным остановившимся взглядом. Мадам Золта подошла к ней совсем близко, заглянула ей в лицо и почувствовала ее дыхание.

— Господи, да ты накурилась травки! Какой позор! Это же неуважение к зрителям! Я не могу позволить такого своей балерине! Немедленно домой и в кровать! Кэтрин, готовься, будешь танцевать Джульетту!

Иоланда продефилировала, шатаясь, мимо меня и попыталась пнуть меня ногой, прошипев сквозь зубы:

— И какого только черта ты вернулась! Оставалась бы там, откуда явилась!

Но когда я стояла на картонном балконе и мечтательно смотрела вниз на бледное лицо Джулиана, устремленное ко мне, я и думать забыла об Иоланде и ее угрозах. Он был так красив в голубоватых лучах прожекторов, в белых колготках, с темными блестящими волосами и сверкающими черными глазами, в украшенном стразами средневековом камзоле! Он напомнил мне мое чердачное увлечение: тот юноша старательно прятал от меня свое лицо, и я никогда не могла как следует разглядеть его черт.

Занавес опустился, и грянули аплодисменты. Под их грохот Джулиан вскочил на ноги и бросился ко мне, чтобы меня обнять.

— Сегодня ты превзошла себя! И как это тебе удавалось обманывать меня все время до начала представления?

Занавес вновь поднялся, мы вышли на поклоны, и тут он по-настоящему поцеловал меня в губы.

— Браво! — надрывался зал, ибо именно такого сочетания трагедии и страсти непременно жаждут истинные любители балета.

Это был самый лучший вечер в моей жизни, и, опьяненная успехом, я кинулась мимо фотографов и охотников за автографами в свою уборную, потому что мне еще предстояла вечеринка, небольшой банкет перед отъездом в Лондон на гастроли. Я быстро сняла грим и переоделась в маленькое вечернее платье нежно-голубого цвета. Тут кто-то осторожно постучал в дверь — это была мадам Золта. Она сказала:

— Кэтрин, тут к тебе какая-то дама. Она говорит, что приехала из твоего родного города, чтобы посмотреть, как ты танцуешь. Открой дверь. Мы тебя подождем.

На пороге стояла высокая эффектная женщина. У нее были темные волосы и темные глаза, одета она была в дорогое платье, которое очень шло к ее фигуре. Мне показалось, что я ее уже где-то видела, а может она просто напомнила мне кого-то. Оглядев меня с ног до головы, она принялась рассматривать мою маленькую гримерную, заставленную пластмассовыми коробками: в них хранились костюмы, которые я собиралась взять с собой в Англию, каждая была снабжена табличкой с моим именем и названием спектакля, для которого предназначался костюм. Я ждала, когда она скажет, чего хочет, и уйдет, чтобы я могла одеться.

— Мне кажется, мы незнакомы, — произнесла я, чтобы ее поторопить.

Она криво усмехнулась, уселась без приглашения на стул, скрестила свои красивые ноги и стала ритмично покачивать красивой черной лодочкой на высоком каблуке.

— Конечно, ты меня не знаешь, милое дитя, зато я многое знаю о тебе.

Что-то в ее приторно-сладком голосе насторожило меня, и я напряглась, приготовившись к тому, что она собирается мне сообщить, я была уверена, что она принесла плохие новости. Я видела это по ее: глазам, хотя она старательно прятала их истинное выражение за наигранным добродушием.

— А ты хорошенькая, даже красивая.

— Благодарю вас.

— И танцуешь ты исключительно хорошо, я даже не ожидала. Хотя, конечно же, ты должна хорошо танцевать, раз тебя приняли в эту труппу, кажется, она сейчас входит в моду.

— Спасибо, — вновь поблагодарила я; мне казалось, что она никогда не перейдет к существу дела.

Она еще помолчала, прежде чем вновь заговорить, заставляя меня теряться в догадках и изнывать от нетерпения. Мне даже пришлось взять в руки шубку, чтобы показать ей, что я спешу.

— Симпатичная шубка, — похвалила она. — Полагаю, что это мой брат подарил ее тебе. Я слышала, он сорит деньгами, как подгулявший матрос. Отдает все, что накопил трем ничтожествам, которые приехали на автобусе и присвоили всю его жизнь.

Она издала саркастический смешок: о, дамы из общества умеют смеяться.

— И теперь, увидев тебя, я знаю, почему он это делает. Хотя мне говорили, что ты достаточно хороша собой, чтобы любого свести с ума, я не могла поверить, что в сущности еще ребенок может быть столь чувственным, сексуальным и одновременно тощим. Вы занятная штучка, мисс Дал. Воплощенные наивность и опыт. Эта адская смесь вполне способна лишить рассудка мужчину типа моего брата. — Она фыркнула. — Ничего похожего на сочетание юности, длинных золотистых волос, смазливого личика и большого бюста, такое может пробудить зверя в лучшем из мужчин.

Раздался вздох, как будто она жалела меня.

— Да, таковы издержки молодости и красоты. Мужчины состоят из дурных наклонностей. Знаешь ли, Пол и раньше частенько оказывался в дураках. Ты не первая его подружка. Хотя прежде он никому не дарил меховых шуб и бриллиантовых колец. Похоже, он действительно хочет жениться.

Итак, это Аманда, сестрица Пола. Мне было известно о ее странностях: она вязала ему свитера и отправляла их по почте, но встретив на улице, не здоровалась с ним.

Аманда поднялась со своего места и обошла вокруг меня. Крадущаяся кошка, готовая к прыжку. От нее пахло душным запахом мускуса, какими-то восточными духами; она готовилась заполучить то, что считала легкой добычей.

— У тебя такая нежная кожа, — она протянула руку, чтобы погладить меня по щеке. — Упругая, как фарфор. Вряд «ли тебе удастся ее сохранить, когда тебе будет тридцать пять. И волосы твои уже не будут так хороши. Хотя ты ему надоешь задолго до этого. Он любит молоденьких, очень молоденьких. Симпатичных, умных, талантливых. Не могу не признать, у него хороший вкус, раз уж он лишен здравого смысла. Видишь ли, —тут она снова улыбнулась своей мерзкой улыбкой, — мне абсолютно безразличны его поступки до тех пор, пока он держится в рамках приличий, и они не влияют на мою жизнь.

— Убирайтесь вон! — только и смогла произнести я. — Вы мало знаете своего брата. Он порядочный, благородный человек и никоим образом не может вам повредить.

На ее лице вновь появилась жалостливая улыбка.

— Милое дитя, неужели ты не понимаешь, что ты губишь его карьеру? Неужели ты имеешь наивность полагать, что ваша связь прошла незамеченной? В таком маленьком городе, как Клермонт, каждый все про всех знает. И хотя Хенни не может говорить, у соседей есть глаза и уши. Слухи — вот что я слышу. Говорят, он тратит деньги на малолетних преступников, которые воспользовались его добротой, и скоро он разорится и лишится своей врачебной практики!

Она вконец распалилась, и я опасалась, как бы она не бросилась царапать мне лицо своими длинными красными ногтями.

— Убирайтесь вон! — крикнула я. — Я тоже кое-что про вас знаю, Аманда, поскольку слухи дошли и до моих ушей. Ваша беда в том, что вы считаете, будто он по гроб жизни обязан вам за то, что вы работали и тем самым давали ему возможность учиться в колледже, а потом платили за него в медицинском институте. Но я вела у него бухгалтерию и знаю, что он выплатил вам все сполна, плюс десять процентов, так что ничего он вам не должен! И зря вы пытаетесь унизить его в моих глазах, вам это не удастся! Мы любим друг друга, и вы не сможете помешать нашей свадьбе!

Она снова рассмеялась наигранно и невесело, и вдруг лицо ее стало тверже, на нем отразилась решимость.

— Ты не смеешь мне приказывать! Я уйду, когда сочту нужным, но прежде выскажу тебе все до конца! Я прилетела сюда, чтобы повидать его последнюю пассию, танцующую куклу… и уж поверь мне, ты будешь не последней в его жизни. Джулия рассказывала мне…

Но я не дала ей сказать.

— Убирайтесь вон! — заорала я. — И не смейте больше ничего говорить о нем! Я все знаю про Джулию, он сам мне рассказал. И даже если у него был кто-то еще, я его не виню; она не была его женой — кухарка, домработница, но не жена!

На этот раз смех был веселее, Господи, как она любила смеяться! Она наслаждалась этой сценой, она получала удовольствие от того, что жертва, которую она могла разорвать своими когтями, еще пытается сопротивляться.

— Дурочка! Да всякий женатый мужчина поет своей новой подружке одну и ту же старую песню. Джулия была одной из милейших, нежнейших и добрейших женщин на свете, она была поистине удивительным человеком! Она ублажала его, как могла. Единственный ее недостаток заключался в том, что она не могла дать ему того, что он хотел в сексуальном отношении. Может быть она не могла удовлетворить каких-то его особенных запросов, поэтому-то он и обращал внимание на других, таких, как ты. Согласна, многие женатые мужчины гуляют на стороне, но редко кто вытворяет то, что он вытворял.

— Я просто ненавидела злобную ведьму, испытывала к ней почти физическое отвращение.

— Что же он такого ужасного сделал? Ведь Джулия утопила его трехлетнего сына, я не представляю, чтобы меня что-то могло заставить лишить жизни собственного малыша! Это слишком жестокая месть!

— Да, я согласна, — она вновь приняла мягкий, вкрадчивый тон. — Со стороны Джулии это было чистым безумием. Скотти был таким милым, симпатичным ребенком, но Пол ее вынудил. И я ее понимаю. Пол любил Скотти больше всего на свете, а когда хочешь вывести кого-то из себя, то, естественно, пытаешься уничтожить то, что ему дороже всего.

О! Да как только у нее повернулся язык!

— Кажется он носит власяницу? — сказала она с издевкой, в то время как ее красивые темные глаза так и сияли от удовольствия. — Итак, он мучается угрызениями совести, занимается самобичеванием, скорбит по сыну, и тут появляешься ты, а он, стремясь восполнить потерю, делает тебя беременной. Да весь город знает, что ты делала аборт! Да, мы знаем, мы все знаем!

— Вы лжете, — закричала я. — Это был не аборт, просто курс лечения, потому что у меня часто бывали задержки!

— В твоей больничной карте все записано, — на ее лице появилась довольная ухмылка. — Ты выкинула эмбрион с двумя головами и тремя ногами, близнецов, которые не разделились, как надо. Бедняжка, а ты и не знала, что твой курс лечения — это всего лишь аборт!

Господи, я тону, ухожу под воду с головой, надо мной смыкается черная толща воды… с двумя головами? Тремя ногами? Ребенок-урод, чего я так боялась! Но тогда мы с Полом еще не познали друг друга! Нет, это был не Пол!

— Не плачь, — с притворной ласковостью произнесла она.

Я инстинктивно отпрянула, когда она потянулась своей большой рукой, усыпанной бриллиантами, чтобы дотронуться до моей щеки.

— Все мужчины — свиньи. Полагаю, он скрыл от тебя этот факт. Так неужели ты не понимаешь, что не можешь стать его женой? Я пришла сюда для твоего же блага. Ты такая красивая, молодая, талантливая, зачем тебе жить в грехе с женатым мужчиной? Спаси свою душу, пока еще есть время.

Слезы застилали мне глаза. Я стала тереть глаза кулаками, словно ребенок, оказавшийся в безумном взрослом мире. Потом я посмотрела на ее приторное, ухоженное лицо.

— Пол не женатый человек. Он вдовец. Джулия умерла, покончила жизнь самоубийством в тот же день, как утопила Скотти!

Она потрепала меня по плечу: этакая добрая, заботливая мать.

— Нет, деточка, Джулия не умерла. Она пребывает в учреждении, куда ее отправил мой брат после убийства Скотти. Даже безумная, она продолжает оставаться его законной женой.

Она сунула в мою ослабевшую руку несколько снимков, изображавших худую женщину довольно жалкого вида, лежавшую на больничной койке. Страдание иссушило ее: глаза были широко открыты и тупо глядели в пространство, темные волосы разметались по подушке. К сожалению, я видела достаточно много фотографий Джулии, поэтому сразу признала ее, несмотря на то, что она так сильно изменилась.

— Кстати, — бросила напоследок сестрица Пола, оставляя меня наедине с фотографиями, — я получила огромное наслаждение от спектакля. Ты восхитительно танцуешь. А твой партнер просто не имеет себе равных! Мой тебе совет — выходи за него; невооруженным глазом видно, что он без ума от тебя.

С этими словами она ушла, а я осталась стоять оглушенная, брошенная в бездну утраченных надежд и отчаяния. Боже мой, приживусь ли я когда-нибудь в этом мире, где царствует ложь?

Джулиан пригласил меня на вечеринку, устроенную в нашу честь. К нам подходили люди, поздравляли нас, говорили лестные слова, но я обращала на них мало внимания. Мои мысли были заняты другим: Пол лгал мне — мне! Он предложил мне любовь, зная, что женат, он лгал мне, лгал, а я ненавижу ложь!

Джулиан был ко мне как-то по-особому внимателен и добр. Тесно прижавшись ко мне во время одного из медленных, старомодных танцев, так, что я чувствовала каждый мускул его стройного тела, он прошептал:

— Кэти, я люблю тебя. Я очень тебя хочу, так, что порой теряю сон. Мне хочется сжимать тебя в объятиях, овладевая тобой. Если ты мне откажешь, я сойду с ума. — Он зарылся лицом в мои волосы. — Я никогда не встречал столь чистой девушки, как ты. Кэти, умоляю тебя, не будь жестокой, подари мне свою любовь!

Его лицо плыло передо мной, он казался прекрасным, как древний бог, и все же, все же…

— Джулиан, а что бы ты сказал, если бы узнал, что я вовсе не так чиста?

— Но ведь это так, я знаю!

— Да с чего ты это взял? — Я пьяно рассмеялась. — Неужели у меня на лице написано, что я храню девственность?

— Да, — твердо ответил он. — Я вижу это по глазам. А в твоих глазах написано, что ты не представляешь себе, что значит быть любимой.

— Джулиан, боюсь, ты мало меня знаешь.

— Кэти, ты меня недооцениваешь. И относишься ко мне как-то странно: то тебе кажется, что я наивный ребенок, то я волк, готовый вот-вот тебя проглотить. Ты сперва посмотри, на что я способен, как любовник, вот тогда ты поймешь, что до этого ни один мужчина к тебе даже не прикоснулся!

Я засмеялась.

— Хорошо. Но только один раз!

— Стоит тебе попробовать один раз со мной, как тебе не захочется меня отпускать, — произнес он, сверкнув своими черными глазами.

— Джулиан… я не люблю тебя.

— Так полюбишь, когда мы проведем вместе одну ночь.

— Джулиан, — сказала я, широко зевнув. — Я так устала, к тому же я пьяна. Пожалуйста, уходи и оставь меня в покое.

— Ни за что! Раз уж ты пообещала, я от тебя не отстану. Сегодня ты будешь со мной, как и все остальные ночи в твоей жизни или в моей.

Дождливым субботним утром, когда весь наш багаж уже был погружен в такси, чтобы ехать в аэропорт, мы с Джулианом стояли в мэрии, вокруг собрались наши друзья, а мировой судья произносил слова, которые свяжут нас на всю жизнь, «пока смерть не разлучит нас». Когда настала моя очередь говорить необходимые в таком случае слова клятвы, я мгновение помедлила, мне хотелось убежать, помчаться к Полу. Он не сможет этого пережить. А Крис? Впрочем, Крису лучше, если я выйду замуж за Джулиана, чем за Пола, он сам мне об этом сказал.

Джулиан тесно прижимался ко мне, его темные глаза светились гордостью и любовью. Мне некуда было бежать, только что и оставалось, так это произносить необходимые слова. И вот я уже замужем за мужчиной, которому никогда не позволю стать моим мужем, я в этом себе поклялась. Не только Джулиан был счастлив и горд; мадам Золта тоже так и светилась от радости, благословляла нас, целовала и проливала материнские слезы.

— Ты правильно поступила, Кэтрин. Вместе вы будете счастливы, вы такая красивая пара, только помните, что вам ни в коем случае нельзя обзаводиться детьми!

— Дорогая, любимая, самая прекрасная, — шептал мне Джулиан, когда мы летели над Атлантикой. — Ну, пожалуйста, не будь такой грустной. Ведь это наш праздник! Клянусь тебе, я больше не дам тебе грустить. Я буду самым любящим мужем на свете, и у меня не будет никого, кроме тебя!

Моя голова склонилась ему на плечо, и я зарыдала! Я плакала о том, чего была лишена в этот счастливый для любой девушки день. Где птичье пение, где колокольный звон? Где зеленая травка и чувство любви? И где моя мать, ставшая причиной всех моих несчастий? Где? Плачет ли она, думая о нас? А может быть, она бросала в мусорную корзину мои письма с вырезками из газет?.. Да, это больше на нее похоже, она предпочитала не вспоминать о том, что натворила. Как легко и просто отправилась она в свадебное путешествие, когда вышла замуж второй раз, оставив нас на попечение безжалостной бабки, и вернулась в прекрасном настроении, а потом еще долго рассказывала нам, как прекрасно она провела время. Она совсем не интересовалась Кори и Кэрри, когда мы, запертые на чердаке, подвергались издевательствам и голодали, а ведь они совсем не росли. Она не замечала, как печален их остановившийся взгляд, как тонки их слабенькие ручки и ножки. Она никогда не видела того, чего не хотела видеть.

Продолжал лить дождь, предвещая нехорошее. От потоков ледяной воды обледенели крылья самолета, уносившего меня все дальше и дальше от всех тех, кого я люблю. Мое сердце покрылось такой же ледяной коркой. А сегодня ночью мне предстоит лечь в постель с мужчиной, которого я не воспринимаю серьезно вне сцены; сейчас он такой респектабельный, одет в костюм и воображает себя принцем.

И все же я должна отдать должное Джулиану: в постели он действительно был бесподобен. Я постаралась забыть о том, кто со мной, и представляла себе совсем другого, когда он покрывал поцелуями все мое тело, каждый кусочек, каждый уголок был обласкан, пригрет, изучен его нежными губами. Через некоторое время я уже хотела его. Я просто трепетала от желания, чтобы он скорее мной овладел, пытаясь прогнать навязчивую мысль, что накануне я совершила самую большую ошибку в своей жизни.

Но я натворила и много других ошибок