Не успели мы привыкнуть к разнице во времени, как уже смотрели репетиции Королевского балета, сравнивая их стиль с нашим. Мадам Золта предупредила нас, что они предпочитают строгий классический стиль, но мы должны придерживаться собственной манеры, и пусть это нас не пугает.

— Следуйте своим приемам, сохраняйте их в чистоте, но в каждый танец вложите частичку собственной души. Джулиан, Кэтрин, вы молодожены, поэтому все внимание будет устремлено на вас, так что постарайтесь придать каждой сцене романтический оттенок. Когда я смотрю на вас, у меня щемит сердце. И если вы будете продолжать в том же духе, вы можете войти в историю балета.

Она улыбнулась, но в уголках ее маленьких глаз стояли слезы.

— Давайте докажем всему миру, что Америка тоже может творить шедевры. — Она замолчала и отвернулась, чтобы мы не видели, как сморщилось от слез ее лицо.

— Я так вас всех люблю, — всхлипнула она. — А теперь уходите… Оставьте меня… И дайте мне возможность гордиться вами!

Мы были готовы на все, лишь бы заставить имя мадам Золты вновь прогреметь, на этот раз не как балерины, а как педагога. Мы репетировали до изнеможения, после репетиций падали от усталости.

Английская балетная труппа размещалась в здании Королевской оперы на Ковент-Гарден. Когда я впервые попала туда, у меня перехватило дыхание, и я вцепилась в Джулиана, чтобы не упасть. Огромный зал с красными драпировками и золотой лепниной вмещал более двух тысяч человек. Сверкающие золотом балконы ровными галереями уходили вверх, а венчал все высокий купол, украшенный изображением солнца, простирающего над миром свои лучи. Это зрелище потрясло меня своим старомодным великолепием, но вскоре мы обнаружили, что за кулисами убранство отнюдь не столь пышное, а в переполненных людьми уборных, в муравейнике крохотных костюмерных и гримерных было просто неприятно находиться. Но что самое страшное, помещения для репетиций там вовсе отсутствовали! И уж в полное отчаяние меня привела английская система водоснабжения и отопления! Я постоянно мерзла, за исключением, пожалуй, часов репетиций. А ограниченный запас горячей воды в ванной меня просто убивал: мне не удавалось толком принять ванну, иначе можно было просто превратиться в ледышку.

И все это время Джулиан ходил за мной, как привязанный. Право на уединение было для него чем-то таким, о чем он не имел ни малейшего понятия, поэтому и не считал нужным соблюдать. Он не оставлял меня в покое даже в ванной, а когда я успевала запереть дверь прямо перед его носом, то начинал требовать:

— Открой дверь! Ведь я знаю, что ты делаешь, так почему же ты не хочешь меня впустить? К чему вся эта секретность?

Но и этого ему было мало, он хотел проникнуть во все тайны моей души, выведать мое прошлое, узнать мои мысли, короче, все, что происходило со мной в жизни.

— Итак, твои родители погибли в автокатастрофе, а что было потом? — вопрошал он, сжимая меня в своих железных объятиях.

Он спрашивал меня об этом вот уже в сотый раз. И зачем ему только это надо? Я сглотнула. У меня уже сложилась стройная история о том, как по закону нас хотели объявить сиротами и установить над нами опекунство, и поэтому мы с Крисом и Кэрри решили бежать.

— Мы скопили немного денег, понимаешь, у нас оставалось кое-что от дней рождений, Рождества и прочих праздников. Сели на автобус, идущий во Флориду, но Кэрри была больна, ее вырвало, и тогда вмешалась какая-то толстая негритянка, она отвела нас к своему «доктору-сыну». Может ей стало жалко нас. Ну так вот, она привела нас к себе, вот собственно и все.

— И все, — медленно повторил он. — Черт знает, сколько ты от меня скрываешь! Впрочем, я и сам догадываюсь: он понял, что юная красавица — просто находка для него, потому и проявил столько благородства. Кэти, скажи, в каких отношениях вы с ним были?

— Я любила его и собиралась выйти за него замуж.

— Так почему же не вышла? — выпалил он. — Почему ты в конце концов согласилась стать моей женой?

Такт, деликатность никогда не были среди моих добродетелей, и меня взбесило, что он заставляет меня рассказывать о том, о чем мне неприятно говорить.

— Потому что ты все время ошивался возле меня! — вспылила я. — Ты заставил меня поверить, что я смогу тебя полюбить, хотя я лично в этом сомневаюсь! Мы совершили ошибку, Джулиан, страшную ошибку!

— Не смей больше так говорить, слышишь, не смей! — воскликнул Джулиан со слезами в голосе, словно я нанесла ему тяжелое оскорбление.

В этот миг я вспомнила Криса и подумала, что нельзя нести страдание всем, кого встречаешь на своем пути. Вспышка ярости тут же прошла, и я позволила Джулиану меня обнять. Он наклонился, чтобы поцеловать меня в шею.

— Кэти, я так тебя люблю! Я не относился так ни к одной женщине! И меня еще никто по-настоящему не любил. Спасибо тебе, что ты стараешься полюбить меня, хотя и говоришь, что пока не любишь.

Его голос дрожал, и у меня сжалось сердце. Сейчас он казался маленьким мальчиком, который просит о чем-то невозможном. Может быть, я была несправедлива к нему? Я повернулась и обняла его за шею.

— Я очень хочу тебя полюбить, Джул. Ведь я вышла за тебя и сделала это сознательно, поэтому можешь не сомневаться, я буду тебе хорошей женой. Только, пожалуйста, не торопи события! Дай мне время, я и стану любить тебя сильнее, когда лучше узнаю тебя. Ведь ты мне совсем чужой, хотя мы и знакомы вот уже около трех лет.

Он вздрогнул, словно знай я его по-настоящему, я бы уж точно не смогла его полюбить. Он настолько сомневался в себе! Господи, что же я наделала? И что я за человек, если могла отвернуться от честного, искреннего, благородного мужчины и очертя голову броситься в объятия настоящего чудовища?

Мама всегда имела привычку поступать опрометчиво, не думая о последствиях, и спохватываясь тогда, когда было уже поздно. В глубине души я была не такой, не может быть, чтобы я так походила на нее! Я слишком талантлива, чтобы походить на человека, абсолютно лишенного каких бы то ни было способностей, за исключением, пожалуй, одной — умения влюблять в себя мужчин. Впрочем здесь большого ума не требуется. Нет, я бы хотела быть такой, как Крис… И я снова унеслась на крыльях воспоминаний, размышляя о том, что она натворила. Она виновата во всем, даже в том, что я вышла замуж за Джулиана!

— Кэти, тебе придется научиться мириться с моими недостатками, — нарушил молчание Джулиан. — Не делай из меня кумира, не думай, что я само совершенство. Да что говорить, ты сама знаешь, так что если ты собираешься создать в своем воображении образ прекрасного принца, то, боюсь, тебя ждет разочарование. Ты так же боготворила своего доктора. Мне вообще кажется, что тебе свойственно очень высоко ставить мужчину, в которого ты, влюблена, поэтому в конце концов тебя неизбежно ждет разочарование. Ты лучше просто люби меня и не обращай внимания на то, что тебе неприятно.

Мне было трудно не замечать недостатки, в частности, мамины, в то время как Крис был к этому совершенно равнодушен. Но так уж я устроена: прохожу мимо блестящей монеты в поисках потускневшей. Забавно. Мне казалось, что всеми своими недостатками Пол обязан Джулии. Так казалось до тех пор, пока не явилась Аманда со своей жуткой историей. Я в очередной раз с ненавистью подумала о маме — это из-за нее меня подводит инстинкт!

Джулиан давно уже лег спать, а я все сидела у окна и размышляла, наблюдая за снежинками, бившимися в стекло. Погода словно предсказывала мне будущее. Весна вместе с Полом осталась там, в саду… я сама этого захотела. Мне не следовало верить Аманде. Господи, сохрани меня от того, чтобы я стала похожей на маму, что снаружи, что изнутри.

Недели, проведенные в Лондоне, были загружены до предела, они были восхитительны и изнурительны, и я с ужасом думала о том времени, когда придется вернуться в Нью-Йорк. Как долго мне удастся скрывать все от Пола? Ведь вечно так продолжаться не может. Раньше или позже ему придется узнать.

Мы прилетели в Клермонт накануне первых весенних деньков и на такси доехали до дома Пола. Там все было по-прежнему, изменилась только я, и вот теперь мне предстояло войти в дом и ввергнуть в отчаяние человека, который уже перенес достаточно ударов судьбы.

Я оглядела аккуратные шары и конусы, выстриженные из кустов самшита, глицинию в цвету, пышное буйство азалий, огромные магнолии, вот-вот готовые расцвести, и всю эту зелень украшал испанский бородатый мох, загадочный и темный, создававший впечатление живого кружева. Я вздохнула. Но самым прекрасным казался в сумерках старый дуб, окутанный каким-то романтически грустным мистическим ореолом: он был сплошь покрыт испанским бородатым мхом, который в конце концов убивает своего хозяйка. Любовь, которая входит в самое сердце и затем губит.

Сначала я думала войти в дом вместе с Джулианом и сразу рассказать Полу обо всем, но в конце концов у меня не хватило решимости.

— Ты не обидишься, если я оставлю тебя здесь на веранде, а сама поговорю с Полом? — обратилась я к Джулиану.

Он кивнул. Странно, я ожидала, что он станет спорить, но он покорно уселся в стоявшее здесь плетеное кресло-качалку. Оно было памятно мне тем, что, когда в тот воскресный поддень нас высадил здесь автобус, в нем дремал Пол. Тогда ему было сорок. Сейчас — сорок три.

Испытывая странную дрожь, я прошла дальше одна и открыла дверь собственным ключом. Можно было позвонить или послать телеграмму, но мне нужно было видеть его лицо, выражение его глаз, попытаться прочитать его мысли. Мне нужно было знать, действительно ли это для него серьезный удар, или я только задела его самолюбие.

Казалось никто не слышал, как я вошла, как прозвучали мои шаги в холле. Пол дремал, растянувшись в своем любимом кресле перед камином и цветным телевизором, положив скрещенные ноги в ботинках на оттоманку. Возле его кресла на полу по-турецки сидела Кэрри: ей всегда нужно было находиться рядом с кем-то, кто ее любит. Она полностью ушла в игру с маленькими фарфоровыми куколками. На ней был белый свитер с алыми манжетами и воротничком, а сверху — красная вельветовая курточка. Она была похожа на очаровательную миниатюрную статуэтку.

Я снова взглянула на Пола: даже во сне его лицо хранило выражение напряженного ожидания, он то и дело менял положение ног, а пальцы рук то сжимались в кулаки, то вновь разжимались. Голова его откинулась на спинку кресла, но и она моталась из стороны в сторону, ему что-то снилось — может быть я. Вдруг его лицо повернулось ко мне: неужели он даже во сне почувствовал мое присутствие?

Он медленно открыл глаза, зевнул, прикрыв рукой рот, потом взгляд его упал на меня. Он смотрел так, словно я была видением.

— Кэтрин, — прошептал он, — это ты?

Вопрос услышала Кэрри, она вскочила и подбежала ко мне, выкрикивая мое имя, а я подхватила ее и подбросила к потолку. Я обрушила на ее лицо целую лавину поцелуев и так крепко сжала в своих объятиях, что она закричала:

— Мне больно, отпусти!

Она была такая хорошенькая; она явно посвежела и поправилась.

— Кэти, почему тебя так долго не было? Мы каждый день ждем, что ты придешь, а тебя все нет и нет. Мы представляли себе, как вы поженитесь, но когда ты долго не писала, доктор Пол сказал, что не следует спешить. А почему ты посылала нам только открытки? Разве у тебя не было времени, чтобы писать настоящие, длинные письма? А Крис сказал, что ты, наверно, страшно занята. — Она высвободилась из моих объятий и снова опустилась на пол рядом с креслом Пола, поглядывая на меня с укоризной. — Кэти, ты нас совсем забыла, да? Ты думаешь только о своем балете, и когда ты танцуешь, тебе не нужна семья.

— Нет, Кэрри, мне очень нужна семья, — машинально ответила я, поглощенная созерцанием Пола, мне так хотелось прочитать его мысли!

Пол поднялся с кресла и пошел ко мне, глядя мне прямо в глаза. Мы обнялись, а Кэрри наблюдала за нами, словно постигала науку, как должны обниматься мужчина и женщина, которые любят друг друга. Его губы лишь слегка коснулись моих, но я вся так и вспыхнула от их прикосновения, Джулиан никогда не оказывал на меня такого воздействия.

— А ты изменилась, — произнес он в своей спокойной, мягкой манере. — Похудела. И выглядишь усталой. Почему ты не позвонила, что едешь? Я бы встретил тебя в аэропорту.

— Ты тоже похудел, — сказала я хриплым шепотом.

Худоба шла ему гораздо больше, чем мне; его усы казались темнее и гуще. Я осторожно прикоснулась к ним, и меня охватила тоска: теперь они не мои, хотя он нарочно их отрастил, чтобы сделать мне приятное.

— Мне было плохо, когда ты перестала писать мне каждый день. Ты была очень занята?

— Да, вроде того. Трудно каждый день выступать и еще стараться осмотреть все достопримечательности… оставалось так мало времени.

— Я подписался на «Вэрайэти».

— О! — только и смогла простонать я, моля Бога, чтобы там не успели сообщить о моей свадьбе.

— Теперь я твой штатный агент по сбору вырезок, хотя у Криса есть свой альбом. Каждый раз, когда мы коротаем время вместе, мы сравниваем вырезки, и если у кого-то из нас какой-то недостает, то делаем ксерокопию. — Он помолчал, явно озадаченный моим выражением лица, поведением или чем-то еще. — Там только восторженные отзывы… Кэтрин, почему ты такая… такая безучастная?

— Я устала. Ты же сам сказал. — Я опустила голову, не зная, как посмотреть ему в глаза. — А как ты?

— Кэтрин, что случилось? Ты очень странно себя ведешь.

Кэрри смотрела на меня во все глаза, словно Пол высказал и ее мысли. Я обвела взглядом комнату, уставленную вещами, которые Пол собирал всю жизнь. Какая красота! Солнечный свет, проникая сквозь тонкие шторы, играл на изящных вещицах, расставленных на высокой этажерке со стеклянными полками, отражался в потускневшем зеркале на стене. Как легко уйти от ответа, оглядываясь по сторонам и притворяясь, что все хорошо, когда на самом деле все из рук вон плохо.

— Кэтрин, отвечай! — крикнул Пол. — Что стряслось?

Я села на стул, колени дрожали, в горле пересохло. Почему у меня все всегда получается не так? И как он мог мне лгать, обманывать меня, зная, что вся моя жизнь состояла из обмана и лжи? А сам выглядит таким верным, надежным. Как это только ему удается?

— Когда вернется Крис?

— В пятницу. Приедет на пасхальные каникулы.

Он задумчиво на меня посмотрел: мой вопрос показался ему странным, потому что обычно мы с Крисом поддерживали тесную связь.

Тут появилась Хенни, и снова восклицания радости, объятия, поцелуи: больше было невозможно откладывать, но я все же нашла способ.

— Пол, я пригласила Джулиана… Он сейчас на веранде. Можно его позвать?

Он очень странно на меня посмотрел и кивнул.

— Конечно. Зови его в дом. — И добавил, обращаясь к Хенни: — Поставь два дополнительных прибора.

Вошел Джулиан. Как я его и просила, он и словом не обмолвился, что мы женаты. Еще в такси мы сняли обручальные кольца и положили в карман.

Это был самый странный ужин из всех, на каких я когда-либо присутствовала. Когда же мы с Джулианом стали раздавать подарки, напряженность, кажется, даже усилилась. Кэрри лишь осторожно взглянула на свой браслет, усыпанный рубинами и аметистами, и только Хенни просияла, получив толстый золотой браслет.

— Чудесная вещица. Спасибо, Кэти. — Пол поставил подаренную мною статуэтку на ближний столик. — Джулиан, надеюсь, ты нас извинишь, если мы с Кэти уединимся: мне надо с нею поговорить.

Он сказал это так, как сказал бы врач, желающий поговорить с главой семейства, где кто-то серьезно заболел. Джулиан кивнул и улыбнулся Кэрри, она просияла в ответ.

— Я пошла спать, — заявила она. — Спокойной ночи, мистер Маркет. Не знаю, помогали ли вы Кэти выбирать этот браслет, но все равно спасибо.

Джулиан остался в гостиной смотреть телевизор, а мы с Полом отправились прогуляться в его роскошный сад. Вовсю цвели плодовые деревья; красные, розовые и белые цветы вьющихся роз божественно смотрелись на красивой садовой решетке.

— Что все-таки произошло, Кэтрин? — спросил Пол. — Ты приезжаешь домой ко мне и привозишь с собой какого-то мужчину. Впрочем, можешь не объяснять, я и сам догадался.

Быстрым движением я схватила его руку.

— Молчи, не говори ничего! — воскликнула я и принялась медленно и нерешительно рассказывать о визите его сестры. Я поведала о том, как узнала, что Джулия жива. Я, конечно, поняла, что им двигало, когда он скрывал это от меня, но все же он должен был сказать мне правду!

— Зачем ты заставил меня поверить, что она мертва? Или ты думал, что я настолько мала, что не смогу вынести правды? Скажи ты мне правду, я бы все поняла! Я любила тебя, неужели ты мог в этом сомневаться? И я дарила тебе свою любовь не потому, что считала себя обязанной тебе, а потому что я так хотела, потому что отчаянно нуждалась в тебе! Брак не был для меня самоцелью, меня вполне устраивали наши отношения. Я бы вечно оставалась твоей любовницей, но ты должен был сказать про Джулию! Ты же знаешь, насколько я импульсивна, я всегда действую необдуманно, когда меня что-нибудь обидит, а в тот вечер, когда меня посетила Аманда, боль от обиды была просто нестерпимой! Ложь! — продолжала я. — О, как же я ненавижу лжецов! И ты лгал мне! Ты, кому я доверяла больше всех на свете!

Я остановилась, он остановился вместе со мной. Стоявшие в аллее обнаженные мраморные статуи, казалось смеялись над нами. И над несложившейся любовью. Потому что теперь мы были очень похожи на них, такие же холодные, ледяные.

— Аманда, — имя перекатывалось у него на языке, словно какая-то отрава, которую надо поскорее выплюнуть. — Аманда всегда любила полуправду. Почему же ты не поговорила со мной перед отъездом в Лондон, почему не дала мне возможности оправдаться?

— Но как можно оправдаться, когда ты лжешь? — Я наносила рассчитанный удар, мне хотелось, чтобы ему сейчас было больно так же, как мне в тот день, когда Аманда явилась в театр.

Мы еще немного прошли и остановились, опершись о ствол самого старого дуба. Он достал пачку сигарет.

— Пол, извини. И все же мне интересно услышать, что ты можешь сказать в свое оправдание.

Он медленно затянулся, выдохнул дым. Приблизившись ко мне, дым окутал мне голову, шею, все тело, заглушив запах роз.

— Помнишь, когда ты приехала, — начал он, помолчав, — ты очень переживала из-за Кори, я уж не говорю о твоей матери. Как я мог причинить тебе боль своей печальной исповедью, если ты и так пережила столько горя? К тому же тогда я не знал, что мы станем любовниками, ты казалась мне просто милым ребенком, которого преследуют несчастья, хотя я всегда испытывал к тебе нежность, всегда. Я испытываю ее и сейчас, хотя ты смотришь на меня обвиняющим взглядом. Впрочем, ты права. Я должен был тебе об этом рассказать. — Он тяжело вздохнул. — Рассказал же я, как в день, когда Скотги исполнилось три года, Джулия взяла его на реку и держала под водой, пока он не задохнулся. Но я скрыл, что она все еще жива… Целая бригада докторов пыталась вывести ее из комы, но им это так и не удалось.

— Кома, — прошептала я. — Она жива, но находится в коме?

Он печально улыбнулся и посмотрел на луну, которая тоже улыбалась саркастически, по крайней мере, мне так показалось. Потом повернул голову, и наши глаза встретились.

— Да, Джулия осталась жива, и пока вы не поселились у меня, я каждый день ездил ее навещать в частную клинику. Я сидел возле нее, держа ее руку в своей и заставляя себя смотреть на ее изможденное лицо и костлявое тело… Мне это казалось лучшим способом самобичевания, я думал, что так можно искупить вину, которую я чувствовал перед ней. С каждым днем у нее оставалось все меньше волос, они были везде: на подушке, на покрывале. Она угасала прямо на глазах! Всюду были какие-то трубочки, проводочки, через которые она дышала, в вене торчала иголка, через которую вводили питательный раствор. Мозг уже не давал импульсов, но сердце продолжало биться. По всем человеческим законам она была мертва, но жива физически. Если бы она даже вышла из комы, то не смогла бы ни говорить, ни двигаться, ни думать. Но уже в двадцать лет она была живым трупом, столько лет ей было, когда она повела топить моего сына. Я не мог поверить, что женщина, так любившая своего ребенка, сможет так безжалостно поступить с ним, чувствуя, как он пытается бороться за жизнь… И все же она сделала это, только для того, чтобы вернуться ко мне. — Он помолчал, стряхнул пепел с сигареты и взглянул на меня своими затуманенными глазами. — Джулия напоминает мне твою мать. Обе они могут пойти на все, если считают, что так надо. Я вздохнула, вздохнул и он, вместе с нами вздохнули ветер и цветы. Наверно, даже мраморные статуи не остались равнодушными, хотя они вряд ли понимают человеческую жизнь.

— Пол, а когда ты видел Джулию в последний раз? Неужели нет никакой надежды на полное выздоровление? Я заплакала. Он обнял меня и поцеловал в голову.

— Не плачь о ней, моя прекрасная Кэтрин! Для нее теперь все кончено, и она наконец обрела покой. Она умерла в тот же год, как мы с тобой стали любовниками, наверно, через месяц, как мы впервые сошлись. Она ушла тихо. Помню, в тот день ты как будто почувствовала, что что-то не так. Не думай, что я в тот момент меньше любил тебя, просто я должен был остановиться и заглянуть в себя. Я испытывал странное чувство боли, грусти и вины, что кто-то, такой же милый и нежный, как Джулия, возлюбленная моих юных лет, должен уйти из жизни, не испытав всех радостей, которые она способна подарить. — Он взял в руки мое лицо и нежно поцеловал в щеки, слизнув слезы. — А теперь улыбнись и скажи слова, которые я читаю в твоих глазах, скажи, что любишь меня. Когда ты привела Джулиана, я решил, что между нами все кончено, но теперь понимаю, что был неправ. Ты отдала мне все лучшее, что имела, и я знаю, что, как бы далеко ты ни была, даже танцуя с молодым и более красивым партнером, ты останешься мне верна, и я буду верен тебе. Так и будет, потому что два человека, которые искренне любят друг друга, смогут преодолеть любые преграды.

Господи, как же я теперь ему скажу?

— Джулия умерла? — я была так потрясена, что вся дрожала; в этот момент я ненавидела Аманду и себя. — Значит, Аманда мне врала… Она знала, что Джулии нет в живых, и нарочно прилетела в Нью-Йорк, чтобы растоптать меня! Пол, ну что же она за человек!

Он так крепко обнял меня, что мне стало больно, но я не отстранилась, а еще плотнее прижалась к нему, потому что знала — это наше последнее объятие. Я принялась страстно его целовать, потому что мне никогда больше не придется почувствовать его поцелуи у себя на губах. Он счастливо засмеялся, поняв, как сильно и страстно я его люблю, и радостно произнес:

— Да, моя сестра знала, что Джулия умерла, она сама была на ее похоронах. Впрочем, она и там со мной не разговаривала. Ну, перестань плакать. Дай, я вытру слезы. — Он достал носовой платок, промокнул мне щеки и утолки глаз, а потом высморкал мне нос.

Я поступила, как ребенок, капризный, нетерпеливый ребенок, а ведь Крис учил меня никогда так не поступать. И вот в результате я предала Пола, который мне так доверял.

— И все же я не понимаю, зачем Аманде это нужно, — сказала я сквозь слезы, стараясь оттянуть момент признания, я боялась, что не вынесу этого.

Он обнял меня и стал гладить меня по спине, по волосам, а я обхватила его руками и не отрываясь смотрела ему в лицо.

— Кэтрин, дорогая, почему ты так странно себя ведешь? — его голос опять приобрел привычные интонации. — Разве то, что сказала моя сестра, может помешать нам наслаждаться жизнью? Она просто хочет выжить меня из Клермонта и занять дом, чтобы завещать его сыну, поэтому она не гнушается ничем, чтобы испортить мою репутацию. Она вращается в обществе и уже все уши людям прожужжала, какой я плохой. Но после того, как Джулия утопила моего сына, я очень переменился: если раньше у меня было много женщин, то после гибели Скотти ты первая. А Аманда распустила слухи, будто ты забеременела от меня, и твой курс лечения на самом деле был абортом! Да, коварная и злобная женщина готова на все. Он сказал мне это слишком поздно!

— Аманда, — тупо произнесла я, почти теряя контроль над собой. — Она сказала, что этот курс лечения — все равно что аборт. И еще она сказала, что ты сохранил зародыш, и будто у него две головы. Я сама видела его у тебя в приемной, заспиртованный в пробирке Пол, зачем ты его оставил? Почему не похоронил? Ребенок-урод! Но ведь это нечестно, нечестно, почему все так?

Он застонал и провел по глазам тыльной стороной ладони, приготовившись все отрицать.

— Я убью ее! Это все ложь, Кэтрин, чистой воды ложь!

— Тьг говоришь ложь? Но так ли это? Он вполне мог быть моим ребенком. А Крис тоже ничего не знал, или он тоже лгал мне?

Он принялся страстно все отрицать и снова попытался меня обнять, но я отскочила назад и выставила вперед руки.

— Но у тебя в приемной стоит склянка с таким зародышем, я сама видела! Пол, как ты мог?! Ты так не похож на других людей и почему-то сохранил подобную вещь!

— Неправда! — взорвался он. — Мне ее подарили еще в институте, понимаешь, это шутка, студенты-медики обожают такие шутки, которые другим кажутся черным юмором, и я говорю правду: у тебя не было аборта.

Он внезапно остановился.

Голова у меня шла кругом: выходит, я сама во всем виновата. Я снова заплакала. Крис, Крис, ребенок все-таки был, ребенок-урод, как мы и боялись!

— Это не твой ребенок, но даже если бы он был твоим, для меня это ничего не меняет. Я знаю, что у вас с Крисом были специфические отношения. Я всегда это знал и относился с пониманием.

— Подобное случилось лишь однажды, — сказала я сквозь рыдания, — но это была жуткая ночь.

— Мне жаль, что все так случилось.

Я подняла глаза и в упор посмотрела на него, поражаясь, что, даже зная всю правду, он не разочаровался во мне, а по-прежнему питает ко мне уважение и любовь.

— Пол, — начала я робко, — ведь это смертный грех?

— Нет, скорее, вполне объяснимый акт любви…

Он обнял меня, поцеловал, и нежно гладя мне спину, принялся рассказывать о своих планах, как сыграть свадьбу.

— Крис, конечно, участвовать не станет, а Кэрри будет подружкой невесты. Крис старался уйти от ответа, когда я начал обсуждать это с ним, и сказал, что ты еще недостаточно зрелая, чтобы вступить в брак, который, по его мнению, будет складываться весьма непросто. Я понимаю, что нам обоим будет нелегко: ты будешь разъезжать, по всему свету, танцевать с молодыми, красивыми партнерами, но я надеюсь, ты разрешишь мне иногда тебя сопровождать. Это вдохновляющее, возбуждающее чувство ощущать себя мужем примы-балерины. К тому же я могу стать штатным врачом труппы. Ведь балеринам тоже иногда нужен врач?

У меня внутри все оборвалось.

— Пол, — произнесла я с тоской в голосе, — я не могу выйти за тебя замуж. — И вдруг вне всякой связи с предыдущим я сказала: — Понимаешь, со стороны мамы было очень странно спрятать наши свидетельства о рождении в подкладке наших же чемоданчиков. Наверно, она не очень хорошо зашила, вот подкладка и распоролась, и я нашла свое. Без него мне бы не выдали паспорт, я бы не смогла доказать, что достигла возраста, когда разрешается вступать в брак. Видишь ли, за несколько дней до отъезда в Лондон мы с Джулианом сделали анализ крови, и свадьба у нас была очень скромная. Мы пригласили только мадам Золту и членов труппы… А когда я произносила слова клятвы, то есть клялась в верности Джулиану, я думала о тебе, о Крисе, я ненавидела себя, я понимала, что совершаю большую ошибку…

Пол ничего не сказал, он бросился прочь от меня, но вдруг упал на мраморную скамью. Несколько мгновений он сидел ровно, но потом уронил голову на руки, закрыв от меня лицо.

Я продолжала стоять, он сидел. Его мысли были где-то далеко, и я поначалу боялась, что он повернется и станет осыпать меня проклятиями. Но когда он заговорил, его голос звучал мягко и тихо.

— Иди, сядь со мной. Возьми меня за руку. Мне нужно время, чтобы осознать, что между нами все кончено.

Я исполнила его просьбу, подошла и села рядом, и мы смотрели на небо, усыпанное алмазами и покрытое темными облаками.

— Я буду слушать твою любимую музыку и думать о тебе..

— Пол, я так страдаю! Господи, почему я не послушалась внутреннего голоса, который подсказывал мне, что Аманда лжет! Но я была там, а ты здесь. Джулиан молил меня о любви, говорил, что не может без меня жить, и я поверила ему, убедила себя, что ты меня не любишь. Я не могу пережить, если рядом нет кого-то, кто любит меня.

— Я рад, что он тебя любит, — сказал Пол, затем поднялся и так быстро пошел к дому, что я не смогла бы за ним угнаться даже бегом. — Не говори ничего, Кэтрин. И не надо идти за мной. Ты правильно поступила, можешь не сомневаться. Я был просто старым дураком, доверившимся юной девице, так что можешь мне об этом не говорить, я и сам знаю.