Глава 9
Барковский встал, он был растерян, явно не знал, что делать. Мальчик все так же висел у него на шее и повторял:
— Папа, папа! Ты где был?
Молодая женщина — очевидно, мать малыша — подошла и остановилась у их столика.
— Приятного аппетита, «папа»! — с издевкой произнесла она. — Не узнаешь?
— Не узнаю, — твердо ответил Барковский. — Вы кто вообще? Какой я вам папа?
Женщина задохнулась от возмущения:
— Какой ты нам папа?!
Тут Крюков решил вступить в разговор.
— Девушка, парню семнадцать лет, — заметил он. — Вы, по-моему, не по адресу…
Женщина резко развернулась к нему:
— А ты кто такой?
Крюков молча достал удостоверение, показал ей. Спросил:
— А вы?
Женщина изменилась в лице. Схватила сынишку, воскликнула: «Степа, пошли!» — и кинулась к выходу. Барковский, все такой же растерянный, опустился на стул:
— Ни фига себе…
— Что это было? — поинтересовался Крюков.
Лидер одиннадцатого класса развел руками:
— А я откуда знаю? Может, аферисты? Типа денег вытянуть? Видали, как она смылась, когда «корочку» увидела?
— Ну может быть… — согласился Крюков.
Однако внутри он не был полностью согласен с таким простым объяснением. Что-то здесь было не так… Однако он не собирался заострять на этом внимание.
— Ладно, не парься, — сказал. — Доедай свой пельмень, а то остыло все. Так ты думаешь, у Юрова с Анастасией Николаевной что-то было?
Барковский молча кивнул.
— Он ведь с вами в «Спарту» не играет?
Парень снова покачал головой, на этот раз отрицательно.
— А почему?
Теперь Барковский, продолжая поглощать пельмени, просто пожал плечами.
— А ты знаешь, что он делает, когда вы играете?
Барковский снова покачал головой.
…На товарной станции ночью шла разгрузка рефрижератора со свиными тушами. Несколько грузчиков носили туши в стоявший неподалеку грузовик. Одним из этих грузчиков был Максим Юров. Вот он скинул тушу в грузовик, разогнулся… и увидел Крюкова, разговаривающего с бригадиром грузчиков. Бригадир испуганно изучал «корочки», которые демонстрировал ему капитан. Затем мотнул головой в сторону Юрова.
— Привет! — сказал Крюков, подойдя к Максиму. — Перекур сделаешь? Я договорился.
— Давно не виделись… — зло ответил парень. — Я же сказал, я не буду…
Крюков не дослушал, перебил его:
— Почему она попросила больше ей не писать?
Максим понял, что уклониться от разговора с прилипчивым капитаном не удастся, и направился в сторону — ни к чему другим было слышать их разговор. Когда отошли на несколько шагов, спросил:
— Думаете, она из-за меня прыгнула, что ли?
Это был странный разговор: оба собеседника не хотели отвечать на чужие вопросы, норовили задать свои.
— Эсэмэска отправлена утром в день самоубийства, — сказал Крюков. — Что случилось ночью?
— Откуда я знаю? Вы что, думаете, я ночевал с ней? И вообще, я сказал: хотите допросить — шлите повестку. И там со мной должен кто-то из взрослых быть!
Крюков цепко схватил его за плечо; тон его изменился.
— Слушай, Макс, хватит придуриваться! Ты же взрослый мужик, деньги зарабатываешь, матери помогаешь! Я же вижу, ты нормальный. Или я ошибаюсь? Маленький еще, за себя не отвечаешь? Сделал что-то, нагадил, а теперь в кусты: «Не бейте, дяденька!»
— Думайте что хотите. Только она это не из-за меня.
— Почему ты так думаешь?
И тут Максим не выдержал — затаенные, долго сдерживаемые чувства выплеснулись из него.
— Да потому что плевать ей на меня было, ясно?! — Он почти кричал. — И на то, что я работаю, и что учиться стараюсь! И на стишки, и на то, что я за нее подохнуть был готов! Она меня взрослым не считала!
— И ты ей написал об этом? Все выложил, что думаешь? А она попросила больше не писать?
— Да, выложил! После того как… увидел все!
— Что увидел?
— Что она… Что шлюха она, вот что!
— Что ты увидел? — настаивал капитан. — Где? Ну, говори!
Но парень уже снова уходил в себя, прятался в скорлупу.
— Где видел, там уж нет, — огрызнулся.
— Макс! — прикрикнул капитан.
— Говорю, стер все. И то, что я ей писал, тоже стер. У нее в телефоне смотрите.
— А ее телефона мы еще не нашли, — сообщил Крюков.
И тут же наклонился к собеседнику и доверительно сказал:
— Только это секрет, понял?
Однако Юров на доверие не поддался.
— Я ваши тайны хранить не стану, — сказал. — Я и свои-то сохранить не смог…
Крюков внимательно посмотрел на него.
— Тебе бы поговорить с кем по душам, — сообщил. — Лучше бы, конечно, с батей…
Юров отвернулся. Крюков понимал, что о его отце говорить не стоит. И потому заговорил о своем.
— Знаешь, у меня отец когда умирал, — начал он рассказывать, — он все, извини, пописать никак не мог — опухоль мешала. И вот он меня, пацана шестнадцатилетнего, просил, пока мать не слышит: «Игорёха, попереливай из ковшичка воду! Может, с этим звуком смогу…» А мне стыдно, противно было… Прикинь: я делал вид, что не услышал. Сразу уходил. Сбегал, по сути. А ведь это папа мой был… Да я бы сейчас на руках его носил, не отходил бы — только бы поговорить, только бы еще поговорить… И сейчас все время думаю: вот будь он жив, вот бы мы встретились — что бы я у него первым делом спросил?
И эта исповедь подействовала именно так, как и рассчитывал Крюков: Макс слушал, не пропуская ни слова, и едва капитан замолчал, спросил:
— И что?
Но Крюков не собирался и дальше говорить о себе — ему нужно было узнать побольше об этом парне.
— Не знаю, — сказал. — А ты?
Глядя в сторону, Максим сказал:
— Наверное… долго ли еще?
Сказано было непонятно, но Крюков понял.
— Что долго? Долго будет так больно?
Максим кивнул.
— Долго, — ответил Крюков. — Но все равно пройдет.
…В интерфейсе игры «Спарта» машина «Скорой помощи» с включенными мигалками подлетела к госпиталю. Двери машины открылись, и Шорина в костюме спасателя внесла на руках безжизненное тело Русановой.
В это время за спиной игрока раздался голос Барковского:
— Ир, ну хватит! Сколько можно? Выходи.
Ирина обернулась от компьютера. Барковский, с зубной щеткой в руках, стоял в дверях комнаты. Ирина глубоко вздохнула и послушно вышла из игры. Заглянула на свою страницу «ВКонтакте». На вкладке «Мои гости» мигал значок уведомления. Она включила его и увидела фотографию незнакомой женщины. Это была Тоша. Ира пожала плечами и уже собиралась выйти, как заметила рядом с Тошей альбом с фотографиями. Кликнула на него и увидела фото Тоши рядом с Крюковым. Это ее напугало и удивило. Она позвала:
— Миша!
…Между тем Тоша и Крюков в квартире капитана занимались оперативной работой. Тоша расположилась на диване, залезла на него с ногами, Крюков сидел за столом. У каждого было в руках по планшету, кроме того, перед Крюковым лежал его блокнот и пачка фотографий.
— Так, Белодедова Наталья, — провозгласил Крюков, доставая фото девушки и показывая его Тоше. — Есть такая?
Тоша проверила и покачала головой:
— Нет, ее в соцсетях нет.
— Ладно, — кивнул капитан. — Оппонент у нее — неизвестная женщина. Во время самоубийства Истоминой находилась в классе английского языка.
Он отложил Белодедову в сторону и взял фото Марата.
— Галимов Марат, — объявил. — Он же Красавчик.
— Этот есть, — откликнулась Тоша. — И правда красавчик.
— Во время самоубийства был в спортзале. Оппонент — какой-то дядька. Вот, погляди.
Тоша взглянула на изображение, полистала у себя на планшете, повернула его к Крюкову:
— Случайно не этот?
Это было увеличенное изображение Галимова-старшего с семейной фотографии.
— А кто это? — спросил Крюков.
— Его собственный папа.
— Неплохо… Так и запишем: оппонент — отец. Дальше поехали. Довженко Георгий, он же Спортсмен.
— Есть такой. И, кстати, на мой вкус, посимпатичнее этого «красавчика».
— Твой вкус мы все знаем и соболезнуем. Но не будем отвлекаться. Так, оппонент у Спортсмена…
И вдруг он весь подобрался, впился взглядом в планшет, потом воскликнул:
— Ух ты! Как это я раньше не заметил? Ну-ка…
И он достал из другой пачки лист с портретом Баграмова.
— Точно, он! — узнал Крюков, разглядывая физрука.
— А кто это?
— Некий Баграмов Владимир Ованесович. Учитель физкультуры. Прекрасный человек!
— Ну и пиши: оппонент Баграмов, — заключила Тоша. — И давай заканчивать, я тут не могу до утра торчать. Кстати, ты таблетку принял?
— Еще раз про таблетку спросишь, пристрелю, — пообещал Крюков.
— Еще раз забудешь, я тебя сама придушу, — пообещала Тоша. — Принести?
И отправилась на кухню.
…Ира Шорина вышла из игры, но остальные участники увлеченно продолжали играть. Наташа Белодедова шла вдоль забора. На нее напал некто с бейсбольной битой. В несколько движений она обезоружила нападавшего и разбила ему голову его же битой, после чего убежала.
Марат Галимов зашел в ночной магазинчик, достал автомат и без лишних слов разнес все кругом. Подошел к кассе, выгреб всю наличность. Продавец в это время сидел на полу и трясся от страха. «И очень просто», — сообщил Марат и застрелил продавца.
Гоша Довженко, одетый в форму знаменитого клуба «Los Angeles Kings», выполнял буллит. Бросок! Но вратарь отбил. Тогда Гоша, не снижая скорости, врезался во вратаря, свалил его на лед и ударил ногой, стараясь попасть коньком по шее. Лед окрасился в красный цвет. Трибуны восхищенно ревели…
Кристина Суворова выбирала себе авто в виртуальном автосалоне. Машины на подиуме менялись одна за другой: причудливые кабриолеты, седаны ярких расцветок. Но капризную покупательницу ничто не устраивало. Но вот появился военный джип, обвешанный оружием. Покупательница решительно шагнула к нему, села за руль и стремительно выехала из салона, сбив нескольких прохожих.
Роман Худяков играл в казино. Вот он сорвал джекпот, и его оглушил звон льющихся монет…
Аня Мелкова исполняла стриптиз в ночном клубе…
Внезапно на экранах у всех участников возникла одна и та же надпись: «Alarm!» и в наушниках раздался голос Барковского:
— Внимание, «Спарта»! Завтра в одиннадцать — форум!
— Алё, гараж! — откликнулся Худяков. — Завтра же воскресенье!
Барковский оставил этот протест без внимания.
— Повторяю, — монотонно произнес он. — Завтра в одиннадцать форум. А сейчас всем немедленно покинуть Сеть.
На следующий день, в назначенное время, одиннадцатый класс в полном составе (кроме Юрова) собрался на облюбованном этаже недостроя. Все сидели на поставленных в квадрат скамьях, Барковский стоял в центре и держал речь:
— Я не говорю, что все должны удалить свои аккаунты в соцсетях. Просто нужно быть осторожнее, раз уж там за вами следят.
— Ладно, будем жить без «Контакта», — согласился Худяков. — Вон Юров вообще без компа живет, и ничего.
— Ага, живет и гноится, — откликнулась Суворова. — Давно надо было ему на комп сброситься, он же не виноват, что ему мамаша не может купить.
Тут Худяков услышал шаги и взглянул на лестницу, ведущую вниз.
— Ну надо же! — воскликнул он. — Вспомни дурака…
К ним поднимался Юров. Поднялся, оглядел одноклассников, сказал:
— Надо поговорить.
Встал в середину квадрата, туда, где до этого стоял Барковский. Помолчал немного, потом произнес:
— По-моему, вы все не догоняете, что происходит.
— А чё происходит-то? — откликнулся Довженко.
— Неужели что-то страшное? — Мелкова сделала круглые глаза.
— А тебе не страшно? — повернулся к ней Максим.
— А чего бояться? Полицейского этого?
— Полицейского тоже стоило бы, — кивнул Максим. — Он тебя сожрет и не подавится. И всех вас сожрет. Раньше бы вы ему не по зубам были. А теперь… Вы только думаете, что сильней стали. Вы сильно изменились.
— О чем ты, Юров? — спросила Кристина.
Он повернулся к ней. Надо же было с кого-то начать!
— Вот ты, Крис. Ты же раньше голову от учебников не отрывала, говорила, что тебе главное в МГИМО поступить, так? Тебя с этого не свернуть было. А сейчас что у тебя главное? «Спарта»? Коля твой?
— На учебу не влияет, — пренебрежительно откликнулась Суворова.
— А на тебя влияет. Ты такой стервой раньше не была. А ты, Худя?
Худяков не ожидал внимания к своей особе и оттого откликнулся агрессивно:
— А я-то чё?
— У тебя же свое мнение всегда было, а сейчас только тявканье какое-то. Не говоришь, а подтявкиваешь, как шакал.
Худяков сморщился:
— Ой, Макс, я тебя прошу, не надо только…
Его прервала Ирина Шорина. Звенящим голосом спросила:
— Ты чего пришел сюда, Юров?
Однако Барковский остановил ее:
— Погоди, дай ему сказать.
Максим повернулся к Ирине:
— Ой, Шорина заговорила. Правильно, ты теперь говоришь… Но знаешь, раньше, когда ты слово боялась сказать, ты другая была, не такая, как эти курицы…
Тут он кивнул на Суворову и Мелкову.
— А теперь ты такая, как все. А ты, Ань?
Максим развернулся к Мелковой.
— Раньше в тебе хоть что-то человеческое было, ты хоть ревела иногда, как настоящая девчонка.
Ане Мелковой так же не понравился «разбор полетов», учиненный Максимом, как раньше не понравился он Ире Шориной. И она так же резко спросила:
— Чё тебе надо, Юров?
— Мне надо, чтоб вы поняли, — ответил Максим. — С вами что-то случилось, а вы и не заметили.
И тут Барковский, который ощущал себя демиургом и хозяином этого маленького мира, решил вмешаться в ситуацию. Он подошел к Юрову, встал рядом с ним.
— Перевожу на нормальный язык, — с легкой улыбкой произнес он. — Это камень в мой огород, спартанцы. «Что-то случилось…» А когда? Когда Миша Барковский в класс пришел. Как говорил товарищ Аристотель тыщу лет назад…
— Две тыщи, даже больше, — послышался тихий голос Худякова.
Он не мог не поправить вожака — просто не мог.
— Ну, две. Так вот, он говорил, что событие — это то, после чего ничто не может идти, как раньше. Понимаете? Я пришел, и всему крышка. Аньку отец перестал по лицу бить, и она резко подурнела. Худя — шакал, потому что расхотел быть грошовым врачишкой. О Шорину теперь ноги никто не вытирает, а ведь могла бы стать примерной домохозяйкой, родила бы кучу карапузов какому-нибудь рабочему человеку, а он бы ее лупил по выходным — красота! Суворова вообще просрала карьеру дипломата и по рукам пошла. Что еще?
— Дай мне сказать! — попытался остановить его Юров.
Улыбка исчезла с лица Барковского. Теперь он выносил приговор.
— Да ты уже все сказал. Теперь я скажу, что изменилось: твое место в пищевой цепочке. Был такой Макс Юров — опытный, матерый, рано повзрослевший. И вдруг раз! И оказался лузером, пустым местом. Помнишь, я сказал, что ты симулируешь чужую жизнь? Теперь скажи честно, кто из вас симулянт — ты или они?
— Ты! — ответил Максим.
— Я не притворяюсь взрослым, — сказал Барковский. — Мне не страшно. А ты… просто маленький, обоссавшийся от страха мальчик.
Это было намеренное оскорбление, и Максим его так и оценил: кинулся на обидчика. Но тут на руках у него повис Довженко, которому суетливо помогал Худяков. А Шорина поспешила загородить Барковского.
— Ладно, пустите, — сказал Максим. — Не трону я вашего фюрера.
И когда Довженко разжал свои спортивные объятия, Юров повернулся и, ни на кого не глядя, стал спускаться вниз. А Барковский вновь улыбнулся и произнес:
— Спасибо, парни. Все нормально. Поболтайте пять минут, мне надо с Гошкой кое-что обсудить.
Они отошли в сторону, и Барковский тихо предупредил:
— Участковый тебя про Баграмова спрашивать будет.
— С чего ты взял? — растерялся Гоша. — Зачем?
— Он знает, кого ты мочишь в «Спарте». И не только в «Спарте».
…Крюков в сопровождении вахтера Филиппыча осматривал школьную мужскую раздевалку. Вахтер выглядел обиженным, так что капитан спросил:
— Вы чего такой мрачный, Юрий Филиппыч?
— Ничего… — пробурчал вахтер. — Воскресенье, блин, удалось… Посмотрел, блин, телевизор спокойно…
— Я ненадолго, — успокоил его Крюков. — Еще насмотритесь.
Тут он заметил в углу какую-то неприметную дверь, заставленную всякой рухлядью.
— Это что за дверка такая?
— Чуланчик такой… — принялся объяснять вахтер. — Прежний директор давно еще заколотить приказал — там пацаны хулиганили. Труба там вентиляционная проходит, так они там, блин, курилку устроили. Я и заколотил, закрыто там давно.
Крюков отодвинул сломанного «коня», который мешал подойти к двери, дернул ручку.
— Да нет, тут открыто, — сообщил он вахтеру.
Достал из кармана фонарик, включил и вошел внутрь. Филиппыч, стоя у него за спиной, принюхался:
— Горелым, что ли, пахнет? Опять курили?
Оба вступили в каморку. Она была пуста, только валялись на полу старые кеды и порванная скакалка. А в углу, на старом блине от штанги, виднелась кучка пепла, явно не сигаретного. Крюков наклонился, потрогал пепел концом шариковой ручки.
— Плохо заколачивали, Юрий Филиппыч, — заключил он.
Когда вышли из каморки, вахтер осмотрел косяк и развел руками:
— Ну ты подумай! Хоть бетоном залей, все равно откроют. А табаком не пахнет… Чего они там делают? Дневники, что ли, жгут?
— Чего?! — резко повернулся к нему Крюков.
Его поразило слово «дневники»…
…Преподаватель информатики Игнат Лапиков, совершенно голый, накрывшись простыней, лежал на кровати в дешевом гостиничном номере и с тоскливым видом просматривал каналы телевизора, ни на одном не задерживаясь. Доносившийся из ванной шум воды прекратился, и оттуда вышла учительница биологии Марина Ивановна, завернутая в полотенце. Взглянув на Лапикова, она игриво улыбнулась, легла рядом с ним и запустила руку ему под простыню.
— Сказать, что я мужу наврала? — спросила она любовника.
Лапиков, передернувшись, убрал ее руку.
— Не надо, мне неприятно!
Увидев, как подействовали на партнершу его слова и резкий тон, тут же сдал назад:
— Прости! Правда, не люблю я этого…
— А как любишь? — спросила Марина Ивановна. — Скажи, я сделаю! Как ты хочешь?
— Никак не хочу, — заявил Лапиков. — И вообще, мне пора…
Однако партнерша не собиралась его отпускать так легко.
— Как она тебе делала, покажи? — спросила. — Так? Или так?
Лапиков больше не мог сдержаться.
— Кто?! — почти закричал он.
— Настя твоя! — объяснила Марина Ивановна. Она больше не улыбалась. — Или эта малолетняя проститутка из ее класса! Или ты уже вообще всю школу перетрахал, извращенец?
Лапиков вскочил, все так же старательно заворачиваясь в простыню. Он больше не мог выносить ее прикосновений, даже видеть ее не мог!
— Что ты несешь? — вскричал он. — У меня ни с кем ничего не было! Что тебе еще надо от меня? Ты сказала — «еще один раз». Вот у тебя был этот один раз!
Но у Марины Ивановны был свой счет.
— Ты даже не поцеловал меня ни разу, маленький мерзавец! — кричала она.
— Скажи спасибо, что не блеванул прямо в постели! — ответил Лапиков. — Отстань теперь от меня, старая ведьма! Отстань!
Марина Ивановна усмехнулась. Спокойно встала, отбросив полотенце, пошла к креслу, где лежала ее одежда, стала одеваться. Деловито сообщила любовнику:
— Спасибо, Игнат Антонович, вы выполнили обещанное. Я тоже сдержу обещание и о том, что вы снимаете порнографию в своем школьном кабинете с участием несовершеннолетних учениц, никогда и никому не расскажу.
Лапиков, с ужасом слушавший ее речь, при последних словах расслабился.
— Хорошо, — произнес он. — Значит, мы в расчете? Марина… прости, я сорвался… я…
Учительница биологии не дала ему закончить его лепет.
— Я уничтожу вас по-другому, — пообещала она.
И вышла из номера.
