Глава 6
Офис Алексея Петровича Сотникова располагался в отличном месте: на верхнем этаже высотного здания, с видом на реку. Он был обставлен удобной стильной мебелью. Много места занимали книжные шкафы, забитые литературой по психологии и маркетингу.
Послышался стук в дверь, и в кабинет вошел капитан Крюков.
— Капитан Крюков, — представился он.
Хозяин устремился навстречу гостю, протягивая руку:
— Сотников, Алексей Петрович. А вас как по имени-отчеству?
— Игорь Андреевич.
— Присаживайтесь, Игорь Андреевич. Что будете: чай, кофе?
— Спасибо, ничего не нужно, — ответил Крюков.
Сел, стал молча оглядываться. Возникла неловкая пауза, но ни один из собеседников не спешил ее прерывать. Наконец капитан заметил:
— Отличная у вас библиотека!
— Спасибо. Самое удивительное, что все эти книги я читал.
— Завидую: у вас есть время на чтение, — со вздохом сказал участковый. — Собственно, я не о книгах пришел поговорить…
Тут он заметил лежащую на столе головоломку. Попросил: «Можно?» — взял, начал вертеть в руках. Не отрываясь от этого занятия, произнес:
— Я расследую самоубийство учительницы Анастасии Истоминой. Вы были знакомы?
— Не имел удовольствия, — ответил Сотников.
— Но ведь именно в ее классе тестировалась игра, которую вы принесли в школу, — заметил Крюков.
— Знаете, я имел дело с директором.
— И с Мишей Барковским…
На это надо было что-то отвечать. И после небольшой паузы Сотников ответил:
— И с ним.
— А он не рассказывал вам об Истоминой? О ее отношении к игре?
— Нет.
— А вы сами что думаете об этой игре?
— Она прекрасна, по-моему, — заявил Сотников. — Абсолютно новое слово в истории компьютерных игр. Полагаю, она перевернет рынок!
— А ничего, что в ней убивают, насилуют, принимают наркотики, занимаются сексом?
Сотников покровительственно улыбнулся капитану, словно ребенку. Взял пульт, включил висящий под потолком проектор.
— Для этого мы и проводим исследования, — заявил он. — «Спарта» — это виртуальный мир с безграничными возможностями. Тщательно детализированная и разработанная модель общества, в которой каждый игрок может отработать свои навыки. Но только он один выбирает, какие навыки ему отрабатывать. Не игра выбирает, а сам игрок. Понимаете?
— А как вы сами лично относитесь к «Спарте»? — допытывался Крюков. — Стали бы играть сами, посоветовали бы своим детям?
Сотников покачал головой:
— Некорректный вопрос. Я всего-навсего рекламщик, специалист по маркетингу.
Он показал на экран, на котором один за другим крутились рекламные ролики «Спарты».
— Вот это — моя работа. И, разумеется, социологическое исследование, которое мне заказали разработчики для уточнения конъюнктуры рынка.
— Исследование завершено?
— Да.
— Успешно?
— Более чем.
— И какой вывод вы сделали относительно присутствия в игре всех этих аморальных возможностей?
— Я не могу поделиться с вами результатами исследования, это коммерческая тайна, — сказал Сотников с сожалением. — Вы можете обратиться официально к заказчику. Но повторяю: я совершенно уверен, что после наших рекомендаций разработчики уберут из игры все сомнительные элементы, противоречащие ее сертификации.
Крюков поднялся, поставил на стол собранную головоломку.
— А я совершенно уверен, что ничего они не уберут, — заявил он. — Особенно после ваших рекомендаций.
И направился к двери. Сотников взглянул на оставленную им игрушку, заметил:
— Кстати, вы первый из гостей, кто смог ее собрать.
— Головоломки — мой конек, — ответил Крюков, не оборачиваясь. — Ни одна не устояла. Всего наилучшего.
…Аня Мелкова стояла у ворот склада, где работал ее отец, и ждала. Вот открылась дверь, и старший Мелков подошел к дочери. Оглядев ее светлый плащ, туфли, прическу, он скривился, буркнул:
— Вырядилась…
— Здравствуй, папа, — сказала Аня.
— Чего пришла? — сердито спросил отец. — До вечера не дотерпеть? Или с матерью чего случилось?
— С мамой все нормально, — ответила Аня. — А мне не дотерпеть.
— Залетела, что ли? — скривился отец.
— Ты серьезно? — Аня не могла поверить.
— Мне работать надо! На помаду твою поганую зарабатывать. Или говори, что хотела, или я пошел.
У Мелковой выступили слезы. Она с трудом выдавила:
— Хотела сказать, что я… что я тебя очень боюсь…
Отец усмехнулся:
— Правильно делаешь.
— По-твоему, это правильно?
Отец подошел к ней вплотную, смерил презрительным взглядом:
— А я, думаешь, не боюсь? Ты посмотри на себя. Шалава вылитая. Кого ты в дом приведешь не сегодня завтра? Задрота какого-нибудь, наркомана?
Протянул руку, схватил ее за подбородок. Аня вся дрожала.
— Выставила губищи… Сиськи наружу… Еще и на работу ко мне притащилась, позорище! Ребята ржут… Видеть тебя не могу!
И тогда Мелкова, все еще дрожа от страха, нашла в себе сил выговорить:
— Ненавижу…
Однако на отца это слово не произвело впечатления.
— Вот удивила! — усмехнулся он. — И все?
Развернулся и пошел назад к двери. Тогда Аня решилась. Схватила гвоздодер, оставленный рабочими на одном поддоне, и сильно ударила отца по затылку. Охнув, отец упал. Аня наклонилась над ним и в исступлении нанесла еще несколько ударов. Отец закричал неожиданно тонким голосом:
— Ань, не бей! Не бей! Дочка! Убьешь меня!
Аня сама не могла остановиться, она так бы и била до конца, до смерти. Но тут подскочивший сзади Барковский перехватил ее руку. Отнял гвоздодер, отбросил в сторону, потащил Аню прочь.
— Всё, всё, бежим! — командовал он. — Быстро, ну!
И они убежали. Лишь когда миновали несколько таких же складов, остановились в каком-то темном углу. Аню душили рыдания. Барковский взял ее лицо в ладони:
— Ты молодец! Молодец, слышишь? Ты все сделала как надо. Вот увидишь, все будет хорошо. Он тебя больше не тронет! Он слабак, ясно? Я же видел. Он теперь и пикнуть не посмеет. И чтобы больше в «Спарте» никаких самоубийств, ясно?
— Откуда ты знаешь? — удивилась Аня.
— Знаю, — сказал Барковский.
…На льду спорткомплекса шел тренировочный хоккейный матч. Хотя он был тренировочным, но тем не менее принципиальным; рубились по-взрослому. За одну из команд играл Довженко. Было заметно, что он старается, рвется вперед сам и подгоняет товарищей. На трибуне за его игрой наблюдал одиннадцатый класс в полном составе. Время от времени они скандировали: «Гоша! Гоша!» Палий сидела со всеми, но молчала. К ней подсел Барковский.
— Олесь!
— Чего?
— Это ты с ним поссорилась или он с тобой?
— Мы не ссорились.
— Вот скажи: если бы все отмотать на пару дней назад. И перед тобой, как в «Матрице», — две таблетки. Одна — грусть, тоска, хмарь — ну, вот это все, что у тебя сейчас на лице написано. А другая — все как раньше: улыбочки, подколы, пробежки в парке по утрам. Ты бы что выбрала?
— Вторую, — без колебаний ответила Олеся.
— Тогда выплюнь ту и выпей эту, прямо сейчас! — посоветовал Барковский. — Ты что, не видишь, что он для тебя сейчас играет?
— Не ври… — ответила Олеся, но как-то неуверенно.
Да, Барковский врал. Он знал, что делает и зачем. И он продолжал:
— Он двадцать раз спросил, придешь ты или нет. Взял с меня слово, что притащу.
Олеся молчала, но Миша понял, что его слова подействовали. Тогда он встал и начал стоя скандировать:
— Го-ша! Го-ша!
Его крик подхватил весь класс, и Довженко услышал. Перчаткой перехватил шайбу, пущенную игроком противника, и погнал ее к чужим воротам. Тут и Олеся не выдержала. Вскочила и закричала на весь зал:
— Гошка, давай!
И Довженко мощным броском загнал шайбу в ворота. Потом подъехал к бортику и помахал Олесе. Она была счастлива…
…На одном из верхних этажей заброшенного недостроя собрался одиннадцатый класс. Все, кроме Шориной, сидели парами. Все что-то старательно писали. А когда закончили, Барковский обошел всех и собрал листы с заполненными таблицами.
— Барк, а что, нельзя было по электронке сбросить? — спросил Худяков. — На фига ему надо было, чтобы мы от руки писали?
— Может, ему образец твоего почерка нужен, — Барковский пожал плечами.
— Зачем? Я Насте записок с угрозами не писал.
— Может, ты ей любовные письма писал, — предположила Шорина.
— Господи, кто сейчас письма пишет на бумаге? — возразила Суворова. — Одни эсэмэски.
— Да, где вы, мастера эпистолярного жанра? — Худяков начал свой очередной клоунский монолог. — Ветер времени безжалостно сдул вас с карты истории. Гаджеты убили романтику! Кстати, Суворова, давай я тебе любовные письма писать буду, хочешь? Вот прямо пером, при свете лучины, как Горький!
— На острове Капри, — добавила Белодедова.
— Хочу, — разрешила Кристина. — Пиши, Руся.
— Смотри только, чтобы они Коле на глаза не попались, Сирано де Бержерак недоделанный, — заметила Мелкова.
— А что Коля? — удивился Худяков. — Он разве читать умеет?
Между тем Барковский сложил таблицы в папку, ее убрал в сумку и сказал:
— Ладно, годится. Давайте теперь форум по-быстрому, и по домам. Завтра контрольная по алгебре, и вообще…
Юров, который в игре не участвовал, сообщил:
— Я пошел.
И направился вниз. Но Барковский его окликнул:
— Макс, погоди! На два слова.
Они спустились этажом ниже, остановились.
— Слушай, я все понимаю… — начал Барковский.
— Ты о чем?
— Ну… До моего прихода ты был лидером класса — как ты, наверно, думаешь. На самом деле все тебя боялись, ты же весь такой «special»…
— По-русски говори.
— Если по-русски, завязывай ревновать, Макс. Ребята к тебе отношение не поменяют, если ты будешь в обиженного мальчика играть.
— И зачем же тебе, Барк, надо, чтобы я в твоем коллективе тусовался? — спросил Юров. — Чего ты ко мне лезешь? То в «Спарту» вашу сраную играть, то форум какой-то изображать… Я-то тебе зачем? Вон у тебя целое стадо, только свистни!
Барковский сменил доверительный тон на более жесткий.
— Мне ты на хрен не нужен. А вот им — да. Они не стадо, они, как ты верно сказал, коллектив. И у них сейчас сложный момент. Они хотят быть вместе, вот как кулак, в котором все пальцы вместе, понимаешь? А ты как заусеница, Макс. За все цепляешься. Неприятно.
Юров усмехнулся:
— Интересно, что ты о них в третьем лице. «Они», «у них»… Ты чужой! Это ты заусеница, Барк. Ты! И смотри, как бы я тебя… не отстриг.
Он повернулся и ушел. А Барковский вернулся к классу. И увидел, как Худяков подобрал с пола чей-то мобильник.
— Гляди-ка, у Юрова труба выпала, — сообщил он. — Я догоню.
Но Барковский решил иначе:
— Не надо! Давай мне. Мы с ним встречу забили через полчаса, я передам.
Худяков протянул ему мобильник, и Барковский спрятал его в карман. После чего открыл форум:
— Что у нас плохого?
— Это ты нам скажи, — предложила Суворова. — Ты же с участковым подружился.
— С участковым все нормально, — ответил Барковский. — Отнесу ему ваши таблички, и он отстанет. Всё?
И тут внезапно поднялся Марат:
— Я беру слово.
Все глядели на него. Он некоторое время мялся, потом заявил:
— Короче, мне нужны деньги. Много.
Худяков усмехнулся:
— Насмешил! Кому они не нужны?
Барковский сформулировал вопрос иначе:
— Сколько тебе нужно и зачем? Правило форума, забыл?
Марат снова замялся, но отступать было уже поздно. И он сказал:
— Я… болен. Я слепну.
Все замерли. Только Худяков не удержался и пробормотал:
— Здравствуй, жопа, Новый год…
…А капитану Крюкову в это время снился кошмар. Этот кошмар преследовал его уже год, снился почти каждую ночь. Вот и теперь он видел, как они с Аней Липатовой — еще вовсе не советником третьего класса, а таким же капитаном, как он сам, с его любимой и желанной Анькой, сидят в салоне ее машины. Хотя это неправильно сказать — «сидят», потому что они страстно обнимаются. Между поцелуями Крюков расстегивает блузку Ани, затем застежку лифчика… Аня глухо стонет… Вот она высвобождает руки, стаскивает с пальца обручальное кольцо…
— Погоди, я сниму… — шепчет. — Не могу так…
А он торопит, не может терпеть:
— Перестань, что за чушь… Иди ко мне…
Она и не возражает, она готова… И вдруг вскрикивает:
— Игорь!
Крюков думает, что она хочет его остановить, а ведь он практически раздел ее.
— Сколько лет я терпел, Липатова, имей совесть!
И тут Аня кричит:
— Игорь! Она смотрит!
Крюков оборачивается и замирает: прямо перед ним, за стеклом дверцы, виднеется бледное женское лицо. Лицо его жены. На глазах у нее слезы, на губах — жалкая улыбка. Липатова старается закрыться, привести в порядок одежду. Женщина за стеклом чему-то кивает — и исчезает. Крюков глубоко вздыхает, произносит:
— Вот черт! Хотя… Может, так и лучше…
— Что ты несешь?! — кричит Липатова. — Что ты несешь, идиот?!
Крюков некоторое время сидит неподвижно. Потом протягивает руку и берет с панели управления обручальное кольцо, снятое Аней. Бережно надевает ей его обратно. После чего выходит из машины.
…Но на этом кошмар не заканчивается, у него есть и вторая часть. Крюков видит, как он идет между корпусами спального района и подходит к своему дому. Еще издали он видит группу людей, столпившихся возле его подъезда. Крюков торопливо подходит ближе, ближе… Распихивает зевак и наконец видит то, на что они так внимательно смотрят. На асфальте лежит тело его жены. Он поднимает голову: вверху распахнутое окно их квартиры…
…Он проснулся, потому что в лицо ему летели какие-то брызги. Открыл глаза и увидел Тошу, которая стряхивала с рук воду ему на лицо. Огляделся. Он был у себя дома, лежал одетый на диване, а Тоша склонилась над ним.
— Доброе утро! — сказала она, улыбаясь.
— А сколько времени? — спросил он.
— Восемь вечера, — ответила она. — Крюков, почему у тебя в ванной полотенца для рук нет?
— Это я у тебя хочу спросить, — строго произнес Крюков, — зачем у тебя ключи от моей квартиры? Можно было самой полотенце повесить?
Тоша не ответила. Покачала головой, потом взяла запястье Крюкова, померила пульс.
— Не наглей, — сказала. — Ключи у меня для того, чтобы первой найти твой остывший труп, если что. Ты к телефону не подходишь — я еду. Ведь так договаривались?
Разумеется, он помнил, что именно так они и договаривались. И перешел к делу:
— Что нового?
Тоша с ходу приняла этот деловой тон:
— Дневник абсолютно чист. Никаких посторонних отпечатков. Вырванных страниц до чертиков. Текст, который там был, восстановить невозможно.
Проговаривая все это, она достала из сумочки тонометр, надела Крюкову манжету и стала ее накачивать.
— Это плохо, — заметил Крюков.
— Твоя гипотеза о том, что вырваны страницы об избиении, гипотетически годная, — продолжала Тоша. — По времени совпадает.
— Это хорошо, — сказал капитан.
Тоша убрала тонометр обратно в сумочку, сказала:
— Но если она сама их вырвала и уничтожила, то это тупик. Крюков, ты здоров, но таблетки выпьешь при мне, чтобы я видела. А лестницу ты нашел?
Крюков не стал возражать. Что тут было возразить? Встал, прошел на кухню, начал собирать таблетки из разных коробочек. Попутно продолжал разговор:
— Смотри: четвертого апреля за ней в школу заезжает подруга и везет домой. На Истоминой разорвана одежда, она вся в царапинах и очень зла. Возможно, покушение на изнасилование. Приехав, Истомина расстается с подругой — спроваживает ее — и одна идет домой. Но кто-то дожидается ее в подъезде и спускает с лестницы. Потому что, например, именно этот «кто-то» видел, как она занималась сексом в школе.
— Он ее ревнует? — уточнила Тоша.
— Почему нет? Он в нее влюблен и ревнует.
— Или он влюблен в того, с кем она занималась сексом. Ученик или учитель?
Крюков с горстью таблеток в руке вернулся из кухни.
— По словам подруги, Истомина называла его «маленький мерзавец», — сообщил он. — Постой-ка…
Он залпом проглотил таблетки, запил водой, потом схватил со стола свой блокнот, начал его листать.
— Понимаешь, у них там один парень работает учителем информатики, — рассказывал он, перелистывая страницы. — Он бывший хакер… Ты по-английски понимаешь?
— Понимаю.
— Золото, а не женщина. Вот, смотри, это его логин на хакерском форуме три года назад. Переведи.
И он ткнул пальцем в страничку, на которой было написано: «Little bastard».
— Маленький мерзавец, — перевела Антонина…
…Маленький мерзавец Игнат Лапиков в полной темноте сидел в кабинете информатики перед своим личным компьютером. На экране под романтическую музыку начиналось запущенное им видео: в интерьере этого самого класса стройная девушка танцевала стриптиз. Свет, как и сейчас, был выключен, ее тело подсвечивали только мерцающие экраны компьютеров. Вот она разделась полностью; на секунду наклонилась к одному из экранов, и тогда стало видно, что это Аня Мелкова.
И тут вдруг дверь класса открылась, впустив сноп света из коридора. И вошла… Аня Мелкова. Лапиков быстро выключил видео.
— Господи, что ты тут делаешь? — хрипло спросил он.
— Наслаждаетесь, Игнат Антонович? — сладким голосом спросила Аня вместо ответа.
— Что тебе нужно?
Аня не стала тянуть с ответом:
— Хочу вас попросить, чтобы вернули «Спарту». Нам она нужна.
— Может, это распоряжение директора? — возразил Лапиков.
— Хотите, чтобы я пошла к директору?
— Ты меня шантажируешь?
— Да. Я вас шантажирую, — кивнула Аня. — Верните «Спарту» на место, и я все забуду.
Лицо Лапикова исказилось.
— Ты — маленькая сучка! Ты уговорила меня! Наврала с три короба. Думаешь, я не видел, как ты танцуешь стриптиз в «Спарте»? Для этого тебе нужно было видео? Чтобы в игре сиськами потрясти?
— Ну, все принесли какое-то видео для оцифровки своих аватаров, — объяснила Мелкова. — Я принесла это. Но ведь это вы его сняли. Вот здесь, в этом классе.
— Я до тебя и пальцем не дотронулся, — заявил Лапиков.
— Недоказуемо! — пропела Аня. — А вот сам факт съемки… Ну что я вам объясняю, Игнат Антонович! Статья двести сорок вторая, часть первая. От трех до восьми лет.
— Дрянь… — прорычал Лапиков.
— Я хотя бы не прикидываюсь хорошей, Игнат Антонович, — сказала Аня. — В отличие от вас. Это вас все считают прекрасным принцем, потому что вы все для этого делаете. Но вы врете, всем врете. Помните, я пришла к вам и попросила придумать что-то необычное для игры? Ведь это вы мне предложили стриптиз, вы! Помните? Вы просто очень распущенный человек, Игнат Антонович, и в тюрьме, насколько я знаю, таким людям…
— Не смей, Мелкова, — слабым голосом произнес Лапиков. — Я твой учитель.
— «Спарту» верни, учитель. — В голосе Мелковой звучало презрение. — Это все.
И ушла. Лапиков остался сидеть, закрыв лицо руками. Услышал, как дверь снова открылась, и резко сказал:
— Пошла отсюда, дрянь!
И в ответ неожиданно раздался мужской голос:
— Ну уж нет!
Учитель информатики в ужасе открыл глаза и увидел, что в дверях стоит капитан Крюков. Хуже и быть не могло!
— Я не… это не… — залепетал Лапиков.
Крюков пришел ему на помощь:
— Не то, что я подумал? Да я так и подумал. Поговорим?
…Спустя некоторое время оба сидели перед экранами соседних компьютеров, на которых был открыт интерфейс игры «Спарта». Лапиков заканчивал оцифровку принесенной Крюковым фотографии. Вот она завершилась, и на экране начал двигаться аватар Крюкова в полицейской форме.
— Круто, как живой! — одобрил капитан.
— В любой игре подобного рода вы можете выбрать себе аватар, — лекторским тоном произнес Лапиков. — Но особенность «Спарты» в том, что вы можете ввести в игру трехмерную модель любого реального человека. Себя, кого-то из знакомых. С этими оппонентами можно потом взаимодействовать.
— Как?
— Сейчас я вам покажу. Идите вперед. Если зажмете «Shift», пойдете быстрее. Вот так, направо. Вот в этот бар.
На экране аватар Крюкова зашел в дверь бара.
— Столик справа… — скомандовал Лапиков.
Аватар повернул направо. И тут другой, реальный Крюков ахнул:
— Вот черт!
Там, на экране, за столиком сидел человек, очень похожий на погибшую Истомину.
— Ваша работа? — спросил Крюков.
— Моя, — признался Лапиков. — Это мой оппонент.
— И как с ним можно взаимодействовать?
Лапиков дал команду, и на экране появился его собственный аватар — человек с его лицом, но с развитой мускулатурой и длинными волосами. Этот «улучшенный» Лапиков вошел в бар, подошел к Истоминой и поцеловал ее.
— Ага, а что еще можно? — поинтересовался Крюков. — Кроме поцелуев?
— Да все, — ответил Лапиков. — Абсолютно все. Это и страшно.
Крюков на секунду задумался, потом попросил:
— Вот что. Мне нужен список всех оппонентов, оцифрованных школьниками. С картинками.
Лапиков запротестовал:
— У меня нет допуска. Нет прав администратора, если вы понимаете, о чем я.
Крюков понимал. Но он знал и кое-что еще.
— А как же ваше бурное хакерское прошлое? — спросил он учителя. — Little bastard, кажется? «Маленький мерзавец»?
При упоминании его логина Лапиков вздрогнул и поспешно сказал:
— Хорошо. Я сделаю для вас такой список.
…Шорина и Барковский подошли к подъезду его дома. Барковский обнял девушку и сказал:
— Ну вот видишь! Твой отец — нормальный мужик. А ты боялась.
— Если бы не ты, я бы к нему никогда не обратилась, — призналась Ира. — Миш, а почему ты никогда про своих родителей не говоришь?
— Не знаю… — неохотно произнес Барковский. — Что о них говорить? Они слабые люди. И они… далеко.
— А ты… хочешь ребенка?
На лице Барковского появилось странное выражение: удивление и еще что-то, кроме удивления.
— Почему ты спросила? — произнес он.
— Потому что я хочу. От тебя. Ребенка, — раздельно и твердо сказала Ирина.
— Ты с ума сошла? — мягко спросил Барковский. — Тебе семнадцать. Нам по семнадцать…
— Ну и что? — спросила она. — Какая разница, сколько мне лет, если я точно знаю, чего хочу? Ты просто не знаешь, что я чувствовала раньше, как жила… Пока ты не появился…
— Расскажи, — попросил он.
— Представь, что есть кто-то, кто родился в темноте. И живет в темноте. И думает, что слепой, потому что вокруг темнота. И вдруг… кто-то просто включает свет. И оказывается, что можно видеть. И что мир не такой черный. Ты — мой свет. Можешь меня поцеловать?
Барковский взял ее лицо в ладони и поцеловал.
— Ты всегда будешь со мной? — спросила она.
Он ответил не то, что она ожидала услышать:
— Ну уж нет.
— Нет?
— Вот сейчас, например, мне надо по делу, — объяснил он. — А ты пойдешь домой и будешь меня там ждать. Хорошо?
— Иди, — с улыбкой сказала Ирина и ушла в подъезд. А Барковский направился в другую сторону. На ходу он достал телефон Юрова и начал изучать содержание полученных сообщений…
…Аня Мелкова вошла в свою квартиру, словно армия врага в завоеванный город — шумно и не стесняясь. Включила свет в коридоре, сбросила сапоги. На шум из кухни выглянула ее мать — худенькая боязливая женщина.
— Что так поздно? — спросила она. — Не шуми, отец разозлится. Он прилег, чувствует себя не очень…
— Бедный! — издевательски произнесла Аня. И громко позвала: — Пап! Я пришла! Ты дома? Все в порядке?
Ее мать замерла от ужаса, боясь того, что сейчас может случиться. Однако ничего не случилось. Послышался слабый голос отца:
— Да, все нормально… Иди спать…
— Ладно! — проорала Аня еще громче. — Поужинаю и спать! Спокойной ночи, папа!
Мать смотрела на нее в изумлении.
— Мам, я голодная, как зверь, — сообщила ей Аня. — Подогрей мне что-нибудь, а?
И прошла в свою комнату. Включила ноутбук, подождала, пока загрузится «Спарта». Вывела на экран эту же квартиру с собственным аватаром в ней. И снова ее аватар подошел к открытому окну. Постоял… и резко закрыл его. Ему больше не хотелось бросаться вниз…
…В этот поздний час капитан Крюков, как ни странно, был у себя дома. Он сидел у стола и читал дневник Насти Истоминой. Там были такие строки: «Интернет-лексикон иногда очень выпуклый. Слова привязываются и застревают в памяти надолго. Вот, например, чудесное слово «троллинг». Теперь я знаю, что делает Алина. Она меня троллит. Последовательно и очень остроумно, отдаю ей должное. Но от этого совсем не легче…»
Крюков взял карандаш и написал у себя в блокноте: «Алина Русанова». И поставил три вопросительных знака.
Внезапно раздался звонок в дверь. Крюков пошел открывать. На пороге стоял Барковский. Крюков выразительно посмотрел на часы.
— Извините, это срочно, — объяснил школьник. — Во-первых, вот таблицы. Ребята заполнили, кто где был, как вы просили. — И протянул Крюкову пачку листов. — А во-вторых… Помните, вы сказали: что-нибудь… записка, любовное письмо… Так вот.
И он протянул капитану телефон.
— Это Макса Юрова, — объяснил. — Он случайно забыл сегодня, а я посмотрел, ну и…
Крюков нажал на кнопку, экран осветился. На экране было СМС от абонента «Анастасия Николаевна». Там значилось: «НЕ ПИШИ МНЕ БОЛЬШЕ! НИКОГДА!!!»
