Глава 15
Ночь. Однако в квартире Максима Юрова не спали. У Максима были гости — сразу двое гостей. На его кровати сидели Лапиков и Крюков. Сам Максим стоял рядом. Все трое смотрели на экран ноутбука. Его принес Лапиков, а флешку с видеофайлами добыл Максим. И теперь они смотрели то, что зафиксировала камера в тот день, когда погибла Истомина.
На экране была видна рекреация у кабинета английского языка. У дверей кабинета, закрыв лицо руками, стояла Истомина. По тому, как дрожали ее плечи, было понятно, что учительница рыдает. Дверь класса открылась, оттуда вышел Барковский в спортивной форме. Что-то сказал учительнице. Та достала телефон и сунула его прямо в лицо ученику. Тот махнул рукой, телефон отлетел на середину помещения. Она дала ученику пощечину, тот замахнулся в ответ, и учительница сжалась в ожидании удара. Но Барковский повернулся и направился к лестнице. Истомина подобрала телефон, постояла и решительно пошла вслед за Барковским.
— И после этого она идет в спортзал и выбрасывается из окна? — скептическим тоном спросил Крюков.
— Вам этого мало, что ли? — удивился Юров.
— На этом видео она выходит из кадра. Время 11.16. Из окна она выпала в 11.30. Разница 14 минут. До спортзала идти максимум полторы минуты. Куда она пошла? Где она была? И где ее телефон?
— Зачем он вам? — спросил Лапиков.
Капитан резко развернулся к нему:
— А вам зачем?
Лапиков растерянно смотрел то на него, то на Юрова.
— Давай его сюда, Игнат, — сказал Крюков. — Ну?
Лапиков достал из кармана смартфон и отдал Крюкову.
— Просто я не хотел, чтобы на нее пялились… — объяснил он.
Крюков включил телефон, зашел в «Сообщения». На верхней строчке значилось «Юров Максим». Он нажал на нее, и открылась фотография. На ней была совершенно обнаженная Истомина, спящая на каком-то диване. Под фото стояло сообщение Максима: «Анастасия Николаевна, вы — шлюха!» И ответ учительницы: «Не пиши мне больше! Никогда!»
Крюков вывел фотографию на полный экран.
— Может, хватит? — отреагировал Юров. — Голых теток не видели?
— Ты послал ей это фото. Где ты его взял?
— Кто-то прислал. С незнакомого номера.
— С какого?
— Я психанул… и все стер.
Крюков повернулся к Лапикову.
— Покажи еще раз.
На экране снова возникла рекреация, и разыгралась уже виденная ими сцена.
— Она получила фото от Юрова, — комментировал Крюков. — Но была уверена, что это дело рук Барка. Она показывает ему фото, говорит, что он сволочь, и дает в морду. А он просто уходит. Она тоже. Но куда она идет?
— Ко мне, — глухо ответил Лапиков. — Она идет ко мне.
И он рассказал, что случилось в тот день…
В кабинете информатики сидел четвертый класс, Лапиков что-то объяснял. Увидев вошедшую Истомину с заплаканным лицом, кивнул ей, чтобы шла в его каморку, разрешил ученикам играть в «Майнкрафт» и поспешил за ней.
Когда они остались вдвоем, Настя показала ему фото на смартфоне.
— Они подстроили это! — говорила она сквозь слезы. — Я была без сознания!
— Зачем вы мне это показываете? — спросил Лапиков.
— Он сказал, что разошлет это всем! Директору, учителям, ученикам, всей школе! Что у него есть еще фотки, что там я… о господи! Игнат, миленький, помогите! Вы как-то можете это остановить?
— Я? — удивился Лапиков. — Нет, я никак не могу.
— Вы же говорили! Говорили, что все можете! Что вы все для меня сделаете!
— А вы говорили, что вам ничего от меня не нужно… — напомнил учитель информатики.
— Вы мне… мстите? — тихо спросила Истомина.
— Нет! — воскликнул Лапиков. — Я действительно ничего не могу сделать! Честное слово! Я не могу уничтожить фотографии, которые хранятся неизвестно где, не могу остановить пересылку с телефонных номеров, у меня нет доступа к этой информации, понимаете? Я, может, и хакер, но не Господь Бог…
Истомина вытерла слезы. Сейчас она выглядела более спокойной.
— Но вы мужчина… — заметила она.
— В каком смысле?
— Вы — мужчина, вы признавались мне в любви и даже подарили мячик, вот такой, — она показала на лежащий на столе смайлик. — Он у меня дома лежит, я его храню.
— К чему вы это?
Истомина пожала плечами:
— Да так. Я к вам… случайно зашла. Я ошиблась. Извините, у вас урок. Я пойду.
— Настя! — окликнул он.
Она остановилась.
— Вы хотите, чтобы я за вас заступился… Да, я могу с ними поговорить, но… У них и на меня кое-что есть. Они меня не послушают!
— Я ошиблась, ошиблась! — повторила Истомина. — Извините.
И ушла, оставив телефон в руках у Лапикова…
…Когда учитель информатики закончил свой рассказ, Максим с ненавистью взглянул на него и произнес:
— Сука! А я тебя домой к себе привел…
Крюков положил руку ему на плечо — успокойся, мол. Спросил:
— Ты получил неизвестно от кого фотографию, переслал ее Истоминой, нахамил. А потом? Пошел в школу?
Максим покачал головой:
— Ходил вокруг, не знал, как ей в глаза смотреть… Потом уже подошел, толпу увидел… Это я виноват, я! Если бы я был там, внутри… я бы ее не пустил, понимаете? Я виноват…
— Все виноваты, — заключил Крюков.
Еще раз взглянул на фото с обнаженной Истоминой, задумчиво сказал:
— Где же я видел этот идиотский диван?
И вспомнил…
…Инга проснулась, когда Крюков сел рядом с ней в машину. Взглянула на часы, возмущенно сказала:
— Знаете, который сейчас час? Ну, вы уже совсем охренели!
— Еще не совсем, — поправил ее Крюков. — Но сейчас будет совсем.
Достал блокнот, открыл нужную страницу. Потом достал смартфон Истоминой.
— Это же Настин! — Инга узнала телефон.
Крюков кивнул; перелистал контакты, нашел номер Сотникова, показал Инге:
— Знаете, кто это?
Она покачала головой:
— Нет.
— Сейчас вы ему позвоните с этого телефона и, не представляясь, назначите встречу вот по этому адресу.
— А он не знает, что Настя погибла?
— Знает. Но приедет.
…Кристина Суворова и ее бойфренд Коля спали в загородном доме родителей Кристины. Их разбудил звонок — звонили у ворот.
— Блин! Родичи, что ли, приехали? — пробормотала Кристина спросонья.
— Какие родичи, они же в Австрии! — напомнил Коля.
Кристина накинула халат, спустилась на кухню, к интеркому. На экране увидела Крюкова. Капитан держал возле самого экрана раскрытое служебное удостоверение. Увидев на экране хозяйку дома, потребовал:
— Откройте, полиция!
Кристина нажала кнопку связи.
— Вы знаете, сколько времени? Я тут одна, и я вам боюсь открывать.
— А джип во дворе чей? Углов Николай Сергеевич, его владелец, не с вами разве, юная леди? Открывайте, я ненадолго.
— Блин! — с чувством произнесла юная леди.
Обернувшись к Коле, сказала:
— Можешь не прятаться. Только штаны надень.
И нажала кнопку, открывая ворота.
Спустя несколько минут Инга сидела на цветастом диване, напротив расселись Крюков и Кристина с Колей. Капитан покачал головой:
— Ну и обивка на вашем диване! Я еще когда фотки со дня рождения Истоминой смотрел, вздрогнул. Итак: чем ее опоили?
— Вы чё, отравление мне собираетесь предъявить? — возмутилась Кристина.
— Ну что за жаргон, девочка? — добродушно упрекнул ее Крюков.
— Кому девочка, а кому Кристина Витальевна!
— Я тебя, шалава малолетняя, в «обезьянник» сейчас отвезу, к бомжам, — не меняя тона, пообещал Крюков. — А бойфренда твоего как педофила оформлю. Пока разберутся, блатные его пополам порвут.
И, заметив, что уверенности у хозяйки виллы поубавилось, повторил вопрос:
— Так чем Истомину опоили?
Суворова пожала плечами:
— Вискарем, чем еще? Пить надо уметь.
— Ей нельзя было! — вступила в разговор Инга. — Совсем! Она с одной рюмки всегда вырубалась…
— А по какому поводу банкет был? — спросил Крюков.
— Аньки Мелковой именины отмечали, — объяснила Кристина. — Никто Настю не звал, сама приехала… В общем, дело было так…
…Вечеринка была в разгаре. Здесь был весь одиннадцатый класс, кроме Юрова. Все танцевали. Когда прозвучал входной гонг, Кристина воскликнула:
— О, пиццу привезли!
Она включила интерком… и увидела на экране лицо Истоминой.
— Барк! Барк! — в панике позвала она.
Барковский подошел, взглянул, пожал плечами:
— Ну, пусти, раз уж пришла.
Когда Истомина вошла в гостиную, все разговоры смолкли.
— Добрый вечер всем! — сказала учительница.
Ответил один Худяков:
— Здрасьте…
— Люди, я сейчас уйду, — заверила Истомина. — Просто… мне нужно сказать вам кое-что.
— Проходите, Анастасия Николаевна, садитесь! — Барковский подвинул ей кресло.
— Нет, я постою, в маршрутке насиделась.
Она обвела взглядом учеников.
— Смотрите, как все изменилось! Всего пару месяцев назад я тут была. Вы устроили мне праздник. Я была так счастлива, показывала всем фотки оттуда… Гордилась вами… А сейчас я стою здесь и чувствую, что вы готовы меня разорвать. А почему? Куда исчезла наша дружба, люди?
— Да все норм, просто у нас тут типа своя компания… — заявила Суворова.
Истомина покачала головой:
— Нет, все не «норм», Кристина. Вы изменились. Ваши слова. Ваши глаза. Кажется, вы готовы убить, если будете точно знать, что за это ничего не будет. Я вас любила, а теперь боюсь.
— Паранойя какая-то, Анастасия Николаевна! — заявила Мелкова. — Что вас конкретно беспокоит? Успеваемость?
— Нет, с этим все в порядке. Меня беспокоит… Наверное, то, что раньше я называла вас «люди», а теперь мне кажется, что вам это не подходит.
— С чего это вдруг? — возмутилась Палий.
— Не вдруг. Это правда, что вы сами расследовали гибель Алины Русановой и приговорили кого-то к казни? Правда, что вы выступили против строительства пандуса для инвалидов и требуете перевести в другую школу четырех учеников с задержкой развития? Правда, что у вас есть досье на всех учителей?
Барковский быстрее других осознал серьезность этих обвинений. Правда, ему и полагалось все понимать быстрее. Он еще не знал, что делать, он лихорадочно думал. Надо было потянуть время…
— Просто мы взрослее, чем вы думаете, — сказал он. — И да, мы растем другими, не такими, как вы. Правда в том, что мы не боимся правды. А вы боитесь. Вот и все.
Истомина посмотрела на него, покачала головой, словно соглашалась. Но это было не согласие — она лишь подтверждала правильность своего диагноза.
— Все началось, когда появилась эта игра, «Спарта», правильно? Вы стали играть в нее и заигрались. До такой степени, что она стала играть за вас. Она играет вами, а не вы в нее. И я пришла сказать, что собираюсь с этим покончить. Ради вас. Мне назначили встречу в Министерстве образования. Я расскажу им обо всем, что произошло. Пока еще не поздно.
— Думаете, у нас на вас ничего нет? — спросил Довженко.
Это была открытая угроза. Но Истомина только улыбнулась.
— Думаю, нет. И… мне все равно.
Все было сказано. Она в последний раз обвела взглядом лица учеников… и наткнулась на искреннюю веселую улыбку Барковского. К этому моменту он уже понял, что надо делать.
— Да и черт с ней, с этой «Спартой»! — воскликнул он. — И со всем остальным. Это просто игра. Если бы мы знали, что вас это так расстроит, Анастасия Николаевна… Можете не верить, но мы вас любим. Очень любим!
Он обвел взглядом одноклассников. В этом взгляде содержался сигнал — ясная и четкая команда. И они ее поняли — не все сразу, но поняли. Они были понятливые.
— Вообще-то да! — воскликнул Худяков. — Вы — единственный нормальный учитель в этой школе.
— Ну серьезно, Анастасия Николаевна, вы чего? — подключилась Палий.
— Как будто мы преступники! Мы же нормальные! — заверила Кристина.
— Уж точно не хуже других, — поддержала ее Наташа Белодедова. — Вы же сами говорили, что у вас лучший класс в городе.
— Вас-то мы точно ничем не обижали, — заявил Довженко.
— Хотите мы вам еще раз споем? — предложил Марат. — Как раньше? У меня фонограмма осталась в плеере…
Прищелкивая пальцами, он начал напевать песню, которую пели на дне рождения. Остальные подхватили. У них были такие веселые, такие искренние лица! Истомина слабо улыбнулась. И тут Барковский предложил, словно эта мысль только сейчас пришла ему в голову:
— Погодите! У нас в «Спарте» есть ритуал. Я предлагаю выпить Чашу Мира. Последний раз — и покончим со «Спартой». Прямо сейчас! Ирка!
Понятливая Шорина налила в большую хрустальную вазу виски.
— Я не буду! — решительно сказала Истомина.
— Не хотите помириться? — огорчился Барковский.
— Хочу. Просто мне нельзя пить.
— А нам что, можно? — возмутился лидер класса. — Мы вообще дети! Ну, пожалуйста!
Остальные тут же подхватили:
— Пожалуйста! Пожалуйста!
Шорина протянула вазу Истоминой:
— Для нас это очень важно! Пожалуйста!
Анастасия Николаевна нерешительно взяла вазу.
— Это ничего не изменит, — заявила она. — Я все равно…
И сделала глоток…
…Крюков задумчиво вертел в руках вазу, из которой напоили учительницу.
— Потом она отключилась, — сказал он. — Прямо тут, на диване. Вы раздели ее, стали фотографировать…
Кристина пожала плечами:
— Ну, у нас же на нее и правда ничего не было. Барк ее дневник читал. Сказал, что ей пить вообще нельзя. А тут такая возможность… Но мы же не собирались никому ничего посылать. Только ей. Чтобы никуда не ходила. А утром, когда она в школе бычить стала, пацаны и разослали кое-кому…
— Ну вы и твари! — с чувством произнесла Инга.
— Да ладно, ничего личного, — отмахнулась Кристина. — Мы же не знали, что она так психанет из-за этих фоток. Подумаешь, сиськи… Из-за этого в окно кидаться?
— Она не из-за этого, — сказал Крюков. — Впрочем, ты не поймешь.
Тут лежавший у него в кармане телефон Истоминой начал звонить. Крюков глянул на экран, сказал Инге:
— Пошли, он приехал.
— А их вы тут так и оставите? — возмутилась Инга.
— А что я могу?
— Я могу! — заявила Инга.
Подскочила к Суворовой и отвесила ей такую оплеуху, что та отлетела к стене. Она готова была бить еще и еще, но Крюков потащил ее к выходу.
…Крюков и Инга вошли на террасу загородного ресторана. Оглядевшись, направились к столику, за которым сидел Сотников. Он угрюмо взглянул на подошедшую Ингу.
— Довольно дешевые эффекты, — заявил. — И кто ты такая?
— Я Инга, подруга Насти Истоминой, — заявила та, садясь. — А ты кто такой?
Когда прозвучало имя Насти, Сотников опомнился.
— Простите, я просто очень устал, — объяснил он. — Меня зовут Алексей Петрович. А разве капитан вам не сказал, кто я такой?
Инга покачала головой. А Крюков объяснил:
— Я и сам пока не очень понимаю, кто вы такой в этом деле. Может, свидетель. Может, исполнитель. Может, заказчик. Давайте вас для начала послушаем?
Сотников посмотрел на Крюкова. Он знал свои права.
— Я потерял большие деньги, — сказал он. — Лишился друга… и женщины, которая мне… неожиданно оказалась дорога. Но я еще в довольно здравом уме и трезвой памяти. Я не буду ничего рассказывать.
— Никаких записей, — заверил Крюков. — Никаких протоколов. Никаких обвинений. Этот разговор останется между нами. Нам просто очень нужна правда.
— Зачем? — спросил Сотников.
Крюков достал из кармана дневник Истоминой. Полистал и начал читать: «Я видела его на похоронах. Выпросила у Миши его телефон, настояла, и мы все же увиделись…»
Да, они увиделись. Алексей Петрович запомнил этот день…
…Они шли по аллее парка. Сотников мягко поддерживал Настю за локоть. Он чувствовал, что нравится ей.
— Может быть, вам стоит тоже поиграть в эту игру? — говорил Алексей Петрович. — Ведь вы и сами хотите стать такой, как они — свободной, смелой…
— Я не хочу стать такой, какими стали они, — отвечала Истомина. — Я боюсь таких людей.
— Боитесь? Но вы же не собираетесь жаловаться на собственный класс?
— Нет, не волнуйтесь.
— Да я не за это волнуюсь… Я волнуюсь… не поверите, но я волнуюсь за вас. Мне кажется, вы боитесь не их, а себя. Вы знаете, что человека волнуют в других только те недостатки, которые он видит в себе? Других он не замечает. Вам следует присоединиться к своим ученикам, а не враждовать с ними… Замерзли?
Он снял в себя плащ, накинул на плечи Истоминой. Слегка обнял ее — заботливо, нежно…
Крюков продолжал читать дневник погибшей учительницы: «Я шла и думала: он, наверное, хочет, чтобы я помалкивала и не создавала проблем. А мог бы просто сказать: слушай, ты мне нравишься — и я была бы вся его. Потому что он мне очень понравился, сразу. Он так много и умно говорил, а я его совсем не слушала. И только думала, не сказать ли ему, что у него красивые руки, прекрасные, умные глаза? И ведь он видит, как нравится мне, и понимает, что я ему тоже нравлюсь, но… Мы больше не увидимся. Я точно это знаю».
Крюков закрыл дневник.
— И вы больше не виделись?
Сотников молча покачал головой. Он не мог выговорить ни слова.
— Она вам понравилась?
— Очень, — выдавил Сотников.
Он поднял глаза на капитана. Теперь он был готов рассказать — все, с самого начала…
