Глава 12
В школе была перемена. В рекреации возле кабинета английского языка, как обычно, крутился водоворот из школьников разных классов. Барковский и Марат, отойдя в сторону, тихо беседовали о чем-то. Их разговор явно не предназначался для посторонних ушей.
— Мне ни разу в жизни так страшно не было, — рассказывал Марат. — Я был уверен, что, как я сейф открою, он сразу войдет…
Барковский одобрительно похлопал его по плечу:
— Ты крутой, Марат, даже не сомневайся. Может, у тебя талант к этому делу? И тебя ждет большое криминальное будущее?
Галимов покачал головой:
— Ты что, с ума сошел? Да я теперь даже дорогу буду только на зеленый переходить! А ты уверен, что меня не найдут?
— Уверен, — отвечал тот, кто и послал Марата в офис Сотникова. — Потому что и искать не станут. Это для них не деньги. И вообще…
Марат не дал ему договорить — толкнул и показал на вошедшего в рекреацию Крюкова. Тот подошел к углу, задрал голову и стал разглядывать висящую там камеру наблюдения.
— Не дергайся, он не за тобой, — тихо сказал Барковский.
Подождал, пока участковый уйдет, и продолжил:
— Говорю: не парься. Что сделано, то сделано. Теперь вот что. Ситуация изменилась. Дай мне десять тысяч.
Марат изменился в лице. Такого он никак не ожидал!
— Как это?! Ты же сказал, что они все мои!
— Сказал, но… Короче, мне сейчас очень нужны деньги. Форс-мажор. Я бы не просил, если бы мог.
Марат растерянно развел руками:
— Я не могу…
И тут лицо его товарища, можно сказать, друга неузнаваемо изменилось. И голос тоже стал другим.
— Если ты не забыл, то это я тебе помог их раздобыть, урод неблагодарный! — произнес лидер одиннадцатого класса.
— Да нет их у меня уже! — пытался объяснить Марат.
— Не тупи! Куда ты мог их деть?
— Матери Наташкиной отдал, — объяснил Марат. — Утром еще.
— Все?!
— До цента. Это же Наташке на лечение, ты забыл?
— И как ты ей объяснил, откуда деньги?
— Никак. Отдал и ушел.
Барковский глубоко вздохнул и поднял на Марата взгляд, в котором не осталось уже ничего дружеского. Зло произнес, точнее, приказал:
— Значит, пойди и забери!
— Нет, я так не могу, я… — Марат еще думал, что тут простое недоразумение, что можно что-то объяснить.
— А если я тебя сдам? — вдруг спросил Барковский.
Марат опешил, но нашел силы возразить:
— Не сдашь. Ты сам все организовал.
Он совсем не ожидал, что последует вслед за его словами…
…Крюков вновь сидел в кабинете директора школы. Он только что поделился с Царевой некоторыми предположениями, которые у него возникли. Предположения были очень неприятные. Для их проверки нужно было просмотреть записи со школьных камер наблюдения. Царева вызвала в кабинет Лапикова, который ведал камерами. А пока он не пришел, она жаловалась участковому:
— Это какой-то кошмар! Каждый день я мечтаю проснуться полгода назад, и чтоб ничего этого не было. Любая школа — это замкнутый коллектив. Конечно, болото напоминает. Всякое бывает… А вы сунули палку и крутите. Поднимаете со дна весь ил.
— Людмила Михайловна, три трупа — это не «всякое бывает», — напомнил Крюков.
— Но это же не убийства?! — воскликнула директор. — Надеюсь, вы не хотите сказать, что у нас в школе убивают?
— Очень не хочу, — серьезно ответил Крюков.
Раздался стук в дверь, и вошел Лапиков.
— Можно? — спросил у директора. С Крюковым он даже не поздоровался.
— И вам здравствуйте, — миролюбиво сказал капитан. — Вопрос: камеры наблюдения в вашей школе…
Лапиков не дал ему закончить, возмущенно воскликнул:
— Что, я и в этом виноват? Не смешите меня!
— В каком смысле? — не понял Крюков.
— В прямом! Какие там камеры? Из десяти работают две, записи не хранятся, не архивируются…
— Так две работают? — удивилась Царева.
И, повернувшись к участковому, объяснила:
— Город выделил деньги на установку камер еще при Русанове, но на обслуживание денег не было. Поэтому я была уверена, что это все муляжи.
— А какие именно камеры работают? — спросил капитан.
— Одна уличная, на входе в школу, — объяснил Лапиков. — Она не наша, полицейская, потому и работает. Но то место, куда упала Настя… то есть Анастасия Николаевна, не попадает в ее обзор. Я проверял.
— Я тоже проверял, — кивнул Крюков. — А вторая?
— В рекреации на втором этаже.
— Можете вывести изображение с этой камеры на компьютер Людмилы Михайловны?
— Да, могу, — ответил Лапиков и сел на стул, который ему уступила Царева. Ввел команду, и на экране возникла рекреация возле кабинета английского. И там, на экране, они увидели толпу школьников, наблюдавших за дракой между Маратом и Барковским.
— Ого! Это что, прямая трансляция? — спросил Крюков.
Директор, не говоря ни слова, выбежала из кабинета.
— Знаете, почему я не сомневался, что именно эта камера работает, Игнат Антонович? — спросил Крюков.
— Почему?
— Потому что к этому вопросу привлекали вас. Думаю, вы любили посмотреть на свою возлюбленную: как она заходит, как выходит…
Лапиков сглотнул застрявший в горле комок, глухо ответил:
— Любил…
— Мне нужны записи с этой камеры, — заявил участковый. — Две даты: день самоубийства Истоминой и четвертое апреля. Прямо сейчас.
— Вы вроде в отпуске?
— А вы вроде на свободе? Пока?
Звучало это как угроза. Лапиков ничего не ответил и придвинул к себе клавиатуру…
Врезавшись в толпу школьников, Царева увидела Барковского, который избивал Марата, уже лежащего на полу. Директор схватила лидера класса, оттащила его от его жертвы. У Марата из разбитого носа и губы обильно текла кровь.
— Совсем ополоумели?! — воскликнула директор. — Полиция в школе! От кого, а от тебя, Барковский, я такого не ожидала! Не верила, что ты можешь быть таким жестоким!
— Да откуда вы знаете, что я с ним делал? — неожиданно спокойно спросил Барковский.
— Своими глазами видела — вот откуда!
И Царева показала на висящую под потолком камеру. Вот теперь Барковский удивился и встревожился:
— Хотите сказать, что она работает?
— Как выяснилось, да! И записи с нее прямо сейчас изучает капитан Крюков!
— Интересно… — задумчиво произнес Барковский. — А кому вы не верили, что я могу быть таким жестоким? Видимо, вам кто-то говорил, что я жестокий, а вы не верили. Говорите, раз ляпнули!
Людмила Михайловна не готова была терпеть такой хамский тон. Она цепко взяла Барковского за рукав и строго произнесла:
— Не смейте разговаривать в таком тоне с директором школы, молодой человек!
— Ладно, не буду, — согласился покладистый школьник. — Извините. — И тут же добавил: — Владимиру Ованесовичу, кстати, привет. Скажите, соскучились по физкультуре.
После чего вырвал свой рукав из руки директора и куда-то ушел. Тут прозвенел звонок, и директор воскликнула:
— Что стоим? Быстро по классам! Урок начинается!
Школьники разошлись по кабинетам. Одиннадцатый класс, у которого по расписанию был английский, вошел в «родной» кабинет английского языка. И Царева вошла вслед за ними…
Анна Липатова и Тоша сидели в машине советника юстиции. Тоша, верная своей привычке, с аппетитом поедала мороженое. Липатова закончила свой рассказ и спросила:
— Ну, что скажешь, Тоша?
Эксперт-криминалист пожала плечами:
— А что я скажу? Ничего не скажу. Вернее, так: разбирайтесь вы сами, Анна Анатольевна. Я-то тут при чем?
— Ты его лучший друг!
Тоша кивнула:
— Я Крюкова пятнадцать лет люблю, а все друг. Замуж вышла за нелюбимого, детей ему родила, и опять друг. Когда у него инсульт был, чуть не памперсы у него меняла. Сейчас звоню, таблетки заставляю пить. И все по-дружески. А любит он вас. Все эти гребаные годы. Так вы ему за эту любовь хоть что-то дайте!
Липатова не могла принять этот упрек. Никак не могла!
— Все, что я могла ему дать, я дала, — убежденно сказала она. — Я его защищала. А сейчас не могу, силенок не хватает. Враг слишком силен.
— А вы его не защищайте, Анна Анатольевна, — сказала Тоша. — Вы лучше помогите ему.
Вот этого Липатова не ожидала.
— Чем? Чем я могу ему помочь?
— Ну, если враг сильный, встаньте рядом. Один в поле не воин, а вдвоем легче — ведь так? Тогда и я с вами. А уговаривать его отступить… Ну уж нет, увольте. Так я ему хотя бы друг. А сделаю, что вы просите — и того не будет.
Липатова внимательно взглянула на нее, сказала:
— Знала, что ты так скажешь. Хорошо. Я буду ему помогать. И в связи с этим у меня одна просьба. — Она достала из бардачка распечатку. — Здесь номер дела и все данные. Погибшая Алина Русанова, из класса вашей самоубийцы. По какой-то причине в дело не попала информация о том, что у нее был секс перед самой смертью. Первоначальный акт заменили. Его надо найти, Тоша.
Тоша взглянула на распечатку, кивнула:
— Найду. Наш бардак тем и хорош, что в нем все теряется, но ничего не пропадает. Только у меня встречная просьба. Не называйте меня Тошей, пожалуйста. Это — его.
Липатова кивнула и протянула эксперту руку. И Тоша ее пожала.
Войдя в класс, Людмила Михайловна Царева заняла место за учительским столом. Оглядела класс. Здесь были все, кроме Барковского.
— К сожалению, я поздно узнала, что вы за люди, — говоря это, она заметно волновалась. — Только после смерти Анастасии Николаевны… Мне очень трудно относиться к вам по-прежнему. Здесь есть часть и моей вины, формально…
Она сделала небольшую паузу, и Худяков немедленно этим воспользовался.
— Странно звучит, Людмила Михайловна, — заявил он. — Во-первых, не по-английски, а во-вторых, вы о чем?
— Помолчи, Худяков. Я знаю, что вы чуть не убили человека. Я понимаю, вы хотели его наказать по справедливости, считали его виновным в гибели вашей подруги, но это вас не оправдывает!
Одиннадцатиклассники переглянулись. Довженко заключил:
— Баграмов! Настучал все-таки, старый козел!
И тут выдержка изменила Людмиле Михайловне.
— Молчать! Вы! Чуть не убили! Человека!!!
— Не убили же, — заметила Суворова.
— Да никто и не собирался, это же типа игра была, — добавила Мелкова.
А Худяков подвел итог:
— Мы решили его наказать и наказали. Это справедливо. А если мы вам так неприятны, не расстраивайтесь. Терпеть нас вам осталось пару месяцев. Вот сдадим экзамены, и забудете нас, как страшный сон.
Директор его не слушала. Ей важно было выговориться.
— Это ужасно! — сказала она. — И то, что я до сих пор молчала. И что, скорее всего, буду молчать и дальше… ради имиджа школы. И что вы готовы убивать. Я видела это на перемене. Я вижу это и сейчас.
— Да бросьте вы, Людмила Михайловна! — стала успокаивать ее Суворова. — Это у вас просто накопилось. Баграмов ваш приврал немного. Никто никого не убивает. Мальчики подрались — так это их колбасит, пубертатный период. Класс учится, к экзаменам готовится. Двоек нет. Вам показалось.
С последней парты донесся смех. Это смеялся Юров.
— Показалось! — выговорил он между приступами смеха. — Показалось!
Внезапно Худяков поглядел в окно и вскочил.
— Спарта, алале! — издал он боевой клич.
И по этому призыву весь класс, кроме Юрова, Марата и Наташи Белодедовой, сорвался со своих мест и кинулся к двери.
— Куда?! В чем дело?! — вскричала Царева. Сама подбежала к окну, выглянула и воскликнула: — О господи!..
В кабинете информатики Игнат Лапиков закончил сортировать видеофайлы, перетащил часть из них на рабочий стол, деловито спросил:
— Вот четвертое апреля. Какое время вас интересует?
Крюков полистал блокнот, сообщил:
— Последний урок. Окончание занятий.
Лапиков открыл нужный файл:
— Вот четвертое апреля, шестой урок по расписанию.
На экране возникло изображение рекреации. Она была пуста. Но вот в кадре появился Барковский в спортивной форме. Прихрамывая, он подошел к кабинету английского, заглянул, затем вошел и закрыл за собой дверь.
— Может, перемотать, пока кто-нибудь не появится? — спросил Лапиков.
— Подождите… — остановил его Крюков.
И тут в кадр вошла девочка, тоже в спортивной форме. Это была Алина Русанова. Она подошла к двери, прислушалась, потом присела на корточки и стала глядеть в замочную скважину. Спустя какое-то время вскочила, изо всех сил ударила в дверь ногой — раз, еще раз — и убежала. Из класса выскочила Истомина в порванной блузке. Быстро прошла по коридору, исчезла из кадра. В двери появился Барковский — голый до пояса. Выглянул и быстро закрыл дверь.
Лапиков остановил запись. На его скулах ходили желваки.
— Вы этого еще не видели, как я понимаю, — заметил Крюков.
— Я же не следил за ней, — отвечал учитель информатики. — Я просто иногда… смотрел. И этого я не видел.
— Распечатайте мне этот кадр. На память, — попросил капитан.
Когда из принтера выползла фотография, он убрал ее в папку и предложил:
— Теперь поищем видео дня смерти Истоминой.
— Вы думаете, она с ним… — Лапиков не договорил.
— У меня мало времени, — оборвал его Крюков. — Давайте поищем видео.
Тут он выглянул в окно, воскликнул:
— Вот черт!
И выскочил из кабинета.
За воротами школы трое мужчин избивали лежащего на асфальте Барковского. Один из нападавших, вооруженный резиновой дубинкой, наносил особо чувствительные удары и при этом приговаривал:
— Деньги отдашь сегодня! Сегодня! Понял?!
Неожиданно на него кто-то налетел и сбил с ног. Это была Шорина, вне себя от злости. Тут подоспели и остальные. Они набросились на «бригаду» с дикой яростью. Те трое пытались отбиваться, но у них это плохо получалось. Перевес был явно на стороне «спартанцев», и «бригада» убежала.
Тут подоспел Крюков, а за ним — вахтер Филиппыч. Капитан сел на корточки рядом с Барковским.
— Цел? — спросил он у пострадавшего.
А вахтеру приказал:
— «Скорую» вызывайте!
— Не надо «Скорую», — попросил Барковский. — Я вроде цел. Они денег хотели. Я нагрубил. Они накинулись. Нормально…
Крюков осмотрел Барковского, потом взглянул на остальных «спартанцев», спросил:
— И что это было?
Ему ответила Шорина:
— Это вы из полиции, а не мы. Тут на школьника напали, прямо у вас под носом, вот что это было!
В ее словах была явная угроза, однако Крюков ее вроде бы не заметил. Ответил так:
— Нет, это я как раз понял. А вот что вы с нападавшими сделали — я про это хотел спросить. Вы что — подпольная секта школьников-ниндзя?
В его словах не было угрозы; наоборот, в них чувствовалось уважение. И Худяков это сразу оценил:
— Ага, мы — боевые спартанские панды! Особенно Анька Мелкова. Смертельные порезы французским маникюром — секретное оружие школьного подполья!
Все с облегчением рассмеялись. Барковский поднялся на ноги.
— Так, дуйте в школу, — скомандовал Крюков «спартанцам». — Скажите: участковый был на месте, все решил. — После чего повернулся к Барковскому: — Ну что, назрел серьезный разговор?
Тот не удивился, кивнул:
— Точно. Только давайте у меня дома. Приглашаю.
Тем временем Липатова и Тоша сидели в холле психиатрической больницы рядом с Лейлой. Липатова убеждала больную:
— Я знаю, вы меня отлично понимаете. Ваш водитель ничего не видел, следил за уборкой полосы. Но вы все видели. Вы ни в чем не виноваты, и вам ничего не угрожает, просто могут еще пострадать другие люди, понимаете? Вы ведь видели эту девочку?
Лейла испуганно посмотрела на советника юстиции. После долгого молчания произнесла:
— Я им сразу сказала, что видела их. Сразу сказала…
— Их?! — удивленно воскликнула Липатова. — Вы сказали «их»?!
Крюков сидел на кухне в квартире Барковского. Хозяин сидел, приложив к скуле пакет с замороженными овощами, и рассказывал все с самого начала — со своего знакомства с Алиной Русановой. Он передал разговор, который был у него с дочкой директора вскоре после его прихода в школу. Разговор был доверительный, Алина много говорила о своих родителях, а потом неожиданно предложила: «Хочешь быть моим парнем?» Барковский пробовал отшутиться: «Боюсь, я с твоим парнем сравнения не выдержу… Ты дочка директора, такая главная девочка в школе — зачем тебе какой-то ботан?» Однако Алина никаких отговорок не приняла. Спросила напрямик: «Так ты не хочешь?» И когда Барковский отказался, произнесла: «Не хочешь быть моим парнем — станешь моим врагом. Двоечником будешь. Будешь с замухрышками дружить, вроде Шориной. Мальчики будут тебя бить. Берегись. Я все-таки дочка директора. Я всегда получаю, что хочу».
— Короче, с этого момента Алинка на меня разозлилась, — закончил парень свой рассказ. — Очень сильно. Ну и ревновала, конечно. Всякие пакости мелкие устраивала. Да и не очень мелкие…
— Вроде избиения Истоминой? — невинным тоном уточнил Крюков.
Этого Барковский не ожидал; он растерялся.
— Какого избиения?
Крюков достал лист с распечатанной утром фотографией, показал:
— Помнишь этот день?
Барковский разглядел фотографию, спросил:
— Это я?
— Ты. Кстати, голый по пояс.
— Ну, мы иногда в классе переодеваемся, когда там урока нет, — начал объяснять Барковский.
Однако Крюков покачал головой. Он не принял этого объяснения.
— Четвертого апреля ты пришел в кабинет, когда там была Истомина. После этого к кабинету подошла Алина Русанова и стала подглядывать. Еще через какое-то время она встала, шарахнула по двери и убежала. А еще через какое-то время она подкараулила Истомину в подъезде и спустила ее с лестницы, чудом не покалечив. Внимание, вопрос. Что она увидела, подглядывая в замочную скважину?
Барковский бросил быстрый взгляд на участкового, отвел его в сторону. Надо было что-то говорить.
— Ну… я все равно хотел вам рассказать… — заговорил он. — Просто… хотя бы после похорон… Проблема была в том, что Анастасия Николаевна… Короче, она к нам приставала.
— К вам?
— Ко мне. К другим пацанам. Можете их спросить. Постоянно! Трогала, подсматривала. Сама просила, чтобы мы при ней переодевались. И в раздевалке — помните, я говорил? Это она была, как выяснилось.
Однако Крюков упорно гнул свою линию:
— Что видела Алина?
— Я переодевался. Анастасия Николаевна подошла, стала меня трогать. Я ее оттолкнул, а она… полезла целоваться. Я попросил, чтобы она отстала. А она опять… Схватила меня, прижала… Тут за дверью что-то грохнуло. Она поняла, что спалилась! Стала рвать на себе блузку, царапать себя… Сказала, если будет скандал, она все на меня свалит, как будто я ее хотел изнасиловать, понимаете?
В его глазах стояли слезы. А Крюков крутил из газеты журавлика — занимался этим с того момента, как появился на кухне. И вдруг спросил:
— Ты девственник?
Опять Барковский растерялся, не знал, что ответить. Спросил:
— В каком смысле?
— У тебя в ванной две зубные щетки, на расческе — женские волосы, в шкафчике прокладки. А в корзине для грязного белья…
Барковский кивнул:
— А в среднем ящике комода пара лифчиков и трусы женские. Я не девственник и живу не один.
— А с кем?
— Это не ваше дело.
— Не мое. Но Истомина была красивой девушкой. Фигура, волосы, грудь… Неужели она тебе ни капельки не нравилась? Ты же школьник, у тебя на все стоять должно. А ты — оттолкнул, попросил прекратить…
Барковский вскочил. Лицо побелело.
— Да, красивая… — через силу произнес он. — Сдержаться было трудно… Но ведь она же — моя учительница! Учительница! Это же стыдно… Так нельзя! Нельзя!
Его начало рвать. Он попытался добраться до ванной, но зашатался и, держась за стену, сполз на пол. Крюков подскочил к нему, усадил на стул.
— Блин, ну прости! Прости! Ты ж еще пацан совсем! И правда, с вами так нельзя…
Он достал телефон, набрал номер.
— Алло, Тош! Помощь нужна срочно! Тут мальчик один по голове получил, у него, видно, сотрясение. Его тошнит, в обморок хлопнулся… Да откуда я ему тут неотложку возьму, я даже адреса толком не знаю! Ну, ты же доктор! Можешь подъехать? А с кем ты? С кем с кем?! Ну, дай…
И Крюков услышал в телефоне голос Липатовой.
— Крюков, тут такое дело… — говорила она. — Когда мусорка сбила Алину Русанову, она была не одна. Понимаешь? Возможно, это не несчастный случай. С ней была еще одна девочка. Ты слышишь?
— Как не одна? Какая «еще одна девочка»? — спросил Крюков, сразу осознав важность этого сообщения.
Разговор по телефону он вел, отвернувшись от «упавшего в обморок» Барковского. И не видел, каким тяжелым взглядом тот вперился ему в спину.
Тут стукнула входная дверь, и голос Иры Шориной произнес:
— Барк, ты дома? Ты живой?
— Живой, все в порядке… — отозвался Барковский.
— Слушай, Миш, мне деньги нужны, — продолжала говорить Ирина из прихожей. — Можешь дать? У моих ветрянка, им лекарств навыписывали, а все, что ты мне дал, я на планшет для Севки…
Тут она вошла наконец в кухню — и застыла: увидела Крюкова, который, продолжая слушать Липатову, смотрел на нее в упор…
