Глава 15

Заднее сиденье служебной машины Купленова было довольно замызганным, и пахло неприятно — спрессованный запах множества людей. Инга тихонечко открыла окно и вдохнула. Купленов явно был не восторге от того, что Кирилл влез в расследование — предоставил ему информацию о машине и сам поехал с ним в Большой, да еще и надавил, чтобы они взяли с собой Ингу.

Атмосфера в машине была напряженной. Инга не знала иерархии и взаимоотношений столичной и подмосковной полиции, но почти физически чувствовала желание Купленова развернуться к Кириллу и дать ему своей большой когтистой лапой по уху.

— Закройте окно, по ушам бьет, — ворчливо попросил Павел, и Инга нажала на кнопку подъемника.

— Есть еще какие-либо новости по делу Туманова? — спросил Кирилл, когда молчание стало совсем уж тягостным.

Купленов ответил нехотя:

— Да не особо. Нашли при нем мобильник, само собой. Расшифровали звонки-эсэмэски.

— И что там? Есть что-либо интересное? — оживился Кирилл.

Павел задвигал желваками, будто хотел сплюнуть:

— Гомосятина одна. — Он откинулся назад и принялся возить правой рукой по заднему сиденью рядом с Ингой в поисках своего портфеля.

— Вот, — он подцепил пальцем черную кожаную ручку, сунул портфель Кириллу, — в зеленой папке. Изучай. Может, что и понравится.

Кирилл издевку пропустил мимо ушей. Он листал страницы распечатанной переписки Туманова.

— Тут простые эсэмэс — интернет-заказы да пицца, — добавил Купленов без энтузиазма. — WhatsApp и мессенджер — вот там кое-что поинтересней. Но не факт, что по нашему делу. Если только его не убил ревнивый любовник. Эту версию мы тоже покрутим, конечно.

— Да-a, и правда богатая личная жизнь, — подтвердил Кирилл.

— А можно мне? — неуверенно спросила Инга.

Кирилл даже не посмотрел на Купленова, продолжая читать. Наконец шумно захлопнул папку и поднял вверх: «твой материал, Купленов, тебе и решать».

— Валяй! — Павел отвернулся и уставился на дорогу.

Архаров, не оборачиваясь, передал папку Инге. Несколько десятков страниц, скрепленных степлером. Сначала она просмотрела список всех абонентов Туманова: ничего похожего на «Волохов», или «Волох», или «Александр Витальевич» не было. Либо Волохов был у него как-то сложно зашифрован, либо переписка с ним уже была стерта. Туманов действительно много с кем переписывался. Судя по сообщениям, он мог иметь несколько любовников. «Я не видел тебя сотни лет. Смотрю на наши совместные фотографии», — писал некто MarkN. «Стихи — редкая гадость. Приедешь сегодня?» — спрашивал V/Vinogradov. «Вчера было слишком жестко, ты был не на высоте, Кукленок такого не ожидал», — упрекал ~Vel.Zhuzh~. Она начала искать среди его адресатов артистов балета, певцов, кого-то, кто мог работать в Большом театре. Ничего похожего. И в сообщениях не было ни слова про представления или репетиции. Только в одном месте мелькнуло слово «дефиле», но вряд ли это имело отношение к Большому театру.

Туманова действительно могли убить из ревности, а вовсе не из-за книги. Если в Большом театре будет тупик, придется трясти всех этих персонажей. Интересно, какие у них аватарки?

— Можно я эти распечатки себе оставлю? — спросила Инга.

— Да хоть наизусть выучите, — разрешил Купленов, — мне эта гейская муть про сладенькие члены даром не нужна.

В ответ на это она не смогла даже сказать «спасибо». Кивнула и убрала папку в свою сумку. Купленов припарковался около знака: «Парковка только для сотрудников ГАБТ»_#

Они прошли мимо главного входа и вошли в отдельное небольшое здание кассы. За единственным открытым окошком скучала пожилая женщина с высокой прической и накладными ресницами. Кирилл кивнул Купленову: действуй, я только на подхвате.

Тот развернул корочку и наклонился к окну:

— Добрый день! — Приветствие прозвучало как угроза. — Полиция. Нам нужно поговорить с вашим администратором или начальником хозуправления. Кто у вас там за машины отвечает.

— Минуту, — невозмутимо ответила женщина, поднимая трубку каким-то чудом сохранившегося здесь белого дискового телефона. — Что, уже и к нам с обыском пожаловали?

— Нет, мы по другому делу, — сказал Павел таким тоном, будто произносил форменную грубость. — Звоните!

— Звоню, вы же видите, — женщина сделала бровями на трубку, — я же не могу торопить гудки.

Через некоторое время она сбросила звонок и начала набирать другой номер.

— Попробуем так. — Под ее пальцами повизгивал крутящийся диск. — А я уж было подумала, что вы сейчас конфискуете тут у нас все и арестуете директора с главным режиссером. Не арестуете? Режиссера сейчас лучше не трогайте, подождите до премьеры.

Из утробы Павла послышался звук, похожий на рычание, но женщина подняла изящный палец с аккуратным маникюром:

— Николай Васильевич? Да-да, это я. Тут к вам подошли. Из полиции. Да. Нет, вроде не обыски. Но вы все же спуститесь.

Она положила трубку и ласково улыбнулась Купленову:

— Вам повезло. Сейчас подойдет нужный вам человек. Точно арестовывать не собираетесь? А то мне неудобно будет.

Николай Васильевич Поддонов оказался человеком узкоплечим и впалогрудым. Представившись, он посмотрел по очереди на троих визитеров, определяя главного. Наконец обратил вопросительный взгляд к Архарову, и тот вежливо спросил про машину.

— Черная «Тойота Камри» E137AP177rus? Она иногда возит наших гостей — не первой важности, конечно, встречает-провожает в аэропорт, очень редко — по мелкой, так сказать, хозяйственной нужде. Ни за каким сотрудником театра не закреплена, это разгонная машина, второй категории. Первую категорию мы берем у «ПЭКа» — это наша транспортная компания, по договору аренды. Пройдемте в мой кабинет, я попрошу Карину поднять маршрутные листы.

Николай Васильевич вел их через улицу к вспомогательному корпусу бледно-салатового цвета, похожему на фисташковый торт.

— Когда историческая сцена была действительно исторической, а не новоделом, в здание театра все его сотрудники проходили либо через первый, либо через пятнадцатый подъезды, — объяснял он по дороге, — теперь мы все входим в театр через пятый подъезд, он вот, на углу. До реконструкции тут сидел Внешторгбанк. Прошу!

Они миновали гардероб на нулевом, на лифте поднялись на третий этаж и по застекленной галерее перешли в историческое здание. Солнце играло бликами на стеклах, из напольных белых ваз торчали острые темно-зеленые листья растений, похожих на гигантское алоэ.

— Как я тебе бесплатную экскурсию по закулисью Большого устроил, а? — шепнул Кирилл, и Инга с улыбкой кивнула: всю жизнь мечтала!

У лифта исторического здания на розовой стене висел подробный указатель: 3-й этаж — мужские артистические; 5-й — переход во вспомогательный корпус; 7-й — большой балетный репетиционный зал, женские артистические, 2-я рабочая галерея.

— Канцелярия у нас на седьмом, рядом с большим репетиционным. — Николай Васильевич нажимал на кнопку.

Бесконечные коридоры были все одинаковы: линолеум, местами — паркет, на полу — указатели для гостей и новичков: «основная сцена» в красной жирной стрелке; «новая сцена» на розовом отпечатке голой ноги. Серые стены с фотографиями и афишами разных лет. «Москва, 1921 год, — прочитала Инга, — Большой зал Музо, в среду, 22-го июня в честь 3-го Конгресса Коминтерна Симфонический концерт под управлением А. Б. Хессина».

Она заглядывала во все открытые двери. Кое-где попадались гримерки: заваленные одеждой диваны, столы с шеренгами баночек, круглые лампы под невысокими потолками. В одной комнате, которую она увидела мельком, на вешалке висела простая спортивная худи, с вышитой блестками надписью «DanceDance». Такая обыкновенная, такая человеческая в этом мире сказочников и небожителей. Инге захотелось прикоснуться к ней, провести пальцами по блесткам, натянуть на себя.

Поддонов заметил ее любопытство, старался подыгрывать, избрав тактику услужливого гида.

— Вот здесь, на столе, у нас расписной лист, в котором артисты отмечаются при явке на спектакль, — елейно говорил он, — а это — расписание на неделю. Сегодня свеженькое повесили.

Он дошел до белой двери с надписью «Канцелярия», выведенной старославянским шрифтом.

— Проходите.

Дверь в большой репетиционный зал была открыта, оттуда доносилась музыка.

— Идите, а я посмотрю, можно? — попросила Инга, и Кирилл кивнул.

Зал был огромным. В дальнем его углу располагалась ниша, сейчас пустая — она предназначалась для репетиций с оркестром. Слева стена была полностью зеркальной, вдоль нее тянулась длинная деревянная лавка, на которой, вытянув ноги и скрестив на груди руки, сидел полный пожилой человек в белых брюках и голубом свитере. Он смотрел на своих подопечных, танцевавших в середине зала. Взгляд его не выражал ни удовлетворения от их работы, ни досады, ни внимания — глаза смотрели куда-то далеко-далеко, за сцену и даже за стену, рядом с которой завитая улиткой лестница с резными деревянными балясинами вела на внутренний балкон.

Репетирующих было трое: девушка и два молодых человека. Инге показалось, что одеты они в какую-то рванину: шальвары поверх фиолетовых лосин, сильно изношенные балетные туфли, несколько накрученных одна поверх другой кофт. Музыка тоже была рваной: кларнеты играли тему в унисон на фоне то скачущего, то ковыляющего аккомпанемента. Сразу же вспомнились уроки сольфеджио с Антониной Андреевной, в голове всплыло название: «Петрушка».

Крепкий юноша вскочил с пола, схватил картонную саблю и начал колошматить ею в воздухе; потом опустился на колени в позе поклонения божеству.

— Стоп! С четвертой! — крикнул мужчина с лавочки. — Руки, руки не работают! Не слышишь темп, считай — раз-два, раз-два. Следи за рисунком!

Музыка стала еще более карикатурной: зазвучал боевой барабан и корнет, все вместе это напоминало развалившийся посередине ученический этюд. Девушка начала свой неровный танец. Второй молодой человек пока просто разминался у станка.

— Стравинский говорил, что когда сочинял эту музыку, то представлял игрушечного плясуна, который своими каскадами выводит из терпения оркестр. Получается схватка, которая, дойдя до высшей степени возбуждения, заканчивается жалобным изнеможением танцора, — сказал подошедший к ней сзади Николай Васильевич.

— Мой любимый композитор, — не оборачиваясь, проговорила Инга.

— Замечательная музыка! — подхватил Поддонов.

— Судя по маршрутному листу, «Камри» с номером E137AP177rus 15 апреля, в день убийства Туманова, была в пользовании у Сатьянова А. П. В течение всего дня. — Голос Кирилла вернул их на землю.

— Андрей Петрович, наш водитель, — кивнул Николай Васильевич, — я уже ему позвонил. Он сейчас в нижней столовой. Я вас провожу, а то в наших катакомбах немудрено и заблудиться.

Андрей Петрович действительно обедал: на столике «под мрамор», шатко балансирующем на одной ножке, стояла пиала с бульоном, в котором плавала половинка вареного яйца. Инга оглянулась вокруг: и столовая, и меню, и даже дисковый телефон на входе — все было будто из другого времени.

— Андрей Петрович? — Купленов снова раскрыл свою корочку. — Полиция. У нас к вам несколько вопросов.

Сатьянов поднял на Павла небольшие веселые глаза.

— Вот те раз. И каких? — прищурился он. — Отобедать не хотите?

Купленов явно был голоден. Он с тоской посмотрел на пузатые, с серебристым отливом прилавки, поставленные буквой «Г», в которых за стеклом были выставлены салаты и компоты.

— Спасибо, при исполнении. — Кирилл сел за столик к Сатьянову. Инга опустилась на стул рядом. Купленову ничего не оставалось, как тащить себе стул от соседнего стола.

— Если я вам не нужен, я пойду, — сказал Николай Васильевич и остался стоять. Никто не обратил на него внимания.

— Согласно маршрутному листу автомобиль «Тойота Камри» с государственным номером E137AP177rus в минувшую субботу, 15 апреля, находился полностью в вашем распоряжении, — начал Купленов официально, — это так?

— Я вообще обычно на ней езжу, — подтвердил Сатьянов, — а что не так-то?

— Андрей Петрович, где сейчас находится машина? — спросил Архаров.

— На парковке стоит у театра. А что случилось-то? С чего сыр-бор?

— Ключи у вас? — не отвечая на вопрос водителя, продолжал спрашивать Кирилл. — Мы можем на нее взглянуть?

— Взглянуть?

— А что, вам есть что скрывать? — спросил Купленов.

— Ну почему сразу скрывать? — ощетинился Сатьянов. — Автомобиль казенный, мне, может, начальство не велит.

— Андрей Петрович, — вмешался Николай Васильевич, — давайте поможем сотрудникам правоохранительных органов. Окажем содействие, откроем машину. С ней же все в порядке? И все-таки позволю себе поинтересоваться, что же произошло?

— Пройдем к автомобилю, — Кирилл встал, — осмотрим его, а там видно будет.

Черная «Тойота Камри» стояла на парковке театра в ряду казенных машин. Отдраенная до блеска, она сверкала капотом и стеклами на неожиданно жарком апрельском солнце. Инга сняла пиджак, повесила его на сумку, вытащила из футляра темные очки. Она купила их на неделе распродаж в Милане еще в феврале (так недавно, но уже «в прошлой жизни»). Лучи приятно припекали кожу.

— Ну вот, пожалуйста, стоит моя ласточка, — махнул Андрей рукой, — поесть не дали рабочему человеку.

— Салон покажите, — приказал Павел.

Сатьянов послушно открыл двери, Купленов наклонился, осмотрел сиденья и руль. Кирилл провел рукой по капоту машины, присел, рассматривая фары и передний номер.

— Это точно она, — сказал он, обращаясь к Инге. — В автосервисе давно была машина? — повернулся он к водителю.

— Сейчас скажу, — тот стал демонстративно загибать пальцы, — месяцев семь.

— Да нет, не семь. — Кирилл смотрел на него в упор. — Инга, пощупай тут. — Он приложил ее руку к капоту возле лобового стекла. — Чувствуешь?

— Да, — уверенно кивнула Инга. Она ощущала под рукой что-то типа шва — как будто железо сначала выгнули в одну, а потом в другую сторону.

— Это вмятины вытягивали, — сказал Кирилл. — Причем совсем недавно. Тогда же и покрасили. Отсюда глянь. Сейчас свет прямой, видно отчетливо.

Инга наклонилась вбок вслед за Архаровым. По краю капота шла еле видная полоса, отделявшая «новый черный» от «старого черного». Она никогда сама бы не заметила этого, но на ярком солнце и если знать, куда смотреть…

— Теперь присядь, — приказал он ей. Бледный Николай Васильевич и вылезший из салона Купленов наблюдали за их действиями. — Видишь? Номер немного вмят, с цифры семь краска чуть-чуть содрана.

— Вижу.

— Господа, я все-таки прошу прощения, — снова начал Поддонов, — я уже хотел бы настаивать, чтобы вы потрудились объяснить мне ситуацию.

— Эта машина была в ДТП 15 апреля сего года, — Кирилл смотрел в глаза Андрею Сатьянову, — в десять часов вечера в городе Королёве на ней был совершен умышленный наезд на человека. Пострадавший скончался на месте. Машину удалось сфотографировать. На снимке, среди прочего, виден номер. Желаете ознакомиться?

Николай Васильевич беззвучно охнул.

— Да я в десять уже дома спал, как младенец. — Сатья-нов больше не улыбался.

— Погибший имеет отношение к Большому театру? — дрожащим голосом спросил Николай Васильевич.

— Владислав Туманов, — сказал Купленов, — без определенных занятий.

— Не знаю такого, — облегченно выдохнул Поддонов и даже театрально вытер лоб.

— На основании снимка, сделанного на месте аварии, и маршрутного листа, который предоставил нам Николай Васильевич, — Кирилл кивнул на Поддонова, — мы можем задержать вас по подозрению в убийстве, гражданин Сатьянов.

— Да какое, на хрен, убийство? Кто вообще этот Туманов? — Андрей побледнел, отступил назад, посмотрел на начальника, но тут же понял, что тот ему не подмога. Поддонов сдал бы его с потрохами, лишь бы тень не упала на репутацию театра. — У меня алиби есть. Жена! Трое пацанов! Сосед Миханя заходил на футбол! Я с восьми дома точно был, зуб дам.

— Андрей Петрович, — тихо сказала Инга, — кому вы дали машину вчера вечером?

— Да у дома она была… — бормотал он, — да никому я…

— Где вы живете?

— Вторая Владимирская улица, дом три.

— То есть вы утверждаете, что 15-го оставили этот автомобиль у своего дома на Второй Владимирской около восьми часов вечера, после чего неведомый злоумышленник угнал его, проехал пол-Москвы, выехал в область, насмерть сбил гражданина Туманова, затем доставил машину той же ночью с помятым капотом в автосервис, где все мгновенно выправили и покрасили, потом вернул ее вам под окна, ровно на то же место. И с утра вы ничего не заметили, так? — почти нежно спросил Кирилл.

— Утром шестнадцатого на автомобиле были следы взлома? — вдруг рявкнул Купленов.

Сатьянов молчал.

— Андрей Петрович, вы понимаете, что это не только должностное, но и уголовное преступление? — пренеприятнейшим тоном спросил Поддонов. — Вот я смотрю, тут маршрутный лист: согласно этому листу, в 18.30 вы поставили автомобиль на третье парковочное место возле Большого театра, и с тех пор им не пользовались. Теперь вы говорите: у дома.

— А, в жопу! — презрительно сплюнул Андрей Петрович. — Закурить можно? Хрена мне его прикрывать, честное слово! Ну дал я ее Жужлеву на два дня. Тот сказал, ему на дачу что-то там отвезти надо. Старый телевизор, что ли. Выходные же, кому она в театре сдалась. Вмятину на номере я сразу заметил, но спрашивать ничего не стал: мало ли, бордюр, булыжник в траве там, всякое бывает. А капот вообще не заметил. Вы правы, — он хмуро кивнул в сторону Архарова, — перекрашивали его.

— Жужлев? — Кирилл смотрел на Николая Васильевича.

— Знакомая фамилия. — Тот начал суетиться. — Кто-то из рабочих сцены, да? Понимаете, я больше по артистам и педагогам, да и коллектив у нас большой, около двух тысяч.

— Реставраторский цех, — буркнул Сатьянов, затягиваясь. — Художник он, Гена. По декорациям. Неплохой мужик. Хваткий. Закладывает за воротник только много.

Николай Васильевич и тут оказался очень услужлив — предоставил им все данные по Жужлеву, какие только мог: рабочую характеристику, трудовую книжку, домашний адрес, даже копию паспорта с фотографией и информацию о том, что сегодня у него отгул.

Москва к середине дня встала. По переулкам вокруг Большого театра безрезультатно тыр-пырились сотни машин. По Тверской было легче проехать на самокате. Инга жарилась на заднем сиденье вонючей купленовской машины. Она старалась не дергаться, но ничего не могла с собой поделать. Ей казалось, что, пока они теряют время, еле передвигая колеса в этом транспортном коллапсе, Жужлев — единственная ниточка, у которой все шансы оказаться толстым канатом, — прямо в эту минуту собирает чемоданы и уматывает в глушь, в далекие края, в Сибирь, в Австралию, на Марс, туда, где они его никогда не найдут.

Вырвавшись наконец из запруженного машинами центра, они доехали до квартиры реставратора в Черемушках, где им открыла его жена и, недружелюбно оглядев уставшую, но уже притершуюся друг к другу троицу, сквозь зубы процедила, что «Гены нет дома, он тут только ночует, а в это время обычно бухает в мастерской». Они снова уселись в машину, на жаре превратившуюся в духовку, и помчали по адресу мастерской — уже без всякой надежды застать Жужлева там. Инга чувствовала удушье — то ли от жары, то ли от паники.

Но им повезло. Он открыл сам — едкий взгляд за сильными очками, сомкнутые в струну губы. Полиции, казалось, не удивился.

— Чем могу быть полезен? — сухо спросил Жужлев. — Прошу прощения за беспорядок: весь в работе.

Инга огляделась по сторонам. Это было большое мансардное помещение с очень высокими потолками, захламленное и пыльное. Справа — нечто вроде цеха: рубанок, рабочий стол, инструменты на стене. Один к другому стояли холсты, лежали краски, кисти, клей, банки с растворителем, лаком, спиртом, мешки с грунтовкой.

На самом освещенном месте, под велюксовским окном — часть макета: яркая раскрашенная стена с огромной бутафорской баранкой посередине. Инге сразу представилась сцена городской ярмарки в «Петрушке». Рядом до потолка возвышались стеллажи, на которых лежали костюмы, книги, стояли бюсты.

Купленов с Кириллом сели на диван, Жужлев — на стул чуть поодаль, Инга осталась стоять.

Купленов начал с того же вопроса, который он задавал Сатьянову:

— Геннадий Викторович, что вы делали вечером 15 апреля?

Тот пожал плечами:

— Я веду однообразную жизнь. Все время либо на работе, либо дома, либо здесь.

Павел расстегнул портфель, достал из папки фотографию Туманова.

— Вы знакомы с этим человеком?

Жужлев быстро и брезгливо глянул на снимок:

— Нет.

— Ладно, спрошу по-другому, — нудным голосом сказал Купленов, — брали ли вы 15 апреля у водителя Сатьянова служебную машину?

На этот раз Жужлев сделал небольшую, но выдавшую его с головой паузу. Его колебание никак не отразилось на лице, но Инга отчетливо уловила это колебание как сигнал тревоги. Ей показалось, что даже пылинки в густом луче, падавшем из окна, закружились быстрее от напряжения хозяина мастерской. Геннадий Викторович открыл рот, чтобы ответить, а она уже знала, что прозвучит ложь:

— Да, я брал у него машину. «Тойоту», вы про нее? Мы приятельствуем с Андреем. Мне надо было отвезти кое-какие вещи на дачу.

— Странно. Николай Васильевич Поддонов, заведующий хозблоком Большого театра, сообщил нам, что у вас имеется пропуск на служебную парковку для вашего личного автомобиля — «АудиА5».

— Хороший какой автомобиль, — недружественно улыбнулся Купленов, — а для скромного реставратора — так просто отличный!

— Я беру частные заказы, — холодно парировал Жужлев. — Да, своя машина действительно есть. Да, хорошая. И мне жалко использовать ее для перевозки барахла на дачу. Что-то не так?

— Геннадий Викторович, — Кирилл тоже сделал паузу, но его пауза была уверенная и емкая. — Эта «Тойота» вечером 15 апреля насмерть сбила человека в городе Королеве. Владислава Туманова, которого вы видели на фотографии.

— Не может быть. — Жужлев и бровью не повел. — Вы что-то путаете, — он сделал движение, словно собираясь встать со стула, но тут же удержал себя и остался сидеть. — Я был на даче. Машина стояла в гараже.

— Кто-нибудь может это подтвердить?

— Я был один.

— Это очень плохо. — Кирилл покачал головой, притворно расстраиваясь. Купленов улыбался. — Потому что мы свои слова подтвердить можем. Люди, выходившие из дома-музея, сделали фотографию, на которую попала машина, ее номер и вы, Геннадий Викторович, за рулем. Снимок был сделан за несколько секунд до наезда.

Инге страшно захотелось повернуться и посмотреть, как выглядит лицо блефующего сотрудника полиции. Но она сдержалась и затаила дыхание, тем более что Купленов по-медвежьи ухнул и зашебуршал на диване, безбожно выдавая их всех. Однако Геннадий Викторович ничего этого не заметил.

Он встал и зашагал по свободному пятачку мастерской.

— Могу я посмотреть на фотографию? — поинтересовался он.

— Можете. В отделении, куда мы сейчас и проследуем, — сказал Архаров.

Жужлев остановился у окна и стал внимательно изучать пятно краски на давно не мытом стекле.

— Я… в общем, я был немного нетрезв. И эта дорога… там парк, что ли, она очень темная, практически нет фонарей. Кто-то выскочил мне под колеса. Я думал, это большая собака, не стал останавливаться.

— Вы утверждаете, что спутали собаку с человеком? — скептически уточнил Кирилл.

— Да я вообще не видел, что там попалось, — возмутился Жужлев, — утром только глянул: капот помят. Ну съездил в сервис, покрасил его, чтобы Сатьянову не влетело.

Острая внезапная боль пронзила ее, словно в висок вошла игла, дотронулась до мозга.

Оглушающий шум, глаза заволокло багряной пеленой. Тяжесть абсолютной беспомощности. Сквозь пелену она слышала монотонный бубнеж Купленова:

— …ввиду обстоятельств…выяснившихся фактов… вы проследуете сейчас с нами для дальнейших…

Она встала, но от резкого движения вверх потеряла равновесие. Крепко схватилась за стеллаж.

Нащупала корешок какой-то книги, еле заметно погладила его пальцем.

— Все в порядке? — услышала она голос Архарова позади себя.

— Сейчас пройдет. — Она смотрела в сторону невидящими глазами, и оттого ее натужная улыбка выглядела нелепой. — Выйдем покурить.

— По крайней мере, не зря парились в купленовской душегубке. В Большой опять же сходили, прикоснулись к высокому, а потом ррраз — и раскрыли смертельное ДТП. — Они топталсь на лестничной клетке. — Пусть теперь Купленов закрепляет непредумышленное. Эй, ты чего?

— Кирилл, — Инга схватила Кирилла за рукав и начала трясти его — с каждым словом все сильнее. — Все не так! Совсем не так! Я уверена!

— Ты мне сейчас руку оторвешь!

— Это предумышленно. У него был мотив. Надо добыть ордер на обыск в мастерской. Я чувствую — «Парад» должен быть тут.