Начало строительства Заинского завода ознаменовалось историей, которая поставила мою карьеру на грань катастрофы. Случившееся было следствием установленного правительством короткого срока строительства, диктующего необходимость выполнения рабочих чертежей и строительных работ параллельно с разработкой технического проекта, который является первой стадией проектирования. В обычной ситуации строительство ведется по рабочим чертежам, которые выполняются и выдаются на стройку после утверждения технического проекта.

С целью экономии времени геологические изыскания в полном объеме были сделаны сразу же после выбора площадки, и скважины для детального изучения грунтов и расчета фундаментов были пробурены не под будущими зданиями, поскольку проекта еще не было, а в углах сетки со стороной квадрата сто метров по всей площадке. Когда сформировался генеральный план завода и можно было приступить к сооружению мощной котельной, которая должна была первой вводиться в эксплуатацию, чтобы дать тепло остальным объектам, оказалось, что в пятне ее строительства нет ни одной скважины, но характеристика грунтов понятна по данным соседних участков. Чертежи фундаментов были выданы на стройку, и их начали бетонировать. Все же я, будучи осторожным человеком, поручил геологам срочно пробурить пять контрольных скважин: четыре в углах здания и одну в центре.

Что делали геологи на площадке, осталось неизвестным, но заключение было убийственным: проект фундаментов не соответствует грунтам, и его надо переделать.

Изменить чертежи несложно, но к этому времени часть фундаментов уже была заложена.

Передо мной возникла драматическая дилемма: остановить стройку или взять ответственность за ее продолжение на себя. Стройка была на контроле у правительства страны, освещалась центральной прессой, остановка была чревата вселенским скандалом. Однако возможное обрушение здания, построенного на слабых фундаментах, о чем предупредили геологи, грозило уголовным делом.

Решение надо было принимать немедленно.

Я решил рискнуть и бетонирование фундаментов не остановил. Риск опирался на интуицию и мнение специалистов, к которым я обратился и которые считали, что последнее заключение геологов противоречит общей картине залегания грунтов площадки.

Я позвонил в Заинск Романюку, и мы встретились в Казани. Романюк мне доверял, и его поддержка сыграла в этой истории немаловажную роль. Известный уже читателю Василенко кричал бы на всех углах об ошибках проектировщиков и воспользовался бы этим поводом, чтобы на всякий случай снять с себя ответственность за срыв сроков строительства. Мы с Романюком решили обсудить ситуацию в частной обстановке и пригласили к себе в гостиницу на преферанс Краснобаева, главного геолога треста «КазТИСИЗ», выполнявшего изыскания, довольно симпатичного коммуникабельного человека, руководившего работами на огромной площадке КамАЗа, что предполагало его высокую квалификацию.

Довольно тусклая гостиничная лампа едва освещала круглый стол, расчерченную пульку и розданные карты. Лицо Краснобаева оставалось в тени.

– Объясните нам, Дарьян Борисович, почему грунты на участке строительства котельной так странно отличаются от соседних, – спросил я между сдачами.

– У них другой модуль деформации, – ответил Краснобаев, не глядя в глаза, – так бывает.

И он довольно неубедительно начал подводить под свое заключение теоретическую базу.

– Давайте выпьем за успех нашего общего дела, – предложил Романюк, открывая бутылку водки и надеясь, что, немного расслабившись, Краснобаев трезво отнесется к творению своих специалистов.

Краснобаев, как настоящий геолог, водку пил хорошо, на мои доводы не сдался и мнение свое не изменил. Он твердо был уверен в том, что данные изысканий всегда перевесят теоретические рассуждения экспертов, а независимая проверка другими геологами полученных в поле результатов невозможна, потому что изыскательские тресты распределены в стране по территориальному принципу и на чужой территории не работают.

Единственным положительным результатом сыгранной пульки было решение провести дополнительное исследование, проверив грунты под нагрузкой давлением специальными штампами. Я прилетел в Заинск, чтобы контролировать эту работу.

А фундаменты, между тем, уже заканчивали бетонировать.

Новое заключение было категоричным: заложенные фундаменты заданную нагрузку не несут, и их надо взорвать.

Интуиция вещь хорошая, но нельзя строить на ее основе здание площадью две тысячи квадратных метров и высотой с пятиэтажный дом, не считая стодвадцатиметровой трубы.

Я позвонил в Киев, в украинское отделение нашего института, где для выполнения небольших, но срочных работ держали маленькую геологическую партию и буровую установку. С директором отделения я был в хороших отношениях, и буровая немедленно отправилась из Киева в далекий путь.

Геолог Виталий Филиппович Слюсарь прилетел самолетом, и пять скважин пробурили быстро. Камеральная обработка образцов грунта показала идентичность его свойств с соседними грунтами. Слюсарь был смелый и порядочный человек и оспорить заключение мощного треста «КазТИСИЗ» не побоялся. Смелость в отстаивании своих решений и взглядов встречается значительно реже физической смелости, иначе мы жили бы в другой стране. Теперь я смог облегченно вздохнуть, фундаменты остались на своих местах, и построенная на них котельная стоит уже сорок лет.

В не столь далеком тридцать седьмом году геологов, необоснованно рекомендовавших взорвать заложенные фундаменты, расстреляли бы как вредителей. Но и в мое время их, конечно, надо было бы отправить под суд. Неизвестно, как появилось первое заключение, никто не контролировал проведение изысканий, возможно, допустили ошибку, а потом защищали честь мундира, наплевав на остановку строительства и немалые расходы. Говорилось о деформации грунтов, а налицо была деформация совести. Но я промолчал: судебное дело повлекло бы долгое разбирательство, которое неизбежно затормозило бы стройку.

Так закончилась эта история, стоившая мне немало бессонных ночей.

Дальнейшее проектирование и строительство завода проходило без особых приключений, но в чрезвычайно напряженном режиме. В проекте участвовало двенадцать организаций в разных городах, и бывало, что в течение недели мне приходилось побывать в трех-четырех местах для контроля и решения возникающих проблем. Несмотря на потерянные месяцы в связи с заменой площадки, технический проект завода и жилого поселка был закончен и утвержден министром в установленный правительством срок. К несчастью, Госстрой СССР взял проект, как один из наиболее важных проектов года, на экспертизу. Мне пришлось терять время практически на повторную защиту проекта и еще раз убедиться в том, что кадры в аппарат правительства подбираются по анкете, где пункт о деловых качествах отсутствует. Заключение экспертизы было положительным, но содержало много замечаний, которые следовало учесть при рабочем проектировании и строительстве. Одно из замечаний было справедливым, остальные совершенно неприемлемыми. Поскольку Госстрой, как комитет Совета министров, был конечной инстанцией, оспаривать замечания было невозможно, поэтому я взял на себя риск их игнорирования. По правде говоря, риск был невелик, ибо известно, что суровость законов в нашей стране искупается необязательностью их выполнения. Разумеется, никто исполнение требований экспертов не проверял, и завод был построен в соответствии с проектом.

Спустя пятнадцать лет после ввода в эксплуатацию первой очереди завода я летел в командировку в Будапешт и в самолете встретил главного инженера завода.

– Все работает, – сказал он мне. – Мы вас помним.

Большего счастья проектировщику от оценки его деятельности не дано испытать.