Одновременно с заводом подрастал и мой сын, которого после долгих поисков имени мы назвали Всеволод. Он родился в конце марта, в Международный день театра, что, может быть, каким-то мистическим образом определило вектор его развития. Правда, когда после восьмого класса мы переводили его в другую школу, в класс с углубленным изучением литературы, учительница математики очень удивилась, сказав, что Сева – прирожденный математик. Удивившись, в свою очередь, этому мнению, я тут же вспомнил, что в пятилетнем возрасте он решил задачу, требующую некоторого абстрактного мышления. Глядя на вечернее звездное небо, мы выяснили, что звезд бесчисленное количество, и я неожиданно спросил его:

– Как ты думаешь, сколько получится, если бесчисленное количество разделить пополам?

После недолгого раздумья Сева ответил:

– Тоже бесчисленное количество.

К сожалению, он вырос без братьев и сестер. Беременность Марине шла; в этот период, когда многие женщины дурнеют, она расцвела и стала еще красивее. Однако вырастить даже одного ребенка двум работающим людям, не имеющим помощи от старшего поколения, было весьма непросто. Эксперимент с яслями через две недели закончился простудой, а потом мы нашли няню, на которую уходила Маринина зарплата.

Сева рос смышленым и бойким; уже в восемь месяцев он, держась за стену и заливаясь смехом, пришел из детской к нам в комнату. Еще не умея читать, он с удовольствием слушал пластинки с записью пушкинских сказок в исполнении Табакова, слушал с удивительным вниманием и «Витязя в тигровой шкуре» в переводе Заболоцкого, которую я читал ему однажды вечером.

Когда он научился сидеть, ему потребовался высокий детский стульчик, и с его приобретением связана маленькая история.

В компании наших приятелей Иры и Коли Ферапонтовых мы встречались с миловидной пухленькой блондинкой Леночкой, которая через некоторое время вышла замуж за весьма общительного молодого физика, только что окончившего Ленинградский университет. Леночка продолжала бывать в нашей компании с мужем, и молодая семейная пара однажды приезжала на красных «Жигулях» к нам в Эльву, маленький эстонский городок, где Ира и мы отдыхали с детьми. В приятельском кругу, где дети были разных возрастов, некоторые ставшие ненужными аксессуары младенческого быта передавались младшим из семьи в семью. Сын Леночки был немного старше Севы, из стульчика вырос, и мы договорились, что я его заберу.

Они жили в районе Фрунзенской набережной в квартире родителей Леночки. Отец ее был членом-корреспондентом Академии наук, дом и квартира соответствовали академическому статусу, было воскресенье, из просторного холла, где все дышало хорошо устроенной жизнью, был виден сквозь двухстворчатую стеклянную дверь сверкающий хрусталем роскошно сервированный стол. Стульчик мы упаковали, и на всякий случай – все же мы не были близкими друзьями – я спросил Леночкиного мужа:

– Я тебе что-нибудь должен?

– Да, – ответил он, – три рубля.

Многие, наверное, еще помнят магическую цифру «три рубля шестьдесят две копейки» – такова была в те времена цена бутылки водки.

Не стоило бы вспоминать этот пустяковый эпизод, если бы не имя молодого физика.

Его звали Михаил Ковальчук.