Глава тридцать шестая

– Значит, деревня Стропила все же не фантом, – сказал Жак, когда Натаниэль и Амелия присоединились к ним за столиком в бистро. – А ведь и не подумаешь, что эта дыра когда-то была там.

– Верно, – согласилась Амелия. – Это не было очевидно. Нам пришлось потрудиться.

Она сердито посмотрела на Жака и только потом взяла у Оливье стакан густого горячего шоколада со свежевзбитыми сливками:

– Merci.

Немного удивленный такой вежливостью, Оливье, улыбнувшись, ответил:

– De rien.

– И после всего этого вы нашли лишь пару ведер кленового сиропа. – Жак подвинул свою пустую кружку к Оливье, тот забрал ее и ушел. – Хорошая работа.

– Не сиропа, а сока, – поправил его Натаниэль.

Хуэйфэнь следила за разговором младших кадетов со старой поэтессой и хотя ни слова не слышала, но видела, что безумная старуха слушает внимательно.

Ясное дело, они нашли не только сок.

– Что вы еще нашли? – спросила она.

– А тебе-то что? – огрызнулась Амелия.

– А нам-то всем что? – парировала Хуэйфэнь. – Нас могло бы и не быть здесь, но мы все работаем вместе.

– А вот и нет, – заявил Натаниэль. – Вы оставили меня на обочине дороги. Сели в машину и хотели уехать.

– Ничего подобного, – возразил Жак. – Я завел двигатель, чтобы обогреться и поторопить тебя.

– Я же не волынил, я продолжал искать Стропила, а вы сдались, ленивое дерьмо.

– Ах ты, гаденыш…

Жак рванулся к Натаниэлю, но Хуэйфэнь остановила его, прикоснувшись пальцами к его руке.

Амелия заметила ее легкое движение и уже не в первый раз подумала о власти, которую эта маленькая женщина имеет над таким здоровенным парнем. И уже не в первый раз задумалась о том, сколько власти она сама имеет над Жаком.

Хуэйфэнь может остановить его, когда тот собирается совершить какую-нибудь глупость, но может ли она побудить его к действию?

– Ты просто боишься признать, что был не прав, – сказала Амелия.

– Я не боюсь. Ничего не боюсь. – Жак сердито посмотрел на Амелию. – Сколько мне еще доказывать это?

– Да нет, ты вот прямо сейчас боишься, – тихо произнесла Хуэйфэнь. – И тогда боялся. Мы все боялись.

Смех, тепло, уют бистро – все исчезло, когда четверо молодых людей сердито уставились друг на друга.

Но тут громко хлопнула входная дверь, и они вернулись обратно в бистро.

Коммандер Гамаш и заместитель комиссара Желина только что вошли, и порыв ветра захлопнул за ними дверь.

Они потопали ногами по коврику у входа, смели снег с одежды, отряхнули шапки о колено. Это типичное квебекское действо впитывалось с молоком матери.

Снег с наступлением вечера опять перешел в крупу с дождем и молотил по окнам, скапливаясь на карнизах.

Гамаш снял мокрую куртку, повесил на крючок у двери и, потирая замерзшие руки, с удовольствием задержал взгляд на огне, пылающем в двух каминах по разным концам большого зала с открытыми балками под потолком. В помещении собралось на удивление много народа для такой непогоды. Но кое-кто из постоянных клиентов отсутствовал.

Рейн-Мари, Клара, Мирна, Рут и Габри остались в доме Гамашей, перед ревущим огнем в камине. Они потягивали вино и перебирали коробки с документами, обнаруженные в подвале Канадского королевского легиона.

– Смотрите, – сказала Клара, – тут на заднем плане мой дом.

Она показала им фотографию женщины и двух молодых людей в солдатских обмотках. Военная форма казалась слишком тесной для них, а улыбки были слишком широкими.

Они стояли на деревенском лугу, а между ними – крестьянка в праздничной одежде, неловкая, смущенная и исполненная гордости за своих крепких сыновей, обнимавших ее за округлые плечи.

– Посмотрите на сосны, – сказал Габри. – Они такой же высоты, что и парни.

По пути к дому Гамашей они прошли под этими деревьями. Сосны высились над деревней, сильные и прямые, и они все еще продолжали расти.

– Я думала, они росли тут не один век, – сказала Мирна. – Как Рут.

– Так оно и было, – кивнула Рут. – Три сосны, те или иные, всегда росли на деревенском лугу.

Это прозвучало так авторитетно, что Мирна и вправду задумалась, уж не прожила ли Рут несколько веков. Вросла корнями, замариновалась. Как старая репа.

– Возможно, самые первые сосны умерли, – сказала Клара. – Нет ли одного из этих парней на витраже в церкви?

Она пустила фото по кругу.

– Трудно сказать, – откликнулась Мирна. – Это точно не тот юноша, что в центре, а два других стоят в профиль.

– А имена там есть? – спросил Габри.

Рут взглянула на оборотную сторону фотографии.

– Жо и Норм Валуа, – прочла она.

Друзья посмотрели на нее, свою энциклопедию утрат.

Рут кивнула:

– А на стене есть и третий Валуа. Пьер. Вероятно, еще один брат.

– Боже мой, – прошептала Рейн-Мари и отвернулась от фотографии, не в силах смотреть в глаза мадам Валуа.

– Наверное, Пьер и сделал фотографию, – предположил Габри. – А может, их отец.

Фотография вернулась к Кларе. Был ли Пьер младшим сыном или старшим? Поступил ли он в армию позднее, чтобы быть вместе с братьями? Или уже ждал их там? Нашли ли они друг друга перед смертью? Большинство ребят оказывались в одном полку, а нередко и в одной роте. И погибали в одном сражении.

Ипр, Вими, Фландрия, Сомма, Пашендаль. Названия, известные теперь всем, но незнакомые для трех братьев.

Клара не могла оторвать глаз от фотографии с молодыми людьми, молодыми соснами и ее домом, ничуть не изменившимся, на заднем плане.

Может, они выросли в ее доме? Может, туда и доставлялись телеграммы? И падали одна за другой из рук матери на плитки пола? Копились там. Листки горя.

«С глубоким прискорбием сообщаем вам…»

Не потому ли в ее коттедже всегда ощущалось такое спокойствие? Для него было привычным предлагать утешение безутешным.

Клара положила фотографию на диван рядом с собой и продолжила перебирать содержимое коробок, искать мальчишек с витража.

На многих фотографиях были запечатлены изрытые поля, где прежде стояли французские и бельгийские деревни, отправленные в небытие бомбардировками и артобстрелами. Они исчезли, сровнялись с землей.

– Мы можем помочь? – спросил Арман, когда после возвращения из академии они с Желина переоделись, собираясь идти в бистро.

Рейн-Мари не ответила, она молча глядела в коробку из-под обуви, стоящую у нее на коленях. Гамаш наклонился к ней и увидел содержимое коробки.

Телеграммы.

– Вы только посмотрите, – нарушил тишину Габри. Он вертел в руках компас. – Я так и не научился управляться с подобными вещицами.

– Вот он, главный потерянный мальчик, – сказала Мирна, и Рут фыркнула со смеху или потому, что опять затолкала оливку в ноздрю.

– Вам нужно заняться ориентированием, – посоветовал Гамаш, когда Габри передал компас ему.

– Спасибо, меня вполне устраивает моя ориентация, – отшутился Габри.

Стекло на компасе растрескалось, но стрелочка все равно находила север.

– Когда наиграешься этой штукой, Клузо, сходи к молодежи, – сказала Рут. – Они в бистро и хотят с тобой поговорить.

– Пойдемте? – спросил Гамаш у Желина.

Тот кивнул:

– Стаканчик виски у огонька – это неплохо.

Придя в бистро, Гамаш жестом попросил у Оливье два виски, а потом они с Желина прошли между столиками к кадетам. Те поднялись, но коммандер движением руки усадил их.

– Рут намекнула, что вы хотите поговорить со мной, – сказал Гамаш, садясь и разглаживая волосы, растрепавшиеся, когда он снял шапку. – Что-то случилось?

У четверки был расстроенный вид. Двое раскраснелись, двое побледнели.

– Да мы просто спорили, – сказала Хуэйфэнь. – Ничего нового.

– О чем? – спросил Желина, садясь.

– Эти двое нашли Стропила, или Нотр-Дам-де-Долёр, или как уж она называется, – сообщила Хуэйфэнь. – А мы сдались.

– Вряд ли это имеет значение, – пробурчал Жак. – Там ничего не было, кроме снега. И кленового сиропа.

– Сока, – поправил его Натаниэль. – К тому же там был не только сок.

– Что же вы нашли? – спросил Гамаш, поблагодарив Оливье за виски.

– Кладбище.

В голосе Натаниэля зазвучало волнение, глаза засверкали.

– Оно все заросло, – сказала Амелия. – Но по-прежнему там.

– И?.. – спросил Гамаш.

Натаниэль отрицательно покачал головой:

– Антони Тюркотта мы не нашли.

– Вообще ни одного Тюркотта, – добавила Амелия.

Гамаш удивленно откинулся на спинку стула. Задумался.

– Разве топонимист не говорил, что Тюркотт похоронен там?

– Говорил. Об этом даже в Канадской энциклопедии написано.

Гамаш снова подался вперед, поставил локти на стол и оперся подбородком на руки. И уставился в темноту за окном, где, выхваченные из мрака светом бистро, бешено плясали снежинки.

– А что, если могильные камни упали и их засыпало землей? – предположил он.

– Все может быть, – согласилась Амелия. – Но кладбище маленькое, и большинство надгробий мы легко отыскали. Можем вернуться туда завтра и посмотреть повнимательнее.

– Стоит ли трудиться? – заговорил Жак. – Он просто пытается занять нас чем-то. Неужели ты не понимаешь? Какое это может иметь значение? И, кроме того, он больше не участвует в расследовании.

– А вы не офицеры полиции, – отрезал Гамаш. – Вы кадеты, а я ваш коммандер. И вы будете делать то, что я говорю. Я терплю ваше неповиновение по одной-единственной причине: я думаю, что кое-кто напакостил вам в голову. Наговорил всяких небылиц.

– И вы здесь для того, чтобы перевоспитать меня, так, что ли? – усмехнулся Жак.

– По существу – да. Вы на пороге выпуска, и что потом?

– Я стану офицером Квебекской полиции.

– В самом деле? В академии многое изменилось, а вы не хотите меняться. Вас заело. Вы обледенели. Может, даже окаменели. – Гамаш понизил голос, хотя все за столиком слышали его. – Пришло время решать, Жак, хотите вы двигаться вперед или нет.

– Вы понятия не имеете, кто я и что сделал, – прошипел в ответ Жак.

– А что вы сделали? – спросил Гамаш, не сводя глаз с молодого человека. – Скажите мне сейчас.

Хуэйфэнь протянула руку. Предупредительное прикосновение. Опять. Легкое, но не оставшееся незамеченным.

И мгновение, когда Жак мог бы что-то сказать, прошло.

Недовольно взглянув на Хуэйфэнь, Гамаш повернулся к Натаниэлю и Амелии:

– Вы хорошо поработали.

– И что нам делать теперь? – спросил Натаниэль.

– Теперь вы поужинаете с нами, – сказал Гамаш, вставая. – Вы, наверное, проголодались.

– И мы тоже? – спросила Хуэйфэнь, поднимаясь вместе с Жаком.

Коммандер посмотрел на них и коротко кивнул, а затем отправился к стойке бара, оплатил еду кадетов за этот день и пригласил Оливье присоединиться к ним.

– Что с тобой? – спросила Анни.

Пока они сидели на диване и смотрели новости, Жан Ги растирал ее опухшие ноги. Но вид у него был отсутствующий.

– Просто задумался.

– О чем?

Он помедлил, не желая расстраивать Анни мыслями, которые казались ему безумными, а в следующий момент – вполне убедительными.

– Как ты думаешь, твой отец мог когда-нибудь…

– Oui?

Анни откусила огромный кусок эклера, который она использовала как закуску.

Бовуар посмотрел в невинные глаза жены, и эта мысль снова показалась ему безумной. Арман Гамаш никогда бы…

– Да нет, ерунда.

– Что ерунда? – Она положила эклер на тарелку. – Скажи мне. У отца неприятности? Что-то случилось?

Ну вот, он все-таки расстроил ее, и теперь она не отстанет, пока не выпытает у него все.

– Тут к нам прикрепили одного старшего офицера из КККП в качестве независимого следователя, и он, похоже, думает, что твой отец, возможно…

– Имеет какое-то отношение к убийству?

– Ну не то чтобы имеет, просто…

Она скинула ноги с его коленей и села. В дом вернулась Анни-юрист.

– Есть какие-нибудь улики?

Жан Ги вздохнул:

– В лучшем случае косвенные.

– А в худшем?

– Отпечатки пальцев.

Анни подняла брови. Этого она никак не ожидала.

– Где?

– На орудии убийства.

– Господи Исусе. И это револьвер, да?

– Твой отец говорит, он к нему не прикасался, даже не знал, что у Ледюка есть револьвер.

– Он бы не допустил, чтобы в академии находилось оружие, – произнесла Анни, задумчиво прищурившись.

– Именно это он и сказал. Отпечатки частичные. Его, одного из кадетов и Мишеля Бребёфа.

– Частичные? – Лицо Анни разгладилось. – Тогда они неприемлемы. И они наверняка не его.

– Сегодня днем он сказал мне, что его.

– Постой. – Она подалась к мужу. – Он утверждает, что никогда не прикасался к орудию убийства, но все же говорит, что отпечатки его. Это бессмысленно.

– Я знаю. Он сказал, что, по его мнению, разгадка убийства в этих отпечатках.

– Значит, он говорил про другие отпечатки. Дяди Мишеля и того кадета, – сказала Анни. – Вот что он, вероятно, имел в виду. Кто он?

– Кадет? Это девушка. Амелия Шоке.

Он посмотрел на жену, но она никак не прореагировала на имя. Жан Ги не хотел продолжать, и Анни сразу почувствовала это:

– Ну-ка выкладывай, что там еще!

– Похоже, между ними есть какая-то связь.

– Между папой и Мишелем Бребёфом? Да, конечно. Ты сам знаешь.

– Нет, между Амелией Шоке и твоим отцом.

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась она.

– Не знаю. Просто подумал, говорит ли тебе что-нибудь это имя.

– А должно говорить? Ну же, Жан Ги, что у тебя на уме?

Он тяжело вздохнул, представив себе, сколько вреда принесут его слова.

– Как ты думаешь, у твоего отца мог быть роман?

Этот вопрос ударил по Анни, как наковальня по мультяшному коту. Вид у нее был ошеломленный, и Жан Ги почти видел звездочки и маленьких птичек, летающих вокруг ее головы.

Анни смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Наконец она выпалила:

– Конечно не мог.

– У многих мужчин такое случается, – мягко произнес Жан Ги. – Вдали от дома. Искушение. Момент слабости.

– Мой отец – мужчина, как и любой другой, и у него есть свои слабости, – сказала Анни. – Но не такая. Только не такая. Он бы никогда, ни за что не предал мать. Он ее любит.

– Я согласен. И все же я должен был спросить. – Он взял ее за руку и рассеянно покрутил обручальное кольцо на ее пальце. – Я тебя обидел?

– Ты меня разозлил тем, что вообще спросил об этом. А если уж ты решился задать этот вопрос, то что думают другие? Например, офицер из конной полиции. Ведь он-то папу не знает, верно?

– Не знает, но он сейчас с твоими стариками в Трех Соснах.

– Ты должен поехать туда, Жан Ги. Ты должен быть рядом с папой. Проследи, чтобы он не наделал каких-нибудь глупостей.

– Например, не убил кого-нибудь или не закрутил роман?

– Ну, ты уже все смешал в кучу, – сказала Анни со слабой улыбкой.

– Я предложил поехать с ним, но он велел мне остаться с тобой.

– Со мной все хорошо. Ребенок родится не раньше чем через несколько недель.

Жан Ги встал и поднял ее с дивана:

– Ты хочешь, чтобы я уехал, а ты бы смогла прикончить коробку с эклерами?

– Вообще-то, с минуты на минуту должен приехать развозчик пиццы. Я хочу, чтобы тебя к этому времени уже не было. Он очень ревнивый.

– Променяла меня на пепперони. Мама предупреждала, что этим кончится.

– Глория Стайнем тоже предупреждала.