Глава тридцать пятая
– Я говорю вам, она должна быть здесь.
Натаниэль Смайт огляделся в каком-то исступлении, почти не морщась от дождя со снегом, бившего ему в лицо. Карта, которую он позаимствовал у мадам Зардо, промокла, превратилась в его руках черт знает во что.
Остальные трое стояли так, что смесь снега, дождя и льда ударяла в спины их курток и в капюшоны. Возражения Натаниэля, быстро перешедшие в скулеж, утонули в безжалостном шуме.
– Нет здесь ничего! – завопил Жак. – Гамаш засрал тебе мозги.
Он стоял ссутулившись, уткнувшись подбородком в грудь, так что сзади его можно было принять за согбенного старика. Зимняя куртка доходила ему почти до колен. Но она скорее напоминала пуховик и вряд ли годилась для того, чтобы стоять в ней на полузамерзшей дороге под градом снежной крупы с дождем и разглядывать серые поля и лес.
Брюки Жака промокли насквозь, он почти не чувствовал ног, и его начала бить непроизвольная дрожь.
Натаниэль посмотрел на двух других, но они тоже стояли спиной к дождю, снегу и кадету, который привел их сюда, объявив, что нашел Стропила.
Натаниэль описал полный круг, мигая из-за снежной крупы, бившей ему в лицо. Он прищурился, глядя на горизонт. Пусто.
Никаких признаков деревни. Никаких признаков жизни.
– Идем! – прокричал Жак и затрусил к машине.
Хуэйфэнь и Амелия последовали за ним. Натаниэль упрямо стоял, словно врос в землю, до тех пор пока не услышал, как заработал двигатель машины, и тогда он припустил к ней, боясь, что его могут оставить здесь. Он плюхнулся на заднее сиденье рядом с Амелией, которая сидела, плотно обхватив себя руками и уткнув нос в промокшую куртку.
Нотр-Дам-де-Хрен-Вам.
Обогреватель включили на полную, и в тесной машине запахло влажной шерстью.
– Это была бесполезная трата времени, – сказал Жак с водительского места, поднося дрожащие руки к решетке вентилятора.
– Но она сказала, что деревня здесь, – возразил Натаниэль.
– Она? Я думал, это Гамаш.
– Он предложил нам расследовать, однако информацию дала женщина, у которой я остановился.
– Вероятно, я пропустил то занятие в академии, на котором говорили, что нужно верить старым пьяницам, – сказал Жак.
Хуэйфэнь фыркнула. От смеха или от того, что подхватила простуду.
Вернувшись в Три Сосны, они разошлись по домам, чтобы переодеться, но, когда Натаниэль в теплой сухой одежде спустился по лестнице со второго этажа в доме Рут, он нашел в гостиной Амелию, разговаривавшую с поэтессой.
Обе посмотрели на него проницательными, оценивающими глазами, и ему показалось, что он очутился в сказке братьев Гримм. Эти сказки редко заканчивались хорошо для мальчиков с ярко-рыжими волосами и заискивающей, как он надеялся, улыбкой, которая наверняка лишь придавала ему сходство с мясным блюдом к ужину.
– Я потерял вашу карту.
– Не страшно, – сказала Рут, вставая. – Карта мне больше не нужна.
– Там ничего нет, – сказал Натаниэль.
Он понял, что не прошел тест коммандера. Или по меньшей мере не прошло его чутье. Эта женщина оказалась ненадежной. В конечном счете она оказалась именно такой, какой выглядела. Старой спятившей пьяницей.
– Ну, по крайней мере, ничего, что ты мог бы увидеть, – откликнулась Рут.
– А что еще там есть? – спросил Натаниэль.
– Идем, – сказала Амелия, поднимаясь.
Он пошел следом за ней, но Амелия, вместо того чтобы уютно устроиться с остальными в бистро, села в машину.
Несколько минут спустя они вернулись ровно на то место, где находились час назад.
Ничто не изменилось, разве что все выглядело еще пустыннее.
– Я попросила мадам Зардо повторить то, что она говорила тебе, и она подтвердила, что деревня здесь, – сказала Амелия.
– Я так тебе и говорил, – огрызнулся Натаниэль.
– А еще я позвонила тому топонимисту. Он дал мне координаты на карте. Вот.
Снежная крупа ударяла в лобовое стекло и медленно сползала по нему, скапливаясь внизу.
– Он посмотрел в справочник и подтвердил, что Стропила в тысяча девятьсот двадцатых годах были официально переименованы. В Нотр-Дам-де-Долёр.
– Почему?
– Понимаешь, название Стропила появилось явно по ошибке, – ответила Амелия. – Он нам это рассказал. Деревня вообще не должна была так называться.
– Я знаю. Но почему Нотр-Дам-де-Долёр?
– Я спрашивала, но он не знает. Может быть, по названию церкви.
– Я слышал про Нотр-Дам-де-Грас, – сказал Натаниэль. – И Нотр-Дам-де-Пари. И Нотр-Дам-де-Мерси. И…
– Хорошо-хорошо, я поняла. Нотр-Дам-де-Долёр – название необычное…
– Уникальное.
– Может быть. Но в уникальности нет ничего плохого, верно?
Они посмотрели друг на друга. Девушка изо всех сил старалась быть не такой, как все, а парень изо все сил старался быть таким, как остальные.
– Думаю, да, – согласился он, хотя и неуверенно.
– Месье топонимист удивился такому названию, – признала Амелия. – Однако здесь есть и другие необычные. Сен-Луи-дю-Ха! Ха! к примеру.
– Что, разве есть такое место?
– Oui. Да еще и с восклицательным знаком после каждого «Ха».
– Шутишь!
– Разве я похожа на того, кто склонен шутить?
– Нет, но твои слова похожи. Ха-ха.
Он увидел, что кончики ее губ едва заметно приподнялись. Это можно было принять за маленькую победу.
– И потому жителям Нотр-Дам-де-Долёр еще повезло, да? – сказала она. – Ведь могло быть и хуже.
– Оно и было хуже. Стропила.
Но на него произвело впечатление, что она раскопала все это. Не отступила, когда другие отказались. Когда он опустил руки.
Но имело ли это значение? Даже если именно здесь прежде стояла деревня, теперь от нее уже ничего не осталось.
Они сидели бок о бок и смотрели на медленно запотевающие окна.
– Она исчезла, – сказал Натаниэль.
– Ты упускаешь главное. Может, она и исчезла, но когда-то все же находилась здесь. И я уверена, кто-нибудь из жителей остался. Люди всегда остаются. Идем.
Она вышла из машины, прежде чем он успел возразить – сказать, что не осталось никого. По крайней мере, никого живого.
И тут он понял, что имела в виду Амелия. Что имела в виду мадам Зардо.
Люди находились в шести футах ниже уровня земли. Оставшиеся жители были останками.
Деревня Нотр-Дам-де-Долёр, урожденная Стропила, превратилась в поселение призраков.
Они провели здесь час, промокли до костей и замерзли, но все же нашли кладбище. На кладбище наступал лес, особенно густой в этом месте. Надгробия провалились, некоторые лежали перевернутые, но надписи на многих еще можно было прочитать. Их изготовитель глубоко высек буквы в местном граните.
Амелия и Натаниэль почти не замечали, что снежная крупа перешла в обычный снег, пока не осмотрели все камни, которые нашли.
Когда они взглянули друг на друга, между ними падали крупные снежинки.
Стояла почти полная тишина, раздавался лишь знакомый шорох падающего снега. На них. На деревья. На землю.
И теперь до них донеслись другие звуки. Стук. Звон. Бряцание.
Литавры.
Лес отвечал им музыкой.
Час спустя они вошли в бистро и вручили Оливье два металлических ведерка.
Он настороженно заглянул в них и улыбнулся.
– Ведерки с кленовым соком. Где вы их взяли? – Восхищенный, он поставил их на пол. – Таких настоящих ведер теперь и не увидишь. И они полные.
– Сок из большинства других ведерок мы перелили в эти, – сказал Натаниэль.
– Мы решили, жалко будет, если пропадет, – сказала Амелия. – Нашли их в лесу около Стропил.
– Вы обнаружили деревню?
Они кивнули.
Позади Оливье у огня сидела Рут. Она подняла руку и, когда кадеты помахали ей, приветственно выставила вверх палец.
– Она понимает, что это значит? – шепотом спросил Натаниэль у Оливье.
Оливье рассмеялся:
– Можешь не сомневаться. А ты?
– Ну, это означает…
– Это означает, что вы ей нравитесь.
Жак и Хуэйфэнь тоже сидели в бистро за столиком, который теперь считался кадетским, пили горячий шоколад и разглядывали карту. Они кивнули кадетам-первогодкам.
Но Амелия и Натаниэль с дружеским «bonjour» прошли мимо них к столику Рут.
– Я бы предложила вам присесть, но не хочу, – заявила Рут.
Натаниэль поднял руку и медленно распрямил средний палец. Он никогда никому не показывал этот жест. Хотя и хотел. Много-много раз. Никогда не показывал. И вот сделал это в первый раз, в отношении старой женщины.
Он не думал, что тут есть причина гордиться собой, и все равно показывал ей палец. Хотя ужас волнами накатывал на него.
Роза, сидевшая на коленях Рут, пробормотала: «Фак, фак, фак».
И Рут рассмеялась:
– Да какого черта. Садитесь. Только ничего не заказывайте.
Они сняли мокрые куртки и повесили на гвозди у огня, потом чуть подвинули свои стулья к теплу. Рут наклонилась к кадетам и рассмотрела их. Вымокших, промерзших до костей. Но счастливых.
– Вы нашли Стропила, – сказала она, и они кивнули. – А могилу вы нашли?
Клара и Мирна поехали с Рейн-Мари в историческое общество в Сен-Реми. Секретарь подтвердила, что была проведена очень успешная ретроспектива об участии региона в Великой войне.
– Тогда, может, вы мне скажете, где все эти материалы? – спросила Рейн-Мари.
– Мы же отдали их вам, – удивилась пожилая квебекская волонтерша.
– Вы дали мне много коробок, – подтвердила Рейн-Мари. – И большинство из них я разобрала, но не нашла ни одного документа о Первой мировой войне.
Женщина явно подозревала Рейн-Мари в том, что она либо потеряла, либо украла коробки. И Рейн-Мари вдруг поняла, что она и сама примерно так же глядела на научных сотрудников, когда те заявляли, что не могут найти какие-то материалы, хотя она была уверена, что они лежат там, где и должны лежать.
Она посмотрела в это вежливое, подозрительное лицо и улыбнулась:
– Я знаю, это кажется невероятным, но я правда искала, и там ничего нет.
– Мм. – Женщина откинулась на спинку пластикового стула. – Куда же они могли деться?
Она задумалась. Рейн-Мари ждала. Клара и Мирна убивали время, разглядывая постоянную выставку в большой комнате позади стола волонтерши. Там была одежда, фотографии, карты.
– Смотри-ка, эта подписана, – сказала Клара. – Тюркотт.
– И год. Тысяча девятьсот девятнадцатый.
Они ясно увидели Сен-Реми, процветающий лесозаготовительный городок, и Уильямсбург, и даже Стропила. Еще не перекрещенные в Нотр-Дам-де-Долёр.
А Трех Сосен не увидели.
– Почему? – спросила Клара.
Но у Мирны не было ответа. Она подошла к манекену в кружевном свадебном платье. Обхват талии у манекена не превышал обхвата запястья Мирны.
– Тогда люди были меньше, – объяснила она Кларе. – Из-за недостатка питания.
– Из-за недостатка круассанов.
– И как только они выживали? – произнесла Мирна, покачивая головой.
– Дух первопроходцев, – ответила Клара.
– Я все выяснила, – окликнула их Рейн-Мари от стола секретаря. – Уходим.
– Куда? – спросили Клара и Мирна, догнав ее.
– В Легион. Выставка устраивалась там, и секретарь считает, что экспонаты перекочевали в подвал и о них все забыли.
– Ирония судьбы, – сказала Мирна.
Коммандер Гамаш бóльшую часть дня провел в своем кабинете в академии. За закрытыми – хотя и не запертыми – дверями.
Но послание было ясным.
«Не суйтесь».
Для Бовуара это было непереносимым.
В тысячный раз за этот день Жан Ги Бовуар остановился напротив этой двери и посмотрел на нее.
– Он у себя? – в тысячный раз спросил он у помощницы коммандера, сидящей за своим столом.
– Oui. Весь день у себя, – ответила мадам Марку.
– И что делает?
Она смерила Бовуара недоуменным и насмешливым взглядом. Он понимал, что она ничего ему не скажет, даже если и знает. Но не спросить не мог.
Он наклонился к двери, однако ничего не услышал.
Насмешливость в глазах мадам Марку сменилась неодобрением.
– Он сказал, чтобы его не беспокоили. Вы нашли того, кто убил профессора Ледюка? – спросила она.
– Нет пока, но…
– Тогда, может, вам лучше заняться этим?
Это был не вопрос.
К концу дня Жан Ги вернулся, надеясь, что помощница уже ушла, но она все еще сидела на своем месте.
Бовуар улыбнулся ей, прошагал по приемной и постучал. И вошел. Она вскочила со своего места и закричала: «Стойте!»
Арман Гамаш поднял острый взгляд и инстинктивно ухватился за крышку ноутбука.
Он посмотрел на Жана Ги и медленно опустил крышку. Этот жест был посильнее, чем пощечина.
Некоторое время они сверлили друг друга глазами, затем Жан Ги перевел взгляд на закрытый ноутбук.
– Извините, сэр, – сказала помощница.
Она стояла в дверях и взглядом прожигала Жана Ги насквозь.
– Ничего страшного, мадам Марку, – сказал Гамаш, поднимаясь из-за стола. – Вы можете нас оставить. Я все равно на сегодня закончил. Спасибо, что задержались.
Мадам Марку помедлила у двери.
– Все в порядке, Шанталь.
Она смерила Бовуара недовольным взглядом и тихонько закрыла за собой дверь, а двое мужчин остались смотреть друг на друга.
– Мы выяснили насчет глушителя, – сказал Бовуар. – Изготовлен компанией в Теннесси. Специализируется на изготовлении оружия по заказу. У них сохранились документы по заказу Ледюка. Через границу он его провез, видимо, контрабандой.
Гамаш хмыкнул, выразив тем самым неодобрение, но не удивление, и махнул рукой в сторону мест для посетителей. Подальше от стола, заметил Бовуар. И закрытого ноутбука.
– Ты пришел сообщить мне это? – спросил Гамаш, садясь и снимая очки для чтения.
Бовуар сел напротив Гамаша и подался вперед:
– Шутки в сторону, patron. Что случилось? Что вы здесь делаете?
– Если не считать того, что это мой кабинет? – В его голосе слышалась необычная для Гамаша нотка раздражения. – Чего ты хочешь, Жан Ги?
Этот простой вопрос переполнил чашу терпения Бовуара.
Он хотел знать, почему месье Гамаш весь день сидел за закрытой дверью.
Он хотел знать, почему Гамаш закрыл ноутбук. Что там в нем?
Он хотел знать, почему на самом деле Гамаш увез этих кадетов в Три Сосны.
Он хотел знать, почему отпечатки пальцев Гамаша оказались на орудии убийства.
Он хотел знать, почему Гамаш просил, чтобы следователем со стороны им назначили Поля Желина, почему Гамаш в ходе расследования лгал и старшему инспектору Лакост, и ему, Бовуару.
Он хотел знать, кто такая на самом деле Амелия Гамаш.
И он хотел знать, кто убил Сержа Ледюка, потому что в этих ранних сумерках до Бовуара постепенно доходило, что месье Гамаш, возможно, знает.
Но Жан Ги Бовуар сидел молча. Вглядывался в знакомое лицо. Которое становилось чужим.
– Я хочу, чтобы вы впустили меня.
Он отвел глаза от Гамаша и медленно повернул голову к закрытому компьютеру.
– Почему Поль Желина подозревает меня в убийстве Сержа Ледюка? – спросил Гамаш.
– Я думаю, это началось с отпечатков пальцев.
Гамаш кивнул:
– А как мои пальцы оказались на орудии убийства?
Бовуар почувствовал, как у него скрутило живот.
– Не знаю, – тихо, почти шепотом произнес он. – Но это частичные отпечатки. Они явно не ваши.
– Нет-нет, они мои.
Наступила полная тишина. Только в ушах Бовуара стоял шум, потому что кровь покидала его конечности, устремляясь к центру. Отступала. Убегала. И в голове у него становилось пусто.
– Что вы хотите мне сказать?
– Мы с тобой оба знаем, что частичные отпечатки не являются доказательством, – сказал Гамаш. – Мы говорим, что не относимся к ним серьезно. Но на самом деле относимся. И правильно делаем. Как часто они выводили нас на убийцу?
– Часто, – признал Жан Ги.
– И на этот раз они сделают то же самое.
– Вы хотите…
– Признаться? Non. Я никогда не прикасался к этому револьверу. Я даже не знал, что у Ледюка есть револьвер, а если бы узнал, то это не сошло бы ему с рук.
– Частичные отпечатки Бребёфа тоже есть на револьвере. Вы хотите сказать, что это он? Но он бы протер оружие. Как и вы. Амелия Шоке? Ее отпечатки обнаружились на револьвере и на футляре, и карта принадлежала ей. Это она его убила?
В наступившую паузу он вставил еще один вопрос:
– Кто она?
– Я не могу тебе сказать.
– Кто она? – повторил Бовуар более твердым голосом. – Между вами какая-то личная связь? Поэтому вы поменяли прежнее решение и приняли ее в академию. Поль Желина был прав.
– Да, прав. Но сначала я должен поговорить с мадам Гамаш.
– Она ваша…
– Я больше ничего тебе не скажу, Жан Ги. Я тебе доверяю, и это единственная причина, почему я отвечал на твои вопросы.
– Но не настолько доверяете, чтобы сказать мне правду.
– Я сказал тебе правду. Просто пока не могу сказать больше. Ты должен мне верить.
Гамаш встал, сразу же поднялся и Жан Ги. Они двинулись к двери.
– Вы знаете, кто убил Герцога? – спросил Бовуар.
– Думаю, что знаю. Однако доказательств у меня нет.
– Тогда скажите мне.
– Не могу. Но знай, что разгадка в отпечатках на револьвере.
Бовуар остановился, поставив ногу так, чтобы Гамаш не мог открыть дверь.
– Заместитель комиссара Желина собирается арестовать вас за убийство.
– Думаю, да.
– Вас это, кажется, не беспокоит.
– Если я не бегаю с криками по коридору, это не значит, что меня ничего не беспокоит. Но я не паникую. У него свои планы, у меня свои.
– Вы, наверное, жалеете, что пригласили его, – сказал Жан Ги. – Почему вы это сделали? Вы пригласили его за спиной Изабель. Вы бы никогда не потерпели такого, когда были старшим инспектором, и все же вы это сделали.
Гамаш выглядел теперь невероятно усталым. Он посмотрел в глаза Бовуару. Поначалу Жан Ги подумал, что месье Гамаш размышляет, довериться ему или нет, но потом это превратилось во что-то другое.
Месье Гамаш держался за взгляд Жана Ги, как моряк цепляется за обломки корабля в шторм.
Он был человеком за бортом.
– Шанс показался мне слишком хорошим, чтобы его упустить, – ответил Гамаш. – Заместитель комиссараКККП оказался в этот момент в Монреале. Я должен был попросить.
– Вы могли бы действовать через Лакост.
– Да, но я сомневался, что он ответит на ее просьбу. Ее он не знает.
– Он и вас не знает, если подозревает в убийстве.
– Ты ведь тоже меня подозреваешь, разве нет?
– Я не подозреваю, – отрезал Бовуар, хотя они оба знали, что это лукавство, если не обман. – Желина сегодня опять едет с вами в Три Сосны?
– Едет. Я его снова пригласил.
– Зачем?
– Чтобы он мог приглядывать за мной, – сказал Гамаш и улыбнулся. – А я мог приглядывать за ним.
– Хотите, я поеду с вами? И останусь на ночь.
– Нет, поезжай к Анни. Я говорил с ней сегодня. У нее такой счастливый голос.
Арман Гамаш протянул Жану Ги руку жестом, который выглядел удивительно формальным.
Жан Ги пожал ее.
– Не верь всему, что думаешь, – сказал Гамаш, прежде чем отпустить руку зятя и открыть перед ним дверь. – Это сказал Пема Чодрон. Буддийский монах.
– Конечно, – сказал Бовуар и тяжело вздохнул, когда дверь за ним закрылась.
Он повернулся и сразу лицом к лицу столкнулся с Шанталь Марку, которая стояла у своего стола в длинном пальто и натягивала на голову вязаную шапочку.
Она открыла дверь в коридор и пропустила его вперед.
Она пошла в одну сторону, а он – в другую, думая о том, что могла услышать мадам Марку через закрытую дверь. И была ли она секретарем Сержа Ледюка до переворота и прибытия коммандера Гамаша.
