Той осенью старые политические привязанности продолжали рушиться. Бак Бьюкенен наконец получил возможность выставить свою кандидатуру на пост президента от демократов. Кэмерон, хотя и был все еще не в ладах со своим старым коллегой, почувствовал, что его тщательно выстроенная политическая жизнь может пострадать, если он присоединится к республиканцам, как поступали многие на Севере и Западе. Поэтому осенью 1856 года он выступил под знаменами так называемой Партии Союза и втайне прислушивался к предложениям об объединении. Республиканцы вроде Дэвида Уилмота обещали поддержать Кэмерона на выборах в сенат, если он возьмет их с собой. Стэнли преданно трудился на своего босса, толком не понимая, какие же цели все-таки преследует Кэмерон, кроме личных интересов.

Хантун в Южной Каролине продолжал провозглашать свои взгляды с высоких трибун. Он боялся растущей силы республиканцев, но почти разочаровался в Бьюкенене, который, с одной стороны, заявлял о необходимости невмешательства в вопросы рабства в штатах, а с другой – поддерживал идеи Дугласа. Как Юг может выжить с любой из этих партий? – вопрошал Хантун в своих речах. И сам же отвечал: никак, поэтому единственный выход из этого тупика – отделение. Так Хантун завершал каждое свое выступление, поднимая руку в драматическом жесте и предлагая тост.

– За меч! Вот третейский судья национальных споров. Чем скорее он будет вынут из ножен, чтобы защитить права южан, тем лучше!

Это всегда вызывало громкие аплодисменты и постоянно цитировалось в южнокаролинской прессе. «Меркури» окрестила его молодым забиякой. Эштон была в полном восторге от популярности мужа и считала это огромным шагом вперед в его карьере. Когда о тебе так много говорят, значит ты достиг славы.

А на Севере компания Хазардов в последнее время была вынуждена столкнуться с конкуренцией в лице британской металлургии. Джордж винил в этом демократов и их политику низких налогов, поэтому примкнул к республиканцам. Его выбор никак не был связан с твердой линией партии по отношению к рабству, хотя ее он тоже разделял. Он голосовал за республиканского кандидата Фремонта, который проиграл Бьюкенену почти пятьсот тысяч голосов. Но для молодой партии в ее первой президентской гонке это были хорошие результаты.

Через несколько дней после выборов в Монт-Роял появился Купер с каким-то чертежом под мышкой. Когда он развернул лист, Орри увидел план и вид сбоку грузового судна. Внизу красовалась витиеватая надпись: «Звезда Каролины».

– Такой большой корабль? – удивленно спросил Орри.

– Пятьсот пятьдесят футов от носа до кормы. Не намного меньше, чем тот, который уже строит на Темзе мой друг Брюнель для перевозки угля и пассажиров из Тринкомали на Цейлон. Называется «Левиафан». Я еду к нему на верфь через две недели вместе с семьей, хочу сам все увидеть.

Орри задумчиво подергал себя за бороду:

– Может, тебе и нужен еще один отпуск в Британии, но я не уверен, что Мэйнам нужен еще один пароход. – Он постучал по чертежу. – Ты ведь не собираешься на самом деле построить это чудовище…

– Конечно собираюсь. Я предложил основать верфи Мэйна в Чарльстоне именно для того, чтобы спустить на воду «Звезду Каролины» под американским флагом.

Орри налил виски в два стакана и протянул один брату.

– Ты поэтому купил ту землю на Джеймс-Айленде? – спросил он.

– Точно, – улыбнулся Купер.

Орри разом проглотил половину своего виски, а потом язвительно произнес:

– Разумеется, я рад, что ты веришь в процветание этой семьи в то время, когда все летит в тартарары. Безработица растет… Джордж говорит, что опасается скорого кризиса, возможно, даже паники… а ты хочешь строить торговое судно.

– Самое большое в Америке, – спокойно и уверенно кивнул Купер; он уже давно научился противостоять любому сопротивлению, в том числе со стороны собственной семьи. – Которое очень скоро себя окупит, – продолжал он, – и не важно, что́ оно будет перевозить – хлопок или что-то другое. Да, я знаю, грядут тяжелые времена. Но ведь они не продлятся вечно, а мы должны смотреть в будущее. Ты только представь, наш штат может стать центром строительства каботажных судов. Клиперы имеют малую вместимость. Они изначально строились ради одной цели – скорости. Как можно быстрее добраться до золотых приисков и не думать об объеме трюмов – такая была задача. Теперь приисков больше нет, да и клиперов никто не строит. А те, что еще на ходу, безнадежно устарели. Они не могут перевозить столько грузов, сколько наши фермеры и промышленники готовы отправлять. Говорю тебе, Орри, как морская нация мы сильно отстали. Грузоподъемность наших океанских пароходов не превышает девяноста тысяч тонн, это почти в шесть раз меньше, чем у британских. «Звезда Каролины» как раз и восполнит этот досадный пробел. И что немаловажно, верфь очень выгодна Чарльстону, как и всему штату. Нам просто необходимо развивать промышленность, которая не будет зависеть от рабства.

– Хорошо, хорошо, убедил. – Орри поднял руку, невольно рассмеявшись при виде такого заразительного энтузиазма.

– Правда?

– Возможно, не до конца, но достаточно, чтобы я спросил: сколько будет стоить этот красавец?

Блеск в глазах Купера чуть-чуть подугас.

– Более точные расчеты у меня будут после возвращения из Англии. Пока я могу только опираться на цифры Брюнеля. «Истерн компани» оценивает «Левиафан» в четыре миллиона долларов. – Пока Орри приходил в себя, Купер со вздохом добавил: – Или больше.

– Купер, ты с ума сошел! Даже если мы заложим все, что имеем, мы и половины не наберем!

– За второй половиной я хочу обратиться к Джорджу, – тихо сказал Купер.

– Это притом что металлургия в упадке? Ты явно не в своем уме.

– Джордж – отличный предприниматель… как и ты. Думаю, он увидит перспективы этого дела, а не только сиюминутный риск.

Это был вызов. Орри должен был либо принять проект брата, либо перейти в лагерь таких реакционеров, как Стэнли. На самом деле идея Купера хоть и показалась ему фантастической и захватывающей, но все же не настолько глупой, как можно было бы предположить по его первой реакции. Однако сразу одобрить ее он был не готов.

– Мне нужны цифры, – сказал он. – Точные прогнозы по грузоподъемности, стоимости и будущим доходам. Пока у меня их не будет, я не смогу говорить ни с одним банкиром.

Этого Куперу уже было достаточно.

– Все будет готово через две недели после моего возвращения, – просияв, заверил он. – Или даже раньше. В Чарльстоне ведь уже когда-то строили небольшие суда. Возрождение отрасли может стать спасением для этой части штата.

– Не говоря уже о том, что оно погубит Мэйнов, – уточнил Орри, не удержавшись от улыбки.

Высадившись в Бристоле, семья Купера пересела на поезд Большой западной железной дороги, заложенной И. К. Брюнелем и открытой в 1841 году. Поезд отошел от платформы, расположенной под внушительной летящей крышей бристольского вокзала Темпл-Мидс, также спроектированного Брюнелем, миновал знаменитый Клифтонский подвесной мост, считавшийся настоящим шедевром архитектуры и тоже созданный Брюнелем, и прибыл на новый Паддингтонский вокзал в Лондоне, который был официально открыт супругом королевы два года назад. Каждый элемент вокзала, как и примыкающего к нему отеля, был придуман опять-таки Брюнелем. Поскольку он же являлся одним из совладельцев отеля, Купер решил остановиться именно здесь и был приятно удивлен тем, что заказанный им маленький номер неожиданно превратился в гораздо больший, причем без увеличения цены.

Изамбарду Кингдому Брюнелю уже исполнилось пятьдесят, но он все еще был полон сил, энергии и замыслов, обожал носить цилиндр и не выпускал изо рта сигару. Не все его идеи принимались на ура. К примеру, его выбор широкой колеи для Большой западной железной дороги подвергся серьезной критике, потому что вагоны с других линий для нее не подходили. Однако недюжинный инженерный талант и многообразие интересов этого человека не могли не вызывать восхищение. Купер еще раз убедился в этом, когда Брюнель повез его на судоверфь, принадлежащую его партнеру Скотту Расселу.

Благодаря «Левиафану» расположенная на Темзе верфь «Миллуолл» стала главным в Европе аттракционом для туристов. Маленький болотистый островок Дог-Айленд, где развернулось строительство, быстро оброс кофейными палатками и сувенирными лавочками, сооруженными из брезента и дешевых досок. Чего только здесь не продавали – и миниатюрные модели готового корабля, и литографии, и детские азбуки «Левиафан». Но в то утро торговля не шла – из-за плохой погоды, да и в рабочий день покупателей не было.

Двойной корпус корабля в пятьдесят четыре фута высотой вырисовывался на фоне серого неба. Клепаные борта внутреннего и внешнего корпусов были очень прочными и разделялись почти тремя футами воздуха. Это делало судно практически непотопляемым, потому что в случае повреждения внешнего корпуса оставался еще внутренний. По проекту у судна должно было быть шесть мачт, пять труб и два комплекта двигателей – один для гребных колес, другой для гребного винта.

– Мы надеемся спустить его на воду через год, при условии что я смогу закончить чертежи для стапеля и вновь разжечь дух сотрудничества в мистере Расселе. Теперь уже очевидно, что его первоначальная оценка стоимости корпуса и гребных двигателей была весьма приблизительной и безответственной.

Брюнель пожевал незажженную сигару. Несмотря на явное разочарование в деловом партнере, воодушевления он не потерял, и взгляд, которым инженер окидывал внушительный киль будущего корабля, был полон гордости. Используя сигару как указку, Брюнель показал на внешний корпус, уже обшитый листами железа в дюйм толщиной.

– Мой великий малыш потребует тридцать тысяч таких листов, прежде чем будет завершен полностью. И три миллиона заклепок.

Купер снял старую касторовую шляпу, чтобы получше рассмотреть железную громадину, возвышающуюся над ними. В лицо ему ударили капли дождя.

– Я хочу построить нечто похожее, только поменьше, в Чарльстоне, – сказал он. – Копию «Великобритании» я ведь уже делал…

– Очень красиво, я видел чертежи. Но уверен, что насчет нового судна вы не всерьез. Купер, я всегда считал вас человеком умным и рассудительным. Наверняка вы цените покой и не захотите принести в жертву своих друзей, семью и состояние ради такой авантюры.

– Я понимаю, риск, конечно, есть, и немалый. Но я чувствую, что нам просто необходимо двигаться вперед. Этот корабль нужен не для того, чтобы потешить мое самолюбие. Мне кажется, он сможет помочь всему Югу, особенно теперь, когда южные штаты так в этом нуждаются.

– Да, мне известно о растущей изоляции южных штатов в торговле и в политике, – кивнул Брюнель. – Движение противников рабства в этой стране весьма активно, знаете ли. Что ж, если ваши намерения действительно серьезны, я покажу вам мои чертежи и расчеты, поделюсь всем, что знаю. Думаю, мне нет нужды говорить вам, что многие считают мой проект сомнительным. Мое творение – первый корабль в истории, который строится без ребер жесткости. Говорят, что он выгнется в середине, развалится на части…

– Я скорее соглашусь с вашим мнением, чем с критиками.

Инженер улыбнулся и принялся с пылом описывать конструкцию огромного четырехцилиндрового двигателя для гребного винта, который он заказал в компании Джеймса Ватта.

– Вал гребного колеса будет весить сорок тонн. Это самая крупная кованая деталь, которую когда-либо делали…

Он говорил со все большим вдохновением, пока они шли под моросящим дождем.

На пустых сувенирных палатках сидели стаи ворон. Плохо закрепленные куски брезента хлопали на ветру. Рабочие верфи приветствовали Брюнеля со строительных лесов, но он почти не замечал этого, с каждой минутой говоря все увлеченнее и так быстро, что Купер едва успевал делать заметки в блокноте.

На маленькое скромное кладбище в Биконсфилде Купер привез всю семью. Дети не понимали, почему возле могилы какого-то Бёрка папа вдруг остановился и молча склонил голову. Но даже четырехлетняя Мари-Луиза безотчетно догадывалась, что это место имеет для него особое значение.

Разумеется, гораздо больше детей заинтересовал туннель под Темзой, монументальный проект, осуществление которого заняло девятнадцать лет. Брюнель закончил его уже после смерти своего отца, который и выполнял изначально все инженерные расчеты. Брюнель уже показывал Мэйнам модель своего знаменитого «стального червя» – первого в истории проходческого щита. Это была сложнейшая конструкция, сооруженная из чугуна и дерева и состоящая из двенадцати независимых секций, в которых могли работать одновременно тридцать шесть человек с кирками и молотами, раз за разом выбирая грунт со дна реки.

В пешеходный туннель они вошли со стороны Уоппинга. Это было холодное, зловещее место, и Юдифь не могла отвести взгляда от множества бездомных, сидевших или спавших вдоль стен. Но Купер, одной рукой прижимая к себе Мари-Луизу, а другой держа ладонь Джуды, видел лишь невероятную грандиозность этого сооружения.

– Если свободные люди могут делать такое, за каким чертом нужно вообще держать рабов? – прошептал он с сияющими глазами.

Посмотрев на мужа, Юдифь невольно вздрогнула. У него было такое вдохновенное лицо, словно он только что увидел Бога. Она сжала его правую руку, в которой он держал дочь, и едва не заплакала от щемящей любви к этому удивительному человеку.

На следующий день Купер и Брюнель собирались приступить к приблизительным подсчетам стоимости «Левиафана». Но Купер неожиданно отменил встречу, чтобы срочно заняться другим неотложным делом, на этот раз для Джорджа Хазарда.

Все началось с заголовка в «Мейл».

Статья была недельной давности. Газету они подобрали на вокзальной скамейке, чтобы завернуть в нее огрызки яблок, которые дети ели на обратном пути из Биконсфилда. Позже и огрызки, и газету Купер увидел в коридоре их гостиничного номера и собрался уже выбросить, как вдруг заметил крупные буквы заголовка: «БЕССЕМЕР НАМЕРЕН ПОЛУЧИТЬ ПАТЕНТ В АМЕРИКЕ».

Как человек, живо интересующийся изобретениями и изобретателями, Купер сразу узнал это имя. Именно Генри Бессемер придумал более совершенный способ получения литой стали для гладкоствольных пушек, и это новшество, внедренное при помощи и поддержке французского императора Наполеона III, весьма пригодилось во время Крымской войны.

Но что он хотел запатентовать в Америке? Ответ дали два коротких абзаца.

– Боже правый! Не может быть! – воскликнул Купер с интонацией, уже немного напоминавшей британскую.

Из гостиной вышла Юдифь:

– Что-то не так?

– Как раз наоборот! Вот, взгляни. Этот Бессемер заявляет, что нашел быстрый способ превращения чугуна в сталь и хочет получить американский патент. Интересно, знает ли Джордж? Я должен срочно все выяснить для него.

Так он и поступил, отменив для этого назначенную встречу. Для начала Купер занялся изучением старых газет, выискивая в них любые упоминания об открытии Бессемера. Кроме того, он написал изобретателю несколько писем с просьбой о встрече, но ответа ни на одно не получил.

– Неудивительно, – сказал ему Брюнель несколько дней спустя. – Бессемер утверждает, что его вынудили обнародовать открытие слишком рано.

– И как так получилось?

– Он имел неосторожность пошутить на эту тему в Ассоциации содействия развитию науки, а «Таймс» напечатала его слова.

– Когда?

– Кажется, в августе.

– Ну, так далеко я не заглядывал…

Купер отправил Бессемеру еще одно письмо, Брюнель тоже ему написал. Это наконец помогло, однако изобретатель сообщал, что сможет уделить Куперу не больше десяти минут.

Гений Брюнеля зачастую творил в умозрительной плоскости, его идеи невозможно было запатентовать, и он охотно ими делился. Изобретения Генри Бессемера носили совсем иной характер, воплощаясь во вполне материальные устройства или уникальные процессы, которые нуждались в обязательной юридической защите во избежание возможного воровства. При встрече Бессемер показался Куперу очень подозрительным, он словно видел в каждом человеке какой-то подвох.

– Это объявление было преждевременным! Я только раздразнил стаю волков. Они и так вечно грызутся между собой и бросаются на меня, чтобы присвоить мое открытие. Шеффилдские сталелитейщики высмеивают меня, да это и понятно. Чтобы получить небольшую стальную отливку из чугуна, им нужно две недели, и, если я смогу сделать пять тонн стали за полчаса, им конец.

– Но все-таки, мистер Бессемер, что вы можете рассказать о вашем процессе?

– Ничего. Я уже сказал все, что собирался сказать общественности или вам. Всего хорошего, мистер Мэйн.

Купер уже знал одну из причин враждебности Бессемера. С его процессом не все было гладко. Купер снова принялся рыться в старых газетах и нашел статью в «Таймс», в которой говорилось о том, какая полемика развернулась вокруг изобретателя. Все, что могло заинтересовать его друга в Лихай-стейшн, он тщательно переписал в блокнот.

Бессемер пришел к своему открытию, когда вместе с французским офицером и изобретателем Клодом Минье работал над проблемой вращения снаряда. Минье, как человек чрезвычайно любознательный, попутно интересовался и другими вопросами, в том числе размышляя о возможности замены чугуна, из которого в то время делались пушки, на какой-нибудь менее хрупкий материал. Результатом этих исследований и стал бессемеровский процесс, позволявший производить качественную сталь, а также все необходимое для этого оборудование: грушевидный конвертер, гидравлическое устройство для управления им с безопасного расстояния и так называемая воздуходувка для подачи обогащенного кислородом воздуха на жидкий чугун.

В теории процесс был на удивление прост. Но такими же простыми казались многие революционные изобретения. Через месяц после своего сенсационного открытия Бессемер продал лицензию на его использование нескольким компаниям за немаленькие суммы, а еще через месяц пресса уже называла его шарлатаном. «Сверкающий метеор, мелькнувший на металлургическом небосклоне, растаял в непроглядной тьме!»

К тому времени, когда Купер приехал в Англию, шум уже поутих. Бессемер по-прежнему верил в свой процесс и хотел запатентовать его в Америке, а вот английские металлурги жаждали его крови. Те, кто купил лицензию, объявили его обманщиком и авантюристом. Сталь в результате его процесса получалась очень низкого качества. Бессемер, в неистовом желании отыскать причину неудачи, не вылезал из лаборатории. Вероятнее всего, дело было в высоком содержании фосфора во всей руде, добываемой в Британии. В первых же своих опытах изобретатель случайно использовал шведскую руду, в которой фосфора практически не было.

Как рассказал Куперу Брюнель, даже выяснение причины не решило проблемы Бессемера. Однако появились упорные слухи о том, что некий никому не известный металлург из Уэльса действительно сумел заставить этот процесс работать и теперь собирался запатентовать свой собственный метод. Неудивительно, что в такой ситуации Бессемер чувствовал угрозу и бесился. Так высоко взлететь, а потом упасть – и все за каких-то три месяца.

И тем не менее этот незаурядный человек произвел впечатление на Купера, и он верил, что Бессемер непременно добьется успеха. А публичные заявления шеффилдских промышленников, которые продолжали обвинять Бессемера в мошенничестве, только еще больше убеждали его в этом. Если какая-то идея встречала такое яростное сопротивление, в ней определенно что-то было.

Купер продолжал делать вырезки из старых газет, дополняя их собственными пометками. Все это он собирался передать Джорджу сразу по возвращении домой.

– В конце концов, – сказал он Юдифи, когда они уже направлялись в Саутгемптон, чтобы сесть на пароход, – я ведь собираюсь попросить у него парочку миллионов на постройку моего корабля, так что нелишним будет оказать ему услугу первым.