Глава 25
Бодряков внимательно рассматривал сидевшего перед ним на допросном стуле Никулина. Стул был добротным, с хорошей историей, оставленной ему в наследство предшественником. С его слов, на этом стуле отлично кололись даже матерые преступники. Стул этот Бодряков берег. И не позволил забрать из кабинета, когда им делали ремонт и меняли обстановку.
Ну да, да, не удержался он. Не так давно пнул этот стул ногой. Может, оттого сейчас Никулин упрямится и не пишет признательное? Выходит, Бодряков сам себе навредил, испортил историю предмета мебели, оставленного ему в наследство?
– Послушайте, Никулин, вам нет смысла отнекиваться. То, что вы не признаете своей вины, не снимает с вас ответственности. Вот у меня заключение экспертов.
– И что там? – вяло отреагировал Геннадий Никулин.
– А в заключении сказано, что Супрунов Иван Митрофанович, чье тело было найдено всего лишь в пяти километрах от того места, где он прятался, был убит из…
– Нашли все-таки?! – Никулин вскинул голову, сморщился болезненно. – Убили все-таки старика? Зря моя мать из-за него по лесу металась. Зря, выходит, померла.
– Так вот убит он был, по заключению экспертов, из того же самого пистолета, который был обнаружен в вашей, Никулин, квартире, – стараясь не выходить из себя и говорить спокойно, зачитал Бодряков. – На стволе, то есть на пистолете, ваши отпечатки пальцев. Что можете сказать по данному вопросу?
Никулин пожал плечами и промолчал.
– Ничего не можете, – с удовлетворенным кивком проговорил Бодряков и глянул на часы.
С минуты на минуту должна была подъехать Малахова. Он послал ее за Данилой Хаустовым.
– А не проще вызвать его звонком? – заупрямилась она вдруг сразу.
Вообще явилась с утра на работу в прескверном настроении. И огрызалась и огрызалась без конца.
В старых брюках и ветхой бледно-голубой рубашке. Он эту рубашку давно на ней уже не видел. Думал, отжила свое и была выброшена хозяйкой.
– Звонком? Ты чего это, лейтенант, хватку теряешь? – сузил глаза Бодряков, внимательно рассматривая ее бледное лицо и припухшие глаза. – Мы ему позвоним, а он слиняет. И ищи его потом свищи. Его родители и так вой подняли, что мы их бедного мальчика в соседнюю область свозили на опознание трупа Супрунова. И что не по правилам мы все это сделали. И что права никакого не имели. И так далее. Сейчас только позвони, его папаша частоколом из адвокатов весь дом обнесет. Мы тогда этого Данилу на опознание хрен когда дождемся. Езжай за ним. И вежливо попроси.
– Так точно, – буркнула она, хватая сумку с тумбочки.
– Слышишь, Малахова, а ты чего сегодня такая? – произнес Бодряков, рассматривая ее спину.
– Какая? – спросила она, не повернувшись.
– Не знаю. Хмурая, неулыбчивая.
– У вас ко мне какие-то претензии по работе? – остановилась она у двери с непривычным для Бодрякова вопросом, и все так же, не поворачиваясь.
Он даже растерялся:
– Да нет, претензий нет.
– Вот и славно. – Аня взялась за дверную ручку.
– Просто хмурая ты какая-то. Не улыбаешься.
– А мне, товарищ капитан, некому улыбаться, – буркнула она и скрылась за дверью.
А он, остолбенев от такой наглости, со злостью запустил ей вслед ластик. Но она, конечно же, об этом не узнала. Ушла уже. И не узнала, что своими словами испортила ему настроение на весь день.
Некому ей улыбаться! А он что, не человек, что ли?! Ему что, и улыбнуться не надо?!
И Никулин, паршивец, мнется и признательное не подписывает! Не помнит же ни черта, четыре дня из памяти пропали, как ластиком их стерло, который он в спину Малаховой запустил. А все равно в отказ.
– Ваша машина засветилась неподалеку от места убийства, Никулин. У нас имеется запись с камер видеонаблюдения на въезде в дачный поселок.
– В какой дачный поселок? – спросил тот, сутулясь на стуле.
– Тот самый, Никулин, где вы Супрунова пристрелили. Сначала приехали за Хаустовым в лесничество. Он показал вам место, где Супрунов прятался. Вы схватили бедного старика, отвезли его в дачный поселок и пристрелили там, бросив в кустах тело. Или уже мертвого везли.
– Что я, дурак, что ли! – неожиданно фыркнул Никулин. – Чтобы с трупом в машине раскатывать. Любой «гаец» остановит – и конец тогда.
– Значит, убили в дачном поселке? Вы признаете, что убили Супрунова именно там?
Бодряков против воли глянул на подозреваемого с надеждой. Неужели собрался колоться?
– Никого я не убивал. Просто рассуждаю, – тут же снова пошел в отказ Никулин. – Логичнее убить на месте, чем путешествовать с трупом в багажнике. Разве нет? Кстати, а в моей машине что-то нашли?
Бодряков промолчал. В машине не нашли никаких следов, подтверждающих, что там перевозили мертвое тело. Салон и багажник пропылесосили и вычистили. И отпечатков пальцев хозяина не было нигде. Ни на приборной панели, ни на руле. К этому отчаянно цеплялась Малахова. Ворчала и утверждала, что это весьма странно.
– Так вы не сказали мне, товарищ капитан, что за дачный поселок?
И Никулин посмотрел на него с интересом.
Бодряков назвал место в соседней области, где обнаружили тело Супрунова. И Никулин неожиданно повеселел:
– Надо же, какое совпадение!
– Вы о чем, Никулин?
– В этом поселке дача у родителей моей соседки Веры.
– Стасовой?
– Да. У Веры Стасовой, у ее родителей в этом поселке дача.
– Вы там бывали?
– Да, пару раз отвозил ее к родителям. Она просила.
– И именно по этой причине вы отправились в знакомое уже вам место, чтобы спрятать там труп, – закончил за него Бодряков и неожиданно поморщился, звучало так себе. И он поспешил исправиться: – Или собирались спрятать там живого Супрунова.
– Где?! – фыркнул Никулин и заерзал на стуле. И вытаращился на него. – Вы себя слышите, капитан? Я поеду к родителям своей соседки, с которой время от времени сплю, прятать труп?! А потом свататься поеду?
– Собирались свататься? – пропустил будто бы мимо ушей его критику Бодряков.
– Может, и собирался. А что? Нельзя?
– И именно по этой причине у вашей соседки имеется комплект ключей от вашей квартиры? И она выносит из вашей квартиры мусор, являющийся вещественным доказательством, и принимает риелторов?
Вопрос остался без ответа. Никулин странно замер с открытым ртом. Потом еще больше ссутулился, опустил голову и отказался разговаривать без адвоката.
– Вы же не хотели прежде никакого адвоката, Никулин, – напомнил ему капитан.
– Не хотел. Пока считал все это недоразумением. А вы вон как все поворачиваете!
– Как?
– Уже приличных людей пытаетесь зацепить. Уже и к ним подбираетесь. Все, капитан, без адвоката не скажу больше ни слова.
Согнулся, уложив локти на коленки, и замер, словно уснул. И не проронил больше ни слова. Бодряков его бы давно в камеру отправил, да ждал Малахову со свидетелем, поэтому вынужден был терпеть присутствие онемевшего Никулина.
– Товарищ капитан, мы на месте, – скупо отрапортовала по телефону Малахова через двадцать минут.
– Народ собрали?
– Да, еще четверо.
Бодряков вызвал конвойных, и Никулина с остальными участниками проводили в комнату для опознания, где поставили посередине. Сам он вошел в комнату с зеркальным стеклом, где уже его ждали Малахова, Хаустов и понятые. В комнате, где проводилось опознание, включили яркий свет.
– Ну что же, Данила Хаустов, приступим? – Бодряков слегка подтолкнул парня к стеклу. – Смотри внимательнее.
– Смотрю. – Парень вытянул шею, переводя взгляд с одного мужчины на другого.
– Внимательно смотри. Ошибка не допускается.
– Да понял я, товарищ капитан. Только… – Данила глянул на них с Аней по очереди с растерянностью, – только его здесь нет.
– Как нет?! – в один голос крикнули Бодряков с Малаховой. – Смотри лучше!
– Как еще смотреть-то? Под микроскопом! – фыркнул Хаустов с забытой наглецой. – Нет его тут.
– То есть ты утверждаешь, что человека, который угрожал тебе пистолетом, вывез потом из лесничества и заставил показать место, где прячется Супрунов, здесь нет? – спросила Малахова.
– Совершенно верно. Здесь этого мужика нет. Что я вам, врать буду, что ли? – с едва заметной обидой буркнул Хаустов, смотрел он при этом только на Малахову.
«Успели подружиться, – подумал Бодряков зло. – Вот и улыбается ему. Нашла достойного из достойных!»
– Почему-то я так и думала, – еще шире улыбнулась Малахова и обронила, ни к кому конкретно не обращаясь: – Значит, Никулина надо отпускать.
– Ага, щас! – взвился Бодряков и скомандовал: – Следуйте все за мной!
Отпустив понятых, они вернулись в его кабинет втроем. Никулина капитан приказал закрыть пока в камере.
– Оформляй все, лейтенант, – покосился он на Малахову. – Пусть господин Хаустов все подпишет и может быть свободным.
Аня без улыбки кивнула ему, усадила Хаустова с собой рядом и принялась быстро печатать протокол опознания. Неожиданный телефонный звонок на мобильный Бодрякова раздался, когда она уже почти заканчивала.
Капитан ответил.
Пару раз сказал: «Да, совершенно верно». Потом обронил безо всякого выражения: «Ничего себе». Пообещал кому-то, что они сейчас будут. Отключил мобильник и глянул на Аню.
– Что?!
Она, честно, перепугалась. Он так смотрел!
– Она нашлась! – выпалил Бодряков. – Живая!
– Кто?! – Аня поставила точку в протоколе. Сохранила текст, отправила на печать. – Кто нашелся, товарищ капитан?
– Голубева Екатерина Семеновна нашлась! Живая! – Он осматривал их широко распахнутыми глазами, в которых прочно засело неверие и радость. – Звонил ее зять. Просил приехать. Утверждает, что его теще есть что нам рассказать. Собирайся, Малахова. Едем.
– А можно мне с вами? – Хаустов вскочил со стула. – Все равно мне потом еще протокол подписывать. Анна Ивановна еще не напечатала.
Анна Ивановна промолчала, хотя только что вытащила из принтера последнюю страницу протокола опознания. Бодряков сделал вид, что не заметил.
– Вдруг я буду вам там полезен?
– Чем это?
– Вдруг я там опознаю кого-то? Там, а не здесь. А то потом отец меня не выпустит. Ругался, между прочим, когда за мной Анна Ивановна приехала.
– О господи! Поехали уже, опознаватель! – закатил глаза Бодряков, подталкивая парня к выходу из кабинета. – Но уверяю, там тебе опознавать сто процентов некого.
