Волна с тугим шелестом катала взад-вперёд прибрежную гальку, и Максим сказал, что хрен они в такое волнение смогут выйти в море, но вор-на-кормлении придерживался иной гипотезы.

– Шкряка в дупле, там всё чики. В проливе встречка, пройдём, как бритва…

Пламя костра металось на ветру, несмотря на кольцо скал, окружавшее место стоянки. Гнилозуб выхватил из огня две шпажки с нанизанными моллюсками.

– Точи, фраер. Там, – он махнул рукой в сторону берега, – тебя не скоро хавчиком подогреют.

Максим впился зубами в белёсый ошмёток. Моллюск напоминал вкусом обычную синтетическую говядину, разве что провонявшую дымом, и оттого изрядно горчившую.

– Послушайте, Шарль, – сказал Максим. – Сколько можно, в самом деле. Я не понимаю трёх слов из четырёх вами сказанных. Давайте нормально. Вы же не совсем одичали… Серьёзные же вещи обсудить надо.

Гнилозуб поскрёб небритую щёку, прищурившись, посмотрел на пламя.

– Ладно, по габарям, – изрёк он наконец. – Попробую. Ты, вообще-то, знаешь, что здесь двенадцать по Рейману? Румата – десять, даже у варваров – десять, Гиганда – девять, Страна Отцов, вообще-то, уже восемь, а здесь – двенадцать?

Максим знал.

– Ты знаешь, что раз я вор-на-кормлении, то у меня скоро плановое ментоскопирование?

Этого Максим не знал.

– И что, если докопаются до моих нездешних… моментов, мне кирдык?

Максим воткнул шпажку в расселину между двумя валунами.

– Извините, Шарль, я не хотел бы…

– Не хотел он! Не понимаешь, да? Сейчас объясню. Любые воспоминания оттуда, – он ткнул пальцем в невидимое сейчас, у костра, небо, – у них значит: чокнутый, вообще-то. Чокнутого в психозону. Да только там долго не живут, в психозонах. На психах местные эскулапы опыты ставят. Говорят, секретный приказ самого Императора, да пребудет с ним сила Подземных, ищут, значит, рецепт бессмертия. Дошло, вообще-то?

Прекрасная страна, подумал Максим, замечательная страна. Похоже, я был слишком низкого мнения о Неизвестных Отцах с их мозгопромывочными башнями… Отцы по сравнению с местным людоедом – мальчики в песочнице. А ведь Островная Империя сумела отсидеться за океаном, пока на Материке шла ядерная бойня, здесь нет ни разрухи, ни голода…

– Послушайте, Шарль, вор-на-кормлении – это что?

– Это должность, вообще. Ты во втором КОМКОНе? Тогда не знаешь. Фишка такая, что Внешний Круг ничего не производит. А жрать-то вообще надо, и вообще… Раньше, значит, пиратством много промышляли, потом, когда на Материке отвоевались, брать там стало, вообще-то, нечего. Да и брали-то «кузнечики», а они хрен поделятся. Короче, всё мы получаем оттуда, – Эркьер снова махнул рукой в сторону ворочающегося во тьме моря. Жратву, оружие, радиолы, шмотки… Вот так. Всё получают «кузнечики». Отбирают что получше, а остальное распределяем мы, воры-на-кормлении. Потому так и зовёмся. Часть на общак, часть на кичу, часть – мужикам. Всё должно быть справедливо. Поэтому – ментоскоп. Чтоб, значит, воровал по понятиям. Ты мне лучше вот что скажи: как ты из «конторы»-то живым ушёл? Может, сгодится. Оттуда, вообще-то, никто не выходил. Только выносили. Бывало – по частям.

Шарль Эркьер, вспомнил Максим личный файл вора-на-кормлении в БВИ, доступ – открытый. Крупный специалист по истории низовых субкультур и преступных сообществ Земли и землеподобных планет. Автор фундаментального труда «Семантика, семиотика и сравнительный структурально-лингвистический анализ криминальных арго-гуманоидных цивилизаций». Доктор философии. Лауреат Аристотелевской премии. И так далее. С 70 года – прогрессор, планета Саракш. М-да…

– Мне не хотелось бы об этом вспоминать, – сухо сказал Максим.

Следователь-подонок своё заслужил, подумал он, и даже жаль, что не успел ничего понять. Недавняя жертва, скорчившаяся в приступе животного ужаса, под изрытой тысячами пуль бетонной стеной… Не спеша подойти, небрежно помахивая стеком… пнуть носком сапога… Легче всех отделался солдатик, плечами которого Максим воспользовался, чтобы сигануть через четырёхметровое ограждение. Переломы обеих ключиц, надо думать. С прочими расстрельщиками дело хуже. Покалечил крепко, а инвалиды, как, впрочем, старики, больные или вот – сумашедшие, в живых тут долго не задерживаются…

«В критических ситуациях поступай по своему усмотрению», – сказал Экселенц.

«Муки совести теперь не беспокоят тебя», – добавил Колдун.

Гнилозуб кивнул.

– Жаль. Не по понятиям мыслишь, Мак. Думал, баш на баш. Я тебе про пацана твоего, ты мне…

Максим осторожно потёр шрам на щеке. Зажило. Совсем.

Из расстрельного тупика выхода не предполагалось, поэтому сразу за стеной начинался девственный ночной лес. Интересно, почему все палачи предпочитают творить свои дела по ночам? Даже когда им ничего не угрожает? Максим сориентировался – все возможные варианты доставки «шпиона» Капсука были просчитаны при подготовке операции, и штаб имперской контрразведки считался наиболее вероятным. Правильно считался. Через пару часов он уже был в городе, на условленной «хазе». Хозяин – тощий, высохший уголовник Шнырь виртуозно вертел бритвой в слабых, бледных пальцах. Внезапно лезвие оказалось у самых глаз Максима, но он лишь улыбнулся – совсем не той радостной улыбкой, которую более двадцати лет назад раздавал направо и налево юный гээспешник, ненароком угодивший в плен обитаемого острова, – а жутковатой, насколько позволили страшные гнойные рубцы, и Хмырь залыбился в ответ, и кивнул, и принялся прокаливать лезвие над спиртовкой… Вскрыл и прочистил нарывы, залил вонючим самогоном, и этот же самогон они потом пили почти до самого утра…

– Пора, – сказал Гнилозуб, поднимаясь. – Ты как в темноте?..

Катер скользил по проливу, и на траверзе впереди уже смутно маячила береговая линия Серой зоны. Водомётный двигатель работал почти бесшумно, лишь звонкие удары волны в днище катера выдавали его движение. Пронизывающий ледяной ветер – встречка – дул против течения в проливе. Как объяснил Гнилозуб – самое то, береговые сонары засечь не должны, на радаре их не видно, а там как Духи распорядятся. В Серой зоне никто не бывал, а те, кого, случается, туда выдёргивают, назад не возвращались. Слухи? Слухи разные: одни говорят – ад, изверги обитают страшные, другие, напротив, верят, что рай на земле, и душу морскому дьяволу готовы заложить, чтобы туда попасть. Ну да ничего, скоро сам всё узнаешь…

– А про пацана твоего, значит, так рассказывают. В первом же десанте на материк отличился – десантный катер попал под лучевой удар, экипаж с копыт, бойцы – тоже, а парню вообще хоть бы хны, и всех вытащил. Ему тогда ответственное спецзадание – добыть этот самый передатчик. Ну он и добыл, прямо с танка ихнего снял…

Вот оно что, понял Максим. Вот какое видение показал мне Колдун. Знать бы ещё – зачем?

– Его, натурально, к ордену, Трилистник и всё такое, а он на вручении возьми да и брякни, мол, значит, не нужен мне орден, и вообще – неправильно всё это, и не хочет он… Его бы за это сразу в расход, да только кто, вообще-то, такими кадрами разбрасывается? Он же один такой, кого лучи не берут. И его, значит, на кичу, чтобы в разум вернулся. Как раз туда, значит, где излучатель, им же добытый, на зэках испытывали… Да только недолго он там прокантовался. Прилетели центровые и забрали. Так что, вообще-то…

Гнилозуб вскочил, тыча пальцем куда-то за борт. Максим обернулся: берег был уже совсем близко, но слева, под водой, стремительно приближалось к катеру вытянутое фосфоресцирующее пятно, и Максим внезапно понял, что это такое, и рявкнул: «В воду!» – и сам оказался за бортом, и мощными гребками уходил всё глубже, глубже, чтобы не достало осколками и взрывной волной. А потом ватный, но тяжёлый молот всё же нашёл его и ударил по голове…