18. Боль

Выступление в Премьер-лиге похоже на наркотическую зависимость – оно охватывает всю мою жизнь. Это первое, о чем я думаю, когда просыпаюсь, и последнее, что приходит мне в голову перед сном. Я даже фантазирую об этом: я всегда грежу о великих победах с «Юнайтед». Это то, что меня вдохновляет, потому что игра за «Юнайтед» – эйфория невиданной силы. Масштаб клуба и ожидания болельщиков усиливают все ощущения. Фанатов много, надежд много, и голы дают огромную дозу адреналина.

Бо́льшую часть времени все, чем я хочу заниматься, – это просто пинать мяч. Когда я брожу по дому из комнаты в комнату, он у меня в ногах. Я чеканю его, когда, откинувшись в кресле, разговариваю по телефону. И, как и в случае с любой одержимостью, я подавлен, если не могу играть. Помню, как однажды один из парней сравнивал футбол с алкоголем. «Футбол для меня как пиво для большинства людей. Как будет выглядеть человек, который не сможет пить пиво восемь месяцев? Он ждет не дождется, чтобы попасть в бар и выпить бокал-другой. И это пиво на вкус будет отменным».

Я понимаю, что он имеет в виду. Я одержим футболом: ненавижу дни, когда не могу играть с мячом. Все настолько плохо, что всякий раз, когда я получаю травму, как в матче четвертьфинала Лиги чемпионов-2009/10 против «Баварии», первое, что приходит мне в голову: «Смогу ли я выйти в следующей встрече чемпионата?»

Когда я лежу лицом вниз на газоне «Альянц Арены» – одна рука держится за поврежденную ногу, вторая сигнализирует тренерам о необходимости помощи, – в голове крутится расписание оставшихся матчей в сезоне.

Восстановлюсь ли я к игре против «Челси» в субботу? 90 минут игры позади, счет 1:1. Мне очень больно, но я не могу ничего сделать.

Затем ситуация становится еще хуже: пока я лежу, «Бавария» забивает победный мяч. Я могу с уверенностью утверждать это из-за этого низкого яростного рева, который разносится по стадиону – это происходит всякий раз, когда немецкая команда забивает. На 64-й секунде я вывел нас вперед; теперь же мы проигрываем 2:1. Хороший результат превратился в черепки.

Ко мне подбегает Роб, физиотерапевт «Юнайтед». Звучит финальный свисток. Роб проверяет мою ногу, сжимает бутсу, ощупывает лодыжку, проверяет на наличие перелома. Болит так сильно, что я даже не могу говорить. Я опустошен из-за того, насколько эта травма была гадкой. Я бежал назад за мячом, когда их нападающий Марио Гомес выскочил передо мной. У меня уже было предупреждение, поэтому мне пришлось остановиться, ведь любое касание – и он отлетел бы от меня. Судья дал бы вторую желтую, что автоматически означало бы дисквалификацию. Любопытно, что ты помнишь каждую долю секунды этого эпизода. Не верьте игрокам, которые говорят, что забыли о полученной карточке. Ты всегда держишь это в уме.

Обидно и то, что если бы я нарушил правила, то не получил бы травму. Вместо этого я отпрыгнул с его пути. Левая нога коснулась газона первой, и Гомес случайно наступил на нее. Шипы ударили по пальцам. Когда моя правая нога приземлилась, лодыжка вывернулась и бутса неловко скользнула вбок, вызвав боль по всей ноге.

Я понимаю, что все плохо, в ту же секунду, потому что боль настолько сильная. Моя лодыжка в самой настоящей агонии.

Роб помогает мне покинуть поле.

– На сколько я вылетел?

Он думает, что я мог порвать связки.

– Я смогу сыграть в выходные?

Он морщится:

– Думаю, от четырех до шести недель простоя.

Я просто не могу заставить свою голову принять это.

– Ты шутишь?

Я опустошен. Это одержимость… Срок от четырех до шести недель означает, что я пропущу ответный матч с «Баварией», игры с «Челси», «Блэкберном», «Сити», «Тоттенхэмом», «Сандерлендом» и «Сток Сити». Сезон окончен.

Звучит финальный свисток. Я не могу покинуть поле на носилках, когда все смотрят на меня с трибун, поэтому Роб и Альберт – наш администратор по экипировке – помогают мне покинуть поле. Я обнимаю их обоих и ковыляю. Гиггзи и остальные парни окружают нас, пока мы боремся с лестницей, которая уводит нас с поля. В тесном туннеле мы толкаемся с игроками «Баварии», официальными лицами УЕФА, операторами и людьми в манишках с эмблемой Лиги чемпионов. Нам нужно пройти еще один пролет до раздевалки. Это непросто.

Когда я наконец сажусь, Роб помещает мою лодыжку в лед. Я невероятно зол, не могу даже говорить. Все, о чем я думаю, – матчи, в которых я не сыграю, тренировки, которые я пропущу.

Менеджер интересуется, как я себя чувствую.

– Нога висит…

– Не волнуйся, все будет хорошо, Уэйн.

Но я в этом не уверен. Роб и клубный врач хотят отправить меня в ближайшую больницу, чтобы сделать сканирование лодыжки, но у них есть новости похуже: меня выбрали на допинг-контроль, и нет никакой возможности этого избежать, с травмой или без травмы. Единственная ситуация, при которой УЕФА избавит меня от теста – если моя травма действительно очень серьезна (например, перелом) или я без сознания.

– Ты должен его пройти, Уазза, – говорит Роб.

После 10 минут ванны со льдом он аккуратно надевает мне на ногу защитный ботинок. Роб протягивает мне пару костылей и приводит в лабораторию. Я хочу сделать сканирование ноги; все хотят, чтобы я его сделал, но вместо этого я вынужден сидеть здесь с Патрисом, двумя игроками «Баварии» и несколькими ребятами из УЕФА. Мы все ждем, чтобы помочиться в пластиковые контейнеры.

Каждый раз сдача теста выглядит странно, и этот ничем не отличается. Во-первых, я нахожусь в одной комнате с соперниками, что необычно само по себе. Иногда я знаю этих парней, иногда нет. Сегодня оба игрока из резерва, я с ними не знаком. Мы кивнули им, они нам, но никто не разговаривает. Я сижу молча, размышляя о том, сколько понадобится времени на то, чтобы я смог помочиться. Вероятно, вечность. Я играл в футбол 90 минут. Я полностью обезвожен. Но это меньшее из моих беспокойств.

У нас в «Юнайтед» такие тесты проводятся все время, и веселого в них мало. Обычно мы выбираем игроков в лотерее, хотя я помню, как за несколько дней до последней игры против «Сити» команда лаборантов Футбольной ассоциации приехала, чтобы взять пробы у англичан. Я, Рио, Майкл Каррик – мы все должны были идти.

Как только я был выбран, лаборанты следуют за мной с той минуты, как я покидаю тренировочную площадку, чтобы убедиться, что я не подменю свой контейнер. Они смотрят, как я раздеваюсь, как принимаю душ. Они стоят там, пока я не закончу мочиться. Затем они отправляют мою пробу с целой кипой бумаг в допинг-лабораторию. Они никогда не указывают мое имя на форме на случай, если кто-то не любит меня и решит что-то сделать с моим образцом. Через три недели я получаю письмо, что все чисто.

На «Альянц Арене» я оказался последним, кто вышел из лаборатории, потому что мне потребовался час на то, чтобы сходить в туалет.

Худшее в футбольных травмах – это то, что каждый хочет поговорить об этом, особенно я.

Роб считает, что моя лодыжка настолько распухла от скопления жидкости и крови, что сегодня нет смысла проводить обследование. Пока там есть вся эта гадость, сканирование все равно не покажет сломанных костей или разорванных связок. Мне нужно ждать, пока мы прилетим в Манчестер на следующий день.

Команда уже вернулась в отель после игры с «Баварией», поэтому я возвращаюсь с доктором на личном автомобиле. Мы проезжаем мимо 50 фотографов, и все они фотографируют мои костыли и пластиковый ботинок. Утром в аэропорту меня встречают еще 50 фотографов. Машина подбирает меня на взлетно-посадочной полосе и быстро уезжает, но они все равно успевают сделать снимки. Во второй половине дня я прибываю в больницу – толпа поджидает и тут. Все хотят знать, смогу ли я поехать на чемпионат мира в Южно-Африканскую Республику. Съемочная группа шатается у ворот моего дома.

На последней странице «The Sun» тем утром – фотография: я, лежащий на газоне «Альянц Арены». Я держусь за травмированную лодыжку. В заголовке написано: «Молитесь».

Частично я могу понять всю эту истерию: конец сезона близок, вскоре начнется чемпионат мира, но все это раздражает меня. На то, что я сыграю, я рассчитываю не менее сильно, чем они. К счастью, все получают желаемое. К тому времени, когда доктор объявляет, что у меня всего лишь разрыв нескольких сосудов, «The Sun» выходит с еще одним заголовком.

«У Уэйна всего лишь растяжение, так что он сядет в самолет».

С ума сойти: врачи называют лечение таких травм «реабилитацией». Обычно на реабилитацию отправляют наркоманов, но я-то зависим от футбола. После игры с «Баварией» я понимаю, что моя лодыжка должна немного отдохнуть; я не могу тренироваться или помогать парням в подготовке к следующему матчу, поэтому становлюсь угрюмым (обычное дело) – немного похожим на тех, кому пришлось отказаться от сигарет или кофе.

Спустя день или два я прихожу на тренировку, но не могу работать с мячом. Я завтракаю с командой в столовой, но, когда приходит время приступать к занятию, они идут на тренировочное поле, а я – в комнату физиотерапевта и спортзал. Они играют в сокращенных составах. Я прохожу обследование. Это скучно.

Большинство реабилитационных процедур, которые мне предписано выполнить, выглядят как научная фантастика. Врач помещает ногу в машину для льда, затем обрабатывает лазером поврежденную область. Это ускоряет процесс восстановления, рассасывая кровь и жидкость. Врач говорит мне, что кровеносные сосуды всегда перемещаются. Он считает, что лазерная терапия ускоряет это движение и помогает исцелению.

Я нетерпеливый пациент. Я становлюсь раздражительным. Я молчу. Я не раздосадован на лечение, физиотерапевтов и клубных врачей. Я просто хочу выйти и участвовать в тренировочных играх, как все остальные. Я извиняюсь перед Робом за свой скверный характер.

– Не заморачивайся, приятель, – отмахивается он. – Сердиться из-за того, что не играешь – лучше, чем не беспокоиться об этом.

Хуже всего, что реабилитация творит в моей голове кавардак. Я чувствую себя покинутым. Я скучаю по шуткам и подколкам в раздевалке. Поскольку я еще не готов играть, я даже не могу отправиться в отель вместе с остальными парнями перед матчем с «Челси». Я должен остаться дома и поехать следующим утром на базу для скучных восстановительных процедур.

Тем не менее все могло быть хуже. Наш полузащитник Оуэн Харгривз перенес операцию на обоих коленях и не играл 18 месяцев. До травмы он был в основе сборной Англии и «Юнайтед». Он пропустил так много – не представляю, как он прошел через это. Мне плохо спустя несколько дней; думаю, я сойду с ума, если не смогу играть в футбол полтора года.

Однако странно другое: игрок будто становится третьим лишним, когда серьезно травмирован – как Оуэн, например. Футболисты покидают расположение клуба и проходят реабилитацию самостоятельно: Майкл отправился в Америку, Андерсон порвал крестообразные связки месяца два назад, и с тех пор я его не видел. Он часто проходит курс в Португалии. Физиотерапевты «Юнайтед» остаются на связи с ребятами, но в клубе о них на время забывают. Когда они возвращаются, чтобы приступить к тренировкам, это похоже на небольшое воссоединение.

Я считаю, что Менеджер оставляет нашу реабилитацию на усмотрение врачей, потому что у него хватает других забот. Ему необходимо думать о тех игроках, которых он может поставить в состав. Физиотерапевты сообщат, когда кто-то вроде Оуэна или Андерсона снова готов тренироваться, и таким образом он решает, когда их вернуть. Он спрашивает меня, как я себя чувствую на этой неделе, потому что есть надежда, что я смогу выйти на поле против «Баварии». Но на субботний матч против «Челси» на «Олд Траффорд» точно не попаду. Душераздирающий вердикт, потому что этот матч – один из важнейших в сезоне. Судьба чемпионства решается между нами; мы на первой строчке в таблице, но в случае победы «Челси» выберется на наше место. Победитель получит огромное психологическое преимущество в гонке за титул.

Когда наступает суббота, я смотрю матч из ложи на трибуне. Перед стартовым свистком я был на взводе и очень нервничал. Я снова был просто болельщиком – как несколько лет назад, когда мы встречались с «Барселоной». Это, пожалуй, нервирует еще больше, чем сама игра. Когда звучит стартовый ствисток, ощущение становится еще хуже, чем в то время, когда я ходил на тренировки и не работал с мячом – главным образом потому, что мы уступаем 1:2. Но еще это дико раздражает. У меня нет возможности повлиять на счет. Я беспомощен; ничего не могу сделать, чтобы изменить результат и помочь моим товарищам одержать победу. Я пытаюсь сохранить счастливое лицо, когда после матча встречаю остальных парней, но это тяжело. «Челси» обошел нас в лиге. Мы были обязаны брать три очка сегодня.

Надеюсь, мне не придется долго ждать моего следующего матча.

– Хорошие новости, – говорит Роб несколько дней спустя. – Ты вернешься в строй через неделю – аккурат к домашней игре против «Баварии».

Я счастлив. Менеджер тоже доволен, но у него есть план. Он хочет, чтобы я носил защитный ботинок чуть дольше.

– Особенно когда ты покидаешь базу, Уэйн. Я хочу, чтобы скауты «Баварии» думали, что ты не сможешь участвовать в ответной игре.

Хитро. Но ботинок причиняет неудобства: хоть я и не чувствую ничего, когда хожу, он очень топорный и мешается.

– Это не помешает мне заниматься повседневными делами, – говорю я Колин, снимая ботинок после того, как неловко протиснулся в дверь. Я в этом уверен. На следующий день дома заканчивается молоко для Кая. Колин уехала на целый день, поэтому приятель подвозит меня на заправку. Парень за прилавком впадает в ступор, когда видит меня, идущего на костылях к стойке, а в руках у меня корзина, полная бутылок обезжиренного молока и пачка подгузников для Кая.

Я могу снимать ботинок на закрытой тренировке, но все еще не могу бегать с мячом или нагружать лодыжку. Очень важно поддерживать физическую форму, чтобы, когда стопа окончательно восстановится, я был готов. Вместо того чтобы играть, я иду на специальную беговую дорожку, которую клуб установил в маленьком бассейне. Вода поддерживает меня, пока я бегаю, а камеры снимают, как я ставлю ноги. Это тяжелая работа.

Я прохожу кардиотест. Я отправляюсь на велотренажер и выполняю множество изнурительных занятий с физиотерапевтом: пять тысяч метров, две тысячи, одна, пятьсот метров, двести метров. Я кручу педали так быстро, как только могу, и мое сердце готово выскочить в любую секунду. Как ни странно, больше всего изматывают именно короткие спринты. Поездка в 200 метров занимает всего десять секунд, но после этого все чувствуют тошноту. Мы с Дарреном заканчиваем сессию; нам нужно прилечь в раздевалке, потому что чувствуем, что иначе нас вырвет. Смотрюсь в зеркало – я белый как полотно.

Возвращение к полноценным занятиям приносит облегчение, но в первый день работы с мячом в голове у меня творятся странные вещи. Я полон смешанных чувств. Я просыпаюсь утром в предвкушении того, что наконец-то могу играть. Но я немного волнуюсь – хочу пройти эту тренировку без неприятных ощущений и приступов. Я не хочу снова оказаться в лазарете, но избегать стыков и рывков тоже не собираюсь. Вероятность получить травму повысится, если я буду сдерживать себя. Я ни за что не позволяю мыслям о повреждении появляться у меня в голове, когда я на поле. Я даже готов получить травму ради гола. Если это означает «боль в обмен на три очка», я готов, буду играть через боль, нет проблем.

Травмы не влияют на мой подход к игре, но я могу себе представить, каково это было для таких игроков, как Эдуардо, Аарон Рэмзи (оба из «Арсенала») или наш бывший игрок Алан Смит. У них были ужасные переломы ног. Должно быть, возвращение на поле после такого заставило их поволноваться. Уверенность после такого приходит не сразу.

Я помню травму Алана, потому что это было страшно. Она произошла в игре против «Ливерпуля». Он пытался заблокировать удар и неудачно приземлился. Подбежал физиотерапевт, но никто не думал, что произошло нечто серьезное – это выглядело как незначительный инцидент. Когда я подошел к сумке, чтобы взять бутылку с водой, меня чуть не вывернуло: ступня Алана смотрела в противоположную от лодыжки сторону. Ужас.

Первое, что я замечаю на поле, если такая травма случается, – впечатление от нее меняет настроение в игре. Это потрясает футболистов. В тот день «Ливерпуль» победил, но все думали только об Алане. Такой перелом мог закончить его карьеру. Никто не обсуждал матч в раздевалке.

Тренировки проходят без сучка без задоринки, хотя моя лодыжка все еще дает о себе знать, но к тому времени, когда наступает день игры, я даже не думаю о боли. Я думаю о том, чтобы вывести нас в полуфинал Лиги чемпионов. Я уверен в победе. Мне очень хочется играть, хотя и не готов на 100 %. Это странно: на тренировках я могу ускоряться, но не могу резко останавливаться и разворачиваться. Как будто у меня больше нет тормозов.

Когда мое имя появляется в заявке на матч, «Олд Траффорд» сходит с ума. Весь стадион ликует. Такой настрой болельщиков заряжает нас, и мы сразу же несемся в бой. Мы забиваем три мяча за 41 минуту, весь стадион скандирует мое имя:

«Руни!»

«Руни!»

«Рууууууу-нииии!»

Прекрасное чувство.

На мгновение мне кажется, что мы можем выиграть с разностью в шесть или семь мячей, как было в матче с «Ромой». Затем все рушится – «Бавария» забивает дважды. Боль становится невыносимой, моя лодыжка пульсирует. Я снова ковыляю прочь с поля и наблюдаю с бровки, как мы вылетаем по правилу выездного гола. Лига чемпионов для нас окончена.

Я раздосадован. Все раздосадованы. Когда мы возвращаемся в раздевалку, никто не произносит ни слова. Даже Менеджер молчит. Вся команда чувствует одно и то же: нельзя было проигрывать в том матче. Это мы должны были выйти в полуфинал.

Все становится только хуже спустя несколько недель, когда я сижу дома и смотрю, как «Бавария» уничтожает «Лион» в первом полуфинале.

«Интер» проходит «Барселону» во втором.

«Футбол для меня как пиво для большинства людей».

Теперь мне придется ждать следующего сезона, чтобы сыграть в Европе.

Одно очко.

В итоге «Челси» оказался нам не по зубам, но всего на чуть-чуть. Победы на «Олд Траффорд» хватило для титула. Одного очка оказалось достаточно, чтобы украсть у нас чемпионство. Будем честны – ни одна из команд не играла на все сто в этом году; и мы, и они могли бы и лучше, и обе команды оступались несколько раз. Но у них был на нас зуб. Думаю, что-то вроде этого.

После всех этих голов и обещаний мы выиграли только Кубок лиги.

Неоправдавшиеся ожидания.