27

После того как Энн наконец засыпает беспокойным сном, Марко долго размышляет над произошедшим, лежа в постели рядом. Как бы ему хотелось, чтобы он мог обсудить все это с ней! Он скучает по тем временам, когда они говорили обо всем на свете, когда у них были совместные планы. Но теперь он ничего не может ей рассказать. Когда он все-таки засыпает, ему снятся кошмары, и он четыре раза за ночь вскакивает с колотящимся сердцем, в поту, на влажных простынях.

Вот что ему известно: Ричард ведет переговоры с похитителями. Ричард и Элис собираются заплатить, сколько потребуется, чтобы вернуть Кору. Марко остается надеяться и молиться, чтобы Ричард преуспел там, где он не смог. У Ричарда телефон Дерека, и он знал, что на звонок ответил Марко. Ричарду – и Элис – известно, что Марко сговорился с Дереком, чтобы похитить собственного ребенка и получить за него выкуп. Первая мысль Марко о том, что Ричард убил Дерека и забрал его телефон, теперь кажется абсурдной. Откуда вообще Ричард мог знать о Дереке? И способен ли Ричард проломить человеку голову? Марко так не кажется, хоть он и ненавидит этого ублюдка.

Если телефон Ричарду действительно прислали похитители, это хорошо. Это значит, полиции ничего не известно, во всяком случае пока. Но Ричард ему угрожал. Каковы в точности были его слова? Марко не помнит. Он должен поговорить с Ричардом и убедить его не рассказывать полиции – и Энн – о роли Марко в похищении. Как ему это сделать? Нужно уверить их с Элис, что Энн не переживет потрясения, что, если участие Марко в исчезновении Коры раскроется, это ее полностью уничтожит.

Родители Энн никогда его не простят, но, может быть, по крайней мере, он, Энн и Кора снова станут семьей. Если им вернут ребенка, Энн будет счастлива. Он мог бы начать сначала, работать не покладая рук, чтобы их обеспечивать. Может быть, Ричард и не хочет на него доносить. Это повредило бы ему в глазах общества, подорвало его репутацию в деловых кругах. Может быть, Ричарду всего лишь нужен грязный секрет, которым он сможет угрожать Марко до конца жизни. Это было бы как раз в духе Ричарда. При этой мысли Марко дышится чуточку легче.

Нужно избавиться от телефона. Что, если Энн перезвонит на последний набранный номер и услышит голос отца? Потом он вспоминает, что она не знает пароля. И все же он должен избавиться от телефона, потому что он доказывает связь Марко с исчезновением Коры. Марко не может допустить, чтобы он попал в руки полиции.

Есть еще Синтия с ее видео. Он понятия не имеет, что с этим делать. До поры до времени она будет молчать, если он убедит ее, что достанет сумму, которую она требует.

Боже, что за бардак.

Марко встает в темноте и тихо ступает по ковру спальни, стараясь не разбудить жену. Он быстро одевается, влезая в те же джинсы и футболку, что были на нем днем. Потом идет в кабинет и достает телефон из ящика в столе, куда положил его вечером. Включает и проверяет в последний раз. Ничего. Нет необходимости хранить телефон. Если ему нужно будет поговорить с Ричардом, он сделает это напрямую. Телефон – единственная улика, не считая видео, которую можно использовать против него.

По одной за раз. Сначала он должен избавиться от телефона.

Он берет ключи от машины с подставки у входной двери. Думает, оставить ли Энн записку, но решает, что к тому моменту, когда она проснется, он все равно будет дома, поэтому не тратит на это времени. Он тихонько выскальзывает на задний двор, идет в гараж и садится в «Ауди».

В этот предрассветный час на улице прохладно. Разумом он пока не решил, что делать с телефоном, но подсознательно уже едет к озеру. Еще темно. Он едет в одиночестве по пустому шоссе и думает о Синтии. Не всякий человек пойдет на шантаж. Он гадает, что еще она сделала. Сможет ли он раздобыть на нее такой же по силе воздействия компромат? Уравнять шансы? Если он не сможет узнать о ней ничего полезного, то, возможно, у него получится как-нибудь ее подставить. С этим ему понадобится помощь. Он внутренне содрогается. Первое преступление у него закончилось провалом, а он, похоже, все равно увязает все глубже и глубже.

Он держится за мысль, что, возможно, ему удастся вернуть себе какое-то подобие нормальной жизни, если они получат Кору назад невредимой, если Ричард сохранит секрет, если он тем или иным способом добудет компромат на Синтию и принудит ее оставить его в покое. Он никак не может заплатить ей и продолжать платить и дальше. Нельзя оставаться в ее власти.

Но даже если он добьется всего этого, в его душе уже никогда не наступит мир. Он это знает. Он будет жить ради Коры и ради Энн. Он проследит, чтобы у них была настолько счастливая жизнь, насколько возможно. Он должен им это. Неважно, будет ли счастлив он сам: он утратил всякое право быть счастливым.

Он ставит машину на любимое место под деревом, лобовым стеклом к озеру. Некоторое время сидит внутри, вспоминая, как приезжал сюда в последний раз. С тех пор столько всего произошло. Последний раз, когда он был здесь, всего несколько дней назад, он был в полной уверенности, что скоро вернет Кору. Если бы все прошло так, как планировалось, то у него сейчас были бы и деньги и ребенок, и никто бы ни о чем не догадывался.

Каким кошмаром все обернулось.

Наконец он вылезает из машины. У озера прохладно в этот ранний час. Небо начинает светлеть. Телефон лежит в кармане. Он спускается к пляжу. Собирается пройти до конца причала и бросить телефон в озеро, где его никто никогда не найдет. Одной проблемой станет меньше.

Какое-то время он стоит на краю причала, переполненный раскаянием. Потом вытаскивает из кармана телефон. Тщательно стирает с него краем куртки отпечатки пальцев, просто на всякий случай. В юности он неплохо играл в бейсбол. Он размахивается и забрасывает телефон так далеко в озеро, как может. Тот приземляется с громким всплеском. Над тем местом, где он погружается в воду, расходятся круги. Это напоминает ему о временах, когда он бросал в озеро камни ребенком. Какими далекими они теперь кажутся.

Марко чувствует облегчение от того, что избавился от телефона. Он разворачивается и идет обратно к машине. Почти совсем светло. Он вздрагивает, заметив на стоянке еще одну машину, которой не было раньше. Он не знает, как долго она уже там стоит. Почему он не заметил свет фар, когда она появилась? Может быть, она подъехала только что и фары были выключены.

Не страшно, говорит он себе, хотя по коже бегут мурашки. Не страшно, если кто-то видел, как он что-то кинул в озеро рано утром. На таком расстоянии его не разглядеть.

Но на стоянке его машина с номерами на виду. Теперь Марко нервничает. Подойдя ближе, он видит чужую машину отчетливее. Это полицейский автомобиль без отличительных знаков. Их всегда можно узнать по решетке впереди. Марко становится плохо. Откуда здесь взялась полицейская машина? За ним следили? Полиция видела, как он бросил что-то в озеро? Марко прошибает холодный пот, и он слышит, как сердце колотится у него в ушах. Он подходит к своей машине, пытаясь выглядеть невозмутимым и держаться как можно дальше от полицейского автомобиля, но так, чтобы это не казалось умышленным. Опускается стекло. Черт.

– Все в порядке? – спрашивает полицейский, высунув голову, чтобы лучше было видно.

Марко застывает на месте. Он не узнает полицейского: это не Расбах и не кто-то из его ребят. На одно фантастическое мгновение Марко показалось, что из открытого окна вот-вот высунется голова Расбаха.

– Да, конечно. Не мог заснуть, – отвечает Марко.

Полицейский кивает, закрывает окно и отъезжает.

Марко, безудержно дрожа, садится в машину. Проходит несколько минут, прежде чем он чувствует, что в состоянии ехать.

За завтраком Энн с Марко почти не разговаривают. Он бледен и держится отстраненно после случившегося на озере. Она ослабла от переживаний за ребенка и размышлений о вчерашнем дне. Она до сих пор не верит Марко по поводу Синтии. Почему он вчера выходил из ее дома? Если он соврал об этом, о чем еще он мог соврать? Она ему не доверяет. Но они заключили шаткое перемирие. Они нужны друг другу. Возможно, они даже до сих пор дороги друг другу, несмотря на все, что произошло.

– Мне нужно сегодня съездить в офис, – говорит ей Марко, и его голос звучит не совсем ровно. Он громко прочищает горло.

– Сегодня воскресенье, – отвечает она.

– Знаю, но мне, наверное, все равно стоит съездить, заняться теми проектами, по которым прошли сроки, – он делает очередной глоток кофе.

Она кивает. Она считает, это пойдет ему на пользу: выглядит он ужасно. Это отвлечет его от их переживаний, пусть и на короткое время. Она завидует. У нее нет такой роскоши – возможности окунуться в работу и забыть, хоть на мгновение. Все в доме напоминает ей о Коре, о том, чего они лишились. Пустой детский стульчик на кухне. Разноцветные пластиковые игрушки в корзине в гостиной. Детский развивающий коврик, на который она клала Кору, а та любила тянуться, смеясь и лепеча, к болтающимся над головой игрушкам. Куда бы в доме Энн ни пошла, Кора повсюду. Ей некуда скрыться, даже на самое короткое время.

Марко беспокоится о ней, она это видит.

– Что ты будешь делать, пока меня нет? – спрашивает он.

Она пожимает плечами.

– Не знаю.

– Может быть, тебе стоит оставить сообщение тому другому врачу, который подменяет доктора Ламсден. Попробуй записаться на прием пораньше на неделе, – предлагает Марко.

– Хорошо, – безучастно отвечает Энн.

Но она не звонит доктору, когда Марко уезжает. Она бродит по дому, думая о Коре. Представляет ее мертвой, кишащей червями, в каком-нибудь мусорном баке. Или в неглубокой могилке где-нибудь в лесу, вырытой и обглоданной животными. Она вспоминает истории о потерянных детях, которые читала в газетах. Этот ужас не выходит у нее из головы. Она чувствует тошноту и панический страх. Смотрит на себя в зеркало, и ее глаза кажутся огромными.

Может, и хорошо, что она не знает, что стало с ее ребенком. Но ей нужно знать. Иначе до конца жизни ее истерзанный разум будет рисовать ей чудовищные образы, которые, возможно, хуже реальности. Может быть, смерть Коры была быстрой. Энн надеется, что так и было. Но она, скорее всего, никогда не узнает наверняка.

С того самого дня, как Кора родилась, каждую минуту ее короткой жизни Энн знала, где она, а теперь понятия не имеет. Потому что она плохая мать. Плохая, сломленная мать, которая недостаточно любила свою дочь. Она оставила ее одну. Ударила. Неудивительно, что дочь пропала. У всего есть причина, и причина исчезновения Коры в том, что Энн ее не заслуживала.

Теперь Энн не просто бродит по дому, она движется все быстрее и быстрее. Ее разум пускается вскачь, мысли сталкиваются друг с другом. Она чувствует себя глубоко виноватой перед дочерью. Она не знает, верить ли словам Марко о том, что Кора была жива в двенадцать тридцать. Она не может доверять ничему, из того что он говорит: он лжец. Должно быть, это она что-то сделала с Корой. Должно быть, она убила собственного ребенка. Это единственная версия, которая имеет смысл.

Это ужасная версия, ужасный груз. Она должна кому-то рассказать. Она пыталась рассказать Марко, что натворила, но он не стал слушать. Ему хочется притворяться, будто этого не случилось, будто она не способна причинить вред собственному ребенку. Она помнит выражение, появившееся на его лице, когда она рассказала ему, что ударила Кору, – как будто он не верил своим ушам.

Возможно, он думал бы иначе, если бы видел, как она шлепнула дочь.

Возможно, он думал бы иначе, если бы знал ее историю.

Когда она училась в школе Святой Милдред, случился один инцидент, о котором она ничего не помнит. Она помнит только последствия: кровь на стене женского туалета, Сьюзан на полу, точно мертвая, и все – Дженис, Дебби, учительница естествознания и директриса – смотрят на нее в ужасе. А она и понятия не имеет, что только что произошло.

После этого мать отвела ее к психиатру, который диагностировал диссоциативное расстройство личности. Энн помнит, как она пришла к нему на прием и смотрела перед собой, застыв в кресле, а рядом в беспокойстве сидела мать. Энн была в ужасе от диагноза, и ей было стыдно.

– Не понимаю, – сказала мать доктору. – Я не понимаю, что вы говорите.

– Знаю, – мягко ответил психиатр. – Звучит пугающе, но это не такое уж необычное явление, как вы можете подумать. Представьте, что это защитный механизм – только несовершенный. Человек на короткое время теряет связь с реальностью, – он повернулся к Энн, которая отказывалась на него взглянуть. – Иногда возникает ощущение отстраненности от своего тела, как будто все происходит не с тобой. Окружающее кажется или нереальным, или каким-то искаженным. Или, как в твоем случае, наступает состояние фуги – временный провал в памяти.

– Это случится снова? – спросила Элис доктора.

– Не знаю. А раньше такое бывало?

Бывало, но что-то настолько страшное произошло впервые.

– У нее бывают моменты, – неуверенно призналась Элис, – еще с раннего детства, когда она что-то делает, а потом не может вспомнить. Я… сначала я думала, что она просто так говорит, чтобы ее не наказали. И только потом поняла, что это происходит само собой, – она сделала паузу. – Но ничего подобного никогда не было.

Доктор сплел пальцы в замок и, внимательно глядя на Энн, спросил у матери:

– У нее в жизни были какие-нибудь травмы?

– Травмы? – эхом переспросила Элис. – Конечно, нет.

Доктор посмотрел скептически.

– Диссоциативное расстройство обычно является результатом какой-то скрытой травмы.

– О, боже, – сказала Элис.

Доктор приподнял брови, ожидая продолжения.

– Ее отец, – произнесла Элис внезапно.

– Отец?

– Она видела, как он умер. Это было ужасно. Она его обожала.

Взгляд Энн не отрывался от противоположной стены, она не шевелилась.

– Как он умер? – спросил доктор.

– Я ходила по магазинам. А они были дома, играли. У него случился обширный инфаркт. Наверное, он умер почти сразу. Она все это видела. Когда я вернулась домой, было уже поздно. Энн плакала и нажимала на кнопки в телефоне, но она не знала, как набрать номер. В любом случае, это было уже не важно, его нельзя было спасти. Ей было всего четыре года.

Доктор покивал с сочувствием.

– Ясно, – сказал он. Потом он помолчал какое-то время.

Элис сказала:

– Ей долго снились кошмары. Я не разрешала ей говорить об этом… может быть, я была не права, но она так расстраивалась, и я пыталась помочь. Когда она поднимала эту тему, я старалась ее отвлечь, – и добавила: – Кажется, она винила себя за то, что не знала, что делать. Но это не ее вина. Она была еще маленькой. И нам сказали, что его было не спасти, даже если бы «скорая» приехала вовремя.

– Любому ребенку было бы тяжело пережить такое, – сказал доктор. Он повернулся к Энн, которая продолжала его игнорировать. – Стресс может временно усилить симптомы. Я предлагаю тебе регулярно ходить ко мне на прием, и мы постараемся разобраться с тем, что тебя волнует.

Энн проплакала всю дорогу до дома в машине. Когда они добрались, мать обняла ее, прежде чем зайти в дом, и сказала:

– Все будет хорошо, Энн, – но Энн ей не поверила. – Мы скажем отцу, что ты ходишь кое к кому, чтобы справиться с тревогой. Ему не нужно знать о том, что случилось. Он не поймет.

Они не рассказали ему о школьном инциденте. Мать Энн сама ходила на все встречи с родителями остальных трех девочек из школы Святой Милдред.

С тех пор случались другие «эпизоды», по большей части безвредные, в которых Энн отключалась на некоторое время – минуты, а иногда и часы, – и, когда приходила в себя, не могла вспомнить, что случилось. Причиной был стресс. Она оказывалась в каком-нибудь неожиданном месте, понятия не имея, как туда попала, и звонила матери, чтобы та ее забрала. Но таких «эпизодов» не случалось с первого курса в университете. Это было так давно; она думала, все прошло.

Но, конечно же, после похищения она сразу об этом вспомнила. Что, если полиция узнает? Что, если узнает Марко и взглянет на нее по-новому? Но потом пришло по почте боди… и мать больше не смотрела на нее так, будто боялась, что Энн убила собственного ребенка, а Марко помог это скрыть.

Теперь в полиции знают, что она напала на Сьюзан. Они думают, она склонна к насилию. Все это время Энн боялась, что полиция в любом случае сочтет виновной ее. Но есть вещи и похуже, чем быть оклеветанной.

Теперь больше всего на свете Энн боится, что она на самом деле виновна.

Те первые несколько дней после похищения, когда Энн была уверена, что Кору забрал кто-то посторонний, были тяжелыми, ведь их подозревали полиция, общество и даже ее собственная мать. Но они с Марко все вынесли, потому что знали, что невиновны. Они совершили всего одну ошибку: оставили дочь без внимания. Но они ее не бросали.

А теперь из-за того, что случилось той ночью, когда она заснула на диване, поиски доказательств неверности Марко перепутались в ее голове с поисками Коры. Реальность исказилась. Она помнит, как ей казалось, что это Синтия украла ее ребенка.

Болезнь вернулась. Когда именно это случилось?

Ей кажется, она знает. Это случилось в ночь похищения, после того как она шлепнула Кору. У нее был провал. Она не помнит, что произошло.

Она чувствует почти облегчение теперь, когда понимает, что это ее рук дело. Лучше быть убитой собственной матерью, быстро, в собственной спальне, окруженной знакомыми барашками, чем быть похищенной каким-то монстром, который издевался бы над ней и мучил.

Энн следует позвонить матери. Мать бы знала, что делать. Но Энн не хочет ей звонить. Мать попытается все скрыть, притвориться, будто этого не было. Как Марко. Они все пытаются скрыть, что она натворила.

Она больше не хочет скрывать. Она должна сказать полиции. И нужно сделать это сейчас, прежде чем кто-нибудь попытается ее остановить. Она хочет, чтобы все открылось. Она больше не вынесет этих секретов, этой лжи. Ей нужно знать, где дочь, где ее последнее пристанище. Ей нужно взять ее на руки в последний раз.

Она выглядывает на улицу из окна спальни. Репортеров поблизости не видно. Она поспешно одевается и вызывает такси, чтобы ехать в участок.

Кажется, что такси едет слишком долго, но наконец оно появляется. Она быстро садится и устраивается на заднем сиденье. У нее странное состояние, но она полна решимости. Ей нужно, чтобы это кончилось. Она расскажет полиции, что случилось. Она убила Кору. Должно быть, Марко договорился, чтобы тело увезли, а потом убедил их предложить денег за выкуп, чтобы сбить полицию со следа. Но теперь Марко придется перестать ее защищать. Ему придется перестать врать ей. Придется сказать ей, куда он дел тело Коры, и тогда она будет знать. Она должна знать, где ее девочка. Она не вынесет неведения.

Она не может рассчитывать, что кто-то скажет правду, пока не сделает это первой.

Когда она заходит в участок, женщина за стойкой смотрит на нее с заметным участием.

– У вас все в порядке, мэм? – спрашивает она.

– Да-да, – торопливо отвечает Энн. – Мне нужно поговорить с детективом Расбахом, – ее голос ей самой кажется странным.

– Его здесь нет. Сегодня воскресенье, – говорит полицейская. – Я попробую ему позвонить, – после непродолжительного разговора по телефону она кладет трубку и сообщает: – Он уже едет. Будет здесь через полчаса.

Энн нетерпеливо ждет, мысли беспорядочно крутятся в ее голове.

Менее чем через полчаса появляется Расбах; сегодня он одет по-простому, в брюки цвета хаки и рубашку с короткими рукавами. Он выглядит непривычно: раньше Энн видела его только в костюме. Это немного сбивает с толку.

– Энн, – говорит он, бросая на нее внимательный взгляд, от которого не ускользает ни одной детали. – Чем могу помочь?

– Мне нужно с вами поговорить, – быстро отвечает Энн.

– Где ваш адвокат? – спрашивает Расбах. – Меня информировали, что теперь я могу говорить с вами только в присутствии адвоката.

– Мне не нужен адвокат, – настаивает Энн.

– Уверены? Может быть, вам лучше ему позвонить? Я подожду.

Адвокат просто не даст ей сказать то, что нужно.

– Нет! Я уверена. Мне не нужен адвокат. Я хочу обойтись без него… и не звоните моему мужу.

– Хорошо, – говорит Расбах и, развернувшись, ведет ее за собой по длинному коридору.

Энн заходит вслед за ним в комнату для допроса. Она начинает говорить еще прежде, чем он садится. Он просит ее подождать.

– Для записи, – говорит Расбах. – Укажите свое имя, дату рождения и тот факт, что вам рекомендовали вызвать адвоката, но вы отказались.

После того как Энн все это произносит, они начинают.

– Цель вашего сегодняшнего визита? – спрашивает детектив.

– Я пришла сознаться.