23

Дома Марко никак не может успокоиться. Он расхаживает по комнатам. Действует Энн на нервы. Они огрызаются друг на друга.

– Наверное, поеду в офис, – резко говорит он. – Мне нужно отвлечься и заняться клиентами. Пока они у меня еще есть.

– Хорошая мысль, – соглашается Энн, которая хочет остаться одна. Она отчаянно желает, чтобы у нее была возможность побеседовать с доктором Ламсден. Та перезвонила Энн, как только получила ее взволнованное сообщение по голосовой почте, но хотя доктор Ламсден проявила искреннее сочувствие и постаралась оказать поддержку, телефонного разговора было явно недостаточно. Доктор Ламсден настаивала, чтобы Энн обратилась к доктору, который ее подменяет, пока она не вернется. Но Энн не хочет идти к незнакомому врачу.

Она размышляет, стоит ли потребовать у Синтии объяснений. Сейчас ей уже не кажется, что это Синтия забрала ее ребенка. Но ей бы хотелось знать, что происходит между Синтией и ее мужем. Возможно, Энн не перестает об этом думать, потому что гадать, где сейчас ее ребенок, намного больнее.

Энн знает, что Синтия дома. Она периодически слышит ее по ту сторону общей стены. И Энн знает, что Грэм в отъезде: она видела из окна спальни утром, как он с вещами садится в черный лимузин аэропорта. Она могла бы пойти к соседям и высказать все Синтии, велеть ей держаться подальше от ее мужа. Она останавливается и смотрит на стену в гостиной, пытаясь решить, что делать. Синтия там, за стеной.

Но Энн не осмеливается. Она чувствует себя слишком несчастной. Она призналась детективу, что подслушала разговор, но еще ничего не сказала по этому поводу Марко. И Марко ей ничего не сказал. Кажется, у них новая манера поведения – молчать о болезненных вещах. Раньше они всем друг с другом делились… ну почти всем. Но с рождением ребенка многое изменилось.

Из-за депрессии она утратила интерес к чему-либо. Поначалу Марко приносил цветы, конфеты, оказывал знаки внимания, чтобы поднять ей настроение, но все это не работало, все было не по-настоящему. Он перестал рассказывать ей, как прошел день, как дела в компании. Она не могла рассказать о своей собственной работе, потому что больше не работала. Им вообще почти не о чем было разговаривать, кроме ребенка. Может быть, Марко был прав. Может быть, ей следовало вернуться на работу.

Она должна поговорить с ним, заставить его пообещать не связываться больше с Синтией. Синтии нельзя доверять. Дружбе Конти со Стиллвеллами пришел конец. Если Энн объявит Марко, что все знает, что слышала их разговор с детективом, сидя на лестнице, он будет чувствовать себя ужасно. Он уже чувствует себя ужасно. Она не сомневается, что теперь он постарается держаться от Синтии подальше. В этом смысле ей не о чем беспокоиться.

Если они выкарабкаются, ей придется поговорить с Марко о Синтии и о бизнесе тоже. Им придется учиться снова быть честными друг с другом.

Энн необходимо что-нибудь помыть, но дом и так уже сияет чистотой. Как странно, что в середине дня она, подпитываясь своей тревогой, чувствует такой прилив энергии. Когда Кора все еще была с ней, она с трудом заставляла себя передвигаться днем. Прямо сейчас она бы молилась, чтобы Кора наконец заснула. У нее вырвался всхлип.

Нужно себя чем-нибудь занять. Она начинает с прихожей, где чистит антикварную решетку вентиляции. Узорчатые железные прутья покрыты пылью, и их приходится оттирать вручную. Она приносит ведро с теплой водой, тряпку и, усевшись на полу рядом с дверью, принимается за работу, тщательно прочищая все выемки. Это ее успокаивает.

Пока она так сидит, прибывает почта; письма каскадом сыплются сквозь отверстие в двери рядом с ней, заставляя ее вздрогнуть. Она смотрит на ворох конвертов на полу и застывает. Наверное, опять угрозы и оскорбления. Она этого не вынесет. Но что, если там что-то еще? Она откладывает тряпку, вытирает руки о джинсы и разгребает конверты. Ни одного письма с напечатанным адресом, как на том, в котором было зеленое боди. Энн осознает, что не дышит, и с шумом выдыхает.

Она не открывает письма. Ей бы хотелось их выбросить, но Марко заставил ее пообещать, что она этого не сделает. Он просматривает их все ежедневно на случай, если похитители попытаются связаться снова. О содержимом он ей не рассказывает.

Энн берет ведро с тряпкой и поднимается на второй этаж, чтобы протереть решетки там. Она начинает с кабинета в конце коридора. Когда она снимает декоративную решетку, чтобы легче было ее чистить, она замечает что-то маленькое и темное в вентиляции. Вздрогнув, она присматривается в страхе, не мертвая ли это мышь… или даже крыса. Но это не крыса. Это мобильный телефон.

Энн опускает голову между коленей и сосредотачивается на том, чтобы не упасть в обморок. Она чувствует, будто вся кровь заледенела в жилах, как при панической атаке. Перед глазами черные пятна. Через пару мгновений ощущение того, что она вот-вот потеряет сознание, рассеивается, и Энн поднимает голову. Она смотрит на телефон в вентиляции. Часть ее хочет поставить решетку на место, спуститься на кухню, выпить кофе и притвориться, что она ничего не видела. Но она просовывает руку в вентиляционное отверстие. Телефон прикреплен к стене. Она тянет, с силой, и скотч, которым он был приклеен, отходит.

Она смотрит на телефон. Она никогда его раньше не видела. Это не телефон Марко. Она знает, как выглядит его мобильный. Марко всюду его с собой носит. Но она не может лгать себе. Кто-то спрятал телефон в их доме, и это была не она.

У Марко есть тайный мобильный. Зачем?

Ее первая мысль о Синтии. У них все-таки роман? Или есть кто-то еще? Марко иногда поздно возвращается с работы. А Энн стала толстой и несчастной. Но до того ужина с Синтией она никогда не подозревала его в неверности. Может быть, она была просто слепа. Может быть, она дура. Жена всегда узнает последней, ведь так?

Телефон кажется новым. Она включает его. Он загорается. Значит, Марко держал его заряженным. Но теперь ей нужно соединить точки на экране, чтобы снять с блокировки. Она понятия не имеет, как это сделать. Она даже не знает, как разблокировать обычный мобильный телефон Марко. Она делает несколько неудачных попыток, и после этого он блокируется надолго.

Думай, велит она себе, но не может. Она просто сидит с телефоном в руках, застыв, как каменная.

Расбах ехал к месту преступления в горах Катскилл, ни на минуту не переставая размышлять над этим делом. Он вспоминал сегодняшний разговор с Марко и Энн Конти.

Он подозревал, что таким образом Марко пытался сообщить ему, что убитый был его сообщником… и просил помочь ему вернуть ребенка. Они оба понимали, что, возможно, для этого уже слишком поздно. Марко знал: Расбах думает, что он похитил Кору, а потом сам стал жертвой преступников. Убитый явно имел какое-то к этому отношение. Должно быть, это он был тем загадочным водителем, который ехал по проулку в 00:35. И где найти лучшее место, чтобы спрятать младенца, чем в домике в горах?

Девочка должна была быть живой, когда ее похитили, и Расбах это понимал, иначе Марко не пришел бы к нему сейчас. Марко очень рисковал, но он был в отчаянии. Если догадки Расбаха были верны, то это снимало подозрения с матери: каким бы неустойчивым ни было ее психическое состояние, она точно не убивала ребенка.

Ему было интересно посмотреть, что он найдет на месте преступления.

Тем временем Дженнингс искал связь между Марко и жертвой, Дереком Хонигом. Возможно, они найдут что-то, что объединяло бы этих двоих, пусть и косвенно. Но Расбах сомневался в этом, иначе Марко не пришел бы к нему. Однако Дерек Хониг был мертв, и, вероятно, Марко считал, что это риск, на который он может позволить себе пойти, если существует хоть малейшая возможность вернуть ребенка.

Расбах верил, что Марко любит дочь, что он ни за что не причинил бы ей вреда намеренно. Расбаху почти было жаль его. Но потом он подумал о малышке, которая, возможно, уже мертва, и матери, которая уничтожена случившимся, и жалость его улетучилась.

– Поверни здесь, – попросил он полицейского за рулем.

Они свернули с шоссе и некоторое время ехали по пустынной проселочной дороге. Наконец показался нужный поворот. Патрульная машина подскакивала между кустами на поросших сорняками кочках, пока впереди не показался простой деревянный домик, окруженный желтой полицейской лентой. Рядом стояла другая патрульная машина, явно ожидая их появления.

Они остановились и вышли из машины. Расбах был рад, что мог наконец размять ноги.

– Детектив Расбах, – представился он местному полицейскому.

– Уотт, сэр. Сюда.

Расбах оглянулся, подмечая каждую деталь. За домиком было маленькое пустынное озерцо. Никакого другого жилья поблизости видно не было. Идеальное место, чтобы спрятать на несколько дней украденного младенца, подумал Расбах.

Он зашел внутрь. Интерьер 1970-х годов с уродливым линолеумом на полу, пластиковым столом и вышедшими из моды шкафчиками.

– Где было тело? – спросил Расбах.

– Вон там, – ответил полицейский, кивая в сторону главной комнаты. Она была обставлена старыми, не подходящими друг другу предметами мебели. Сразу было видно, где лежало тело. Грязный бежевый ковер был покрыт пятнами свежей крови.

Расбах опустился на корточки, чтобы взглянуть поближе.

– Орудие убийства?

– Отправили в лабораторию. Убийца воспользовался лопатой. Ударил его по голове. Несколько раз.

– Лицо узнаваемо? – спросил Расбах, поворачиваясь, чтобы взглянуть на второго копа.

– Повреждено, но узнать можно.

Расбах поднялся, размышляя, стоит ли привести Марко в морг взглянуть на тело. Показать, что он играет в опасную игру.

– Так, и какая версия?

– На первый взгляд? Говорим журналистам, что попытка ограбления, но, между нами, здесь и красть-то нечего. Конечно, мы не знаем, было ли здесь, что красть, до этого. Место довольно уединенное. Может быть, сделка с наркотиками сорвалась.

– Или похищение.

– Или похищение, – согласился полицейский. – Такое ощущение, будто тут замешаны личные мотивы, учитывая, что его несколько раз ударили лопатой. Умер-то он с первого удара.

– И никаких детских принадлежностей? Подгузников, бутылочек, ничего такого? – спросил Расбах, оглядываясь.

– Нет. Если здесь и был ребенок, то тот, кто его взял, хорошо за собой подчистил.

– Что убитый делал с мусором?

– Мы так думаем: он сжигал его в дровяной печке вон там, мы ее уже осмотрели, и еще мы нашли снаружи кострище. Но здесь вообще нет мусора, ни в печке, ни в костре. Либо наш мертвец недавно ездил на свалку, либо кто-то прибрался. Ближайшая свалка в тридцати километрах отсюда, там записывают номера машин, и за прошедшую неделю он там не показывался.

– То есть это не ограбление. Никто не вламывается в дом, чтобы ограбить, убить жильца, а потом вынести за собой мусор.

– Да.

– Где его машина?

– В лаборатории.

– Что за марка?

– Гибрид, «Приус В». Черный.

В яблочко, думает Расбах. У него предчувствие, что шины совпадут с отпечатками шин в гараже Конти. И как бы тщательно ни замел следы убийца, если девочка провела здесь несколько дней, найдутся фрагменты ее ДНК. Похоже, у них первый прорыв в деле о похищении Коры.

Наконец-то есть зацепка.