13

Энн в комнате для допросов дрожала от холода. На ней были только джинсы и тонкая футболка, а кондиционер работал на полную мощность. Женщина из полиции украдкой наблюдала за ней, стоя у двери. Энн сказали, что она здесь по доброй воле и может уйти, когда пожелает, но она чувствовала себя пленницей.

Она гадала, что происходит в комнате, где допрашивают Марко. Разделить их было тактическим ходом. В одиночестве она нервничала и чувствовала себя неуверенно. Полиция их явно подозревала и намерена была настроить друг против друга.

Нужно было подготовиться к тому, что ее ждет, но она не знала, как.

Она размышляла, стоит ли заявить, что она хочет поговорить со своим адвокатом, но опасалась, что после этого будет выглядеть виновной. Ее родители могли себе позволить нанять лучшего адвоката по уголовным делам в городе, но она боялась их просить. Что они подумают, если она попросит их найти ей адвоката? И как же Марко? У них должны быть разные адвокаты? Такая несправедливость приводила ее в ярость, она ведь знала, что они не могли навредить своему ребенку, а полиция занималась не тем, чем следовало бы. А в это самое время Кора где-то одна, ей страшно, с ней плохо обращаются, или… Энн казалось, что ее сейчас вырвет.

Чтобы побороть тошноту, она начала думать о Марко. Но потом снова представила, как он целует Синтию, как касается ее тела – тела, гораздо более желанного, чем ее собственное. Она говорила себе, что он был пьян, что, вероятнее всего, Синтия начала к нему приставать, как он и утверждал. Энн видела, как Синтия подкатывала к нему весь вечер. И все же Марко вышел с ней на задний двор покурить. Он виноват в такой же степени. Они оба отрицали, что у них роман, но Энн не знала, чему верить.

Открылась дверь, и от неожиданности она подскочила. Вошел детектив Расбах, за ним – детектив Дженнингс.

– Где Марко? – спросила Энн дрожащим голосом.

– Ждет вас в коридоре, – ответил Расбах и коротко улыбнулся. – Это не займет много времени, – сказал он мягко. – Пожалуйста, расслабьтесь.

Она слабо улыбнулась ему в ответ.

Расбах указал на камеру под потолком.

– Допрос будет записываться.

Энн в ужасе посмотрела на камеру.

– А это обязательно? – спросила она и перевела тревожный взгляд на детективов.

– Мы всегда записываем допросы, – ответил Расбах. – Это нужно, чтобы обезопасить всех участников.

Энн нервно поправила волосы и попыталась выпрямиться на стуле. Полицейская неподвижно стояла у двери, как будто они все боялись, что Энн попытается сбежать.

– Принести вам чего-нибудь? – спросил Расбах. – Кофе? Воды?

– Нет, спасибо.

Расбах приступил к допросу:

– Хорошо, тогда давайте начнем. Пожалуйста, укажите свое имя и дату рождения.

Задавая тщательно сформулированные вопросы, детектив помогает ей заново пережить события того вечера, в который пропал их ребенок.

– Что вы сделали, когда увидели, что ее нет в кроватке? – спросил Расбах. Его голос звучал ободряюще, по-доброму.

– Я уже говорила. Кажется, я закричала. Меня вырвало. Потом я позвонила в «911».

Расбах кивнул.

– Что сделал ваш муж?

– Пока я звонила, он обыскивал второй этаж.

Расбах смотрел ей прямо в глаза, его взгляд стал пристальнее.

– Какой была его реакция?

– Он был в ужасе, в шоке, как и я.

– Вы не заметили, чтобы что-нибудь еще пропало, кроме ребенка, или было не на своем месте?

– Нет. Перед приездом полиции мы обыскали весь дом, но ничего не нашли. Единственное, что было не так – помимо исчезновения Коры и ее одеяльца, – это открытая входная дверь.

– И что вы подумали, когда увидели пустую кроватку?

– Я подумала, ее похитили, – прошептала Энн, опустив взгляд на стол.

– Вы сказали, что разбили зеркало в ванной, после того как обнаружили пропажу, до приезда полиции. Зачем вы его разбили? – спросил Расбах.

Энн сделала глубокий вдох, прежде чем ответить.

– Я разозлилась. Я разозлилась, потому что мы оставили ее дома одну. Это мы виноваты, – ее голос был лишен выражения, нижняя губа дрожала. – А вообще-то, можно мне воды? – попросила она, поднимая глаза.

– Я принесу, – вызвался Дженнингс, вышел и вскоре вернулся с бутылкой, которую поставил на стол перед Энн.

Она с благодарностью открыла ее и отпила глоток.

Расбах возобновил допрос:

– Вы говорили, что выпили вина на вечеринке. Вы принимаете антидепрессанты, а с алкоголем их эффект усиливается. Вы считаете заслуживающими доверия свои воспоминания о случившемся?

– Да, – ее голос был тверд. Казалось, что вода ее оживила.

– Вы уверены в вашей версии произошедшего? – спросил Расбах.

– Уверена, – ответила она.

– А как вы объясните, что розовое боди нашлось под подстилкой на пеленальном столике? – голос Расбаха звучал уже не так мягко.

Энн почувствовала, что самообладание ее покидает.

– Я… я думала, что бросила его в корзину, но я так устала. Наверное, оно само как-то туда запихнулось.

– Но вы не можете объяснить, как?

Энн понимала, к чему он ведет. Как он может доверять ее версии событий, если она даже не может объяснить, почему боди, которое, по ее словам, она положила в бак для белья, оказалось под подстилкой на пеленальном столике?

– Нет. Я не знаю, – она принялась выкручивать руки под столом.

– Есть ли вероятность, что вы могли уронить ребенка?

– Что? – она резко подняла глаза и встретилась глазами с детективом. Под его взглядом она чувствовала себя неуютно: ей казалось, что он видит ее насквозь.

– Есть ли вероятность, что вы могли случайно уронить ребенка и девочка пострадала?

– Нет. Ни в коем случае. Такое я бы запомнила.

Расбах был уже не так дружелюбен. Он откинулся на стуле и недоверчиво склонил голову набок.

– Возможно, вы ее уронили, и она ударилась головой, или вы стали ее трясти, а когда снова вернулись проверить, она не дышала?

– Нет! Такого не было, – в отчаянии воскликнула Энн. – С ней все было в порядке, когда я ушла от нее в полночь. И когда Марко проверял в двенадцать тридцать, тоже.

– Вы не можете знать наверняка, было ли с ней все в порядке, когда Марко проверял в двенадцать тридцать. Вас там, в детской, не было. Вы знаете это только со слов мужа, – возразил Расбах.

– Он бы не стал врать, – выкручивая себе запястья, ответила Энн.

Расбах промолчал, и в комнате воцарилась тишина. Наконец он спросил, наклоняясь вперед:

– Насколько вы доверяете мужу, миссис Конти?

– Я ему доверяю. Он бы не стал о таком врать.

– Не стал бы? Что, если он пошел проверить ребенка и обнаружил, что девочка не дышит? Что, если он решил, что это вы сделали – случайно уронили или намеренно прижали к лицу подушку? И договорился, чтобы тело увезли, потому что пытался защитить вас?

– Нет! Что вы такое говорите? Я убила ее? Вы действительно так думаете? – она переводила взгляд с Расбаха на Дженнингса, на женщину у двери и снова на Расбаха.

– Вашей соседке, Синтии, показалось, что когда вы вернулись на вечеринку, покормив ребенка в одиннадцать, вы как будто плакали и недавно умыли лицо.

Энн залилась краской. Об этой детали она забыла. Она действительно плакала. Когда в одиннадцать она кормила в темноте в своем кресле Кору, по ее лицу ручьем текли слезы. Потому что она была в депрессии, потому что она была толстой и некрасивой, потому что Синтия соблазняла ее мужа тем, чем она сама уже соблазнить не могла, и Энн чувствовала себя бесполезной и раздавленной. Вполне в духе Синтии заметить такое… и сообщить полиции.

– Вы говорили, что наблюдаетесь у психиатра. Доктора Ламсден? – Расбах выпрямился и, взяв со стола папку, открыл ее и начал просматривать материалы.

– Я уже рассказывала вам о докторе Ламсден, – ответила Энн, гадая, что в папке. – Я лечусь у нее от легкой послеродовой депрессии, вы это знаете. Она выписала мне антидепрессант, безопасный при кормлении грудью. У меня никогда и в мыслях не было навредить дочери. Я ее не трясла, не душила, ничего подобного. И случайно я ее тоже не роняла. Я была не настолько пьяна. Я плакала, когда кормила ее, потому что мне было грустно, что я толстая и некрасивая, а Синтия, которую я считала другом, весь вечер флиртовала с моим мужем, – Энн черпала силы в гневе, охватившем ее при одном воспоминании об этом. Она села ровнее и посмотрела в глаза Расбаху. – Может быть, вам стоит внимательнее изучить, что такое послеродовая депрессия, детектив? Послеродовая депрессия – это не послеродовой психоз. У меня совершенно точно нет психоза, детектив.

– Справедливо, – ответил Расбах. Он сделал паузу, отложил папку и спросил: – Вы бы описали ваш брак как счастливый?

– Да, – ответила Энн. – У нас бывают трудности, как у большинства семейных пар, но мы над ними работаем.

– Какие трудности?

– Неужели это так важно? Как это поможет найти Кору? – она беспокойно ерзала на стуле.

Детектив Расбах ответил:

– Все наши свободные сотрудники работают над тем, чтобы найти Кору. Мы делаем все, что в наших силах, – добавил он потом. – Может быть, вы нам поможете?

Она ссутулилась, утратив уверенность.

– Не понимаю, чем.

– Какие у вас трудности в браке? Деньги? Это серьезная проблема для многих семей.

– Нет, – устало ответила Энн. – Мы не ссоримся из-за денег. Единственное, из-за чего мы ссоримся, это мои родители.

– Ваши родители?

– Мои родители и Марко друг друга не любят. Они никогда его не одобряли. Они считают, что он недостаточно хорош для меня. Но это не так. Он идеален. Они не видят в нем ничего хорошего потому, что не хотят. Они всегда были такие. Им никто не нравился из тех, с кем я встречалась. Но Марко они ненавидят, потому что я влюбилась и вышла за него замуж.

– Вряд ли они так уж его ненавидят, – произнес Расбах.

– Иногда мне кажется, что так, – ответила Энн. Она опустила глаза и смотрела в стол. – Мать считает, что он недостаточно хорош для меня, потому что он из небогатой семьи, но отец как будто действительно его ненавидит. Он все время к нему придирается. Не понимаю, почему.

– У них нет никакой объективной причины его не любить?

– Нет, никакой. Марко не сделал ничего плохого, – она с несчастным видом вздохнула. – Моим родителям очень трудно угодить, они любят все контролировать. Они дали нам денег, когда мы только поженились, и теперь думают, что владеют нами.

– Дали вам денег?

– На покупку дома, – она вспыхнула.

– Вы имеете в виду в подарок?

Она кивнула:

– Да, это был подарок на свадьбу, чтобы мы могли купить дом. Сами, без помощи, мы его позволить себе не могли. Дома такие дорогие, особенно приличные в хороших районах.

– Ясно.

– Я люблю этот дом, – признала Энн. – Но Марко претит, что он у них в долгу. Он не хотел принимать подарок. Он бы скорее сам на него заработал – он очень гордый. Но он позволил им нам помочь ради меня. Он знал, что мне хотелось этот дом. Сам он был бы счастлив начать с маленькой клетушки. Иногда мне кажется, что я совершила ошибку, – она выкручивает руки, лежащие на коленях. – Может быть, стоило отказаться от свадебного подарка, начать с какой-нибудь обшарпанной квартирки, как большинство семей. Наверное, мы бы до сих пор жили там, но, может быть, мы были бы счастливее, – она начала плакать. – А теперь они думают, что он виноват в том, что случилось с Корой, ведь это была его идея – оставить ее одну. Они постоянно мне об этом напоминают.

Расбах придвинул коробку с бумажными салфетками ближе к Энн. Энн взяла салфетку и промокнула глаза.

– И что мне на это отвечать? Я стараюсь защищать его от них, но это действительно была его идея. Мне это не нравилось. До сих пор поверить не могу, что согласилась. Никогда себе не прощу.

– А как вы думаете, что случилось с Корой, Энн?

Она отвела глаза и смотрела невидящим взглядом в стену.

– Не знаю. Я все думаю об этом и думаю. Я надеялась, ее похитили ради выкупа, потому что мои родители богаты, но никто с нами так и не связался, поэтому… Не знаю, тяжело сохранять позитивный настрой. Марко сначала думал именно так. Но теперь он тоже теряет надежду, – она перевела взгляд обратно на детектива, на ее лице был отпечаток безысходности. – Что, если она мертва? Что, если наша малышка уже мертва? – она не выдержала и разразилась рыданиями. – Что, если мы ее никогда не найдем?