11

Энн с Марко сидели у телефона в гостиной. Расбах (или, если его не окажется, кто-то из полиции) должен был помочь Марко вести разговор, если позвонит похититель. Но он не звонил. Звонили друзья, родственники, репортеры, просто какие-то придурки, но никто, кто назвался бы похитителем.

К телефону подходил Марко. Он должен был разговаривать с похитителем. Энн сомневалась, что сама она справится, – в этом все сомневались. Полицейские опасались, что она не сможет сохранить хладнокровие и следовать инструкциям. Энн была слишком эмоциональна, временами она почти впадала в истерику. Марко держался спокойнее, хотя он явно был на взводе.

Примерно в 22:00 зазвонил телефон. Марко взял трубку. Все вокруг видели, что рука у него дрожит.

– Алло, – сказал он.

В трубке стояла тишина, слышно было только дыхание.

– Алло, – повторил Марко громче, быстро переведя взгляд на Расбаха. – Кто это?

С той стороны повесили трубку.

– Что я сделал не так? – спросил Марко в панике.

Расбах мгновенно сел рядом.

– Вы все сделали правильно.

Марко встал и начал расхаживать по гостиной.

– Если это был похититель, он перезвонит, – сказал Расбах ровным голосом. – Он тоже нервничает.

Детектив Расбах внимательно наблюдал за Марко. Тот был явно взволнован, что объяснимо. Он оказался под большим давлением. Если это все притворство, думал Расбах, то Марко – хороший актер. Энн тихонько плакала на диване, то и дело промокая глаза бумажной салфеткой.

Кропотливая работа полиции выявила, что никто из жильцов, чей гараж открывается в проулок, не проезжал по нему в 00:35 вчера ночью. Конечно, по проулку ездили не только те, у кого был там гараж: он соединял две боковые улицы, и водители часто им пользовались, чтобы избежать мороки с односторонним движением. Полиция отчаянно пыталась отыскать водителя той машины. Но, кроме Полы Демпси, они не нашли никого, кто бы ее видел.

Если бы это было похищение, думал Расбах, похититель бы уже связался с ними. Возможно, не будет никакого звонка. Возможно, родители убили ребенка и кто-то помог им избавиться от тела, а все остальное – спектакль, тщательно срежиссированный, чтобы отвести подозрения в убийстве. Проблема в том, что Расбах просмотрел записи звонков с их домашнего и мобильных телефонов, и единственный звонок после шести вечера был в «911».

А значит, если они действительно это сделали, возможно, убийство не было случайным. Возможно, они все спланировали заранее и договорились, чтобы кто-то ждал в гараже. Или, может, у одного из них был телефон с предоплаченным тарифным планом, который нельзя отследить. Полиция такого не нашла, но это не значит, что его не существует. Если родителям помогли избавиться от тела, они должны были кому-то позвонить.

Телефон звонил еще несколько раз. Марко говорили, что они с женой убийцы и что пора перестать компостировать мозги полиции. Советовали молиться. Предлагали услуги ясновидящих – за деньги. Но никто не назвался похитителем.

Наконец Энн с Марко идут наверх в спальню. Они не спали уже двадцать четыре часа, не считая вчерашнего дня. Энн попыталась прилечь, но спать она не в состоянии. У нее перед глазами стоит Кора, и она не в силах поверить, что не может коснуться дочери, не знает, где она и все ли с ней в порядке.

Энн с Марко ложатся на кровать, не раздеваясь, готовые вскочить, едва зазвонит телефон. Они обнимают друг друга и разговаривают шепотом.

– Хотела бы я увидеться с доктором Ламсден, – говорит Энн.

Марко притягивает ее ближе. Он не знает, что ответить. Доктор Ламсден где-то в Европе еще недели на две. Все записи Энн к ней на прием отменены.

– Я знаю, – шепчет Марко.

Энн шепчет в ответ:

– Она сказала, если нужно, я могу пойти к доктору, который ее подменяет. Может, стоит?

Марко раздумывает. Он переживает за нее. Переживает, что, если все это затянется, она не выдержит. Она всегда с трудом переносила стрессовые ситуации.

– Не знаю, малыш, – отвечает Марко. – Ты посмотри, сколько там репортеров, как ты пойдешь к доктору?

– Не знаю, – шепчет Энн подавленно. Ей тоже не хочется, чтобы репортеры следовали за ней к психиатру. Она боится, что в СМИ узнают о ее послеродовой депрессии. Она видела, как они отреагировали на ошибку с боди. Пока что единственные, кто знают о депрессии, – это Марко, ее мать, доктор и фармацевт. И, конечно, полицейские, которые сразу после похищения обыскали дом и нашли лекарство.

Полиция сжимает вокруг них кольцо, как стая волков. Они бы вели себя по-другому, если бы она не лечилась у психиатра? Может, и да. Это ее вина, что они под подозрением. У полиции нет других причин подозревать их. Если только дело не в том, что они оставили ребенка одного. Это уже вина Марко. Они оба виноваты.

Энн лежит на кровати, вспоминая, каково это – прижимать к себе своего ребенка, чувствовать тепло пухлого тельца в подгузнике, вдыхать запах детской кожи после купания. Вспоминает чудесную улыбку Коры и завиток у нее на лбу – совсем как у девчушки из стишка. Они с Марко часто об этом шутили.

И какой бы подавленной она себя ни чувствовала (Что за мать впадает в депрессию, когда судьба подарила ей замечательного ребенка?), Энн безмерно любит свою дочурку.

Но нагрузка была непосильной. Кора все время плакала, страдала от колик, ей требовалось больше внимания, чем другим детям. Когда Марко вернулся на работу, дни стали казаться невыносимо долгими. Энн заполняла время, чем могла, но ей было одиноко. Каждый день был похож на предыдущий. Она не помнила времени, когда они были заполнены чем-то другим. В тумане недосыпа она стала забывать женщину, которая когда-то работала в художественной галерее, и едва могла представить, каково это – помогать клиентам с поиском картин для их коллекций или трепетать от волнения, обнаружив молодого многообещающего художника. Она почти забыла, какой она была до того, как родила и осталась сидеть дома с ребенком.

Энн не хотелось просить мать о помощи: та была слишком занята своими друзьями, своим клубом, благотворительностью. А никто из друзей Энн не сидел в это время дома с детьми. Энн приходилось тяжело. Она стыдилась того, что не справляется. Марко предлагал нанять кого-нибудь в помощь, но от этого она чувствовала себя ущербной.

Единственным облегчением было ее собрание мамочек, по три часа раз в неделю, в среду утром. Но она не успела сблизиться ни с одной из них настолько, чтобы делиться своими переживаниями. Казалось, что все они искренне счастливы и лучше, чем она, разбираются в вопросах материнства, хотя у каждой из них это был первый ребенок.

И еще раз в неделю во второй половине дня она ходила на прием к доктору Ламсден, а с Корой сидел Марко.

Все, чего Энн сейчас желает, это переместиться на сутки назад. Она смотрит на электронные часы на прикроватном столике – 23:31. Двадцать четыре часа назад она возвращалась на вечеринку, оставив Кору в кроватке. Ничего еще не случилось, все было в порядке. Если бы только она могла повернуть время вспять. Если бы она могла получить назад своего ребенка, она была бы так благодарна, так счастлива, что, наверное, никогда больше не впала бы в депрессию. Она бы ценила каждую минуту, проведенную с дочерью. Она бы никогда больше ни на что не жаловалась, никогда.

Лежа на кровати, Энн заключает частную сделку с Богом, хотя не верит в Бога, а потом плачет в подушку.

Наконец Энн засыпает, но Марко еще долго лежит рядом с ней без сна. Он не может отогнать навязчивые мысли.

Он смотрит на жену, которая спит, повернувшись на бок к нему спиной. Она заснула впервые за тридцать шесть часов. Он знает, что сон ей необходим, чтобы выдержать.

Он смотрит на ее спину и думает, как изменилась она с тех пор, как у них родился ребенок. Это стало для него полной неожиданностью. Они оба так ждали этого ребенка: украшали детскую, покупали детские вещи, ходили на занятия по подготовке к родам, слушали, как ребенок толкается у нее в животе. Это время было одним из самых счастливых в его жизни. Он и не думал, что потом будет тяжело. Он представить себе не мог.

Роды были долгими и трудными – к этому они тоже не были готовы. Никто не предупреждает на предродовых занятиях, что все может пойти наперекосяк. В конце концов Энн пришлось сделать срочное кесарево сечение, но с Корой все было в порядке. Она была идеальна. И с матерью и с ребенком все было в порядке, и они вернулись домой к новой жизни.

Период восстановления тоже проходил дольше и тяжелее для Энн из-за кесарева. Казалось, она разочарована тем, что не смогла родить естественным образом. Марко пытался ее переубедить. Он тоже не так себе все представлял, но какая разница? Кора была идеальной, Энн была здорова, а все остальное не имело значения.

Поначалу у Энн были сложности с кормлением: не получалось приучить ребенка к груди. Пришлось обратиться за профессиональной помощью. Мать Энн не могла ничего посоветовать: сама она кормила дочь из бутылочки.

Марко хочется протянуть руку и осторожно погладить Энн по спине, но он боится ее разбудить. Она всегда была чувствительной, эмоциональной. Одна из самых утонченных женщин, которых он когда-либо видел. Когда-то он любил неожиданно заявиться к ней в галерею. Иногда он заставал ее врасплох за ланчем, иногда – после работы, просто потому что хотел увидеться. Ему доставляло удовольствие смотреть, как она общается с клиентами, как загорается, когда говорит о картине или о новом художнике. Он думал: не могу поверить, что она моя.

Когда случалось открытие новой выставки, она приглашала его. Там было шампанское, закуски, женщины в нарядных платьях и мужчины в хорошо скроенных костюмах. Энн циркулировала по залу, останавливаясь поговорить с группками людей, разглядывающих картины, – яркие абстрактные мазки или более сдержанные работы. Марко все это было непонятно. Самым прекрасным, приковывающим взгляд объектом в зале для него всегда была Энн. Он старался ей не мешать: стоял возле бара, поедая сыр, или где-нибудь в стороне и смотрел, как она занимается своим делом. В этом она была профессионалом, она изучала историю искусств и современное искусство, но, что важнее, у нее были инстинкт, страсть. Марко вырос вдали от искусства, но для нее оно было частью жизни, и за это он любил ее.

На свадьбу он подарил Энн картину из ее галереи, о которой она мечтала, но говорила, что они не могут себе позволить, – масштабное мрачное творение молодого таланта, которым она восхищалась. Картина висит у них в гостиной над каминной полкой. Но теперь Энн даже не смотрит на нее.

Марко поворачивается на спину и глядит в потолок, глаза жгут слезы. Ему нельзя расклеиваться. Он не может позволить полиции подозревать ее, подозревать их больше, чем они уже подозревают. То, что Энн сказала о докторе Ламсден, его встревожило. Он видел страх в ее глазах. Может быть, она рассказывала доктору, что хочет навредить ребенку? Женщины в послеродовой депрессии иногда о таком думают.

Его рабочий компьютер. Он гуглил «послеродовую депрессию» и проходил по ссылкам на «послеродовой психоз», читал там все эти жуткие истории о женщинах, которые убили своих младенцев. Женщина, задушившая двух малышей. Женщина, утопившая пятерых детей в ванне. Загнавшая машину с детьми в озеро. Вот, блин. Если полицейские проверят его рабочий компьютер, они все узнают.

Марко начинает потеть, лежа на кровати. Он чувствует себя липким, его мутит. Как отреагируют в полиции, если узнают? Что, если они уже думают, что Энн убила Кору? Думают, он помог ей замести следы? Если они увидят историю просмотров, не подумают ли, что он ожидал чего-то такого от Энн?

Он лежит на спине с широко раскрытыми глазами. Может быть, нужно сообщить полиции, прежде чем они найдут сами? Он не хочет, чтобы все выглядело так, будто он что-то скрывает. Они удивятся, почему он использовал рабочий, а не домашний компьютер.

Его сердце бешено стучит, когда он встает. Он спускается в темноте, оставив Энн тихо посапывать в спальне. Детектив Расбах сидит в гостиной в кресле, к которому он, кажется, особенно проникся, и что-то делает в своем ноутбуке. Марко гадает, спит ли вообще детектив и когда он уже покинет их дом. Они с Энн не могут просто так его выставить, как бы им того ни хотелось.

Когда Марко вошел в комнату, детектив Расбах поднял на него глаза.

– Не могу заснуть, – пробормотал Марко. Он сел на диван, пытаясь придумать, как начать. Он чувствовал на себе взгляд детектива. Сказать или нет? Полиция уже побывала в его офисе? Заглядывала в компьютер? Обнаружила плачевное состояние его бизнеса? Знают ли они, что он рискует потерять фирму? Если нет, скоро узнают. Он понимал, что полиция подозревает его, пытается раскопать его подноготную. Но финансовые проблемы еще не делают тебя преступником.

– Я бы хотел вам кое-что рассказать, – начал Марко нервно.

Расбах смотрел на него спокойным взглядом. Он отложил в сторону ноутбук.

– Но я не хочу, чтобы вы меня неправильно поняли, – продолжал Марко.

– Хорошо, – ответил детектив Расбах.

Марко сделал глубокий вдох, прежде чем приступить.

– Когда несколько месяцев назад Энн диагностировали послеродовую депрессию, меня это довольно сильно напугало.

Расбах кивнул:

– Вполне объяснимо.

– То есть у меня нет никакого опыта в таких вещах. Она была очень подавлена, знаете, постоянно плакала. Ничем не интересовалась. Меня это беспокоило, но я подумал, что она просто переутомилась, это пройдет. Я думал, ей станет лучше, когда ребенок начнет спать по ночам. Я даже предлагал ей вернуться на работу на неполный день, потому что она обожала свою работу в галерее, и я подумал, это ее отвлечет. Но она не захотела. Посмотрела на меня так, будто я считаю ее никудышной матерью, – Марко покачал головой. – Конечно, я так не считаю! Я предлагал нанять какую-нибудь девушку в помощь, чтобы она могла вздремнуть днем, но она и слышать не захотела.

Расбах кивнул, внимательно слушая.

Марко продолжал, все больше нервничая:

– Когда она рассказала, что доктор поставил ей диагноз «послеродовая депрессия», мне не хотелось поднимать панику, понимаете? Я хотел ее поддержать. Но я волновался, а она мне не все рассказывала, – он начал потирать бедра. – Поэтому я стал искать информацию в Интернете, но не дома, потому что мне не хотелось, чтобы она узнала, что меня это беспокоит. И я использовал рабочий компьютер, – он почувствовал, что краснеет. Все, что он говорит, не то. Из его слов выходило, будто он подозревает Энн, не доверяет ей. Будто у них друг от друга секреты.

Расбах смотрел на него непроницаемым взглядом. Марко не мог угадать, о чем думает детектив. Это его нервировало.

– Поэтому я просто хочу, чтобы вы знали, если будете проверять мой компьютер, почему я заходил на все эти сайты о послеродовой депрессии. Я пытался понять, через что она проходит. Хотел помочь.

– Ясно, – Расбах кивнул, как будто полностью его понимал. Но Марко не знал, что он думает на самом деле.

– Почему вы хотели рассказать, что искали информацию о послеродовой депрессии на работе? В вашей ситуации это вполне естественно, – сказал Расбах.

Марко похолодел. Неужели он только что все испортил? Навел их на мысль проверить его рабочий компьютер? Стоит ли объяснять, почему он проходил по ссылкам с убийствами, или оставить все, как есть? На миг его охватила паника, он не понимал, что делать дальше. Марко решил, что уже достаточно напортачил.

– Просто подумал, что нужно вам сказать, – произнес он хрипло и встал, чтобы уйти, злясь на самого себя.

– Подождите, – окликнул детектив. – Не возражаете, если я задам один вопрос?

Марко снова опустился на диван.

– Спрашивайте, – он скрестил руки на груди.

– По поводу прошлой ночи, когда вы вернулись к соседям, после того как проверили ребенка в двенадцать тридцать.

– И что?

– О чем вы с Синтией разговаривали на заднем дворе?

Вопрос был Марко неприятен. А о чем они разговаривали? Почему детектив спрашивает?

– Почему вас интересует, о чем мы разговаривали?

– Вы помните? – спросил Расбах.

Марко не помнил. Он вообще не помнил, чтобы они много разговаривали.

– Не знаю. О всяких пустяках. Обычная болтовня. Ничего существенного.

– Она очень привлекательная женщина, согласны?

Марко молчал.

– Согласны? – повторил Расбах.

– Наверное, – ответил Марко.

– Вы сказали, что не припоминаете, чтобы что-то видели или слышали, пока были на заднем дворе у соседей между двенадцатью тридцатью и часом.

Марко опустил голову, стараясь не смотреть на детектива. Ему было ясно, куда все это ведет. Он начал покрываться потом.

– Вы сказали… – детектив перелистнул несколько страниц блокнота. – Вы сказали, что «не обратили внимания». Почему вы не обратили внимания?

Что ему было делать? Марко понимал, куда клонит детектив. Он молчал, как последний трус. Но он чувствовал, как пульсирует вена на лбу, и он гадал, заметил ли это детектив.

– Синтия утверждает, что вы приставали к ней на заднем дворе с намерениями сексуального характера.

– Что? Нет, такого не было, – Марко резко вскинул голову и посмотрел на детектива.

Детектив снова сверился с блокнотом, перевернул несколько страниц.

– Она говорит, вы гладили ей ноги, потом стали ее целовать, затащили к себе на колени. Говорит, что вы были настойчивы, что вы потеряли голову.

– Это неправда!

– Неправда? Вы ее не целовали? И не сажали на колени?

– Нет! То есть… я к ней не приставал, она приставала ко мне, – Марко почувствовал, что заливается краской. Он злился на себя. Детектив молчал. Марко судорожно подбирал слова, торопясь оправдаться, а в голове у него вертелось: «Лживая стерва».

– Все было не так, – настаивал Марко. – Она первая начала, – он поморщился от того, как по-детски это прозвучало. Перевел дыхание. – Она стала ко мне приставать. Помню, она подошла и села ко мне на колени. Я сказал, что ей не стоит сидеть у меня на коленях, и попытался ее спихнуть. Но она взяла мою руку и засунула себе под юбку. На ней было такое длинное платье с разрезом сбоку, – Марко весь покрылся потом, представив, как это должно было звучать. Он попытался расслабиться. Сказал себе, что вне зависимости от того, какого низкого мнения о нем сейчас должен быть Расбах, у него нет ни малейших оснований думать, что все это как-то связано с Корой. – Она поцеловала меня, – Марко осекся и опять покраснел. Он видел, что Расбах не верит ни одному его слову. – Я был против и повторял ей, что мы не должны, но она никак не слезала. Расстегнула мне ширинку. Я боялся, что нас кто-нибудь увидит.

Расбах сказал:

– Вы много выпили. Насколько можно доверять вашим воспоминания о произошедшем?

– Я был пьян, но не настолько. Я знаю, что случилось. Я к ней не приставал. Она практически на меня набросилась.

– Зачем ей лгать? – просто спросил Расбах.

Зачем ей лгать? Марко задавал себе тот же вопрос. Зачем Синтии так его подставлять? Может, ее взбесило, что он сказал «нет»?

– Может, она разозлилась, что я ей отказал.

Детектив, поджав губы, смотрел на Марко.

Марко произнес в отчаянии:

– Она врет.

– Ну, один из вас точно врет, – ответил Расбах.

– Зачем мне врать об этом? – тупо спросил Марко. – Вы не можете меня арестовать за то, что я поцеловал другую женщину.

– Не можем, – согласился детектив. Он выдержал паузу и продолжил: – Скажите правду, Марко. У вас с Синтией роман?

– Нет! Вовсе нет. Я люблю свою жену. Я ни за что не стал бы этого делать, клянусь, – Марко впился взглядом в детектива. – Синтия так сказала? Она сказала, у нас интрижка? Бред полнейший.

– Нет, такого она не говорила.

Энн сидит в темноте на верхней ступеньке лестницы и все слышит. Ее охватывает озноб. Теперь она знает, что вчера ночью, когда их малютку похитили, ее муж целовался и обнимался на соседнем дворе с Синтией. Она не знает, кто первым начал: исходя из того, что она видела вчера вечером, это мог быть любой из них. Они оба виновны. Энн чувствует себя преданной, ее тошнит от всего этого.

– Мы закончили? – спрашивает Марко.

– Да, конечно, – отвечает детектив.

Энн неуклюже вскакивает и быстро крадется босиком обратно в спальню. Ее трясет. Она забирается под одеяло и притворяется спящей, хотя боится, что ее выдаст учащенное дыхание.

В спальню тяжелыми шагами входит Марко. Он садится к ней спиной на край кровати, уставившись в стену. Она приоткрывает глаза и смотрит ему в спину. Мысленно представляет, как он развлекается во дворе с Синтией, пока она умирает от скуки с Грэмом в гостиной. И в тот момент, когда его руки у Синтии в трусиках, а Энн притворяется, что слушает Грэма, Кору похищают.

Она никогда не сможет доверять ему снова. Никогда. Она поворачивается и натягивает покрывало повыше, а по ее лицу тихо катятся слезы и собираются в лужицу у шеи.

Синтия с Грэмом горячо спорили у себя в спальне. От соседей их отделяла стена, но они все равно старались говорить потише. Они не хотели, чтобы их услышали. На двуспальной кровати лежал ноутбук.

– Нет, – сказал Грэм. – Нужно идти в полицию.

– И что мы им скажем? – спросила Синтия. – Поздновато, не находишь? Они уже приходили сюда меня допрашивать, пока тебя не было.

– Еще не поздно, – возразил Грэм. – Скажем, что у нас на заднем дворе есть камера. Мы не обязаны больше ничего говорить. Им не нужно знать, зачем мы ее там установили.

– Хорошо. А как именно мы объясним, почему не упомянули о ней раньше?

– Скажем, забыли, – Грэм с обеспокоенным видом откинулся на спинку кровати.

Синтия безрадостно рассмеялась.

– Точно. Весь район кишит полицией, потому что похитили младенца, а мы забыли, что у нас на заднем дворе скрытая камера, – она поднялась, чтобы снять сережки. – Они ни за что в это не поверят.

– Почему? Можем сказать, что мы никогда ее не проверяли, или мы думали, что она сломана, или что батарейка сдохла. Можем сказать, что мы думали, она не работает, и оставили ее там для виду.

– Ага, для виду – воров отпугивать. Когда она так хорошо спрятана, что даже полиция не заметила, – она положила сережки в зеркальную шкатулку для украшений на туалетном столике, бросила на мужа недовольный взгляд и пробормотала: – Все ты со своими дурацкими камерами.

– Тебе тоже нравится потом пересматривать, – ответил Грэм.

Синтия не возразила. Да, ей тоже нравилось смотреть фильмы. Ей нравилось смотреть, как она занимается сексом с другими мужчинами. Нравилось, что ее мужа заводит, когда он видит ее с ними. Но больше всего ей нравилось, что это давало ей разрешение флиртовать и заниматься сексом. С мужчинами более интересными и привлекательными, чем ее муж, который в последнее время ее немного разочаровывал. Но с Марко она недалеко продвинулась. Грэм надеялся, что она сделает Марко полноценный минет, или что Марко задерет ей юбку и трахнет ее сзади. Синтия знала, как расположена камера и как встать, чтобы получить лучший ракурс.

Задачей Грэма было, как всегда, отвлекать жену. Довольно утомительно, но оно того стоило.

Вот только теперь возникла проблема.