10

Расбах заехал к Конти, чтобы забрать Дженнингса. Детективы под взглядами репортеров направились к соседям. Оказалось, что мужа, Грэма Стиллвелла, не было дома.

Расбах уже наскоро допросил Стиллвеллов ночью, когда только поступило сообщение о пропаже. Синтия с Грэмом потеряли дар речи, узнав о похищении ребенка соседей. В тот раз Расбах в основном осматривал задний двор, забор между домами и калитку. Но теперь он хотел поговорить с Синтией, хозяйкой вчерашнего ужина, и посмотреть, сможет ли она рассказать ему что-нибудь существенное о своих соседях.

Синтия была красива. Немного за тридцать, длинные черные волосы, большие голубые глаза. Формы, которые способны остановить дорожное движение. К тому же она прекрасно знала о привлекательности и не позволяла остальным этого забывать. На ней была глубоко расстегнутая блузка, облегающие льняные брюки и босоножки на высоких каблуках. Идеальный макияж, хотя ребенка ее гостей украли, пока они веселились у нее дома. Но, несмотря на косметику, было заметно что она устала, как будто мало спала или не спала вовсе.

– Вы что-нибудь нашли? – спросила Синтия Стиллвелл, пригласив детективов в дом. Расбаха поразило сходство интерьеров. Одинаковая планировка; такая же резная деревянная лестница, изгибаясь, вела на второй этаж. И мраморный камин, и окно – в точности такие же. Но на каждом лежал безошибочный отпечаток владельцев. Интерьер Конти был выполнен в приглушенных тонах и полон антиквариата и предметов искусства, у Стиллвеллов все выглядело более современно: белая кожаная мебель, столы из стекла и хромированного металла, яркие цветные акценты.

Синтия села в кресло у камина и элегантно закинула ногу на ногу, болтая сандалией, открывающей идеально ухоженные ступни с алым лаком на ногтях.

Расбах и Дженнингс устроились на скользком кожаном диване, и Расбах ответил с извиняющейся улыбкой:

– Боюсь, мы не вправе обсуждать детали.

Ему показалось, что женщина напротив него нервничает. Он хотел ее успокоить.

– Чем вы занимаетесь, миссис Стиллвелл? – спросил он.

– Я профессиональный фотограф, – ответила она. – В основном, фрилансер.

– Ясно, – сказал он, обегая взглядом стены, на которых висели черно-белые фотографии в красивых рамах. – Ваши?

– Да, мои, – она слегка улыбнулась.

– Ужасная трагедия – похищение ребенка, – сказал Расбах. – Вы, наверно, очень переживаете?

– Не могу перестать об этом думать, – явно расстроенно ответила она и нахмурилась. – То есть они были здесь, когда это случилось. Мы все были здесь, веселились, ни о чем не подозревали. Чувствую себя ужасно, – она облизнула губы.

– Расскажите, пожалуйста, как проходил вечер, – попросил Расбах. – Просто опишите своими словами.

– Хорошо, – она сделала глубокий вдох. – Я устраивала вечеринку на сорокалетие Грэма. Он хотел что-нибудь тихое. Поэтому я просто пригласила Энн с Марко на ужин, потому что мы друзья и иногда ужинаем вместе. Раньше, до появления ребенка, мы часто ужинали, теперь уже не так. Теперь мы их редко видим.

– Вы попросили их оставить ребенка дома? – поинтересовался Расбах.

Она вспыхнула.

– Я не знала, что они не смогут найти няню.

– Насколько я понял, у них была няня, но она все отменила в последний момент.

Она кивнула:

– Да. Но я бы ни за что не запретила им приходить с ребенком, если бы знала, что им не с кем его оставить. Они пришли с видеоняней и сказали, что девочка не сможет прийти, поэтому им нужно подключить экран к розетке и периодически ходить домой проверять.

– И что вы подумали по этому поводу?

– Что я подумала? – переспросила Синтия, удивленно вздергивая брови. Расбах кивнул, дожидаясь ответа. – Я ничего не подумала. Я же не родитель. Решила, что они знают, что делают. Они казались уверенными. А я была слишком занята ужином, чтобы об этом задумываться, – и добавила: – Если честно, присутствие ребенка, возможно, не так бы отвлекало, как эти хождения одного из них каждые полчаса, – она сделала паузу. – С другой стороны, ребенок постоянно плачет.

– А Энн с Марко… Вы сказали, они ходили проверять каждые полчаса?

– О, да. Строго по расписанию. Идеальные родители.

– Как надолго они уходили? – спросил Расбах.

– Когда как.

– А поточнее?

Она отбросила на спину черные волосы и выпрямилась.

– Ну, когда ходил Марко, он возвращался довольно быстро. Минут через пять или того меньше. А Энн задерживалась. Помню, в какой-то момент мы с Марко шутили, что она, может, вообще не вернется.

– Когда это было? – Расбах немного подался вперед и, не отрываясь, смотрел ей в глаза.

– Думаю, около одиннадцати. Ее не было довольно долго. Когда она вернулась, я спросила, все ли в порядке. Она сказала, что да, ей просто нужно было покормить ребенка, – Синтия уверенно кивнула. – Точно, это было в одиннадцать, потому что она сказала, что всегда кормит ребенка в одиннадцать, а потом он спит до пяти утра, – Синтия вдруг заколебалась и добавила: – Когда она вернулась после одиннадцатичасового кормления, мне показалось, что она плакала.

– Плакала? Вы уверены?

– Да, мне так показалось. Вроде бы она потом умылась. Марко еще смотрел на нее, как будто переживал. Помню, я подумала, как это, наверное, утомительно – все время переживать за Энн.

– Почему вы думаете, что Марко беспокоился?

Синтия пожала плечами.

– Энн часто бывает в плохом настроении. Думаю, материнство оказалось тяжелее, чем она ожидала, – она покраснела, понимая, как неуместно это прозвучало, учитывая обстоятельства. – То есть материнство ее изменило.

Синтия сделала глубокий вдох и глубже села в кресле.

– Мы с Энн раньше были ближе. Вместе пили кофе, ходили по магазинам, болтали. У нас на самом деле было много общего. Я фотограф, она работала в арт-галерее в центре. Энн с ума сходит по абстрактному искусству, по крайней мере, раньше сходила. И она чертовски хорошо знает свое дело – отличный куратор, великолепный продавец. У нее глаз наметан на качество и на то, что будут покупать, – она остановилась, погрузившись в воспоминания.

– Что дальше? – спросил Расбах.

Синтия продолжила:

– Потом она забеременела, и казалось, что ни о чем, кроме детей, думать не могла. Ей хотелось ходить только по детским магазинам, – у Синтии вырвался смешок. – Извините, но через какое-то время меня это стало утомлять. Думаю, ее обидело, что меня не очень интересовала ее беременность. У нас стало меньше общего. Потом родился ребенок, и у нее ни на что другое уже не хватало времени. Знаю, ей было тяжело, но она стала менее интересной, если вы понимаете, о чем я, – Синтия замолчала и скрестила свои длинные ноги. – По-моему, ей стоило вернуться на работу, когда ребенку исполнилось несколько месяцев, но она не захотела. Наверное, ей кажется, что она обязана быть идеальной матерью.

– А Марко изменился после рождения ребенка? – спросил Расбах.

Она склонила голову набок, размышляя над вопросом.

– Да нет, не особенно, но опять же, мы нечасто с ним видимся. Мне он кажется таким же, каким и был, хотя, думаю, Энн его расстраивает. Он все так же любит повеселиться.

Расбах спросил:

– Энн с Марко не совещались наедине, когда она вернулась после проверки ребенка?

– Что вы имеете в виду?

– Вы с мужем во время ужина не уходили на кухню прибраться, например, и не оставляли их вдвоем? Они не уединялись в уголке?

– Не знаю. Кажется, нет. Марко, в основном, болтал со мной, потому что Энн явно была в не слишком радужном настроении.

– Так вы не помните, чтобы они шептались друг с другом за ужином?

Она отрицательно покачала головой.

– Нет, а что?

Расбах сделал вид, что не заметил вопроса.

– Опишите, пожалуйста, как прошел остаток вечера.

– Мы, в основном, сидели в гостиной, потому что там хороший кондиционер, а было жарко. Беседу поддерживали преимущественно мы с Марко. Муж у меня неразговорчивый, интеллектуал. В этом они с Энн похожи. Они легко находят общий язык.

– А вы легко находите общий язык с Марко?

– Мы с Марко экстраверты, это уж точно. Я поднимаю настроение мужу, а Марко – Энн. Наверное, противоположности притягиваются.

Расбах не ответил, и в комнате повисла тишина. Потом он спросил:

– Когда Энн вернулась после одиннадцатичасового кормления, вы не заметили в ней никакой перемены, кроме того, что она, возможно, плакала?

– Да нет. Она просто казалась уставшей… но она теперь всегда такая.

– Кто потом проверял ребенка?

Синтия задумалась.

– Кажется, Энн вернулась уже около одиннадцати тридцати, поэтому Марко не пошел. Она проверяла каждый час, он – через полчаса после нее, такая у них была договоренность. Поэтому Энн пошла снова в полночь, а потом Марко – в двенадцать тридцать.

– Как долго Энн отсутствовала, когда уходила в полночь? – спросил Расбах.

– О, совсем недолго, минут пять.

– А потом в двенадцать тридцать пошел Марко?

– Да, я была на кухне, прибиралась. Он выскользнул через дверь на задний двор, сказал, что взглянет на ребенка и тут же вернется. Он мне подмигнул.

– Подмигнул?

– Да. Он был довольно пьян. Как и все мы.

– И как долго он отсутствовал? – спросил Расбах.

– Недолго, две-три минуты. Может, пять, – Синтия изменила положение и снова скрестила ноги. – Когда он вернулся, мы вышли во двор покурить.

– Только вы вдвоем?

– Да.

– О чем вы разговаривали? – спросил Расбах. Он вспомнил, как покраснел Марко, когда упомянул, что ходил покурить с Синтией, и как злилась на мужа Энн за флирт с женщиной, которая сейчас сидела напротив.

Синтия ответила:

– Да так, ни о чем. Он дал мне прикурить. – Расбах молча ждал продолжения. – Стал гладить меня по ноге. На мне было платье с разрезом сбоку, – она выглядела смущенной. – Разве это важно? Какое это имеет отношение к похищенному ребенку?

– Просто расскажите, что случилось, прошу вас.

– Он гладил мне ноги. Потом разошелся и затащил меня к себе на колени. Стал меня целовать.

– Продолжайте, – попросил Расбах.

– Ну… он был порядком возбужден. Нас обоих слегка занесло. Было темно, мы напились.

– Как долго это длилось? – спросил Расбах.

– Не знаю, несколько минут.

– Вас не беспокоило, что ваш муж или Энн могут выйти и увидеть, как вы с Марко… обнимаетесь?

– Честно говоря, мы не особенно думали. Как я уже сказала, мы были довольно пьяны.

– Значит, никто не вышел и не увидел вас.

– Нет. В конце концов, я его оттолкнула, но мягко. Это было непросто, потому что он впился в меня, как клещ. Был настойчив.

– У вас с Марко роман? – прямо спросил Расбах.

– Что? Нет. Нет у нас романа. Я думала, это просто безобидный флирт. Он никогда раньше меня не касался. Мы слишком много выпили.

– Что случилось, когда вы его оттолкнули?

– Мы привели себя в порядок и вернулись в дом.

– В котором часу это было?

– Кажется, почти в час. Энн хотелось уйти. Ей не понравилось, что мы с Марко были вдвоем на заднем дворе.

Еще бы, подумал Расбах.

– Вы не выходили на задний двор до того?

Она покачала головой:

– Нет. А что?

– Вы случайно не замечали, загорался ли датчик движения, когда Марко подходил к дому?

– О, не знаю. Я не видела, как он туда шел.

– Кроме вас с мужем – и Марко с Энн, конечно же, – кто-нибудь мог знать, что ребенок в доме один?

– Насколько мне известно, нет, – она пожала точеными плечами. – Кому еще об этом знать?

– Можете что-нибудь добавить, миссис Стиллвелл?

Она покачала головой:

– К сожалению, нет. Вечер казался мне вполне обычным. Кто бы мог представить, что случится что-то подобное? Жаль, что они просто не взяли ребенка с собой.

– Спасибо, что уделили нам время, – сказал Расбах и встал, чтобы уйти. Дженнингс тоже поднялся. Расбах протянул Синтии визитку. – Если вспомните что-нибудь еще, что угодно, позвоните.

– Конечно, – ответила она.

Расбах выглянул из окна. Репортеры слонялись вокруг дома, ожидая их появления.

– Не возражаете, если мы пройдем через задний двор? – спросил он.

– Конечно, не возражаю, – ответила Синтия. – Гараж открыт.

Они проскользнули через раздвижную стеклянную дверь на кухне, пересекли двор и вышли через гараж в проулок. Здесь они остановились, невидимые с улицы.

Дженнингс искоса взглянул на Расбаха и поднял брови.

– Ты ей веришь? – спросил Расбах.

– Чему именно? – спросил второй детектив. Оба говорили, понизив голос.

– Истории про шуры-муры на заднем дворе.

– Не знаю. Зачем ей врать? И она действительно секси.

– По моему опыту, люди постоянно врут, – ответил Расбах.

– Думаешь, она врет?

– Нет. Но что-то в ней было не так, не пойму, что. Она казалась нервной, как будто что-то недоговаривала или скрывала, – ответил Расбах. – Если она говорит правду, тогда вопрос в том, почему Марко стал приставать к ней сразу после двенадцати тридцати? Он это сделал, потому что понятия не имел, что у него примерно в это же самое время похищают ребенка, или потому что сам только что передал ребенка сообщнику и должен был казаться веселым и безмятежным?

– Или, может, он психопат, – предположил Дженнингс. – Может, он передал ребенка сообщнику, и его это ничуть не беспокоило.

Расбах покачал головой:

– Вряд ли.

Практически все психопаты, которых видел Расбах (а за годы службы ему довелось их повидать), излучали уверенность, даже величие.

Марко же выглядел так, будто вот-вот сломается.