Книга: Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

ЧАСТЬ II

4. Восток догоняет

Слон в помещении

Есть старая история из Южной Азии о шести слепцах, которые встретились со слоном. Один схватил его за хобот и сказал, что это змея; другой ощупал его хвост и подумал, что это веревка; третий прислонился к ноге и пришел к выводу, что это дерево, и т. д. Очень трудно не подумать об этой притче, когда читаешь теоретиков, объясняющих владычество Запада с позиций «давней предопределенности» или «краткосрочной случайности»: и те и другие, подобно тем слепцам, в равной степени склонны выхватывать только одну часть «животного» и ошибочно принимать ее за целое. Напротив, индекс социального развития позволяет убрать такого рода мерила прочь с наших глаз, и чепуха насчет змей, веревок и деревьев становится более невозможной. Каждому приходится признать, что он держится всего лишь за одну из частей животного с бивнями.

На рис. 4.1 подытожено то, что мы в импрессионистическом виде наблюдали в главе 2. В конце последней ледниковой эпохи ускорению социального развития — причем на Западе раньше, чем на Востоке, — способствовали климат и экология, и, несмотря на климатическую катастрофу во времена раннего дриаса, Запад оставался несомненным лидером. Следует признать, что для времен ранее 10 000 лет до н. э. наше «искусство выпиливания при помощи бензопилы» (метафора, которой мы регулярно пользуемся в этой книге), безусловно, является весьма грубым и приблизительным. На Востоке вообще трудно выявить какое-либо поддающееся измерению изменение в социальном развитии на протяжении более чем четырех тысяч лет, и даже на Западе, где социальное развитие ко времени 11 000 лет до н. э. было, безусловно, выше, нежели за 14 000 лет до н. э., подробности происходивших изменений оказались для нас утраченными. Однако, хотя тот свет, который дает наш индекс, является мерцающим и тусклым, даже небольшой свет лучше, чем никакой, и к тому же он выявляет один очень важный факт: в точности как предсказывали сторонники теорий «давней предопределенности», Запад уже на старте вырвался вперед, а потом сохранял достигнутое преимущество.

Но график на рис. 4.2, на котором наша история продолжается с 5000 до 1000 лет до н. э., является не столь простым. Он настолько отличается от рис. 4.1, как, к примеру, веревка от змеи. Как и у веревки и змеи, у двух графиков имеются черты сходства: на обоих графиках баллы для Востока и Запада к концу выше, нежели в начале каждого графика, и на обоих же баллы для Запада все время выше, чем баллы для Востока. Однако столь же впечатляющими являются и различия. Во-первых, на рис. 4.2 линии идут вверх намного быстрее, нежели на рис. 4.1. За девять тысячелетий с 14 000 по 5000 год до н. э. баллы для Запада удвоились, а для Востока возросли на две трети, но в следующие четыре тысячелетия — то есть за период вдвое меньший, нежели на рис. 4.1, — баллы для Запада утроились, а для Востока возросли в два с половиной раза. Второе отличие в том, что впервые в истории мы действительно видим, что баллы социального развития на Западе после 1300-х годов до н. э. начинают снижаться.

В этой главе я пытаюсь объяснить эти факты. Я предполагаю, что ускорение и последующее снижение темпов роста на Западе после 1300-х годов до н. э. были фактически двумя сторонами одного и того же процесса, который я называю парадоксом развития. В последующих главах мы увидим, что этот парадокс играет важную роль при объяснении того, почему Запад властвует, и при выяснении того, что случится дальше. Но прежде чем мы сможем перейти к этому, нам необходимо рассмотреть, что именно происходило в период 5000-1000-х годов до н. э.

Горячие линии для связи с богами

В период с 14 000 по 5000 год до н. э. баллы социального развития Запада удвоились, а сельскохозяйственные деревни распространились из мест своего возникновения — Холмистых склонов — в глубь Центральной Азии и к берегам Атлантики. Однако ко времени 5000 лет до н. э. сельское хозяйство лишь едва затронуло Месопотамию — Междуречье, то, что мы теперь называем Ираком, — хотя эти места располагаются на расстоянии всего нескольких дней ходьбы от территории Холмистых склонов (рис. 4.3).

Некоторым образом, это неудивительно. Начиная с 2003 года, благодаря сообщениям в новостях, в мире более чем хорошо известно о суровости природной среды в Ираке. Летние температуры здесь превышают 120°F [около 49°С], здесь едва ли когда-нибудь случаются дожди, а пустыни напирают со всех сторон. Трудно представить земледельцев, которые вообще бы выбрали эти места для проживания, а ранее, около 5000 года до н. э., Месопотамия была еще жарче. Впрочем, она была и более влажной, и главной проблемой для земледельцев было не отыскать воду, а справиться с ней. Муссонные ветры с Индийского океана приносили некоторое количество дождей, — впрочем, едва ли достаточное для обеспечения нужд сельского хозяйства. Однако если бы земледельцы смогли контролировать летние разливы мощных рек Тигра и Евфрата и направлять воды на свои поля в нужное время на благо своим культурным растениям, то их возможности были бы безграничными.

Люди, которые распространяли сельскохозяйственный образ жизни по всей Европе, от одного ее конца до другого, или те, кто заимствовал сельское хозяйство у соседей, постоянно экспериментировали, дабы сельское хозяйство стало эффективным в новых условиях. Впрочем, для того чтобы приемы, разработанные для питаемого дождями сельского хозяйства на территории Холмистых склонов, заработали в условиях орошаемого сельского хозяйства в Месопотамии, одного экспериментирования было мало. Земледельцам здесь приходилось начинать почти с нуля. На протяжении 20 поколений они улучшали свои каналы, рвы и водохранилища, и постепенно сделали в прошлом малозначимые земли Месопотамии не просто пригодными для жизни, но и фактически более продуктивными, нежели Холмистые склоны когда-либо. Они изменили значение географии.

Экономисты иногда называют этот процесс открытием преимуществ отсталости. Когда люди адаптируют приемы, которые работали в продвинутом первичном центре, чтобы использовать их на менее развитой периферии, то изменения, которые они вносят, порой приводят к тому, что эти приемы работают настолько хорошо, что данная периферия по праву становится новым центром. Ко времени 5000 лет до н. э. именно это произошло в Южной Месопотамии, где тщательно устроенные каналы поддерживали жизнь в некоторых из самых крупных городов тогдашнего мира, население которых, возможно, составляло 4 тысячи человек. Такие массы могли строить гораздо более сложные храмы. В одном из городов, Эриду, сейчас можно увидеть следы храмов на кирпичных платформах, которые строились на месте друг друга, возрастом от 5000 до 7000 лет. Там всегда использовался один и тот же основополагающий архитектурный план, но со временем здания становились бóльших размеров и все более украшенными.

В Месопотамии накопилось столько преимуществ, что люди в старом первичном центре на Холмистых склонах начали подражать этим динамичным новым обществам пойменных равнин. Около 4000 года до н. э. жители Суз, приютившихся на равнине на территории Холмистых склонов на юго-западе Ирана, даже превзошли Эриду, соорудив кирпичную платформу длиной 250 футов [около 76 м] и высотой 30 футов [около 9 м]. Она, возможно, служила основанием для огромного храма, хотя те, кто проводил тут раскопки в XIX веке, имели несколько смутное представление о более точных археологических методах. Они буквально «взломали» насквозь это местонахождение и уничтожили найденные свидетельства. Но даже они не смогли упустить из виду все признаки, свидетельствовавшие о все более сложной организации, в том числе и некоторые из самых ранних в мире медных украшений, а также штампы и отпечатки на глине, которые могут указывать на административный контроль над материальными ценностями, а также изображения, которые некоторые ученые интерпретировали как изображения «царей-жрецов». Археологи часто полагают, что в Сузах, которые были намного больше окружавших этот город деревень, жил региональный вождь. Жители соседних деревень, возможно, приходили в Сузы, чтобы поклониться там богам, выразить почтение своему властелину и обменять продовольствие на украшения и оружие.

Возможно также, разумеется, что они так не поступали: об этом трудно судить по результатам столь скверно проведенных раскопок данного местонахождения. Однако археологи вынуждены полагаться на данные из Суз, чтобы понять этот период, поскольку города Месопотамии того же времени глубоко похоронены под илом, образовавшимся за шесть тысяч лет в результате разливов Евфрата и Тигра, из-за чего их сложно изучать (к тому же, по очевидным причинам, в Иране со времени исламской революции 1979 года или в Ираке со времени вторжения Саддама Хусейна в Кувейт в 1990 году проводилось очень мало новых исследований). По долинам Евфрата и Тигра после 4500 года до н. э., вероятно, происходили сопоставимые перемены, но для археологов они становятся очевидными только после 3800 года до н. э.

Вопрос о том, почему города становились больше и более сложно устроенными, остается спорным. В VI тысячелетии до н. э., когда земледельцы впервые переселились в Месопотамию, на Земле наступило самое теплое и самое влажное время в ходе ее бесконечного изменения орбиты вокруг Солнца и колебаний ее собственной оси, но к 3800 году до н. э. мир начал снова становиться холоднее. Вы можете подумать, что это хорошая новость для земледельцев Месопотамии, но ошибетесь. Более прохладное лето означало, что муссоны, которые дули с Индийского океана и приносили дожди, стали слабее. Дожди начали выпадать реже и менее предсказуемо, и Месопотамия стала выглядеть более похожей на то выжженное место, какое мы видели в программах CNN. Проблемы накладывались одна на другую. Так, сокращение весенних дождей означало, что сезон выращивания урожая стал более коротким, а это, в свою очередь, означало, что теперь урожай созревал до ежегодного летнего разлива Тигра и Евфрата. Из-за этого системы, которые земледельцы Месопотамии кропотливо строили на протяжении двух тысяч лет, более не работали.

Изменение климата вынуждало жителей Месопотамии принимать трудные решения. Они могли спрятать голову в песок, когда эти перемены стали угрожать их полям, и жить как обычно; но ценой ничегонеделания были бы голод, бедность и, возможно, голодная смерть. Или же они могли мигрировать в регионы, не столь зависящие от муссонов. Однако для земледельцев было нешуточным делом бросить свои хорошо возделанные поля. В любом случае Холмистые склоны — очевидное место, куда следовало идти, — уже были заполнены деревнями. В 2006 году археологи, работавшие в Телль-Браке в Северо-Восточной Сирии, нашли два массовых захоронения молодых людей, датированные временем около 3800 года до н. э., — явно жертв массовых убийств. Поэтому возвращение обратно на Холмистые склоны — перенаселенные и жестокие края — не могло быть особенно привлекательным вариантом.

Если достаточное количество обитателей Месопотамии не стало бы ничего предпринимать или уходить прочь, этот новый центр ожидал бы коллапс. Однако сама собой представилась третья возможность. Люди могли покинуть свои деревни, но остаться в Месопотамии, собравшись в немногих крупных местообитаниях. Это кажется противоречащим здравому смыслу: если урожаи снизились, то от скучивания большего числа людей на меньших пространствах станет еще хуже. Однако, похоже, некоторые жители Месопотамии решили, что, если их больше будет работать совместно, они смогут построить более крупные оросительные системы и сохранять паводковые воды до тех пор, пока урожай не созреет. Они смогут кормить больше горняков, чтобы те добывали медь из земли. Больше будет и кузнецов, чтобы изготавливать украшения, оружие и орудия труда. И больше торговцев, чтобы распространять эти полезные вещи в окрестностях. Такой вариант оказался настолько успешным, что ко времени 3000 лет до н. э., когда бронза (сплав меди и небольшого количества олова) по большей части заменила камень для изготовления оружия и большинства орудий труда, это резко повысило эффективность и воинов, и работников.

Однако, чтобы этого достичь, требовалась организация. В ответ появилась централизованная администрация. Ко времени 3300 лет до н. э. люди начали выцарапывать на глиняных табличках такие сложные «записи» о своей деятельности, что большинство археологов называют их труды символьным письмом (пускай лишь немногочисленная грамотная элита могла это читать). Маленькие деревни, которые не могли поддерживать такие сложные формы деятельности, потерпели крах, в то время как одно место, называвшееся Урук, превратилось в настоящий крупный город, где проживало, возможно, 20 тысяч человек.

Жители Месопотамии изобрели управление, собрания и памятные записи — вызывающие проклятия стороны жизни для многих из нас сегодня, едва ли годные быть темой для возвышенных повествований о человеческих достижениях. Однако, как это станет ясно из нескольких следующих глав, это были зачастую самые важные двигатели социального развития. Организация превратила деревни на территории Холмистых склонов и по берегам Хуанхэ в города, государства и империи; неудачи организации приводили к их падению. Управляющие были одновременно и героями, и злодеями нашего повествования.

Рождение управления в то время, когда муссоны становились суше, должно было быть травматическим процессом. Мы, вероятно, можем нарисовать себе картину, как оборванные, потерпевшие крах колонны голодных людей бредут в направлении Урука под пыльными небесами, — что-то наподобие «óки», но без их автомобилей-драндулетов, не говоря уже о Новом курсе. Нам следует, вероятно, вообразить разгневанных сельских жителей, отказывающихся подчиняться самодовольным бюрократам, которые пытались реквизировать их поля или урожай. Все это зачастую должно было заканчиваться насилием. Урук мог легко расколоться на отдельные части — возможно, на множество соперничающих друг с другом небольших городков.

Мы никогда не узнаем истории древних «менеджеров», которые собрали вместе жителей Урука, но археологи подозревают, что эти люди были связаны с храмами. На это указывают многие отдельные свидетельства, которые взаимно подкрепляют друг друга, как шесты в типи. Например, при раскопках храмов были найдены стопки одинаковых по размерам мисок, известных как «миски со скошенными краями», — вероятно для раздачи еды. Самые ранние глиняные таблички с грубо нацарапанными символами по большей части происходят из храмов, и символ, означающий «порция» (или «рацион»), встречается и на них, и на «мисках со скошенными краями». Когда системы письма развились до такой степени, когда при помощи их стало можно записывать подобную информацию, они сообщают нам, что храмы контролировали обширные пространства орошаемой земли и работников, предназначенных их обрабатывать.

Храмы сами быстро превращались в огромные монументы, тем самым делая крохотными общины, которые строили их. Длинные пролеты лестниц в храмах вели к огороженному месту в сотню футов [чуть более 30 м] высотой, где специалисты советовались с богами. Если святилища X тысячелетия, о которых рассказывалось в главе 2, были своего рода усилителями посланий духам, то мощное святилище в Уруке IV тысячелетия было публичной системой оповещения, достойной группы Led Zeppelin. Богам надо было бы быть глухими, чтобы не услышать таких посланий.

Вот эти-то взывания к богам и побудили меня заняться археологией. В 1970 годах мои родители взяли мою сестру и меня посмотреть фильм «Дети дороги», снятый по классическому роману эдвардианской эпохи Эдит Несбит. Думаю, он мне понравился, но вот короткометражка, которую показали перед ним, просто «взорвала мой разум» (как люди тогда говорили). До того вечера я был одержим «Аполлоном-11» и хотел стать астронавтом. Однако, посмотрев документальный фильм по книге Эриха фон Деникена — «Колесницы богов», — я понял, что мой путь — это археология.

Как и Артур К. Кларк в «2001 год: Космическая одиссея» (которая, как и «Колесницы богов», была опубликована в 1968 году), фон Деникен утверждал, что инопланетяне из космоса посещали Землю в древние времена и научили людей великим тайнам. Впрочем, фон Деникен, в отличие от Кларка, настаивал, что он это не придумал и что пришельцы еще вернутся. Это они вдохновили на строительство Стоунхенджа и египетских пирамид. Еврейская Библия и индийский эпос описывали их космические корабли и ядерное оружие. Причина, по которой в столь многих ранних цивилизациях были цари, которые утверждали, что они разговаривают со сверхчеловеками, обитающими на небесах, настаивал фон Деникен, заключалась в том, что первые правители действительно разговаривали со сверхчеловеческими существами с небес.

Хотя свидетельства этому (если мягко выражаться) очень скудные, но данная аргументация, несомненно, весьма выгодна. Множество людей верят ей, и фон Деникен продал 60 миллионов книг. У него по-прежнему множество фанатов. Всего несколько лет назад, когда я обдумывал свои дела, будучи на одном барбекю, меня обвинили — совершенно серьезно — в принадлежности к секретной группе археологов, которые скрывают эти факты.

Ученых часто критикуют за то, что они выискивают в мире чудеса. Однако они, как правило, поступают так в надежде установить истину. В данном случае истина состоит в том, что для объяснения существования богоподобных царей в Месопотамии космонавты нужны нам не больше, чем вариант, описываемый в книге Артура К. Кларка «2001 год: Космическая одиссея», нужен нам для объяснения эволюции Homo sapiens. Религиозные специалисты приобрели важное значение с начала ведения сельского хозяйства. По всем признакам, теперь, когда, как казалось, могущественные силы покинули людей, лишив их дождей, обитатели Месопотамии инстинктивно ждали от жрецов, заявлявших, что у них есть особый доступ к богам, что те расскажут им, что надо делать. В те трудные времена ключом к выживанию была организация, так что, чем в большей мере люди делали то, что им говорили жрецы, тем лучше шли у них дела (при условии, что жрецы давали разумные, здравые советы).

В данном случае, должно быть, подпитывали друг друга два процесса, образующие тот же логический круг, что и у фон Деникена, но еще убедительнее, нежели у него. Амбициозные люди, утверждавшие, что у них есть особый доступ к богам, заявляли, что им необходимы великолепные храмы, сложные церемонии и огромные богатства, дабы боги их услышали. После того как жрецы все это получили, они развернулись на 180° и указывали на великолепные храмы, сложные церемонии и огромные богатства как на доказательство того, что они на самом деле близки к богам: в конце концов, кто, если не любимцы богов, мог бы иметь все это? К тому времени, когда на эту тему стали писать писцы, — около 2700-х годов до н. э., — месопотамские цари даже утверждали, что боги являются их предками. Иногда — так было (как я подозреваю) в Уруке — наделение властью людей, которые поддерживали прямую связь с богами, приводило к чудесным результатам. Но когда так не получалось, — что должно было происходить нередко, — то, разумеется, в таком случае очень мало оставалось того, что археологи могли бы раскапывать.

Урук стал не только городом, но также и государством с централизованными учреждениями, которые назначали налоги и принимали обязательные для всего сообщества решения, подкрепляя их силой. Высшие позиции в этом государстве занимали несколько человек (но явно не женщин), которым помогала более многочисленная группа воинов, землевладельцев, торговцев и грамотных бюрократов. Для почти каждого человека рост государства означал отказ от свободы; однако такова была цена успеха в трудные времена. Общества, заплатившие эту цену, могли иметь больше людей, богатства и мощи, нежели догосударственные общества.

Большие города и государства привели к повышению уровня социального развития в Месопотамии после 3500-х годов до н. э. Затем они стали распространяться вширь, подобно тому как распространялись сельскохозяйственные деревни на территории Холмистых склонов. Материальная культура в стиле Урука («миски со скошенными краями», таблички для письма, пышные храмы) распространилась в Сирии и Иране. Дебаты о том, как это произошло, во многом похожи на дебаты о первоначальном распространении сельского хозяйства. Возможно, имела место колонизация с густонаселенного и очень организованного юга Месопотамии в направлении малонаселенного и менее централизованного севера. Например, Хабуба-Кабира в Центральной Сирии выглядит так, как будто кто-то клонировал окрестности Урука и сбросил их за тысячу миль от него. И наоборот, Телль-Брак, бывший крупным городом задолго до появления «мисок со скошенными краями», выглядит скорее как местная община, которая выбирала и отбирала кое-что из традиций, сложившихся в Уруке. Жители деревень пытались свести концы с концами и, наблюдая успех городов Месопотамии, возможно, позволили местным жрецам стать царями. А честолюбивые жрецы, со своей стороны, видя процветание религиозных лидеров Урука, возможно, убеждением, хитростью или запугиванием добились от своих соплеменников — жителей деревень предоставления им подобной власти. Как бы то ни было, но люди, которые предпочитали сельскую жизнь, должны были обнаружить, что формированию государства сопротивляться столь же трудно, как было трудно сопротивляться сельскому хозяйству охотникам и собирателям за тысячи лет до этого.

Боги обретают плоть

Поскольку около 5000-х годов до н. э. первым земледельцам приходилось немало попотеть, чтобы сельскохозяйственные культуры росли на равнинах Месопотамии, то самые неустрашимые из них отправились из долины реки Иордан через Синайскую пустыню, чтобы попытать счастья на реке Нил. В Египте было мало пригодных для одомашнивания местных растений, и он отставал от Холмистых склонов в отношении освоения сельского хозяйства. Однако как только такие подходящие семена и животные были сюда импортированы, новый образ жизни расцвел. Нил каждый год разливался как раз в нужное для сельскохозяйственных растений время, а крупные, питаемые дождями оазисы позволяли заниматься сельским хозяйством далеко в глубине сегодняшних пустынь.

Однако такое преимущество означало и то, что, когда около 3800-х годов до н. э. муссоны отступили, это ударило по Египту даже еще сильнее, нежели по Месопотамии. Многие жители Египта покинули свои оазисы и перебрались в долину Нила, где вода была в изобилии, но было мало земли, — в особенности там, где долина сужается в Верхнем Египте. Как и в Месопотамии, ответом на это стало управление. Раскопанные могилы позволяют предположить, что вожди деревень в Верхнем Египте исполняли как военные, так и религиозные роли. Успешные вожди становились богаче по мере того, как их деревни захватывали больше земли, а неуспешные исчезали. Ко времени 3300 лет до н. э. образовались три небольших государства. В каждом из них было богатое кладбище, где его первые цари — если только этот титул не был слишком пышен для них — были упокоены в могилах, которые копировали архитектуру Месопотамии, вместе с золотом, оружием и «импортом» из Месопотамии.

Эти царства сражались между собой, пока ко времени 3100 лет до н. э. из них не осталось только одно. К этому времени размеры монументов царей стали гораздо бóльшими и внезапно появилось своеобразное египетское иероглифическое письмо. Как и в Месопотамии, эта письменность была, вероятно, достоянием узкой группы грамотеев. Однако с самого начала в египетских текстах содержатся повествования, равно как и отчеты чиновников. Одна примечательная надпись гласит, что царь Верхнего Египта по имени Нармер завоевал Нижний Египет около 3100-х годов до н. э., в то время как другие надписи позволяют предположить активную роль человека по имени царь Скорпион.

В более поздних текстах также упоминается завоеватель по имени Менес (возможно, то же самое лицо, что и Нармер). Подробности противоречивы, однако основная фабула ясна: около 3100-х годов до н. э. долина Нила была объединена, образовав крупнейшее царство из когда-либо до того виданных в мире, в котором был, возможно, миллион подданных.

После 3100-х годов до н. э. материальная культура Верхнего Египта быстро распространилась вниз по долине Нила. Как и при распространении сельского хозяйства за тысячи лет до этого, и при распространении культуры Урука в современной им Месопотамии, жители Нижнего Египта могли подражать образу жизни Верхнего Египта (добровольно или из-за необходимости соперничать). Однако на этот раз имеются надежные свидетельства того, что население Верхнего Египта, организованного в государство, росло быстрее, нежели население «деревенского» Нижнего Египта, и что политическая унификация частично протекала в форме колонизации югом севера.

Несмотря на наличие столь многих общих черт, экспансия Урука в Месопотамии после 3500-х годов до н. э. и экспансия Верхнего Египта после 3300-х годов до н. э. имели разные последствия. Во-первых, как раз тогда, когда Нармер/Менес/царь Скорпион покорял Нижний Египет около 3100-х годов до н. э., экспансия Урука внезапно закончилась. Сам Урук сгорел, а большинство новых местообитаний с материальной культурой в его стиле оказались покинутыми, и причина этого остается загадкой. Когда около 2700 года до н. э. в текстах стало содержаться больше информации, жители Южной Месопотамии, называвшиеся тогда шумерами, были разделены на 35 городов-государств, каждое со своим собственным богоподобным царем. После краха Урука главным центром Запада остался объединенный Египет.

Почему пути Египта и Месопотамии разошлись, остается необъясненным. Возможно, Египет с его единственной речной долиной и дельтой, немногими оазисами и пустынями вокруг было попросту легче завоевать и удержать, нежели Месопотамию с ее двумя реками со множеством притоков, где сопротивление могло быть более сильным, а также окружающими горами, где обитали конкурентоспособные соперники. Или, может быть, Нармер и другие цари просто принимали лучшие решения, нежели цари Урука, чьих имен мы сейчас не знаем. Или, возможно, решающим оказался какой-нибудь совершенно другой фактор. (Я вернусь к этому вопросу еще раз ниже.)

Между Месопотамией и Египтом есть еще одно большое различие. Если шумерские цари утверждали, что они подобны богам, то египетские цари утверждали, что они являются богами. В кино- и телесериале «Звездные врата», поставленном по мотивам книг фон Деникена, этому дается простое объяснение: Нармер и другие были на самом деле космонавтами, в то время как цари Урука были всего лишь друзьями космонавтов. Однако, хотя этот вариант соблазняет своей простотой, нет никаких фактов, свидетельствующих в его пользу, но многое позволяет предположить, что фараоны (как называли царей Египта) фактически прилагали большие старания по «продвижению имиджа» своей божественности.

Большинству из нас самообожествление кажется чем-то психопатологическим, да и пять тысячелетий назад оно не было чем-то обычным. Так каким же образом это произошло? Нармер и его друзья не оставили никаких отчетов (богам не нужно объяснять свои действия), а наши лучшие ключи к этому происходят из намного более поздних повествований об Александре Великом из Македонии. Александр завоевал Египет в 332 году до н. э. и провозгласил себя фараоном. Столкнувшись с борьбой за власть среди своих полководцев, он счел полезным распространить слух, что он, как и фараоны до него, на самом деле является богом. Поскольку мало кто из жителей Македонии воспринял это всерьез, то Александр поднял ставки. Когда его армия достигла территории нынешнего Пакистана, он пригласил к себе десять местных мудрецов и приказал им под страхом смерти ответить на его самые серьезные вопросы. Дойдя до седьмого мудреца, Александр спросил: «Как человек может стать богом?»¹ Философ на это ответил просто: «Сделав то, что человек сделать не может». Легко представить, как Александр чешет голову и задается вопросом: «Знаю ли я кого-то, кто в недавнее время сделал что-то, чего никто из людей не смог бы сделать?» Ответ, который он, возможно, дал себе, был очевидным: «Да, это я. Я только что покорил Персидскую империю. Никто из смертных не смог бы сделать этого. Я — бог, и я должен подавить чувство вины по поводу убийства моих друзей, если они будут мне противоречить».

В качестве альтернативы, Александр или его сторонники могли целиком придумать всю эту историю. Однако, в известном смысле, ее реальность имела меньшее значение, нежели тот факт, что в 320 году до н. э. лучшим способом для царя «продать» идею о своей божественности было достижение сверхчеловеческого военного мастерства. Мы можем только догадываться, был ли уже этот способ лучшим за три тысячи лет до того; однако при объединении долины Нила царь Скорпион, Нармер и/или Менес, несомненно, сделали то, чего не мог рассчитывать сделать простой смертный. Возможно, слияние богоподобного царя и великого завоевателя делало самообожествление правдоподобным.

Конечно, это не было удачным ходом фараонов. Первые цари Верхнего Египта, как и в Уруке, должны были развивать управленческие навыки, заставляя людей отдавать им ресурсы и соглашаться с централизованным управлением. Однако теперь фараоны привлекали себе на службу представителей местной элиты со всей долины Нила в качестве своих управляющих. Фараоны построили новую столицу в Мемфисе, стратегически выгодно расположенном между Верхним и Нижним Египтом, и местные властители приходили туда. В Мемфисе фараоны распределяли свое покровительство среди мелких аристократов, которые платили за право оставаться в этой системе. Местные властители извлекали доходы из сельского населения, стараясь увеличить их, насколько это было возможно, не делая при этом невозможной их жизнь, а затем передавали полученное по цепочке вверх. В ответ на это сверху нисходила царская благосклонность.

Успех фараонов отчасти зависел от политиканства и взаимных одолжений, а отчасти от пышных зрелищ. И тому, кто сам является богом, наверняка все удается легче, нежели просто другу бога. Разве местные воротилы не захотят работать в интересах бога? Впрочем, чтобы обезопасить себя, фараоны создали и мощный язык символов. Вскоре после 2700-х годов до н. э. художники фараона Джосера разработали стили вырезания иероглифов и изображения богов-царей, которые сохранялись на протяжении пяти тысяч лет. Джосер понимал теологическую деликатность ситуации, когда видят умершим бессмертное существо, и придумал предельный символ Египетского царства — пирамиду, предназначенную для хранения священного трупа. Великая пирамида Хуфу высотой 450 футов [около 137 м], построенная около 2550-х годов до н. э., оставалась самым высоким сооружением в мире, пока Кельнский собор в Германии, завершенный в 1880 году н. э., не отодвинул ее на второе место. Она до сих пор остается самым тяжелым сооружением, имея вес около миллиона тонн. Тысячи работников десятилетиями трудились, добывая камни, доставляя их по воде вниз по Нилу и перетаскивая их на место строительства. Так называемая деревня строителей у подножия пирамид была тогда одним из крупнейших городов мира. Питание работников и их перемещения требовали резкого увеличения размеров и выучки бюрократического аппарата, а работа в составе бригад, должно быть, глубоко внутренне меняла деревенских жителей, которые, возможно, до этого никогда не покидали дома. Если кто-то и сомневался в божественности фараона до появления пирамид, то после их появления ни у кого таких сомнений, разумеется, больше не было.

Шумерские города-государства в Месопотамии развивались в том же направлении, но медленнее и осторожнее. Каждый город, согласно текстам, был разделен на «домовладения», в которых проживали много моногамных семей. В каждом домовладении одна семья была главной и занималась организацией своей территории и труда на ней, а другие семьи были разделены на категории — одни трудились на полях, другие — в мастерских, выполняя нормы и получая взамен пайки. Самые крупные и богатые домовладения теоретически возглавлялись богами и могли распоряжаться тысячами акров земли и сотнями работников. Людьми, которые управляли этими домохозяйствами богов, обычно были городские руководители, при этом царь возглавлял домохозяйство бога-покровителя данного города. Царь должен был выступать защитником интересов своего бога-покровителя. Если царь делал это хорошо, его бог должен был тоже процветать. А если же царь плохо справлялся с этой задачей, то акции его бога падали.

После 2500-х годов до н. э. это стало проблемой. Улучшившееся сельское хозяйство позволило людям иметь более крупные семьи, а рост населения породил соперничество за хорошие земли и более эффективные способы борьбы за них. Некоторые города побеждали другие и захватывали власть над ними. Теологические последствия были такими же трудными для объяснения, как и смерть египетских богов-царей: если царь заботился об интересах своего бога-покровителя, что тогда означало то, что другой царь, действовавший в интересах другого бога, взял верх? Некоторые жрецы предложили теорию «храма-города», делающую религиозную иерархию и интересы богов независимыми от царей. Успешные цари отвечали на это, провозглашая, что они являются не просто представителями богов. Где-то около 2440-х годов до н. э. один из царей объявил, что он является сыном своего бога-покровителя, и начали ходить стихи о том, как царь Гильгамеш из Урука путешествовал за пределы этого мира в поисках бессмертия. Затем эти стихи были объединены в «Сказание о Гильгамеше» — старейший в мире дошедший до нас литературный шедевр.

Правители искали новые способы продемонстрировать свое величие, и величайшая археологическая находка, когда-либо сделанная в Месопотамии, — царская гробница в Уре — была, возможно, одним из них. Находящиеся в ней впечатляющие предметы из золота и серебра, подобно пирамидам фараонов, должны были свидетельствовать о более высоком, нежели у обычных смертных, положении погребенного; а 74 человека, отравленные для того, чтобы сопровождать царицу Пу-аби в следующий мир, позволяют предположить, что старания правителей поддерживать лучшие отношения с богами могли быть плохими новостями для простых жителей Шумера.

Конфликт достиг апогея около 2350 года до н. э. Начались жестокие перевороты, вооруженные завоевания и революционные перераспределения собственности и священных прав. В 2334 году до н. э. человек, которого звали Саргон (это имя — что довольно подозрительно — означает «истинный царь»; вероятно, он принял это имя после того, как захватил власть), основал новый город, названный Аккад. Возможно, он находился около Багдада и — что неудивительно — остается пока нераскопанным. Но глиняные таблички из других городов сообщают, что вместо того, чтобы сражаться с другими шумерскими царями, Саргон грабил Сирию и Ливан, пока не смог оплачивать постоянную армию численностью в пять тысяч человек. После этого он переключился на других шумеров и подчинил их города путем дипломатии и насилия.

В учебниках Саргон часто именуется первым в мире строителем империи. Однако то, что сделали он и его аккадские наследники, на самом деле не так уж сильно отличается от того, что сделали объединители Египта на восемь столетий ранее. Сам Саргон не стал богом, но после подавления мятежа около 2334 года до н. э. его внук Нарам-Суэн объявил, что восемь шумерских богов захотели принять его в свои ряды. Шумерские художники начали изображать Нарам-Суэна с рогами и бóльших размеров, нежели он был в жизни, — что традиционно является атрибутами божественности.

Ко времени 2230 лет до н. э. два центра Запада, в Шумере и Египте, сильно затмили первоначальный центр на территории Холмистых склонов. В ответ на экологические проблемы люди создали города. А в ответ на конкуренцию между городами они создали государства с миллионами жителей, которыми правили боги и богоподобные цари, а управляли чиновники. По мере того как борьба в основных центрах все больше способствовала росту социального развития, сеть городов распространилась на территории Сирии и Леванта, занятые ранее более простыми сельскохозяйственными деревнями, и далее через Иран — до границ нынешнего Туркменистана. На Крите люди вскоре тоже начали строить дворцы. Величественные каменные храмы выросли на Мальте. Укрепленные небольшие города начали усеивать юго-восточное побережье Испании. Еще дальше на север и запад земледельцы и скотоводы заполнили каждую экологически пригодную нишу. На самой дальней окраине западного мира, где Атлантика бьется о холодные берега Британии, люди затратили, по оценкам, 30 миллионов часов труда на создание самого загадочного из всех монументов — Стоунхенджа. Один из космонавтов фон Деникена, посетив Землю около 2230 года до н. э., вероятно, пришел бы к выводу, что в дальнейшем нет особой нужды во вмешательстве со стороны инопланетян: эти более умные шимпанзе решительно повышали свой уровень социального развития.

Дикий Запад

Однако повторное путешествие спустя пятьдесят лет, возможно, шокировало бы космонавта. С одного конца западного центра до другого государства разваливались на части, а люди сражались и покидали свои дома. На протяжении следующего тысячелетия в результате серии неурядиц (нейтрально звучащее слово, скрывающее за собой ужасное многообразие массовых убийств, страданий, беженства и нужды) Запад отправился «в дикие скачки». Когда мы спрашиваем, кто или что нарушило социальное развитие, то получаем удивительный ответ: виной тому — само социальное развитие.

Одним из главных способов, при помощи которых люди пытаются улучшить свою судьбу, всегда было перемещение информации, материальных благ, а также самих себя. То, что имеется в изобилии здесь, может быть редкостью — причем ценной — в других местах. Результатом становятся все более сложные сети, связывающие сообщества между собой и функционирующие на каждом социальном уровне. Четыре тысячелетия назад храмы и дворцы владели некоторыми наилучшими землями, но вместо того, чтобы распределить их среди крестьянских семей, каждая из которых пыталась бы выращивать все, что ей необходимо, централизованно действовавшие чиновники оставляли эти земли у себя и указывали остальным, что выращивать. Одна деревня, с хорошей пахотной землей, могла выращивать только пшеницу, другая, расположенная на склонах холма, — возделывать виноград, третья могла специализироваться на работах с металлом. А чиновники могли перераспределять получаемые продукты: забирали то, что им требовалось, часть запасали на случай непредвиденных обстоятельств, а остальное раздавали как пайки. Это началось в Уруке ко времени 3500 лет до н. э., а через тысячелетие стало нормой.

Цари одаривали друг друга подарками, с учетом собственных интересов. Египетские фараоны, у которых было много золота и зерна, дарили их мелким правителям ливанских городов, которые, в свою очередь, отправляли в Египет ароматный кедр, поскольку в Египте не хватало хорошего дерева. Неправильный выбор подарков был крупным промахом. За обменом подарками стояли как психология и беспокойство по поводу статуса, так и экономика, но при этом достаточно эффективно происходило перемещение товаров, людей и идей. Цари, находившиеся на каждом конечном звене этих цепей, и множество торговцев, действовавших между ними, обогащались.

В наши дни мы склонны предполагать, что «командная экономика», при которой царь, диктатор или политбюро сообщает остальным, что им надо делать, должна быть неэффективной, однако большинство ранних цивилизаций зависело от нее. Возможно, в мире, в котором не хватает доверия и законов, заставляющих рынки работать, это был наилучший из доступных вариантов. Но он никогда не был единственным вариантом. Наряду с царскими и храмовыми структурами всегда процветали скромные независимые торговцы. Соседи занимались бартером, обменивая сыр на хлеб или помогая выкопать отхожее место за то, что кто-то сидел с их ребенком. Городские и сельские жители торговали на ярмарках. Медники нагружали котелки и сковородки на ослов и отправлялись своей дорогой. На окраинах царства, где засеянные поля постепенно иссякали среди пустынь или гор, сельские жители получали у пастухов или собирателей в обмен на хлеб и бронзовое оружие молоко, сыр, шерсть и животных.

Самый известный материал на эту тему происходит из еврейской Библии. Иаков был успешным пастухом на холмах возле Хеврона — там, где сейчас находится Западный берег реки Иордан. У него было 12 сыновей, но его любимцем был одиннадцатый, Иосиф, которого он наряжал в разноцветные одежды. В припадке задетого самолюбия старшие братья продали любимца своего отца вместе с его пестрой одеждой ехавшим мимо торговцам рабами, которые направлялись в Египет. Сколько-то лет спустя, когда в Хевроне было туго с продовольствием, Иаков отправил десять своих старших сыновей в Египет, чтобы они купили там зерна. Они не знали, что управляющий, с которым они там встретились, был их брат Иосиф. Он, хотя и был рабом, высоко поднялся на службе у фараона (правда, это было после краткого пребывания в тюрьме за попытку изнасилования. Разумеется, это был ложный навет на него). Прекрасной иллюстрацией того, как трудно было узнать Иосифа, было устроенное им испытание. Братья не удивились, когда не узнанный ими Иосиф притворился, что считает их шпионами, и бросил их в тюрьму. История, впрочем, заканчивается счастливо, когда Иаков, его сыновья и все их стада переселяются в Египет. «И жил Израиль в земле Египетской, в земле Гесем, — говорится в Библии, — и владели они ею, и плодились, и весьма умножились»².

История Иосифа, вероятно, произошла в XVI веке до н. э. К тому времени люди, чьи имена ныне затерялись, следовали одному и тому же сценарию на протяжении двух тысяч лет. Амориты с окраин Сирийской пустыни и гутии с гор Ирана приходили как торговцы и работники и были хорошо знакомы жителям городов Месопотамии. В долине Нила это были «азиаты», как их презрительно именовали египтяне.

Рост социального развития экономики центров, сопровождаемый все бóльшим переплетением экономики, общественной жизни и культуры центров и соседних регионов, приводил к увеличению размеров центров, к большему овладению ими окружающей средой и опять-таки к подъему социального развития. Однако ценой растущей сложности была растущая хрупкость. Это было и остается центральным элементом парадокса социального развития.

Около 2200 года до н. э. — когда Шаркалишарри, божественный сын бога-царя Нарам-Суэна, правил большей частью Месопотамии из своего тронного зала в Аккаде — начало происходить нечто неправильное. Харви Вайс, археолог из Йельского университета, который раскопал местонахождение Телль-Лейлан в Сирии, полагает, что он знает, что это было. В дни Саргона, то есть около 2300 года до н. э., Телль-Лейлан был крупным городом с населением в 20 тысяч человек, но столетием позднее он стал городом-призраком. В поисках объяснений геологи из команды Вайса обнаружили путем микроскопического изучения отложений, что количество пыли в почве Телль-Лейлана и соседних местонахождений резко выросло именно незадолго до 2200 года до н. э. Оросительные каналы засорились, — что, возможно, произошло из-за сокращения количества дождей, — и люди ушли прочь.

За тысячи миль отсюда в долине Нила также происходило что-то неправильное. В рассказе об Иосифе фараон, чтобы получить предсказание относительно урожаев сельскохозяйственных культур, полагался на толкователей снов. Но у реальных фараонов имелся «ниломер» — устройство, при помощи которого измерялись разливы реки и которое давало предварительное предупреждение о хороших и плохих урожаях. Анализ надписей показывает, что масштабы разливов около 2200 года до н. э. резко уменьшились. Египет также стал суше.

Установившийся около 3800-х годов до н. э. более сухой климат способствовал достижению величия Уруком и ведению войн, объединивших Египет. Однако, с другой стороны, в более сложном и взаимосвязанном мире, который сложился в последней трети I тысячелетия до н. э., запустение местонахождений наподобие Телль-Лейлана означало также и прекращение той деловой активности, от которой зависели амориты и азиаты. Как будто братья Иосифа прибыли в Египет, чтобы купить зерно, но никого там не нашли. Они могли вернуться обратно в Хеврон и рассказать своему отцу, что ему придется голодать, или же они могли доставить отца в земли фараона, чтобы там, когда получится, торговать или работать за еду, а когда так не получится, — то сражаться или воровать ради того же.

При других обстоятельствах аккадское или египетское ополчение могло бы истребить этих докучливых пришельцев (экономических мигрантов или преступников, — в зависимости от вашей точки зрения), но к 2200 году до н. э. эти вооруженные силы сами пришли в расстройство. Некоторые жители Месопотамии считали своих аккадских царей жестокими завоевателями, и, когда божественный — предположительно — Шаркалишарри не смог хорошо справиться со всеми проблемами, с которыми он сталкивался в 2190-х годах до н. э., многие семьи жрецов перестали с ним сотрудничать. Его армии таяли, полководцы сами провозглашали себя царями, а банды аморитов захватывали целые города. Менее чем через десятилетие империя развалилась. Теперь каждый город был сам за себя, о чем рассказал один из шумерских хронистов: «Кто был царем, а кто не был царем?»³

В Египте напряжение между двором и аристократией также нарастало, а фараон Пиопи II, который сидел на троне 60 лет, проявил себя неспособным справиться с этими проблемами. Пока его придворные плели интриги против него и друг против друга, представители местной элиты забирали правление в свои руки. К тому времени — около 2160 года до н. э., — когда в результате переворота в Нижнем Египте установилась новая династия, там были десятки независимых правителей, а по стране буйствовали неуправляемые банды азиатов. Что еще хуже, верховные жрецы великого храма Амона в Фивах в Верхнем Египте присваивали себе все более пышные титулы и в конце концов вступили в гражданскую войну с фараоном Нижнего Египта.

Около 2150 года до н. э. Египет и Аккад развалились на маленькие независимые государства, сражавшиеся с разбойниками и друг с другом за долю от все сокращающегося количества продукции, получаемой крестьянами. Некоторые военачальники процветали, но общий тон немногих сохранившихся текстов проникнут отчаянием. В них также есть намеки, что кризис отозвался эхом и за пределами центра. Археологам трудно сказать, когда события в одном регионе оказываются связаны с событиями в другом регионе, и мы не должны никогда недооценивать возможности простого совпадения, но трудно не обнаружить более широкой закономерности, которая проявила себя в гибели в огне крупнейших зданий в Греции, в прекращении деятельности мальтийских храмов, а также в запустении прибрежных крепостей в Испании, — то есть всех тех событий, которые случились в период между 2200 и 2150 годами до н. э.

Более крупные и сложные системы западного центра зависели от регулярных потоков людей, товаров и информации, но неожиданные перемены — наподобие установления более сухого климата в Телль-Лейлане или одряхления фараона Пепи II, — привели к их нарушению. Такие неурядицы, как засухи и миграции после 2200 года до н. э., не привели к хаосу, но они эффективно «перевернули костяшки» истории. В течение короткого времени как минимум могло произойти все, что угодно. Если бы у Пепи II был советник, подобный Иосифу, он, возможно, использовал бы трудные времена себе на пользу. Если бы Шаркалишарри смог лучше управляться со своими военачальниками и жрецами, его империя устояла бы. Вместо этого в Месопотамии основным результатом событий стало то, что город Ур воспользовался крахом Аккада, создав новую империю, меньшую по размерам, чем Аккад, но лучше нам известную, поскольку ее старательные чиновники выдали очень много расписок о полученных налогах. Сейчас опубликовано уже 40 тысяч их, а еще тысячи дожидаются изучения.

Шульги, занявший трон в Уре в 2094 году до н. э., провозгласил себя богом и ввел культ личности. Он даже даровал Уру новую музыкальную форму — гимн Шульги, в котором восхваляются его умения во всех областях — от пения до пророчеств, — в результате этот гимн напоминает отрежиссированные здравицы в честь диктатора Северной Кореи Ким Чен Ира. Однако, несмотря на таланты Шульги, через несколько лет после его смерти, в 2047 году до н. э., его империя также развалилась. В 2030-х годах до н. э. набеги стали настолько серьезной проблемой, что Уру пришлось построить стену длиной в сотню миль [более 160 км], чтобы не пускать аморитов, но в 2028 году до н. э. города начали выходить из налоговой системы Ура, и около 2020 года до н. э. произошел государственный финансовый крах. Как и при падении Аккада, свирепствовал голод, так как одни военачальники пытались реквизировать зерно для Ура, а другие объявили себя независимыми. «Голод заполняет город как вода, — рассказывалось в шумерской поэме «Плач об Уре», — его люди словно окружены водой и стараются получить глоток воздуха. Его цари одинокие, тяжело вздыхают в своем дворце, их люди бросают свое оружие…»⁴ В 2004 году до н. э. налетчики опустошили Ур и увели его последнего царя в рабство.

Если Месопотамия распалась на части, то Египет снова объединился. Высшие жрецы из Фив в Верхнем Египте, теперь сами выступавшие в качестве царей, в 2056 году до н. э. победили своих главных соперников, и в 2040 году до н. э. господствовали уже над всей долиной Нила. К 2000 году до н. э. западный центр выглядел во многом так же, так за тысячу лет до этого, когда Египет объединился под властью бога-царя, а Месопотамия разделилась на города-государства, где властвовали цари, которые, в самом лучшем случае, были всего лишь богоподобными.

К этому времени — то есть более чем четыре тысячи лет назад — головокружительные и бурные события в западном центре уже сделали явными некоторые фундаментальные силы, движущие социальным развитием. Социальное развитие — это не подарок и не проклятие, посылаемые человечеству монолитом Кларка или, инопланетянами фон Деникена. Это то, что мы делаем сами, просто не в результате нашего собственного выбора. Как я предположил во введении, суть дела состоит в том, что мы ленивы, жадны и трусливы и всегда ищем более легких, более выгодных или более безопасных способов делать свои дела. С момента возвышения Урука до нового объединения Фивами Египта лень, жадность и страх были движущими силами при всяком шаге по восходящей в социальном развитии. К тому же люди не могут пользоваться любым способом, который им нравится; каждый очередной шаг основан на всех предыдущих. Социальное развитие имеет кумулятивную природу и является результатом последовательных шагов, которые следует выполнять в правильном порядке. Правители Урука около 3100 года до н. э. так же не могли организовать такого же рода бюрократию, которой гордился Ур в годы правления Шульги на тысячу лет позже, как и Вильгельм Завоеватель не мог производить компьютеры в средневековой Англии. Как говорится в одной поговорке янки, «туда отсюда не попасть». Эта кумулятивность также объясняет и то, почему рост социального развития постоянно ускоряется: каждое новшество создается на основе предыдущих и вносит свой вклад в последующие. И это означает, что чем выше становится социальное развитие, тем быстрее оно может продолжать расти.

Однако, разумеется, новшества никогда не осуществляются гладко. Новшества означают изменения и приносят равно и радость, и боль. Социальное развитие порождает своих победителей и проигравших, новые классы богачей и бедняков, новые отношения между мужчинами и женщинами и между старыми и молодыми. Оно даже создает целые новые центры, когда преимущества отсталости предоставляют возможности тем, кто прежде играл незначительную роль. Его рост зависит от сообществ, становящихся более крупными, более сложными и более трудными для управления. Чем более оно возрастает, тем больше создает угроз для себя. Отсюда и парадокс: социальное развитие само порождает те силы, которые его подрывают. Когда они выходят из-под контроля — особенно когда изменяющаяся окружающая среда усиливает неопределенность, — могут последовать хаос, разрушение и крах, как это и произошло около 2200 года до н. э. Как мы увидим в последующих главах, парадокс социального развития по большей части объясняет, почему теории «давней предопределенности» не могут быть верными.

Группа братьев

Несмотря на хаос, охвативший западный центр после 2200 года до н. э., это все же не был «приход ночи». Коллапсы, случившиеся после 2200 года до н. э., даже не отмечены на графике, приведенном на рис. 4.2. Возможно, масштабы крушений там преуменьшены, но даже при этом вполне ясно одно: ко времени 2000 лет до н. э. социальное развитие на Западе было почти на 50 % выше, нежели за 3000 лет до н. э. Уровень социального развития продолжал расти, и общества Запада становились более крупными и более сложными и продвинутыми.

Центры менялись также и в остальном. Ни один из правителей Месопотамии после 2000 года до н. э. не объявлял себя богом, и даже в Египте сияние, окружавшее фараонов, поблекло. На статуях II тысячелетия до н. э. и в поэзии фараоны изображены более воинственными, утратившими вкус к жизни и разочарованными, нежели они изображались в III тысячелетии. К тому же — это должно быть связано с описанным выше — государственная мощь ослабевала: хотя дворцы и храмы оставались важными местами, но теперь больше, нежели ранее, земель и торговли оказалось в частных руках.

Самая важная причина, объясняющая, почему эти неурядицы не заставили стрелки истории идти вспять, заключалась в том, что на протяжении кризисов центр продолжал расширяться, охватывая периферию, которая находила все новые преимущества в своей отсталости и пролагала себе путь в центр. От Ирана до Крита люди приспосабливали дворцы в стиле Египта и Месопотамии и принципы перераспределительной экономики к условиям нестабильных окраин, где насилие было частым явлением и где сельское хозяйство питали дожди. В целом цари на окраинах больше полагались на военную силу, нежели цари в центрах с сельским хозяйством, основанным на орошении, и реже заявляли о своей божественности. Вероятно, было сложно выглядеть богоподобным, когда правители Египта и Шумера выглядели куда более величественно.

Опять-таки рост социального развития изменял значение географии. В III тысячелетии до н. э. решающее значение для развития имел доступ к бассейну великой реки. Однако во II тысячелетии жизнь на северной окраине прежнего центра стала обеспечивать еще большие преимущества. Пастухи на территории нынешней Украины одомашнили лошадей около 4000-х годов до н. э., а еще спустя две тысячи лет укротители лошадей, жившие в степях современного Казахстана, начали впрягать этих мощных животных в легкие двухколесные колесницы. Несколько степных пастухов, передвигавшихся в таких колесницах, не вызывали беспокойства в центре. Однако если бы некто, обладавший ресурсами, позволяющими заплатить за тысячи таких повозок, стал владеть ими, — это была бы совсем иная история. Повозки не были танками, прорывающимися через линии противника (как их любят изображать режиссеры фильмов на античные и библейские темы из разряда «мечи и сандалии»). Но армии с массами быстро передвигающихся на колесницах лучников сделали устарелыми прежние столкновения между пехотинцами.

Преимущества колесниц кажутся очевидными, но армии, достигавшие хороших результатов при одной тактической системе, зачастую медленно переходят на другую. Учреждение корпуса хорошо подготовленных воинов на колесницах, который мог устроить хаос в рядах выстроенной по старшинству армии, состоящей из одной пехоты, создавало совершенно новую элиту. Однако жители Египта и Месопотамии, с их прочно установившейся иерархией, по-видимому (хотя свидетельства по данному вопросу весьма отрывочны), усваивали новую систему ведения боя медленно и вяло. Новые северные государства — как, например, государство таинственных хурритов, которые, очевидно, мигрировали в Северную Месопотамию и Сирию с Кавказа после 2200 года до н. э., — были более гибкими. Связи хурритов со степью обеспечивали им легкий доступ к новому виду оружия, а их более свободная социальная структура, вероятно, создавала меньше барьеров, препятствующих его освоению. Ни они, ни касситы Западного Ирана, ни хетты Анатолии, ни гиксосы из современных Израиля и Иордании, ни микенцы Греции не были организованы так, как Египет или Вавилон — город в Месопотамии, но в то время это было не важно, поскольку колесницы обеспечивали этим ранее периферийным народам такое преимущество в ведении войны, что они могли грабить и даже покорять более древних и более богатых соседей. Гиксосы неуклонно продвигались в Египет и около 1720 года до н. э. построили там собственный город, а в 1674 году до н. э. захватили там трон. В 1595 году до н. э. хетты разорили Вавилон, и вскоре касситы завладели всеми городами Месопотамии. К 1500 году до н. э. хурриты создали свое царство под названием Митанни, а микенцы завоевали Крит (рис. 4.4).

Тогда были неспокойные времена, но в долгосрочной перспективе эти перевороты лишь способствовали увеличению центра и не толкали развитие вспять. В Месопотамии основным результатом порабощений, депортаций, массовых убийств и лишений имущества стала замена местных правителей иммигрантами с севера. В Египте, где восставшие, руководимые из Фив, в 1552 году до н. э. изгнали из страны гиксосов, мало что изменилось. Однако к 1500 году до н. э. вдоль северного края старого центра оформились новые царства, причем они развивались настолько быстро, что смогли силой вписаться в рамки более крупной версии этого центра. Эти великие государства были настолько тесно связаны друг с другом, что историки называют следующие триста лет Международной эпохой.

Торговля расцвела. Царские тексты полны фактов об этом, а письма XIV века до н. э., найденные в Амарне в Египте, показывают, как цари Вавилона, Египта и новых мощных государств Ассирии, Митанни и хеттов не стесняются в средствах для достижения цели, просят подарков и женятся на принцессах. Они создали общий дипломатический язык и именовали друг друга «братьями». Правителей второго плана, не входивших в этот клуб великих властителей, они называли «слугами», однако ранг мог быть пересмотрен в результате переговоров. Аххиява (вероятно, Греция), например, была великим государством на окраине. Никаких писем оттуда в архивах Амарны нет, но, когда хеттский царь перечисляет «царей, которые равны мне по рангу»⁵, в договоре XIII века до н. э., он сначала назвал там «царя Египта, царя Вавилонии, царя Ассирии и царя Аххиявы», но, лучше подумав, вычеркнул Аххияву из этого списка.

Чем больше «братьям» приходилось иметь дело друг с другом, тем более жестким становилось их соперничество. Вторжение гиксосов в XVIII веке до н. э. было травмой для египетской элиты и разрушило их убеждение, что непроходимые пустыни защищают их от нападений. Настроенные не допустить их повторения, они преобразовали довольно устаревшее ополчение в постоянную армию с профессиональными офицерами и современным корпусом колесниц. Ко времени 1500 лет до н. э. они продвинулись от побережья Средиземного моря в глубь Сирии, строя крепости по мере своего продвижения.

Древняя гонка вооружений разразилась ко времени до 1400 лет н. э., и горе неудачникам! Между 1350 и 1320 годами до н. э. хетты и ассирийцы поглотили Митанни. Ассирия вмешалась в гражданскую войну в Вавилонии, а к 1300 году до н. э. хетты уничтожили Арцаву — еще одно соседнее государство. Хетты и цари Египта вели беспощадную холодную войну, полную шпионажа и тайных операций, за контроль над городами-государствами Сирии. В 1274 году до н. э. эта война обратилась в горячую, и при Кадеше столкнулись самые большие армии, которые когда-либо до этого видел мир, — возможно, 30 тысяч пехотинцев и 5 тысяч колесниц с каждой из сторон. Рамзес II, египетский фараон, по-видимому, угодил в ловушку. Поскольку он был богом, это, естественно, не создало для него никаких проблем, и в отчетах об этой битве, которые были помещены в не менее чем семи храмах, Рамзес рассказывает нам, что он впал в неистовство подобно Рэмбо.

«Его Величество [Рамзес II] уничтожил всю силу хаттов [другое название для хеттов], в чем ему помогли его великие военачальники и все его братья, а также вожди всех тех стран, которые пришли с ним. Их пехота и их колесницы крушили врагов одного за другим. Его Величество убивал их на месте, они валились перед его лошадьми, и при этом Его Величество был один, и никого не было рядом с ним»⁶.

После этого «ничтожный вождь хаттов», утверждает Рамзес, попросил мира (насколько это было возможно).

Выделить историю войны из этой напыщенной речи бога-царя — дело непростое, но все прочие факты позволяют предположить противоположное его хвастовству. В тот день Рамзес едва избежал засады, которую устроили хетты. Хетты вплоть до 1258 года до н. э. продолжали продвижение вдоль побережья и прекратили его только потому, что у них начались новые сражения: одно — с Ассирией в горах Юго-Восточной Анатолии, а другое — с греческими искателями приключений на западном побережье Анатолии. Некоторые историки полагают, что Илиада Гомера — греческая эпическая поэма, написанная спустя пять столетий, — смутно отражает войну, которая велась в 1220-х годах до н. э., когда греческая коалиция осадила Трою, город-вассал хеттов. А далеко к юго-востоку велась еще более жестокая осада, закончившаяся тем, что в 1225 году до н. э. Ассирия захватила Вавилон.

Эта борьба была жестокой. Поражение могло означать исчезновение: мужчин убивали, женщин и детей уводили в рабство, города разрушали до основания и предавали забвению. Поэтому ради победы в жертву приносилось все. Появилось больше военной элиты, куда более богатой, нежели ее предшественники, и это способствовало активизации внутренних междоусобиц между ее представителями. Цари укрепляли свои дворцы или строили для себя совершенно новые города, где простой народ не мог нарушить их безмятежную жизнь. Налоги резко возросли, людей гораздо чаще стали привлекать к принудительному труду. Резко возрастали долги — по мере того, как аристократы занимали деньги для роскошной жизни, а крестьяне закладывали урожай, чтобы остаться в живых. Цари называли себя пастырями людей, но они куда чаще «стригли свои стада», нежели защищали их. Они стремились контролировать работников и привлекали целые народы трудиться над реализацией их строительных проектов. Евреи, тяжко трудившиеся в городах фараона, — далекие потомки сыновей Иакова, которые мигрировали в Египет со столь большими надеждами, — были просто наиболее известным примером таких порабощенных групп.

Таким образом, после 1500-х годов до н. э. власть государства росла, а сам западный центр при этом становился более обширным. Гончарные изделия из Греции находят по всем берегам Сицилии, Сардинии и Северной Италии, что позволяет предположить, что на большие расстояния перевозились также и другие, более ценные (но реже попадающиеся на глаза археологов) товары. Археологи, занимающиеся подводными исследованиями возле побережья Анатолии, обнаружили поразительные факты, высвечивающие механизм торговли. Например, корабль, около 1316 года до н. э. потерпевший крушение возле Улу-Буруна, перевозил медь и олово в количестве, достаточном для изготовления десяти тонн бронзы, а также эбеновое дерево и слоновую кость из Тропической Африки, кедр из Ливана, стекло из Сирии и оружие из Греции и современной территории Израиля. Короче, там было всего понемногу, что могло принести прибыль. Груз, вероятно, образовался мало-помалу после заходов в каждый порт, лежавший на пути корабля. Экипаж у этого судна был столь же смешанным, как и перевозимый им груз.

Берега Средиземного моря вошли в состав центра. Богатые могилы, содержащие бронзовое оружие, позволяют предположить, что на Сардинии и Сицилии деревенские вожди превратились в царей. В сохранившихся текстах сообщается, что молодые мужчины на этих островах покидали свои деревни и отправлялись искать счастья в качестве наемников, участвуя в тех войнах, которые вел центр. Жителям Сардинии случалось оказаться в Вавилоне и даже на территории нынешнего Судана, где египетские армии продвигались на юг в поисках золота, разбивая местные государства и строя храмы там, где они проходили. Еще дальше — в Швеции — вождей хоронили вместе с колесницами (как наивысшим символом статуса из центра), а также клали в могилу другие импортные военные принадлежности — в частности, острые бронзовые мечи — для посмертного использования.

Когда Средиземноморье стало новой окраиной, то рост социального развития еще раз привел к изменению значения географии. В IV тысячелетии до н. э. рост орошения и городов привел к тому, что долины великих рек в Египте и Месопотамии стали более ценными как недвижимость, чем старый центр на территории Холмистых склонов. Во II тысячелетии до н. э. значительное увеличение торговли с дальними странами сделало доступ к широким водным путям Средиземноморья еще более ценным. После 1500-х годов до н. э. неспокойный западный центр вошел в совершенно новую эпоху экспансии.

Десять тысяч го в поднебесной

Археологи часто страдают недугом, который я предпочитаю называть «завистью к Египту». Где бы мы ни вели раскопки или что бы мы ни выкапывали, мы всегда подозреваем, что если бы мы вели раскопки в Египте, то нашли бы вещи получше. Поэтому когда узнаешь, что египетская зависть поражает людей и в других сферах жизни, то делается легче. В 1995 году государственный советник Сун Цзянь — один из высших китайских администраторов по науке — прибыл с официальным визитом в Египет. Он был недоволен, когда археологи сообщили ему, что здешние древности старше, чем в Китае, и поэтому после возвращения в Пекин инициировал проект «Хронология трех династий», чтобы расследовать данный вопрос. На его осуществление ушло 4 года и 2 миллиона долларов. Объявленное заключение по его итогам гласило: египетские древности действительно старше китайских. Но теперь мы, по крайней мере, точно знаем, насколько они старше.

Как мы видели в главе 2, сельскохозяйственный образ жизни начал развиваться на Западе около 9500-х годов до н. э., — более чем на 2 тысячи лет раньше, нежели в Китае. Ко времени 4000 лет до н. э. сельское хозяйство распространилось на периферийные территории, такие как Египет и Месопотамия, а когда после 3800-х годов до н. э. муссоны сместились к югу, жители этих новых сельскохозяйственных территорий, чтобы выжить, создали города и государства. На Востоке также имелись в изобилии сухие периферийные зоны, но ко времени 3800 лет до н. э. сельское хозяйство едва затронуло их, а наступление более сухого и прохладного климата не привело к образованию здесь городов и государств. Но, вероятно, благодаря этим переменам жизнь стала более легкой для жителей деревень, поскольку теплые и влажные долины рек Янцзы и Хуанхэ стали суше и удобнее для обработки. Хотя это сегодня трудно себе представить, но около 4000-х годов до н. э. долина Хуанхэ была почти субтропическим лесом, и слоны трубили там, где теперь находятся улицы Пекина, задыхающиеся от автомобилей.

Вместо перехода к образованию городов и государств, как в Египте и Месопотамии, в Китае в IV тысячелетии до н. э. наблюдается устойчивый, но не бросающийся в глаза рост населения. Расчищались леса, и основывались новые деревни, а прежние деревни становились небольшими городами. Чем лучше люди умели получать энергию, тем больше их становилось и тем более сильное давление они оказывали сами на себя; и поэтому, как и обитатели Запада, они много экспериментировали, стараясь отыскать новые способы выжать побольше из земли, организовать свой труд более эффективно и захватить у других то, в чем они нуждались. Мощные укрепления из утрамбованной земли, сделанные вокруг более крупных поселений, наводят на мысль о конфликтах. Некоторые поселения устроены более упорядоченным образом, что позволяет предположить наличие там планирования на уровне общины. Дома становились больше, и мы находим в них больше предметов — что свидетельствует о медленно возраставших стандартах жизни. Но также возрастали и различия между домами, и это, возможно, означало, что более богатые крестьяне отделяли себя от своих соседей. Некоторые археологи полагают, что распределение орудий в домах показывает и возникающие половые различия. В некоторых местах, и прежде всего в Шаньдуне (рис. 4.5), для некоторых людей — по большей части мужчин — местом их вечного покоя были могилы большего размера, нежели для других, а в некоторых могилах даже имелись тщательно выполненные резные орнаменты из нефрита.

Какими бы красивыми ни были эти нефритовые предметы, археологам все равно трудно проводить раскопки в китайских местонахождениях возрастом около 2500-х годов до н. э. и при этом не испытывать хоть изредка приступов египетской зависти. Здесь они не находят ни великих пирамид, ни царских надписей. Их открытия фактически напоминают то, что археологи находят на местонахождениях в западном центре, датируемых временем около 4000-х годов до н. э., незадолго до появления первых городов и государств. Восток двигался по тому же пути, что и Запад, но отставал от него по крайней мере на пятнадцать столетий. И, в соответствии с этим графиком движения, между 2500 и 2000 годами до н. э. Восток прошел через трансформации, довольно похожие на те, что наблюдались на Западе между 4000 и 3500 одами до н. э.

Во всех долинах великих рек темпы изменений возрастали, но при этом возникла одна интересная закономерность. Самые быстрые преобразования происходили не на самых широких равнинах с самыми богатыми почвами, а там, где пространство было ограничено и где людям было трудно уйти прочь и отыскать себе новый дом, если они проигрывали в борьбе за ресурсы с другими деревнями или в войнах между ними. На одной из небольших равнин в Шаньдуне, например, археологи отыскали новый тип расположения поселений, оформившийся между 2500 и 2000-ми годами до н. э. Там вырос один крупный городок, где проживало, возможно, 5 тысяч человек, окруженный меньшими по размеру городками-сателлитами, у которых были свои еще меньшие деревни-сателлиты. При исследованиях в районе Суз в Юго-Западном Иране был обнаружен похожий тип расположения поселений возрастом примерно на 15 столетий раньше. Возможно, так всегда происходит, когда одна община завоевывает политический контроль над другими общинами.

Если судить по богатым предметам, встречающимся в могилах некоторых мужчин, после 2500 года до н. э. в Шаньдуне могли уже «карабкаться к власти по скользкому шесту» настоящие цари. В нескольких могилах нашли действительно впечатляющие нефритовые предметы и один головной убор, украшенный бирюзой, довольно похожий на корону. Впрочем, самой замечательной находкой является один скромный глиняный черепок, обнаруженный в Дингуне. Когда этот невзрачный на вид фрагмент серой керамики извлекли из земли, археологи сначала положили его в корзину с другими обычными находками. Однако когда затем они очистили его в лаборатории, то обнаружили одиннадцать символов, нацарапанных на его поверхности, схожих с более поздними китайскими письменами, но все же отличающихся от них. Не было ли это, задались вопросом археологи, вершиной айсберга — широко распространенной практики письма на непрочных материалах? Не было ли у царей Шаньдуна чиновников, управлявших их делами, как у правителей Урука в Месопотамии на тысячу лет раньше? Может быть, это и так. Но другие археологи, обратившие внимание на обстоятельства обнаружения данной надписи, задались вопросом — а было ли датирование проведено правильно, или, может быть, это вообще подделка. Ясность в этот вопрос внесут только новые открытия. Было ли это письмом или нет, — однако те, кто управлял общинами Шаньдуна, несомненно, обладали властью. Ко времени 2200 лет до н. э. человеческие жертвоприношения стали обычным делом, а некоторые могилы свидетельствуют о культе предков.

Кем были эти высокопоставленные люди? Может быть, некоторые ключи к этому дает Таосы (陶寺) — местонахождение в 400 милях [643,6 км] от долины реки Фэнь. Это самое крупное поселение, известное для данного времени, в котором, возможно, проживало 10 тысяч человек. Здесь нашли огромную платформу из утрамбованной земли, которая, вполне вероятно, служила основанием для одного из первых дворцов Китая, хотя единственным прямым свидетельством этого является декорированный фрагмент разрушенной стены, найденный в яме (через какое-то время я вернусь к этому моменту).

В Таосы были раскопаны тысячи могил, свидетельствующих о наличии явно выраженной социальной иерархии. Почти девять из каждых десяти могил были небольшими и с небольшим числом вложенных туда предметов. Но приблизительно одна из десяти могил была больше по величине, а примерно одна из ста (всегда мужская) — огромной. В некоторых из гигантских могил содержалось по 200 предметов, в том числе вазы с нарисованными на них драконами, орнаменты на нефрите и целые свиньи, принесенные в жертву, но не съеденные. Поразительную параллель с Цзяху — доисторическим кладбищем, о котором рассказывалось в главе 2, в Таосы являет наличие в самых богатых могилах музыкальных инструментов: глиняных или деревянных барабанов с натянутой на них крокодиловой кожей; больших каменных колоколов и странно выглядящего медного колокола.

Когда я рассказывал о Цзяху в главе 2, то упомянул о теории археолога Гуан Чичана о том, что цари Востока произошли от доисторических шаманов, которые использовали алкоголь, музыку и периодически повторяющиеся ритуалы, чтобы убедить себя (и других), что они путешествуют в миры духов и общаются с предками и богами. Когда Чичан выдвинул эту идею, Цзяху еще не было раскопано, и тогда он мог отследить свидетельства только примерно до около 3500 года до н. э. Однако, указывая на Таосы и подобные местонахождения, он предположил, что между 2500 и 2000 годами до н. э. уже сформировалась древнекитайская религиозная и царская символика. Примерно две тысячи лет спустя в конфуцианском наставлении по церемониям «Ритуалы Чжоу» все типы инструментов, найденные в могилах в Таосы, перечисляются как подобающие для элитных ритуалов.

Чичан был уверен, что и другие произведения литературы, написанные в те же времена, что и «Ритуалы Чжоу», также выявляют воспоминания о периоде до 2000 года до н. э. Возможно, что одни из самых значительных, а также самых загадочных текстов можно найти на страницах книги «Весны и осени господина Люя» — обзора полезных знаний, составленного в 239 году до н. э. Люй Бувэем, канцлером государства Цинь. Люй утверждал: «Есть великий Круг в вышине и великий Квадрат в глубине; ты, сумевший это взять образцом, станешь матерью народа и отцом»⁷. Эти мудрые цари, как считалось, были потомками верховного божества Ди и последний из этих мудрых царей — Юй, как считалось, спас человеческий род, вырыв дренажные каналы, когда Хуанхэ разливалась. «Если бы не Юй, — гласит другой текст, — мы все были бы сейчас рыбами и черепахами!»⁸ Благодарные люди сделали Юя своим царем, повествуется в истории, и он основал первую в полной мере человеческую династию в Китае — Ся.

Люй Бувэй верил в точность своей книги, и, как говорят, подвесил тысячу кусков золота возле главного рынка своего города и предлагал эти деньги любому, кто смог бы показать, что ему необходимо добавить или убрать хотя бы одно слово из его текста. (К счастью, издатели больше не требуют этого от авторов.) Однако, несмотря на трогательную веру Люя, царь Юй выглядит примерно столь же правдоподобно, как и Ной — западная версия безгрешного человека, который спас человеческий род от потопа. Большинство историков считает мудрых царей полностью вымышленными. Однако Гуан Чичан предполагал, что в книге Люя сохранилась подлинная, хотя и искаженная информация о конце III тысячелетия до н. э. — эпохе, когда на Востоке оформлялось нечто напоминающее царскую власть.

Чичан усматривал связь между историей из книги Люя о том, как мудрые цари приняли округлость Неба и квадратность Земли в качестве образца для себя, и цун — сосудом из нефрита, который появляется в богатых могилах в регионе дельты Янцзы около 2500 года до н. э., а затем распространяется в Таосы и других местонахождениях. Цун — это квадратный блок нефрита с цилиндрическим просверленным отверстием: круг и квадрат выражают единство Неба и Земли. Эта комбинация круга и квадрата оставалась мощной эмблемой царской власти вплоть до падения последней китайской династии в 1912 году н. э. Если вы не убоитесь толп в Запретном городе в Пекине и вглядитесь в темные интерьеры дворцов, то увидите там те же самые символы — квадратное основание трона и круглый потолок, которые повторяются вновь и вновь.

Возможно, предположил Чичан, память о древних жрецах-царях, которые утверждали, что они перемещаются между этим миром и миром духов, и использовали цун в качестве символа своей власти, сохранялась еще в дни Люя. Чичан считал годы между 2500 и 2000-ми до н. э. «эпохой нефритового цун — периодом, когда шаманизм и политика объединили силы и когда появился класс элиты на основе монополии на шаманизм»⁹. Наиболее впечатляющими цун были, конечно, те, которые находились в царских сокровищницах; на самом большом из них были вырезаны изображения духов и животных. Археологи (люди с непредсказуемым чувством юмора) назвали этот цун «Кинг-Конгом».

Если Чичан был прав, то религиозные специалисты превратились в правящую элиту в период между 2500 и 2000 годами до н. э. Во многом они действовали так же, как и в Месопотамии тысячелетием ранее, используя нефрит, музыку и храмы, построенные на платформах из утрамбованной земли, которые служили «усилителями» сообщений, отправляемых ими богам. В одном местонахождении даже было святилище (как считается, небольшое: всего 20 футов [около 6 м] в ширину, построенное на низкой платформе), по форме напоминающее цун.

Ко времени 2300 лет до н. э. Таосы выглядел похожим на Урук в процессе становления, будучи полон дворцов, платформ и вождей, которые были на пути к тому, чтобы стать богоподобными. Но затем — неожиданно — этого не произошло. Элитный комплекс был разрушен, после чего единственным напоминанием о дворце остался лишь фрагмент разрисованной стены, найденный в яме с мусором, о котором я упоминал выше. Сорок скелетов — некоторые из которых были расчленены или лежали с оружием, которое торчало в них, — были свалены в ров там, где стоял дворец, а некоторые из самых больших могил на кладбище были разграблены. Таосы сократился вдвое по сравнению с предыдущим размером, а всего в нескольких милях от него вырос новый крупный город.

Есть один момент в археологии, который оставляет чувство досады: мы часто видим результаты того, что люди сделали, но не причины. Мы можем плести небылицы (Таосы сожгли варвары! Таосы разрушен в результате гражданской войны! Из-за внутренних распрей Таосы разделился надвое! Таосы опустошили новые соседи! И т. д.), но мы редко можем сказать, что тут является истинным. Самое лучшее, что мы можем сделать, — это отметить, что падение Таосы было частью более обширного процесса. Ко времени 2000 лет до н. э. самые крупные местонахождения в Шаньдуне также были заброшены, и общая численность населения в Северном Китае сократилась. И в это же самое время засухи, голод и политические крахи терзали Египет и Месопотамию. Возможно, изменение климата вызвало кризис в масштабах всего Старого Света?

Если бы в Таосы записывали уровни наводнений при помощи специального «хуанхэмера», подобного египетскому ниломеру, или если бы китайские археологи провели микроморфологические исследования наподобие тех, которые были проведены в Телль-Лейлане в Сирии, мы были бы в состоянии что-то сказать. Однако свидетельств такого рода здесь не существует. Мы можем изучить письменные источники, написанные через две тысячи лет после указанных событий ради информации, но, как и в отношении историй о мудрых царях, мы не можем сказать, насколько много их авторы реально знали о столь ранних временах.

«Во времена правления Юя, — говорится в «Веснах и осенях господина Люя» — в Поднебесной было десять тысяч го»¹⁰. Переводя иероглиф го как «вождество», — небольшое политическое образование, в основе которого находился небольшой город, окруженный стенами, многие археологи считают, что это — вполне хорошее описание долины Хуанхэ между 2500 и 2000 годами до н. э. Некоторые ученые идут еще дальше и утверждают, что реально существовал царь Юй, который покончил с эпохой десяти тысяч го и подчинил их власти династии Ся. Письменные источники даже предоставляют климатическое обоснование, хотя вместо «пылевой чаши» в стиле Месопотамии они говорят о проливных дождях, лившихся на протяжении девяти из десяти лет, которые были причиной того, почему Юю потребовалось осушить долину Хуанхэ. Что-то в этом духе, несомненно, могло произойти. Вплоть до двух десятков лет назад, когда Хуанхэ кое-где начала снижать свою водность, люди регулярно называли ее «горе Китая», потому что почти каждый год она разливалась и в среднем раз в столетие изменяла свое русло, разоряя и убивая тысячи крестьян.

Возможно, что в основе истории Юя была реальная катастрофа, случившаяся около 2300 года до н. э. Или, может быть, это всего лишь фольклорное произведение. Мы просто не знаем. Однако опять-таки хотя причины изменений для нас темны, но их последствия совершенно очевидны. Ко времени 2000 лет до н. э., пока города провинции Шаньдун и долины реки Фэнь восстанавливались (в Таосы даже соорудили монументальную платформу высотой 20 футов [чуть более 6 м] и шириной 200 футов [чуть более 60 м]), проявили себя преимущества отсталости, столь важные в истории Запада. Долина реки Ило — прежнее захолустье — стала заполняться даже более величественными монументами.

У нас нет достаточно фактов, объясняющих причины этого, но жители долины Ило не просто копировали Таосы. Напротив, они создали совершенно новый архитектурный стиль, заменив большие здания, которые легко увидеть и к которым легко подойти с любой стороны, — обычные на протяжении тысячи лет в Северном Китае, — на огороженные со всех сторон дворцы, где внутренний двор окружен крытыми коридорами, со всего несколькими входами. Затем они упрятали эти дворцы за высокими стенами из утрамбованной земли. Толкование архитектуры — дело непростое. Однако данный стиль долины реки Ило может означать, что отношения между правителями и подданными изменились в новом — и, возможно, более иерархическом направлении, по мере того как власть жрецов распространялась вплоть до границ разливов в этой долине.

Мы можем рассматривать это как восточный вариант того, что происходило в Уруке, когда одно сообщество оставило позади всех своих соперников и превратилось в государство, правители которого могут использовать силу для навязывания своих решений и взимания налогов с подданных. Таким сообществом был Эрлитоу, который между 1900 и 1700 годами до н. э. быстро стал настоящим крупным городом с населением 25 тысяч человек. Многие китайские археологи уверены, что Эрлитоу был столицей династии Ся, которая, как утверждалось, была основана мудрым царем Юем. Некитайские ученые в целом с этим не соглашаются и указывают на то, что литературные ссылки на Ся начали появляться лишь спустя тысячу лет после того, как Эрлитоу был покинут жителями. Возможно, предполагают они, Ся, наряду с царем Юем, — это вообще выдумка. Эти критики обвиняют китайских ученых в том, что они в лучшем случае легковерно относятся к мифологии, а в худшем — занимаются дешевой пропагандой, чтобы укрепить таким образом современную национальную идентичность Китая, отодвигая его истоки как можно дальше в древность. Неудивительно, что такие аргументы воспринимаются очень плохо.

Данные дебаты в основном не касаются вопросов, которые мы здесь обсуждаем, но совсем избежать данной темы мы не можем. Что касается меня, я склонен подозревать, что династия Ся существовала на самом деле и что Эрлитоу был ее столицей, даже если истории о Юе в основном являются фольклором. Но, как мы увидим в следующем разделе, всякий раз, когда мы можем это проверить, бывает ясно, что более поздние китайские историки довольно хорошо передают имена. Поэтому я просто не могу представить, что Ся и Юй были целиком придуманы.

Однако какой бы ни была на самом деле истина, Ся, Юй или любой другой, кто правил Эрлитоу, умел управлять рабочей силой в совершенно новых масштабах. Была построена сеть дворцов и, возможно, храм предков, воздвигнутый на платформе из утрамбованной земли в новом, замкнутом стиле. Для постройки той платформы, на которой стоит дворец I, потребовалось где-то около ста тысяч человеко-дней работы. На расстоянии четверти мили от нее археологи нашли шлак, тигли и формы для литья бронзы, которые были разбросаны на площади в два акра [около 0,8 га]. Медь стала известна здесь начиная с 3000 года до н. э., но долго оставалась новинкой и использовалась в основном для изготовления безделушек. Когда около 1900 года до н. э. был основан Эрлитоу, бронзовое оружие оставалось еще редкостью, и еще в первом тысячелетии до н. э. обычными материалами для сельскохозяйственных орудий оставались камень, кость и раковины. Поэтому бронзолитейная мастерская Эрлитоу представляет собой качественный скачок по сравнению с более ранней ремесленной деятельностью. Там производились в больших количествах оружие и инструменты ремесленников, которые должны были способствовать успеху города, а также производились замечательные ритуальные предметы — колокола, подобные описанному выше образчику из Таосы; пластины, инкрустированные глазами, животными и рогами из бирюзы; а также ритуальные сосуды диаметром в фут [фут — 30,48 см] и больше. Формы сосудов, придуманные в Эрлитоу (сосуды цзя, треножники дин, кубки цзюэ, кувшинчики для теплого вина хэ) стали на Востоке основными «усилителями», использовавшимися для отправки религиозных посланий, и заменили нефритовые цун, после чего доминировали в ритуалах на протяжении следующего тысячелетия.

Реконструкция дворца первой фазы культуры Эрлитоу (Дворец I)

Бронзовый сосуд цзюэ для вина

Сосуд-трипод. Культура Эрлитоу

Кувшинчики для теплого вина хэ

Эти крупные сосуды были найдены только в Эрлитоу, и если Чичан был прав, когда утверждал, что истоком царской власти были притязания царя на то, что он находится на стыке между этим и сверхъестественным мирами, то бронзовые ритуальные сосуды были столь же важны для укрепления власти Эрлитоу, как и бронзовые мечи. Царь Эрлитоу имел в своем распоряжении самый громкий усилитель; а властители из меньших го, видя все это, могли счесть, что имеет смысл сотрудничать с тем человеком, которого духи могут услышать лучше всего.

Впрочем, для царя бронзовые сосуды, должно быть, являлись не только инструментами, но и источником головной боли. Эти сосуды были очень дороги, и для их изготовления требовались армии ремесленников и тонны меди, олова и топлива — а в долине реки Ило всего этого не хватало. Помимо создания небольшого царства (некоторые археологи, исходя из характера расположения поселений, оценивают, что его территория охватывала около двух тысяч квадратных миль [около 3,2 тыс. км²]), Эрлитоу, возможно, отправлял колонистов, чтобы они добывали сырье. Например, за сотню миль от Эрлитоу на холмах, богатых медью, располагался Дунсяфэн, где находят гончарные изделия, изготовленные в стиле Эрлитоу, и огромные холмы отходов, оставшихся после медеплавильных работ. Однако там пока не обнаружены ни дворцы, ни богатые могилы, ни формы для литья сосудов, не говоря уже о самих сосудах. Возможно, археологи просто вели раскопки в неправильном месте, однако они искали в течение долгого времени. Более вероятно, что в Дунсяфэне медь добывалась и очищалась, а затем ее отправляли в Эрлитоу: вот первый колониальный режим на Востоке.

Распорядитель предков

У отсталости могут быть не только преимущества, но также и недостатки — не в последнюю очередь из-за того, что, по мере того как периферия входит в состав более старого центра, ей самой приходится вступать в конфронтацию с новыми перифериями, которые, как и она, хотят повторить ее путь. Ко времени 1650 лет до н. э. Эрлитоу был самым блистательным городом на Востоке. В его храмах сверкали бронзовые котлы и стоял перезвон колоколов. Но всего на расстоянии дневного перехода за рекой Хуанхэ осмелившийся на то горожанин оказался бы в мире насилия — мире крепостей и враждующих вождей. У двух скелетов, найденных в яме всего в 40 милях [около 64 км] от этого большого города, налицо несомненные признаки того, что они были оскальпированы.

Отношения между Эрлитоу и его дикой окраиной были похожи, возможно, на отношения между Аккадской империей в Месопотамии и аморитами, когда для обеих сторон были выгодно вести торговлю и совершать набеги, — пока что-либо не нарушало сложившийся баланс. Такого рода нарушение на Востоке явилось в форме крепости, называвшейся Яньши, которая была построена около 1600-х годов до н. э. на расстоянии всего пяти миль [около 8 км] от Эрлитоу. Более поздние письменные источники сообщают, что примерно в это время новая группа, Шан, свергла династию Ся. Самые ранние находки в Яньши сочетают стиль Эрлитоу в отношении материала с традициями мест, лежавших к северу от Хуанхэ. Большинство китайских археологов (и на этот раз также и многие некитайские) считают, что Шан пересекли Хуанхэ около 1600-х годов до н. э., одержали победу над Эрлитоу и построили Яньши, чтобы доминировать над своими униженными, но более продвинутыми врагами. Яньши вырос в огромный город, в то время как Эрлитоу приходил в упадок, и так было приблизительно до 1500-х годов до н. э., когда цари Шан, возможно, решили, что им больше не надо следить за своими бывшими врагами так же внимательно, как прежде, и переместились на 50 миль [около 80 км] к востоку в новый город — Чжэньчжоу.

Бронзовый сосуд дин (ding), квадратный котел с человеческими лицами, династия Шан

Трипод дин (ding), династия Шан

Похоже, что все, что Эрлитоу мог сделать, Чжэньчжоу мог сделать еще лучше или, по крайней мере, в бóльших масштабах. В Чжэньчжоу имелся внутренний город примерно того же размера, как и Эрлитоу, но помимо него целую квадратную милю [около 2,56 км²] занимали пригороды со своей собственной огромной стеной, сделанной из утрамбованной земли. По одной оценке, чтобы ее построить, потребовались десять тысяч работников, трудившихся восемь лет. «Они с грохотом вгрызались в землю, — рассказывается в более поздней поэме о создании этой стены, — они утрамбовывали ее, глухо стуча. Они стучали по ней с громким лязгом, а затем они эту стену чистили и ровняли с легким постукиванием»¹¹. Все эти звуки должны были отзываться по всему Чжэньчжоу. Городу также требовалась не одна, а несколько бронзолитейных мастерских. Только от одной из них осталась свалка отходов площадью восемь акров [3,2 га]. Ритуальные сосуды из Чжэньчжоу продолжают традиции Эрлитоу, но они, естественно, были более впечатляющими. Один бронзовый котел, захороненный в спешке около 1300-х годов до н. э. (вероятно, во время нападения врагов), был высотой три фута [чуть более 90 см] и весил 200 фунтов [около 90 кг].

Бронзовый сосуд династии Шан с рисунком таоте.

Таоте — (кит. 饕餮; букв. «обжора»;) изображение чудовища, которое часто встречается в орнаментах на бронзовых изделиях династий Шан и Чжоу. Существует несколько гипотез, что именно изображает таоте, но они основываются на домыслах или более поздних текстах; упоминание таоте в шанских источниках до сих пор не обнаружено. Но несомненно то, что изображение тесно связано с шанским религиозным культом, особенностью которого был обычай поднесения животных и человеческих жертвоприношений духам предков и божествам природных стихий. Это наиболее вероятное объяснение того, что изображение таоте встречается на ритуальных сосудах для жертвоприношений и секирах Юэ (鉞), предназначавшихся для обезглавливания жертв. Особенностью изображения являются огромные круглые глаза с мощными надбровными дугами и крупные разветвленные рога, которые могут изгибаться в спиралевидные узоры.

Колониализм Чжэньчжоу также превзошел колониализм Эрлитоу. На расстоянии 400 миль [643,6 км] от города за рекой Янцзы шахтеры разрыли долины Тунлина в поисках меди, проложили в скальных породах сотни шахт, выложенных изнутри досками, и изуродовали ландшафт 300 тысячами тонн шлака. Предметы, которые они оставили после себя (настолько хорошо сохранившиеся, что археологи нашли даже их деревянные и бамбуковые орудия и тростниковые циновки для сна), были в точности похожи на предметы из столицы Шан. Когда материальная культура в стиле Урука распространилась по Месопотамии после 3500-х годов до н. э., некоторые местонахождения выглядели как клоны самого Урука, вплоть до планов их улиц. Колонисты из Шан поступили подобным же образом — они строили миниатюрные разновидности Чжэньчжоу, в которых были свои дворцы, свои богатые могилы и свои бронзовые ритуальные сосуды. В полной мере этот шанский стиль проявился в Паньлунчэне, лежащем на самом удобном пути из Тунлина в центральную часть территории государства Шан.

Только около 1250-х годов до н. э. Шан реально ожил для нас. Согласно легенде, в 1899 году (на этот раз нашей эры) родственник Ван Цижуна, директора императорской академии в Пекине, заболел малярией и отправил слугу купить старый панцирь черепахи — традиционное китайское лекарственное средство. Больной родственник Вана был образованным человеком, и, когда он увидел ряд символов, нацарапанных на панцире, который его слуга принес домой, он подумал, что это какая-то древняя версия китайского языка. Он отправил панцирь Вану, чтобы тот высказал свое мнение, и Ван предположил, что надпись датируется временами династии Шан.

Купив еще панцирей, Ван добился быстрого прогресса в расшифровке надписей, — однако, как оказалось, недостаточно быстрого. Летом 1900 года народный гнев против представителей Запада разразился в виде Боксерского восстания. Вдовствующая императрица поддержала восставших и назначила имперских чиновников, включая Вана, руководить отрядами народного ополчения. Восставшие осадили комплекс иностранных посольств, но на Пекин обрушились двадцать тысяч иностранных войск — японских, русских, британских, американских и французских. Когда ситуация стала катастрофической, Ван, его жена и сноха отравились и бросились вниз со стены.

Имевшиеся у Вана кости с надписями попали в руки его старого друга. Еще через десять лет он умер, попавший в опалу и сосланный в глушь на запад Китая. Но в 1903 году ему удалось опубликовать эти надписи в одной книге. Это вызвало «костяную лихорадку». Иностранные и местные ученые бросились активно скупать панцири черепах; один из них предлагал три унции серебра за одно написанное слово, и это было в то время, когда работник в Пекине получал всего шестую часть унции серебра за день труда. Плохой новостью было то, что это вызвало вал незаконных раскопок. При этом вооруженные банды устраивали перестрелки на картофельных полях из-за фрагментов древних панцирей черепах. Однако хорошие новости были экстраординарными. Ван не только оказался прав, когда утверждал, что эти обгоревшие панцири и кости были древнейшими китайскими текстами. Также оказалось, что на них имелись имена царей, которые в точности соответствовали тем, которые были перечислены Сыма Цянем — историком I века до н. э.

Торговцы древностями старались хранить в секрете источник добычи костей, но вскоре все узнали, что они — из деревни Аньян. В 1928 году китайское правительство организовало в этом месте первые официальные археологические раскопки. К сожалению, немедленно возникла та же проблема, что и с раскопками пекинского человека в Чжоукоудяне. Военачальники и бандиты сражались по соседству, грабители гробниц с самодельными пистолетами вели сражения со стрельбой с полицией, и, наконец, нагрянула японская армия. В самом крупном из всех найденных местонахождений с надписями (большой яме) лежало 17 тысяч костей. Она была обнаружена ровно за час до того, как должен был закончиться сезон раскопок 1936 года. Археологи напряженно трудились там дополнительно еще четыре дня и ночи, чтобы извлечь артефакты из земли, поскольку знали, что они, возможно, никогда не смогут сюда вернуться. Большинство их находок исчезли за десять лет войны, которая последовала затем. Но бронзовые сосуды и надписи оказались на Тайване, после того как в 1949 году победили коммунисты. И все это было очень ценным. Раскопки в Аньяне изменили содержание ранней истории Китая.

Яма с черепашьими (гадательными) панцирями в Аньяне

Раскопки показали, что Аньян был последней столицей Шан, основанной около 1300-х годов до н. э. Огороженное стеной поселение, обнаруженное только в 1997 году, занимало почти три квадратные мили [около 7,6 км²], но, как и в Чжэнь-чжоу, оно было крохотным по сравнению с пригородами. Храмы, кладбище и бронзолитейные мастерские раскинулись на площади примерно десять квадратных миль [25,6 км²], — приблизительно треть Манхэттена. Одна из бронзоплавильных мастерских, раскопанная в 2004 году, была площадью десять акров [4 га], но в центре этого предназначенного для ритуалов ландшафта главной была, если судить по надписям, совсем другая деятельность: старания царей улестить своих предков, чтобы те помогали им.

Раскопанные надписи начались с периода долгого правления царя У Дина (1250-1192 гг. до н. э.). Исходя из той информации, которая в них содержится, мы можем увязать в одно целое те ритуалы, в ходе которых данные надписи появились. Царь задавал вопросы своим предкам, вызывая их духи из их огромных могил, находящихся на другой стороне реки, протекавшей через Аньян. Прижимая раскаленный жезл к панцирю или кости, он истолковывал трещины, которые при этом образовывались, а специалисты записывали результаты на «гадательной кости».

Эти обряды сделали У Дина «распорядителем предков», устраивавшим встречи с духами недавно умерших царей и соединявшим их с их собственными предками, которые, в свою очередь, — по действительно серьезным поводам, — устраивали встречи со всеми остальными духами, вплоть до Ди — верховного бога. Идея, что безмолвная черепаха могла помочь услышать голоса предков, возможно, восходит ко времени на шесть тысячелетий ранее к местонахождениям наподобие Цзяху, о которых шла речь в главе 2. Но цари династии Шан, конечно, сделали этот ритуал более масштабным и усовершенствовали его. Археологи отыскали в Аньяне более чем 200 тысяч гадательных костей, и Дэвид Кейтли — ведущий западный ученый по данным надписям — подсчитал, что первоначально их было изготовлено примерно от 2 до 4 миллионов, на что потребовалось сотни тысяч черепах и крупного рогатого скота. Ритуалы также включали употребление опьяняющих напитков (возможно, чтобы ввести царя и предсказателей в необходимое для разговоров с духами состояние разума).

Цари династии Шан пытались привлечь на свою сторону духов, проводя для этого пышные похороны, чтобы отметить переход своих предшественников в ряды предков. Было найдено восемь царских могил, по одной для каждого царя, правивших между 1300 и 1076 годами до н. э., и незаконченная девятая для Ди Синя, который был на троне в тот момент, когда в 1046 году до н. э. его династия пала. Все эти могилы были разграблены, но кладбище по-прежнему производит подавляющее впечатление, и не столько потому, что для каждой могилы было перемещено несколько тысяч тонн земли — что совсем немного по египетским стандартам, — а из-за реальной особенности, характерной для похорон династии Шан, — насилия.

В древней китайской литературе рассказывается о людях, «следующих в смерти» при похоронах представителей элиты, но археологи, проводившие раскопки в Аньяне, оказались совершенно не готовы к тому, что они там нашли. В могиле 1001 (возможно, той, где покоится У Дин) содержалось около двухсот трупов: девять в нижней части вала, каждый из которых лежал в собственной яме с мертвой собакой и преднамеренно сломанным бронзовым клинком; одиннадцать — на выступе вокруг вала; еще от 73 до 136 (назвать точную цифру трудно из-за того, что тела были разрублены на куски) находились на пологих скатах, ведущих в могилу, и 80 находились на поверхности поблизости от могилы. Вокруг могил было идентифицировано около пяти тысяч ритуальных ям, в каждой из которых обычно лежало несколько убитых людей (в основном мужчин, у некоторых из них суставы были изношены в результате тяжелой работы) и животных (от птиц до слонов). Нельзя сказать, что их смерть была спокойной. Некоторые из них были обезглавлены, у других — отрублены конечности или перерублены тела в районе талии, еще одни были обнаружены все еще связанными и в неестественных позах, — их явно похоронили живыми.

Эти цифры впечатляют. На гадательных костях упоминаются 13 052 ритуальных убийства, и если Кейтли прав, то найденное нами составляет всего 5-10 процентов всех надписей, и поэтому описанные виды смертей могли унести около четверти миллионов жизней. В среднем на протяжении 150 лет каждый день таким образом погибало четверо или пятеро человек. Конечно, в реальной жизни это происходило во время больших похорон, когда имели место грандиозные оргии: разрубание жертв на куски, крики, массовые смерти. В такие дни кладбище было буквально залито кровью. Почти три тысячи лет спустя ацтекские цари в Мексике вели войны специально для того, чтобы захватить пленных и кормить ими своего кровожадного бога Кецалькоатля. Правители династии Шан, возможно, делали то же самое для своих предков, особенно с людьми, которых они называли «цян», более семи тысяч которых на пророческих костях перечислены как жертвы.

У Дин и его «коллеги», как и великие цари на Западе, разговаривали с духами из иного мира, но приносили смерть в этом мире. Они были царями благодаря объединению религиозных церемоний и войн, а похороны, в ходе которых цари превращались в предков, были полны военной символики. Даже после разграбления в могиле 1004 (возможно, принадлежащей царю Линь Синю, умершему около 1160 года до н. э.) остались 731 наконечник копий, 69 топоров и 141 шлем. Когда У Дин непосредственно общался с высшим богом Ди, речь обычно шла о сражениях. «Разгром наступит на сорок первый день, — говорится на типичной гадательной кости, — если мы атакуем Мафан, Ди нам поможет»¹².

По западным стандартам, шанские армии были небольшими. Самая крупная армия, упоминаемая на гадательных костях, насчитывала десять тысяч человек — как раз треть армии Рамзеса в битве при Кадеше. Топонимы, упоминаемые в надписях, позволяют предположить, что У Дин непосредственно управлял довольно небольшой территорией по течению Хуанхэ, а также несколькими отдаленными колониями — такими как Паньлунчэн. Он, по-видимому, не правил объединенным, управляемым чиновниками государством, где платились налоги, наподобие Египта, а скорее был главой группы союзников, которые посылали дань в Аньян в виде крупного рогатого скота, белых лошадей, костей и панцирей черепах для составления предсказаний, и даже людей для жертвоприношений.

В изложении историка I века до н. э. Сыма Цяня, который составил список царей династии Шан, ранняя китайская история выглядит простой. После мудрых царей, кульминацией правления которых был копатель каналов Юй, к власти пришла династия Ся, затем ее сменила династия Шан, после которой стала править династия Чжоу (три династии из проекта «Хронология трех династий», о котором упоминалось выше). Из этих династий развился Китай, и ничто прочее не заслуживало упоминания. Но, хотя археология и показала, что Эрлитоу и Аньян действительно в свое время не имели себе равных, она также продемонстрировала, что Сыма Цянь чересчур упростил происходившее. Подобно египтянам и вавилонянам, жителям Ся и Шан приходилось иметь дело с десятками соседних государств.

Археологи лишь начали отыскивать впечатляющие остатки этих других государств, особенно тех, что находились в Южном и Восточном Китае. Еще в 1986 году мы не догадывались, что около 1200-х годов до н. э. выше по реке Янцзы, в Сычуани, процветало богатое царство. Но затем в Саньсиндуе археологи отыскали две ямы, набитые сокровищами. Там были десятки бронзовых колоколов, две статуи мужчин шести футов [чуть больше 1,8 м] высотой в коронах и с огромными, пристально смотрящими глазами, а также старательно изготовленные бронзовые «деревья духов» вдвое выше статуй, на чьих ветках было множество изящно сделанных металлических плодов, листьев и птиц. Археологи наткнулись на некое потерянное царство, и в 2001 году близ Цзиньша на свет явился крупный город. По некоторым оценкам, половина всех строящихся домов и шоссе в мире в 2010-х и 2020-х годах придется на Китай, и трудно сказать, что найдут в следующий раз археологи-спасатели, которые пытаются в этой гонке хотя бы на шаг опережать экскаваторы.

Нам легко считать хеттов, ассирийцев и египтян разными народами, поскольку древние тексты сохранили их различные языки, и мы привыкли к тому, что Запад разделен на множество национальных государств. Однако на Востоке модель Сыма Цяня, согласно которой Китай начался с династии Ся, и затем радиально распространялся вовне, очень сильно побуждает нас представлять, что эти ранние государства, которые располагались на территориях, занятых в настоящее время одной современной нацией, «всегда» были китайскими. На самом деле древние Восток и Запад, вероятно, имели довольно похожие сети соперничающих друг с другом государств, которые имели общие верования, практики и формы культуры, но при этом различались в иных аспектах. Они торговали друг с другом, сражались, конкурировали и расширялись. По мере накопления нами свидетельств процессы, посредством которых социальное развитие возрастало на древнем Востоке и древнем Западе, выглядят все более и более похожими. Возможно, когда-нибудь в Аньяне отыщется деревянное помещение с письменами на шелке и бамбуке — наподобие глиняных табличек с надписями в Амарне в Египте, — которые окажутся дипломатической перепиской с иностранными правителями, говорившими на других языках. Царь Цзиньша, возможно, называл У Дина «братом», когда они обменивались своими идеями о том, стоит ли им относиться к правителям Шаньдуна как к равным, или, может быть, У Дин даже договорился о том, чтобы отправить ничего не подозревающую шанскую принцессу в качестве невесты ко двору мелкого правителя на реке Янцзы, где она будет изнемогать от зноя и рожать детей далеко от своей семьи и любимых людей. Мы об этом никогда не узнаем.

Дела идут вразнос

Я хотел бы еще раз ввести в эту историю космонавтов фон Деникена. Даже если коллапс Египта и Месопотамии, случившийся после 2200 года до н. э., стал бы сюрпризом для этих инопланетян, как я ранее предположил, они не почувствовали бы ничего, кроме удовлетворения, если их летающая тарелка вернулась бы на орбиту вокруг нашего мира около 1250 года до н. э., во времена У Дина и Рамзеса II. На этот раз им показалось бы, что их работа теперь наконец-то выполнена. Социальное развитие Запада по шкале индекса достигло 24 пунктов — то есть было примерно в три раза выше, нежели за 5000 лет до н. э.

В среднем житель Египта или Месопотамии в то время, вероятно, использовал 20 000 килокалорий в день по сравнению с 8000 килокалорий за 5000 лет до н. э., а в самых крупных городах, таких как Фивы в Египте или Вавилон, могло проживать 80 тысяч жителей. Имелись тысячи образованных писцов, и зарождались библиотеки. Крупнейшие армии могли иметь пять тысяч колесниц, и вполне можно было предполагать, что одно государство (может быть, Египет или, возможно, государство хеттов) вскоре создаст империю в масштабах всего западного центра. Новые государства, со своими собственными дворцами, храмами и богоподобными царями, появились бы в Италии, Испании и за их пределами, а затем империя, расположенная в центре, поглотила бы и их, пока на карте, которая приведена на рис. 4.3, не осталось бы лишь одно великое царство. Восток продолжал бы следовать путем развития Запада с опозданием в тысячу или две тысячи лет. Он, вероятно, прошел бы через те же потрясения, что и Запад, а Запад, вероятно, столкнулся бы с еще бóльшими трудностями. Но, как и в более ранних эпизодах, это едва ли замедлило бы общий рост социального развития. Запад удержал бы свое первенство, открыл бы в течение пары тысячелетий ископаемые источники энергии и продолжил бы свое глобальное владычество.

Поэтому, когда около 1200 года до н. э. почти каждый крупный город в западном центре от Греции до нынешнего сектора Газа оказался в пламени, инопланетяне, наверное, предположили бы, что произошло еще одно масштабное потрясение, наподобие того, которое случилось за 2200 или 1750 лет до н. э., — безусловно, крупное, но ничего такого, о чем в долгосрочной перспективе стоило бы беспокоиться. Даже когда катастрофа пришла и во дворцы, и так внезапно, что их писцы едва успели сделать записи об этом, инопланетяне вряд ли лишились бы сна.

В разрушенном дворце в Пилосе в Греции найдена необычная глиняная табличка (датируемая около 1200 года до н. э.), которая начинается со зловещей строчки: «Наблюдатели несут охрану побережья»¹³. На другой табличке из того же местонахождения, явно в спешке, похоже, описывались человеческие жертвоприношения с целью предотвратить чрезвычайную ситуацию, но затем запись обрывается, оставшись неоконченной. В Угарите — крупном и богатом торговом городе на побережье Сирии — археологи нашли партию глиняных писем, лежащих в печи, которые писцы намеревались высушить и обжечь перед тем, как отправить в архив. Однако Угарит был захвачен раньше, чем кто-либо смог бы вернуться и забрать эти тексты. Эти письма из последних дней города — мрачное чтение. В одном из них хеттский царь просит продовольствия, поскольку «это вопрос жизни или смерти!». В другом письме царь Угарита пишет, что в то время, когда его войска и корабли находились далеко, поддерживая хеттов, «пришли корабли врага, сожгли мои города и произвели опустошения в стране»¹⁴.

Тьма объяла все вокруг. Но пока держался Египет, оставалась надежда. В храме, который фараон Рамзес III построил в свою честь, он сделал надпись, которая, похоже, продолжает повествование из Угарита: «…Зарубежные страны заключили союз на своих островах, — говорится там. — Пришли в движение и рассеялись в сутолоке борьбы страны в один миг. Не устояла ни одна страна перед руками их»¹⁵. Эти чужеземцы — «народы моря», как их называет Рамзес III, сокрушили хеттов, Кипр и Сирию. А потом в 1176 году до н. э. они выступили против Египта. Но они не рассчитывали иметь дело с богоподобным фараоном.

«А тех, которые вторглись с моря, встретило в устьях Нила страшное пламя [царского гнева]: ограда из копий окружила их на побережье, их вытащили из воды, окружили и распростерли на берегу, убили и превратили в груду трупов».

«Народы моря» у Рамзеса III, были, вероятно, теми самыми злодеями, что сыграли свою роль в событиях в Пилосе и Угарите. В их число входили, по словам Рамзеса III, «шрдн», «шкрш», «днин» и «прст». Египетские иероглифы не передавали гласных звуков, и идентификация этих имен относится к числу «надомных промыслов» у историков. Большинство из них полагают, что «шрдн» произносилось как «шердан» — древнее название жителей Сардинии, а «шкрш» — «ше-клеш», египетское название для сикулов (жителей Сицилии). Название «днин» не столь понятно, но могло означать данайцев — название, которое позднее Гомер использовал для греков. Что касается «прст», то здесь у нас куда меньше сомнений: оно обозначает «пелесет» — египетское название филистимлян, известных из Библии.

Это был подлинный коктейль из различных средиземноморских народов, и историки без конца спорят по поводу того, что привело их в дельту Нила. Имеющиеся факты разрозненны, но некоторые археологи указывают на признаки, свидетельствующие о более высоких температурах и меньшем количестве дождей во всех частях западного центра после 1300 года до н. э. Из-за засухи, предполагают они, опять повторился сценарий событий за 2200 лет до н. э., вызвавший миграции и крахи государств. Другие специалисты полагают, что причиной стали землетрясения, ввергшие центр в неурядицы. Это создало удобные возможности для грабежа и привлекло налетчиков с периферии. Имели место также и перемены в ведении боя. Новые мечи, пригодные для рубки, и более смертоносные копья могли стать для масс иррегулярных и легковооруженных пехотинцев с периферии оружием, необходимым, чтобы наносить поражение блистательным, но негибким армиям центра на колесницах. Свою роль также могли сыграть и болезни. В 1320 году до н. э. из Египта к хеттам распространилась ужасная чума. «В стране Хатти все умирают»¹⁶, — говорилось в одной молитве, и, хотя в сохранившихся текстах нет новых упоминаний о чуме, но раз эти эпидемии происходили в лучше документированные периоды, они должны были бы повторяться и в иные периоды. Ко времени 1200 лет до н. э. население в западном центре явно сократилось.

Суровая истина заключается в том, что мы просто не знаем конкретных причин данного кризиса, хотя лежащая в его основе динамика, по-видимому, достаточно ясна: внезапное изменение отношений между центром и его все расширяющимися окраинами. Как это часто бывало в прошлом, это расширение было палкой о двух концах. С одной стороны, новые окраины в Средиземноморье способствовали росту социального развития, но с другой стороны, они обнаруживали новые преимущества отсталости и вызывали неурядицы: миграции, наемничество и новые тактики, которым было трудно противостоять, — в результате установившийся порядок оказывался под вопросом. И вот создается впечатление, что в XIII веке до н. э. великие державы в центре начали терять контроль над окраинами, которые они сами же и создали.

Независимо от того, подталкиваемы чем-то или влекомы чем-то люди были, и от того, что было движущей силой этого процесса — изменение климата, землетрясения, перемены на полях сражений или эпидемии, но люди начали перемещаться в центр во все возраставших количествах. Уже к 1212 году до н. э. Рамзес построил укрепления на границах Египта, селил мигрантов в хорошо контролируемых властями городах или зачислял их в свою армию, но этого оказалось недостаточно. В 1209 году до н. э. фараону Мернептаху пришлось сражаться не только с шерденами и шеклешами — с которыми Рамзес III опять сталкивался в 1170 году до н. э., — но также с ливийцами и людьми, которые назывались «акайваша» (возможно, это были аххиявы из Греции?), объединенными силами, нападавшими на Египет с запада.

Одержавший победу, Мернептах радостно записал, что он отрезал 6239 необрезанных пенисов, чтобы посчитать число убитых врагов. Однако хотя он и пересчитал их, но буря разразилась теперь уже на севере. Греческие, хеттские и сирийские города сгорели. Более поздние легенды рассказывают о миграции в Грецию в те времена, а археологи предполагают, что имела место также и эмиграция оттуда. Керамика, найденная в районе Газы, где в XII веке до н. э. поселились филистимляне, почти идентична вазам из Греции. Это наводит на мысль, что филистимляне были первоначально греческими беженцами, и еще больше греков поселилось на Кипре.

Миграции могли нарастать как снежный ком по мере того, как к ним присоединялись беженцы из опустошенных территорий. Это выглядело как бесформенное движение с не связанными между собой грабежами и сражениями, идущими повсюду одновременно. Крах в Сирии явно заставил людей, которые назывались арамеями, отправиться в Месопотамию, и — хотя Рамзес заявлял о своей победе — бывшие «народы моря» поселились в Египте. Подобно Греции, Египет испытал и эмиграцию, и иммиграцию. Библейская история о Моисее и о том, как израильтяне бежали из Египта и в конце концов поселились на территории нынешнего Западного берега реки Иордан, возможно, отражает события этих хаотических лет. Может быть, это не простое совпадение, что первое упоминание Израиля, помимо Библии, — это заявление фараона Мернептаха в его надписи 1209 года до н. э.: «Израиль пуст, нет семени его»¹⁷.

В сравнении с масштабом миграций, которые начались в 1220-х годах до н. э., прежние неурядицы были незначительными. Однако вплоть до 1170-х годов до н. э. инопланетяне, наблюдавшие за этими событиями из своих летающих тарелок, возможно, могли иметь убедительные основания надеяться, что данный эпизод может разрешиться подобно предыдущему. В конце концов, Египет не был разграблен, а в Месопотамии ассирийцы фактически расширили пределы своего царства, когда государства-соперники прекратили свое существование. Но по мере того, как XII век все ближе подходил к своему концу, а пертурбации продолжались, то мало-помалу становилось ясно, что эти неурядицы были чем-то совершенно новым.

В Греции дворцы, разрушенные после 1200 года до н. э., никто снова не занял, прежняя бюрократия исчезла. Достаточно богатые аристократы сохранили что-то из прежнего и часто перебирались в более легкие для защиты места в горах или на небольших островах. Однако около 1125 года до н. э. на них обрушилась новая волна разрушений. Когда я был аспирантом, мне дважды повезло (я не только был очарован археологией, но также встретил там свою будущую жену) участвовать в раскопках одного из таких местонахождений — на укрепленной вершине холма в Кукунарисе на острове Парос. Местный вождь наслаждался здесь прекрасной жизнью, — отсюда открывались отличные виды, берега были чудесными, а его трон был украшен инкрустациями из слоновой кости. Однако около 1100 года до н. э. его постигла катастрофа. Деревенские жители — его подданные — имели запас камней, чтобы бросать их в атакующих, и увели своих животных под защиту стен (среди руин мы нашли скелеты ослов), но бежали от огня, когда нападавшие (мы никогда не узнаем, кто это был) штурмовали эту цитадель. Подобные сцены происходили по всей Греции, и в XI веке до н. э. выжившие строили только простые глинобитные хижины. Численность населения, уровень мастерства ремесленников и ожидаемая продолжительность жизни сократились: наступили «темные века».

Греция была экстремальным случаем, но империя хеттов также погибла. Египет и Вавилон с трудом пытались удерживать под контролем мигрантов и набеги извне. Возрастали масштабы голода, по мере того как жители деревень бросали свои поля. А поскольку земледельцы не могли платить налоги, то государства не могли набирать войска. И раз не было войск, то набеги совершались беспрепятственно, а местные сильные политические лидеры выкраивали для себя небольшие княжества. Ко времени 1140 лет до н. э. власть Египетской империи на территории современного Израиля перестала существовать. Брошенные теми, кто им ранее платил, расквартированные здесь войска становились либо крестьянами, либо бандитами. «В те дни не было царя у Израиля, — говорится в Книге Судей, в которой израильтяне засвидетельствовали то, как происходил этот крах у них, — каждый делал то, что ему казалось справедливым»¹⁸ [Суд, 21:25].

Ко времени 1100 лет до н. э. уже сам Египет распадался на части. Фивы откололись, а иммигранты создали княжества в дельте Нила. И вскоре Рамсесу XI, официальному богу-царю, начал диктовать, что тому следовало делать, его собственный визирь, который в 1069 году до н. э. захватил трон. На протяжении нескольких столетий мало кто из тогдашних «призрачных» фараонов Египта создавал крупные армии, воздвигал монументы или даже делал сколь-нибудь значительные записи.

Ассирия, которая ранее казалась по-крупному выигравшей, теперь утрачивала контроль над сельской местностью по мере того, как усиливались передвижения арамейских народов. К 1100 году до н. э. поля лежали необработанными, сокровищницы опустели, и в стране воцарился голод. Ситуацию становится труднее изучать, потому что чиновники стали меньше записывать, а после 1050 года до н. э. довольно внезапно вообще прекратили это делать. К тому времени ассирийские города опустели, а от Ассирийской империи остались лишь воспоминания.

К 1000 году до н. э. западный центр сократился в своих размерах. Сардиния, Сицилия и Греция по большей части утратили контакт с окружающим миром. Военные вожди расчленили на части «туши» Хеттской и Ассирийской империй. Крупные города сохранились в Сирии и Вавилонии, но они были жалким уменьшенным подобием центров метрополий II тысячелетия до н. э., таких как Угарит. Группа небольших государств уцелела в Египте, но они были слабее и беднее, нежели прославленная империя Рамзеса II. Впервые уровень социального развития действительно упал. Цифры по каждой характеристике стали более низкими: ко времени 1000 лет до н. э. люди получали меньше энергии, жили в меньших по размеру городах, имели более слабые армии и реже пользовались письменностью, нежели их предшественники около 1250 года до н. э. Показатели упали до уровней, которые имели место за шестьсот лет до этого.

Колесницы, но не богов

Около 1200-х годов до н. э., когда царь У Дин все еще занимал свой трон, элита Шан нашла нечто новое, что можно было сломать при их похоронах, — колесницу. Об этом свидетельствуют около двадцати могил XII и XI столетий до н. э., найденных в Аньяне (не стоит и говорить, что они были заполнены убитыми лошадьми и людьми). Колесницы в Шан настолько похожи на колесницы, которые появились в западном первичном центре за пятьсот лет до этого, что большинство археологов согласны с тем, что и те и другие происходят от колесниц, изобретенных в Казахстане около 2000-х годов до н. э. Потребовалось два или три столетия, чтобы колесницы дошли до хурритов и изменили баланс сил на Западе. И потребовалось восемь веков на то, чтобы они проделали более длинный путь до долины Хуанхэ.

Подобно жителям Египта и Вавилонии, государство Шан медлило заимствовать новые виды оружия. Они, должно быть, узнали о колесницах от народов, которых они называли «гуй» и «цян», которые жили к северу и западу от них. В надписях на гадательных костях упоминается, что в сражениях эти соседи пользуются колесницами. В дни правления У Дина в Шан колесницами пользовались только для охоты, и даже при этом не слишком успешно. Один подробнейший текст описывает аварию, в которую попал У Дин, когда преследовал носорогов. Он ушел оттуда пешком, но некий принц Ян получил настолько серьезную рану, что на целом наборе гадательных костей записаны усилия по изгнанию духов, вызвавших у него боль. Столетием позже в Шан применили несколько колесниц в сражении. Однако вместо того чтобы использовать их в массовом порядке, как это делали хетты и египтяне, они рассредоточили их среди пехоты — вероятно, для офицеров, чтобы те разъезжали на них.

Отношения Шан с северо-западными соседями кажутся довольно похожими на отношения Месопотамии с хурритами и хеттами пятью столетиями ранее. Как и жители Месопотамии, государство Шан торговало и сражалось со своими соседями и пыталось натравливать их друг на друга. Одна из этих групп, чжоу, впервые упоминается на гадательных костях как враг около 1200 года до н. э. Затем они оказываются союзниками, но 1150 году до н. э. опять были врагами, и теперь, по-видимому, жили в долине реки Вэй. Пока чжоу то заводили дружбу с Шан, то прекращали ее, они, по-видимому, приноравливались к ним и заимствовали у них некоторые элементы культуры, которые им подходили. Ко времени 1100 лет до н. э. они создали свое собственное государство, где в изобилии имелись дворцы, бронзовые сосуды, предсказания и богатые могилы. На похоронах одного знатного человека в государстве Чжоу умертвили — в стиле Шан — экипаж колесницы, а цари Чжоу даже женились на принцессах Шан. Но затем — опять-таки как и при взаимоотношениях жителей Месопотамии со своими соседями хурритами и хеттами, разъезжавшими на колесницах, — государство Шан потеряло контроль над ситуацией. По-видимому, Чжоу создали союз с народами северо-запада, и к 1050 году до н. э. уже угрожали Аньяну — великой столице государства Шан.

Как и в древних западных государствах, государство Шан довольно быстро ослабело, когда дела пошли наперекосяк. По надписям на гадательных костях можно предположить, что со времени около 1150 года до н. э. элита Шан была в смятении, благодаря чему царь оставался более могущественным, но имел меньшую поддержку аристократов. Ко времени 1100 лет до н. э. колонии Шан на юге, возможно, отделились, а многие более ближние к ним союзники (как Чжоу) покинули их.

В 1048 году до н. э. Ди Синь, царь Шан, еще смог собрать восемьсот высших аристократов, чтобы отразить атаку Чжоу, однако уже два года спустя вышло иначе. У, царь Чжоу, собрал триста колесниц и напал на Аньян с тыла. Из одного стихотворения — по-видимому, относящегося к тому времени — следует, что, похоже, именно колесницы Чжоу сыграли при этом решающую роль:

Военные колесницы блестели

Группа белых животов была несгибаема…

Ах, этот царь У

Стремительно напал на Великий Шан,

Который перед рассветом просил перемирия¹⁹.

Ди Синь покончил с собой. У одержал победу над вельможами Шан, некоторых из них он казнил и оставил сына Ди Синя в качестве своего вассального царя. Однако политическое устройство, созданное У, вскоре столкнулось с затруднениями, как мы увидим в главе 5. Но к тому времени разрыв в социальном развитии между Востоком и Западом резко сократился. Запад стартовал на две тысячи лет раньше, нежели Восток, в том, что касается возникновения сельского хозяйства, деревень, городов и государств. Однако на протяжении III и IV тысячелетий до н. э. отрыв Запада постепенно сократился до только одной тысячи лет.

Еще в 1920-х годах большинство западных археологов полагали, что они знают, почему Китай начал догонять Запад: это происходило, по их мнению, потому, что Китай почти все скопировал у Запада: сельское хозяйство, гончарное дело, строительство, металлургию, колесницы. Сэр Графтон Эллиот Смит — британский анатом, работавший в Каире, — был таким энтузиастом такого подхода, что даже сумел создать дурную славу понятию «египетская зависть». Где бы и что бы в мире он ни рассматривал — пирамиды, татуировку, истории о карликах и гигантах, — Эллиот Смит всюду видел копии египетских исходных образцов, поскольку, как он убеждал себя, египетские «дети солнца» разносили «гелиолитическую» («солнца и камней»)²⁰ культуру по всему миру. По сути, пришел к выводу Эллиот Смит, мы все — египтяне.

Кое-что из этого казалось бредовым даже в те времена, а с 1950-х годов археологи решительно опровергли почти все заявления Смита. Сельское хозяйство на Востоке возникло независимо; жители Востока использовали гончарные изделия на тысячи лет раньше, нежели жители Запада; у Востока были собственные традиции монументального строительства; и даже человеческие жертвоприношения были независимо изобретены на Востоке. Однако, несмотря на все эти открытия, некоторые важные идеи все-таки пришли на Восток с Запада. Прежде всего, это производство бронзы. Этот металл, столь важный в Эрлитоу, первоначально появился в Китае не в развитой долине реки Ило, а в засушливом, открытом всем ветрам Синьцзяне — далеко на северо-западе. Туда его, вероятно, занесли через степи люди западного облика, о чьих захоронениях в бассейне Тарима я уже упоминал выше. Колесницы, как мы уже видели, вероятно, проследовали тем же самым путем, только спустя пять столетий после того, как они из степей достигли западного центра.

Но, хотя диффузия с Запада на Восток, вероятно, и объясняет кое-что касательно того, как Китай стал нагонять Запад, но самым важным фактором на самом деле было не копирование со стороны Востока, а коллапс Запада. За 1200 лет до н. э. социальное развитие Востока все еще отставало от Запада на одну тысячу лет, однако фиаско западного центра эффективно сократило преимущество Запада на шестьсот лет по времени. К 1000 году до н. э. показатели развития Востока лишь на несколько сотен лет отставали от показателей развития Запада. Великий западный коллапс 1200-1000-х годов до н. э. стал первым поворотным пунктом в нашей эпопее.

Всадники Апокалипсиса

Почему именно произошел крах западного центра? Это остается одной из величайших тайн истории. Если бы у меня был «железный» ответ, то я, разумеется, его сейчас же выдал бы. Но печальный факт заключается в том, что если только нам сильно не повезет — то есть если мы не найдем совершенно новый набор свидетельств, — то мы, вероятно, никогда этой причины не узнаем.

Тем не менее систематическое рассмотрение нарушений социального развития, описанных в этой главе, — занятие довольно познавательное. В табл. 4.1 обобщены характеристики, поразившие меня как наиболее важные особенности этих нарушений.

Мы настолько мало знаем о тех неурядицах, которые затормозили экспансию Урука на Западе около 3100-х годов до н. э. и Таосы на Востоке около 2300-х годов до н. э., что нам, вероятно, следует вообще отказаться от их обсуждения. Однако четыре случая неурядиц, которые при этом остаются, делятся на две пары. Первая пара — кризис Запада после 1750-х годов до н. э., и кризис Востока около 1050-х годов до н. э. — была, можно сказать, рукотворной. Военные действия с применением колесниц изменили баланс сил: амбициозные новички вторглись в старые центры, результатом чего стали насилие, миграции и смены режимов. Основным исходом в обоих случаях было изменение баланса сил в пользу ранее периферийных групп, причем развитие при этом продолжалось по восходящей линии.

Вторая пара — кризисы Запада между 2200 и 2000-ми годами до н. э. и между 1200-1000-ми годами до н. э. — была совершенно иной. Очевидно, причиной их, скорее всего, было то, что природа усугубила человеческую глупость. Изменение климата было по большей части не подвластно контролю людей; и оно, — по крайней мере, отчасти, — было причиной голодовок в эти периоды (хотя если библейская история Иосифа может служить в какой-то мере ориентиром, то, вероятно, плохое планирование также играло при этом свою роль). Эта вторая пара нарушений была намного более жестокой, нежели первая, и мы можем сделать из этого следующий осторожный предварительный вывод: когда четыре всадника апокалипсиса — изменение климата, голод, крах государств и миграции — появляются вместе и особенно когда к ним присоединяется пятый всадник — болезни, то нарушения могут обратиться в коллапсы, в результате чего иногда социальное развитие начинает идти по нисходящей линии.

Однако мы не можем сделать вывод, что изменения орбиты и наклона оси Земли, вызвавшие изменения климата, непосредственно были причиной коллапса. Хотя засуха, которая поразила западный центр около 2200-х годов до н. э., была, по-видимому, более жестокой, нежели засуха около 1200-х годов до н. э., однако между 2200 и 2000-ми годами до н. э. центру удалось выкарабкаться, а вот между 1200 и 1000-ми годами до н. э. он потерпел крах. Засуха, начавшаяся около 3800-х годов до н. э. была, возможно, даже еще хуже, нежели засухи около 2200-х годов до н. э., или около 1200-х годов до н. э., но она оказала относительно небольшое влияние на Восток и фактически способствовала росту уровня социального развития на Западе.

Все это позволяет предположить вторую возможность: этот коллапс стал результатом взаимодействий природы и человеческих сил. Я думаю, мы, вероятно, можем подойти к этому более конкретно: более крупные и более сложные центры порождали более крупные и более опасные беспорядки, увеличивая тем самым риск того, что разрушительные силы, наподобие изменения климата и миграций, приведут к всесторонним и глубоким коллапсам. Около 2200-х годов до н. э. западный центр был уже большим, охватывая всю территорию от Египта до Месопотамии, где имелись дворцы, богоподобные цари и экономика перераспределения. Когда засуха и миграции из Сирийской пустыни и гор Загрос воздействовали на внутренние и внешние отношения этого региона, результаты оказались ужасными, но, поскольку два региона центра — Египет и Месопотамия — не были тогда тесно связаны друг с другом, каждый из них держался или рушился независимо от другого. Ко времени 2100 лет до н. э. Египет отчасти потерпел крах, но Месопотамия возрождалась, а когда около 2000-х годов до н. э. отчасти потерпела крах Месопотамия, возрождался Египет.

Напротив, за 1200 лет до н. э. центр уже распространился в Анатолию и Грецию, достиг оазисов Средней Азии и даже затронул Судан. Миграции, очевидно, начались на нестабильных новых средиземноморских окраинах, но в XII веке до н. э. люди пребывали в движении повсюду, от Ирана до Италии. Эффект снежного кома, вызванный ими, был намного, намного больше, нежели что-либо ранее виданное. А поскольку этот «снежный ком» катился теперь по более взаимосвязанному центру, то результатом этого было более неблагоприятное развитие событий. Налетчики сожгли урожай в Угарите, потому что их царь отправил свою армию на помощь хеттам. Бедствия в одном месте соединялись с бедствиями в другом, причем небывалым за тысячу лет до этого образом. Когда одно царство рушилось, это влияло на другие царства. Хаос распространялся на протяжении XI века до н. э., и в итоге поразил всех.

Парадокс социального развития — тенденция, когда развитие порождает те самые силы, которые его подрывают, — означает, что более крупные центры порождают для себя и более крупные проблемы. Мы с этим также хорошо знакомы в нашу собственную эпоху. Рост международных финансов в XIX веке н. э. связал между собой капиталистические страны Европы и Америки и способствовал тому, что социальное развитие шло по нарастающей быстрее, нежели когда-либо прежде. Но это также сделало возможным то, что когда «лопнул пузырь» на американской фондовой бирже в 1929 году, то это поразило все эти страны. А ошеломляющее усложнение финансовых механизмов, которое на протяжении последних пятидесяти лет способствовало росту социального развития, также сделало возможным и то, что в 2008 году лопнул новый американский пузырь, что фактически потрясло весь мир до самых его оснований.

Это тревожный вывод. Однако мы можем получить и третий, более оптимистический вывод из трудной истории этих ранних государств, можно указать и третью, более оптимистическую, особенность. Более крупные и более сложные центры порождают более масштабные и более опасные социальные потрясения. Но при этом они также предлагают все более и более изощренные способы реагирования на них. Финансовые лидеры мира отреагировали на крах 2008 года способом, который невозможно было вообразить в 1929 году. А сейчас, когда я пишу эти строки (начало 2010 года), похоже, что удалось предотвратить такой крах, какой был в 1930-х годах.

Когда социальное развитие идет по восходящей, оно порождает гонку между все более опасными потрясениями и все более изощренными способами защиты от них. Иногда, как это случилось на Западе около 2200-х годов и за 1200 лет до н. э., возникающие трудности перевешивают возможные ответные меры. И что бы ни было тому причиной — ошибки руководителей, несостоятельность учреждений или несоответствие организаций и технологий, — возникшие проблемы нарастают по спирали и выходят из-под контроля, нарушения превращаются в коллапс, и социальное развитие начинает идти вспять.

До коллапса между 1200 и 1000-ми годами до н. э. социальное развитие Запада опережало социальное развитие Востока на протяжении 13 000 лет. Поэтому были все основания думать, что лидерство Запада — перманентное явление. После же этого коллапса первенство Запада стало очень незначительным. Любая подобная задержка могла полностью устранить его. Парадокс социального развития, проявивший себя столь брутальным образом и столь часто в период между 5000 и 1000-ми годами до н. э., показал, что ничто не продолжается бесконечно. И никакая простая теория «давней предопределенности» не может объяснить нам, почему Запад властвует.

Назад: 3. Измерение прошлого

Дальше: 5. Вровень