Обделяя близких вниманием, Макс чувствовал вину. Он ощущал груз этой вины каждую минуту. Он знал: близким людям его не хватает. В этом была проблема.

Но другую сторону проблемы Макс не видел: он не понимал, что этим он прежде всего обкрадывал самого себя. Радость общения, счастье понимания, близости и поддержки — все это не определялось как действительно важное. В сравнении с работой — тем более.

Потери своих близких Макс оценивал высоко. Собственные — не осознавал в принципе. И вот, кажется, я стала свидетелем большого прорыва: наконец-то Макс прошел на глубину и под чувством вины обнаружил огромное чувство собственной обделенности.

Его мужественная работа над своим прошлым вселяла в меня большую надежду.

Я часто задаю себе вопрос: почему многие люди избегают и даже ненавидят психотерапию?

Я думаю, дело в страхе. Большинство людей панически боятся правды, боятся не найти в себе достаточно силы, чтобы что-то изменить. В конечном счете они боятся быть свободными.

Ведь свобода подразумевает ответственность за свой выбор. Многим кажется, что легче как-то жить в зависимости и страданиях, чем узнать правду.

Самое печальное, что у большинства этих людей есть все, чтобы отказаться от ранящих обстоятельств, чтобы развиваться и чувствовать себя сильными и свободными.

Но, увы, к сожалению, эти возможности они так и унесут с собой в могилу нереализованными, обвиняя что-то или кого-то за непрожитую жизнь. Но так и не признаются себе в собственной трусости.

Макс относился к редкой породе людей. Он был готов к правде, какой бы неприятной она ни была. Ему нужно было только немного помочь. Дальше он шел по пути развития уже самостоятельно.

Он перепахивал свои же устоявшиеся представления о жизни, выражал свои вытесненные чувства и учился называть вещи своими именами. На моих глазах человек оживал и начинал раскрашивать свою жизнь не экстремальными приключениями, а простыми и в то же время сильными чувствами. Я восхищалась его мужеством.

Мы подходили к самому сложному вопросу. К вопросу личностного выбора. Жизнь уже готовила ему это испытание — шанс. Контракт Макса в Москве подходил к концу, и ему предстояло решить, продлить его и остаться или уйти.

Макс по-прежнему избегал говорить о своих взаимоотношениях с новым боссом и его свитой. Только иногда мне удавалось из него вытянуть крупицы информации и дать ему хоть немного понимания и поддержки.

Последние рассказы Макса дополнили мои представления об обстановке в его компании новыми, очень говорящими подробностями. Образ его нового генерального директора оброс фактурой: я увидела хрестоматийного ловчилу, ушлого базарного хама, покрытого снаружи тонким, но ярко блестящим налетом цивилизованности европейского образца.

Макс чувствовал нарастающую нервную усталость. Ему все тяжелее и тяжелее было присутствовать на совещаниях. Все чаще он чувствовал, как поднимается огромное раздражение на пустые разговоры, отравленные взаимной жаждой манипулирования.

Почти любое совещание с неизбежностью уходило от темы и превращалось, по словам Макса, в «царедворский ужин при воображаемых свечах», на котором висела душная атмосфера скрытых личных обид, амбиций, желаний отыграться, доказать, унизить и самоутвердиться.

Компания стала другой. Это было уже очевидно. Ожили и реализовались самые страшные опасения Макса. Но Макс с достоинством продолжал держаться, отбивая атаку за атакой.

Как удивительно устроена человеческая психика, я не перестаю этому поражаться.

Люди, закованные в свой бессознательный сценарий, интуитивно всегда знают драматичную, а иногда и трагичную развязку своей пьесы. Они боятся этого финала, но неумолимо сами его готовят.

В жизни человек может подойти не раз к такой развязке. И каждый раз это становится точкой выбора. Точкой невероятного напряжения.

Что выберет человек? С еще большей обреченностью будет приспосабливаться, уйдет на новый круг или выберет свое достоинство?

Выберет жить так, как хочет он, или продолжит оправдывать чьи-то ожидания, еще больше отдаляясь от себя?

Я все еще не знала, какой выбор сделает Макс.