Удивительная обстановка была во время наших последних сессий. Мы с моим клиентом физически оставались в моем кабинете, в самом сердце Москвы. Но эмоционально мы оба перемещались куда-то совершенно в другое пространство, в другое измерение. Настолько сильно этот человек увлекал меня в свои яркие и добрые воспоминания.

Параллельно мой мозг интенсивно работал. Я искала причину его скрытого, неявного конфликта с родителями. При всем очевидном благополучии и обожании со стороны семьи где-то в душе Макса засела глубокая и болезненная заноза. Я ее ощущала.

Что заставило этого необычайно живого ребенка закрыть свою чувственную, щедрую душу и убежать в работу? Почему он не мог в своей взрослой жизни и достигать, и любить одновременно? У него были все, абсолютно все шансы быть и успешным, и счастливым человеком. Вот тогда бы он чувствовал себя по-настоящему реализованным, чувствовал бы, что проживает каждый свой день эффективно и со смыслом.

— Макс, а с кем у вас был более близкий контакт, с мамой или папой, в детстве?

— Вы знаете, они для меня были как-то одинаково значимы. Вы на нашей прошлой встрече подтолкнули меня к интересному инсайту.

— Да? Поделитесь, пожалуйста!

— Я понял на этой неделе, что я сержусь на своих родителей. Я очень злился на них за то, что они увезли меня из Гаваны в Москву. Особенно за то, что они оторвали меня от Марии.

— Вы скучали по ней?

— Даже не спрашивайте. — Макс махнул рукой. — Я плакал, я просил вернуть меня обратно. Мне здесь было холодно, неуютно. Люди казались какими-то колючими и чужими. Я не знаю, чего им далась эта московская физматшкола. Уверен, я и на Кубе смог бы получить хорошие знания, а потом перед поступлением можно было бы что-то подшлифовать. Мне это было абсолютно по силам!

— Я очень понимаю чувства маленького Макса, — с теплотой сказала я.

— А вот мои родители, похоже, не понимали. Помните, вы спрашивали меня про близкий, эмоциональный контакт. У меня он был, пожалуй, только с Марией. Вы знаете?.. Я вдруг понял прямо сейчас: мои родители были всю жизнь завязаны только друг на друге. Им по большому счету никто больше не нужен. Только еще их медицина.

— Почему вы так решили, Макс?

— Они перевезли меня в Москву, а сами спустя несколько месяцев снова улетели.

— Снова на Кубу?

— Нет, на сей раз в Анголу. Там тогда уже началась война. Родители обладали огромным опытом работы в горячих точках. Они были востребованы, так как умели работать в условиях военно-полевого госпиталя, оперировали в палатке под бомбежкой. Они привезли меня в Москву, а сами там не смогли оставаться. Они сдали меня деду с бабушкой и снова уехали на спасение мира. А я? — У Макса навернулись слезы на глаза.

— Они знали, что вам было очень плохо и одиноко?

— Они были уверены, что я учусь в прекрасной школе, живу в полном благополучии, окруженный заботой бабушки и дедушки. Они были уверены, что у меня все прекрасно, — с грустью сказал Макс.

— Помните, Макс, в вашей медитации вы увидели свою жизнь в виде мчащегося на сумасшедшей скорости поезда?

— Помню, конечно!

— Вы сказали, что поездом управляет «мальчик лет восьми-девяти, не больше».

Макс смотрел на меня с возрастающим интересом.

— Я тогда спросила у вас: «Какие значимые события могли произойти в вашей жизни в этот период?» Но вы ответили: «Ничего выдающегося».

— Помню. — Макс все еще не видел связи.

— Вот мы и нашли занозу. Вот она, поворотная точка в вашей судьбе. Вот травма, после которой вы закрылись в своей боли и одиночестве, потеряв надежду на понимание.

Макс изумленно смотрел на меня и часто моргал.

Я поставила перед Максом пустой стул, положила на него подушку и предложила визуализировать образы родителей, которые разрушили его сказочный и солнечный мир со звуками сальсы. Я предложила ему снова побыть этим девятилетним мальчиком и выразить все то, что он носил в себе больше тридцати лет.

Макс сосредоточился, вздохнул и начал говорить. Сначала его речь была аккуратной и даже дипломатичной. В нем говорила его привычка, заложенная воспитанием и отшлифованная многими годами, — всегда быть «позитивным и хорошим мальчиком». Но потом на поверхность стали выходить его настоящие чувства, он закричал:

— Как вы могли! Зачем вы это сделали? Вы не родители, вы сами еще дети! Вы чокнутые романтики, помешанные друг на друге и на своей медицине. Вы только всю жизнь говорите о том, что любите меня! Но вы ничего не знаете о настоящей любви!

Макс ожесточенно бил подушку и продолжал кричать. По его щекам текли слезы, они капали на тонкую голубую ткань рубашки, расплываясь в мокрые пятна…