Танцуют все!..
В январе 2017 года мир наблюдал за инаугурацией нового президента США. А российские аналитики хором рассуждали: будет ли теперь, при Трампе, Америка уважать Россию? Убежден: это не от нового хозяина Овального кабинета зависит, а от нас. От того, будет ли расти наша экономика. Возрастет ли благосостояние людей, отодвинемся ли мы от черты, за которой – массовая нищета и социальные протесты.
В Америке доходы граждан в разы больше и более разумная политическая система, в которой президент – не царь. Он не сможет творить, что его левая нога с утра захотела – там независимая судебная власть, независимый конгресс удерживают исполнительную власть в рамках закона и здравого смысла. В парламенте не включается «бешеный принтер», и никакая «Единая Америка» не сможет безумствовать, холуйски заглядывая в рот президенту и занимаясь удовлетворением интересов не граждан, а Белого дома.
Избиратели там – реальная сила. А президент, другие политики – исполнители их воли. В этом я убедился воочию, когда сопровождал Ельцина во время визита в США в 1994 году. И снова убедился в том, что репутация страны очень сильно зависит от облика ее руководителя. Я столкнулся с тем, что первый президент России, увы, чаще всего ассоциируется и за границей, и здесь не с достижениями в экономике и социальной сфере (а они были): большинство моих собеседников, когда речь заходила о Ельцине, вспоминали его позор Шеннона и Берлина. А значит, и наш общий позор…
…В тот сентябрьский день 1994-го между президентами России и США состоялись обычные, в рамках официального визита, переговоры. Ельцин и Клинтон с удовольствием позировали перед фотокамерами.
Завтрак накрыли в столовой. Во время завтрака произошел обмен хоккейными свитерами. На одном было написано «Клинтон-96», а на другом – «Ельцин-96»: оба президента готовились к выборам.
Во мне росло раздражение – я всегда чувствовал, когда хорошее настроение Ельцина перерастает в неуправляемое вульгарное веселье. Крепких напитков за завтраком не подавали, зато сухого вина было вдоволь. ЕБН съел крохотный кусочек мяса и опустошил несколько бокалов. Клинтон сообразил, что происходит с гостем, но делал вид, будто все о’кей.
Из-за стола Ельцин вышел, слегка пошатываясь. Вино ударило в голову, и он начал отчаянно шутить – остроты, правда, были тупыми. Переводчик с трудом подыскивал слова, стремясь корректно перевести на английский русские сальности. Клинтон поддерживал веселье, но уже не так раскованно, как вначале – почувствовал, видимо, что если завтрак закончится некрасивой выходкой, то он тоже станет ее невольным участником.
Облегченно я вздохнул только в самолете. В Россию мы возвращались через Ирландию.
В аэропорту Шеннон нашему самолету предстояло пробыть около часа – у президента Ельцина была запланирована сорокаминутная встреча с премьер-министром Ирландии. Но встреча не состоялась. Вместо первого лица России к изумленному Альберту Рейнольдсу по трапу спустился первый вице-премьер правительства РФ Олег Сосковец.
Пресса на следующий день как с цепи сорвалась. Российские и зарубежные журналисты излагали десятки версий, одна неправдоподобнее другой, почему все-таки Борис Николаевич не вышел из самолета. Официальному сообщению президентской пресс-службы – Ельцин сильно утомился и проспал встречу в Шенноне – никто не поверил.
Летали мы на «Ил-62», который достался Ельцину от Горбачева. После первого дальнего перелета поняли: салон плохо приспособлен для продолжительных путешествий. Странно, что Михаил Сергеевич, обожавший роскошь и комфорт, не мог сносно оборудовать свой самолет. Поэтому в 1993 году Ельцин принял решение подготовить самолет президента России на базе нового «Ил-96». Управление делами выделило полмиллиона долларов, и вскоре руководитель Государственной транспортной компании «Россия» продемонстрировал обновленный на эти деньги салон.
Сколько при этом украли – не знаю, но внутреннее пространство пассажирского отсека было разделено хлипкими пластиковыми перегородками на комнаты, которые мне напомнили кабинки для примерки одежды в магазине. Недостаток дизайна, видимо, должны были компенсировать развешанные повсюду кокетливые занавески. Но особенно впечатлила широкая двуспальная кровать – смотрелась она на фоне убогого интерьера, как рояль в огороде.
– А где президентский санузел? – поинтересовался управделами Павел Бородин.
– Во втором салоне.
– Это что же, Борис Николаевич должен через весь самолет бегать в общественный туалет? – зарычал Бородин. Хотя логичнее было бы, если б он выполнял свои прямые обязанности – контролировал, как идет оборудование борта № 1, а не кулаками после драки махал.
Руководитель компании оказался находчивым человеком и с ходу предложил вариант – рядом с кроватью президента поставить для него персональный биотуалет. «За занавесочкой», – добавил про себя я.
К слову, чуть позже мы побывали на заводе в Швейцарии, где делают салоны самолетов для президентов, шейхов, королей и просто состоятельных клиентов. Продемонстрированные образцы салонов понравились, и мы пригнали туда пустой «Ил-96». По эскизам сына художника Ильи Сергеевича Глазунова – Ивана – швейцарцы сделали изумительный интерьер. В новом самолете можно было работать и жить не менее комфортно, чем в Кремле. Появились душевые кабины для президента и персонала, две спальни, зал для совещаний на 12 человек, просторные кресла для сопровождающих. Врачи обрадовались – наконец-то есть место для громоздкого медицинского оборудования, без которого, как и без целой бригады докторов, Ельцин был уже не «летун».
А тогда, возвращаясь в Россию из Америки на брежневско-горбачевском «Ил-62», самые важные члены делегации расселись в салоне первого класса на восемь персон.
Президентские апартаменты на «Иле» тоже выглядели скромно: тесная раздевалка, умывальник, унитаз, комната отдыха с двумя узкими, как в поезде, кроватями и откидным столиком. Был и общий салон, в котором вдоль стен опять же стояли узкие диваны.
У меня с Виктором Илюшиным места были постоянными – мы сидели напротив друг друга. Перед глазами маячила кнопка вызова: если президент хотел с кем-нибудь из нас переговорить, загорался сигнал.
Кормили всех одинаково, сытно и вкусно. Стюардессы предлагали спиртное. У Ельцина, как и полагалось по инструкции, даже в самолете еда была особой – ее готовили личные повара из «президентских», тщательно проверенных продуктов.
Спустя некоторое время после взлета Борис Николаевич вызвал меня и спрашивает:
– Кто там у нас в салоне? Кого позовем сюда, ко мне?..
По канонам безопасности в одном самолете или вертолете не должны летать вместе президент страны и премьер. Поэтому Виктора Черномырдина в нашей самолетной компании никогда не было. А постоянный круг включал Илюшина, Сосковца, Грачева, Бородина, Барсукова и шефа протокола Шевченко. Порой места всем не хватало за одним столом, и мы накрывали второй приставной. С нами всегда сидела и Наина. Поначалу Ельцин ее старался не брать в поездки, но потом, когда начались проблемы со здоровьем, она находилась рядом и в ходе визитов по стране, и за рубежом.
В Америке ничего катастрофического не случилось – вовремя «слиняли», поэтому на посиделках в президентском отсеке самолета все поздравляли ЕБН с очередной дипломатической победой. От комплиментов он млел.
Мы долго не засиделись. Все устали, хотелось спать. Когда Ельцин лег в своей комнатке, к нам подошла Наина и предложила перейти в общий салон, где обедали. Со столов уже убрали, и можно было прилечь, вытянув ноги на узких диванах. С моим ростом и комплекцией почти невозможно отдохнуть в кресле. Я улегся на диване и заснул моментально.
Вдруг сквозь сон слышу панический шепот Наины:
– Александр Васильевич, Александр Васильевич!..
Я вскочил.
– Что случилось?
– Он встал, наверное, хотел в туалет, но упал и лежит!..
Все переполошились: через несколько часов посадка в Шенноне, а Ельцин – никакой. Хоть я и не врач, но подумалось: не похоже на инфаркт…
– А что он мокрый-то? – спросил я у Наины, когда затаскивал обмякшее президентское тело на кровать.
– Да обоссался, пьянь чертова!..
Сто десять килограммов веса бездыханного Ельцина показались мне тонной – обхватил под мышки, подлез снизу и вместе с телом заполз на кровать. Когда пришли врачи, президент лежал на кровати. Они начали работать – капельницы, уколы, искусственное дыхание. Наина металась по салону:
– У него инфаркт, что делать?!.
Доктора тем временем поставили диагноз: либо сердечный приступ, либо микроинсульт. Была ночь, а когда рассвело, ЕБН очнулся, увидел меня и говорит:
– Оденьте меня, я сам пойду…
Врачи боятся к нему подступиться, а он права качает:
– Сделайте меня нормальным! А не можете – идите к черту!..
Меня всегда восхищало терпение кремлевских докторов: такие клиенты кого угодно с ума сведут.
Приземлились. Глянули в иллюминатор – почетный караул стоит, ирландский премьер тут же. Заметно, что нервничает.
Ельцин обреченно спрашивает:
– А кто тогда пойдет?
– Сосковец.
– Нет, я приказываю остаться! Я сам…
Кричит так, что, наверное, на летном поле слышно – дверь салона уже открыли. А Ельцин встал и снова упал. Понял, наконец, что не судьба ему с премьером поручкаться, сел на пуфик в трусах и рубашке и заплакал. И – ко мне претензии:
– Вы меня на весь мир опозорили…
– Это вы чуть не опозорили всю Россию и себя заодно…
А Сосковец и Рейнольдс неплохо время провели, даже по кружке темного ирландского пива выпили.
В тот раз, можно сказать, пронесло. Впрочем, одним скандалом больше, одним меньше – большой роли уже не играло. Тем более в свете роли, которую Ельцин сыграл незадолго до того в Германии. Он прибыл туда с визитом в конце августа того же 1994 года на торжественную церемонию вывода уже не советских, а российских войск с территории бывшей ГДР.
Перед сном мы в меру посидели, а потом началось в колхозе утро…
Ко мне прибежал доктор:
– Александр Васильевич, надо что-то делать! Время раннее, а он уже «устал». К тому же просит еще расслабиться перед церемонией!..
Ельцин нервничал. Его угнетали разговоры про русских, которые разгромили Германию в Великой Отечественной войне, а теперь едва ли не с позором покидают немецкую территорию, и еще неизвестно, кто в результате победил. Ну а всякую нервозность ЕБН заливал известно чем.
Наина сообщила, словно оправдываясь:
– Александр Васильевич, я только пиво ему давала!..
Ага, свежо предание… Я быстро выяснил, что пивом он «отлакировал» много других напитков. Вряд ли Наина это видела – муж к тому времени стал опытным «подпольщиком» и мог напиться до изумления, а никто не понимал, когда и чем.
По моей просьбе врачи дали ему подышать нашатырем. Пригласили парикмахершу Лидию Федоровну – она вымыла президентскую голову, сделала массаж лица, красиво уложила волосы. От этих процедур фигурант вроде протрезвел, но ненадолго…
Быстро оделись и сели в машину. До места встречи нужно было проехать минут пятнадцать, но этого хватило, чтобы президента снова развезло.
Гельмут Коль встретил Бориса Николаевича доброжелательно. Мне казалось, что немецкий канцлер относится к нашему президенту как к младшему брату. Сколько бы раз мы ни встречались, я ни разу не видел Коля нетрезвым. Если Борис Николаевич настаивал, он выпивал водки, но не больше трех небольших рюмок. Потом, невзирая на настырные просьбы, «шел в отказ». Правда, случались исключения. В честь празднования 50-летия Победы Ельцин устроил прием в Государственном Кремлевском дворце съездов и предложил Колю испытание – выпить полный фужер водки. Наверное, граммов 200. Канцлер его спокойно, не моргнув глазом, осушил. Я потом наблюдал за ним: опьянеет или нет? Не опьянел.
Однажды Ельцин и Коль отправились с двухдневной поездкой на Байкал. Там местное начальство организовало баню. Парил гостей профессиональный банщик-сибиряк. Канцлера отмутузили вениками, ополоснули травяными настоями. Ельцин выскочил из парилки и плюхнулся в ледяную воду. Коль с бесстрастным лицом последовал за ним, будто совершал такие водные процедуры в Германии ежедневно. Вот тогда я понял: этот мужик никогда и ни в чем не уступит президенту России.
Как-то в Германии канцлер пригласил Ельцина к себе домой. Честно говоря, я ожидал увидеть более дорогую обстановку. Но роскоши, без какой в Москве чиновники не могут обходиться, в доме у канцлера не оказалось и в помине. Зато все было обустроено с поразительным вкусом.
…Все ждали начала церемонии. Коль сразу уловил известное состояние Ельцина и по-дружески обнял его. И понимающе посмотрел на меня. Выразительным взглядом я молил его помочь, хотя бы поддержать Ельцина в прямом смысле этого слова. Коль все понял: слегка обхватив ЕБН за талию, повел его на торжество. Но не на того напал: Борис Николаевич возможности «оторваться» не упустил…
Самый страшный момент наступил, когда началось восхождение руководителей двух стран к памятнику воину-освободителю в Трептов-парке. По длинной лестнице они медленно двинулись вверх. Члены российской делегации застыли в напряженном ожидании: дойдет ли наш? На шаг позади Ельцина поднимался старший адъютант Анатолий Кузнецов. Его я подробно проинструктировал и предупредил, что, если президент начнет на виду у публики и прессы «слабеть», его надо поймать.
К полудню солнце пекло, как в пустыне. К памятнику они с канцлером поднялись. Возложили венки, поклонились. Однако предстояло новое испытание – спуск. По обоим краям лестницы выстроились шеренги военных в почетном карауле. Неожиданно одному молоденькому солдату стало дурно. Как раз в тот самый момент, когда Ельцин и Коль поравнялись с ним. Немец закрыл глаза, пошатнулся, но упасть не успел – Кузнецов мгновенно его подхватил. Анатолий пребывал, видимо, в диком напряжении и автоматически уловил чье-то недомогание. Это выглядело символично: русский офицер поддерживает теряющего сознание немецкого солдата… Но телекамеры трогательный эпизод не зафиксировали.
Потом был парад. Настроение Ельцина стало замечательным. Во время обеда он выпил много красного вина – немецкий официант не успевал подливать. Президент резвился: гоготал, раскованно жестикулировал и нес ахинею. Я сидел напротив, было очень стыдно.
После обеда предстояло возложить цветы к памятнику погибшим советским солдатам. И мы отправились туда вместе с Колем на специальном автобусе, в котором была оборудована кухонька с дорожным баром. Борису Николаевичу тут же захотелось испытать на себе комфорт «Мерседеса» с баром. Он заказал кофе, но на повороте вылил содержимое чашки на свою сорочку. Оперативно переодели.
Пока Ельцин возлагал цветы, мне сообщили, что напротив памятника, через дорогу, собрались представители фашистской партии с плакатами. Они возбуждены, кричат, но подходить к ним не следует. А президент уже настроился пообщаться с «благодарным» немецким народом.
– Борис Николаевич, к этим людям категорически подходить нельзя, – предупредил я. – Это неофашисты. Вас сфотографируют вместе с ними, и выйдет очередной скандал…
– Что?! Все равно пойду…
Ельцин демонстративно зашагал к людям с плакатами. Пришлось преградить дорогу. Он рассвирепел, ухватил меня за галстук и рванул. До сих пор не понимаю, как журналисты проглядели такой сенсационный кадр. Разодранный галстук я снял и вернулся в автобус. «Пошел этот козел куда подальше, больше не выйду», – сказал я себе. Но долг все же пересилил, и я выбрался из «Мерседеса» – как раз в тот знаменитый момент, когда президент России начал музицировать около мэрии вместе с оркестром полиции Берлина. Эти кадры запомнили десятки и сотни миллионов людей за рубежом и в России.
Никакого дирижерского навыка у ЕБН не было отродясь, но это не помешало ему выхватить у обалдевшего дирижера палочку и обосноваться за пультом. Ельцин размахивал руками эмоционально и убедительно, зрители сильно развеселились: ничего подобного они нигде и никогда не наблюдали, да и вряд ли еще увидят. А президент России принял улюлюканье и вопли за восторженное признание его музыкального таланта. Намахавшись палочкой, Ельцин решил пропеть несколько куплетов из «Калинки». Всех слов он не знал, зато отдельные фразы тянул с чувством и громко.
Исполнив музыкальный долг, президент не без помощи Кузнецова снова оказался в автобусе. Мы поехали в российское представительство в Берлине. Там был накрыт праздничный стол для узкого круга гостей. Через официантов я пытался регулировать количество потребляемых охраняемым лицом напитков, и они ограничивали выпивку, как могли. Вдруг к Ельцину едва ли не ползком подкрался какой-то человек с бутылкой водки. Он был согнут от подобострастия в три погибели. Тут уж я сорвался и заорал:
– Кто такой?! Вон отсюда!..
За столом воцарилась напряженная тишина.
Выяснилось, что холуй, на которого я спустил полкана, оказался нашим высокопоставленным дипломатом в ГДР.
…Впоследствии я поймал себя на том, что, встречаясь по службе с главами самых разных государств, пытаюсь примерить на них ту роль Ельцина и представить: а как бы тот или иной президент или монарх выглядел, если б нажрался на официальном мероприятии и размахивал дирижерской палочкой на виду у всего мира? Ни с одним эта фантастическая картина не сочеталась. Даже с африканскими вождями, которые, как известно, не прочь поплясать и помузицировать…
