Глава 8
«Рельсовая война»
В середине июля Красная Армия перешла на Курской дуге в наступление. Пятого августа сорок третьего года были освобождены Орёл и Белгород. В этот день в Москве впервые за всю войну был устроен артиллерийский салют в честь наших войск.
Задуманная Гитлером грандиозная операция «Цитадель» провалилась, но немецкие войска продолжали отчаянно обороняться. Несмотря на мощный натиск, Красная Армия продвигалась вперёд довольно медленно. Многие немецкие части успели отойти на заранее подготовленные оборонительные рубежи и упорно за них цеплялись.
Укрытые в замаскированных капонирах «тигры» наносили неожиданные удары по нашим штурмовым танковым батальонам. Тяжёлые снаряды калибра 88 миллиметров проламывали броню «тридцатьчетвёрок» за полтора-два километра. Зачастую случалось так, что, прежде чем комбаты успевали рассредоточить и укрыть танки, в степи уже горела половина машин батальона.
Но и малоповоротливым 55-тонным «тиграм» редко удавалось уйти безнаказанными. Их выбивали наши тяжёлые самоходки СУ-122 и гаубичная артиллерия. «Тридцатьчетвёрки» обходили «тигры» с флангов и, пользуясь своей маневренностью, знанием местности, с риском для жизни приближались на триста-четыреста метров. С такого расстояния удавалось пробивать борта, защищённые бронёй 80 миллиметров, моторную часть, рвать меткими выстрелами гусеницы. Дорого обходились эти поединки, однако наступательный порыв наших войск было уже не остановить.
Одиннадцатого августа части 1-й танковой армии перешли железную дорогу Харьков – Полтава и рассекли крупную харьковскую группировку немцев, охватив её с трех сторон, создав угрозу полного уничтожения. В этот день немецкие танковые части, насчитывающие более шестисот машин, нанесли контрудар. Завязалось ожесточённое сражение, длившееся несколько дней. 16 августа немецкое контрнаступление было остановлено, но положение оставалось сложным.
Особый отряд НКВД «Застава» совместно с партизанскими отрядами «Сталинцы» и «Смерть фашизму» в основном проводили боевые операции на железной дороге. Повсеместно на оккупированной территории страны, особенно в Белоруссии и областях, примыкающих к зоне Курской битвы, шла масштабная диверсионная операция «Рельсовая война».
Ещё в конце июня Центральный комитет Коммунистической партии Белоруссии выдвинул план уничтожения рельсов на железных дорогах. Предполагалось одновременным массированным ударом подорвать более 200 тысяч рельсов. Каждой бригаде, отряду отводился определённый участок дороги.
Операция началась в ночь на 3 августа 1943 года. В первый же день было совершено сорок тысяч подрывов. К концу августа партизанские и диверсионные отряды НКВД вывели из строя сто семьдесят тысяч рельсов, что составило свыше тысячи километров железнодорожного пути.
Как пишется в шеститомнике «История Великой Отечественной войны», вышедшем в печать в начале 60-х годов, «Рельсовая война», которая продолжалась и в сентябре сорок третьего года, до предела усложнила перегруппировку вражеских войск. Движение по железным дорогам резко сократилось, а на некоторых участках полностью приостановилось. На ремонт разрушенных путей вражеское командование начало спешно бросать железнодорожно-строительные батальоны и даже боевые части.
Немцами устанавливались многочисленные посты и засады. Патрулировались все железные дороги и подходы к ним. Для этого использовались все имеющиеся силы, местная полиция, даже снимались с фронта некоторые воинские части.
В последнее время рассекречен ряд документов, касающихся операции «Рельсовая война». Руководство НКВД, генерал Судоплатов, полковник Старинов убедились, что подрывы рельсов не приносят ожидаемого эффекта.
Обычно толовыми шашками или тротилом взрывали стыки между рельсами. Взрывчатки требовалось много, но её не хватало. Рельсы гнулись, разрушалась шпала в месте крепления. Повреждённый участок пути, как правило, не превышал метра или полутора. Зачастую взрыв лишь выбивал крепления, металлические «костыли», сгибал концы рельсов.
Немецкие специалисты быстро приспособились устранять повреждения. Ремонтные «летучки» под прикрытием пулемётов обрезали электросваркой куски согнутых рельсов и быстро заменяли их подготовленными по размеру отрезками. Замена одной-двух повреждённых шпал также занимала немного времени.
Кроме того, как любая массовая операция, «Рельсовая война» не была должным образом подготовлена. На открытый участок пути нередко выходили сразу несколько десятков партизан, порой целый отряд. Не все обладали нужным опытом, закладка взрывчатки замедлялась, а поджигать запальный шнур и отходить требовалось одновременно.
Пользуясь этим, к месту диверсии на полном ходу вылетал броневагон или мотовоз, открывал огонь из пулемётов и скорострельных пушек. Партизаны, как правило, мужественно принимали бой, прикрывая друг друга, но несли потери.
Глава НКВД Лаврентий Берия, отрицательно относившийся к партийным органам, считал, что эти мелкие диверсии ничего не дают, кроме дутых цифр. По мнению Берии и ряда опытных специалистов НКВД, взрывать следовало более крупные объекты, уничтожение которых реально затормозило бы железнодорожные перевозки: мосты, виадуки, станционные постройки, водокачки. И в первую очередь пускать под откос эшелоны.
Командир отряда НКВД «Застава» майор Журавлёв ещё в июле получил шифрограмму о дате начала «Рельсовой войны». Но главная задача операции – подрыв рельсового полотна – проходила одной строкой. Больше говорилось о подрывах вражеских эшелонов и важных железнодорожных объектов. Одновременно было получено сообщение о подготовке к приёму груза.
В последний июльский день транспортный самолёт «Дуглас» сбросил на парашютах несколько подрывников во главе с лейтенантом Глушковым, а также контейнеры с минами, взрывчаткой, боеприпасами. Не оставили без внимания и санчасть отряда. Наталья Викторовна Малеева получила два американских набора хирургических инструментов, медикаменты, перевязочные средства.
С вечера второго августа все три отряда готовились к выходу на заранее определённые участки. Настроение у бойцов НКВД и партизан было приподнятое. Наши войска наступают, но и мы во вражеском тылу не сидим сложа руки.
Вместе со всеми, отложив хозяйственные дела, готовился старшина Будько Яков Павлович. Хмуро и сосредоточенно почистил автомат, «маузер», проверил пружины в дисках «ППШ».
– Чего смурной такой? – хлопнул его по плечу комиссар Зелинский.
– А чему радоваться? Не к куме в гости собираемся.
Старшина хотел добавить что-то ещё, но смолчал. Не хотел портить настроение молодым. Не нравилась старому солдату эта массовая операция, о которой много говорил представитель обкома партии Омельченко, протоптавший сюда дорожку.
Успех на Курской дуге ещё не победа. После разгрома немцев под Москвой зимой сорок первого года до Берлина собирались дойти… И сейчас на каждом углу о будущей победе трубить ещё рано. На войне на день вперёд не загадаешь – кто доживёт до заката, а кто уже не вернётся.
Первой вышла на заранее присмотренное место группа из пятнадцати человек во главе с заместителем командира отряда «Застава» Фёдором Кондратьевым. Помощником назначили старшину Будько.
Сильная группа. Пулемётчик Сергей Ларионов из пограничников, снайпер Василь Грицевич, бывший военнопленный лейтенант Иван Викулов, опытный проводник Матвей Рябов. Группу подобрали с расчётом на быстрый и чёткий подрыв эшелона, чтобы задать нужный настрой остальным диверсионным группам.
И место выбрали глухое, болотистое, где росли лишь редкие осины и мелкие берёзы. Мох, лужи застоявшейся мутной воды, стволы сгнивших от сырости деревьев. Ни спрятаться как следует, ни убежать. Но вражеских постов здесь почти не бывало.
Капитан Кондратьев не сомневался, что дата начала операции «Рельсовая война» немцам известна. С ночи за этим участком наблюдали Матвей Рябов и Павел Шестаков. Когда встретились на подходе, Матвей, шепелявя выбитыми в волостной полиции зубами, с досадой проговорил:
– Отродясь здесь ни фрицев, ни полицаев не было. А вчера в ночь выставили пост: трое немцев и полдесятка полицаев. У фрицев станковый пулемёт «МГ-42», у полицаев «дегтярь» и винтовки. Сидят всей компанией на бугре, метрах в пятистах отсюда, окоп вырыли. Лёгкая дрезина с собой, каждые два часа патруль проезжает. Броневагон за ночь раза три взад-вперёд мотался, ракеты пускали, из пулемётов подозрительные места прочёсывали.
Капитан Кондратьев, выслушав его, задумался:
– Фёдор Прокофьевич, – продолжал Рябов, – надо правее взять. Правда, там сплошное болото по обочинам, мошка да комары, но полицаи туда не суются. А эшелоны часто идут, успеем мины поставить.
Выхода не оставалось. Осторожно двинулись по болотистым кочкам, порой увязая в густой жиже, над которой тучей звенели комары. Ближе к насыпи, конечно, удобнее, но никогда не знаешь, в какую минуту на скорости вылетит мотодрезина с пулемётом.
Укреплённый на станке «МГ-42» укладывает очереди точно в цель – двадцать пуль в секунду. Оптика у фрицев хорошая, разглядят и за километр. Но приходится шагать метрах в пятистах, оставив лошадь с повозкой в ложбине.
Вскоре услышали звук приближавшейся дрезины. Мотор работал негромко, ровно, лишь стучали на стыках колёса. Вся группа дружно бросилась на землю, вернее, на колыхающуюся торфяную подушку. Кто-то провалился по колено в воду, но лежали неподвижно, лишь размазывали по щекам комаров, успевших напиться крови.
Дрезина шла медленнее, чем обычно, а может, это лишь казалось. Слишком неуютно чувствовали себя бойцы практически на открытом месте, среди редких хилых деревьев. Да ещё ледяная жижа (несмотря на жаркий день) пропитывала насквозь одежду. И комары словно взбесились, облепив лица. Кто-то закашлялся, на него шикнули:
– Тише ты… услышат.
Наконец дрезина укатила, а спустя четверть часа проследовал эшелон на северо-запад. В открытых вагонах коровы, в закрытых – пшеница и прочее награбленное добро.
– Тащите больше, – зло бормотал Паша Шестаков. – Скоро подавитесь…
Удобного места для засады не нашлось. Впереди расстилалось озеро-болото. Кондратьев дал команду:
– Закладываем мины здесь.
Успели заложить под рельсы две штуки метрах в пятнадцати друг от друга – если не сработает одна, то обязательно шарахнет вторая. Сапёры едва успели добежать до укрытия, когда появился эшелон. Мощный паровоз с яркой эмблемой, орёл, державший в когтях свастику, на скорости километров пятьдесят в час уверенно тянул в сторону фронта состав.
Как всегда, впереди катилась платформа с обрезками рельс, шпалами, мешками с песком, щебнем. В случае подрыва она должна была принять на себя главный удар. Следом, перед паровозом, находилась вторая платформа: 37-миллиметровая зенитка, спаренный крупнокалиберный пулемёт, расчёты в касках, внимательно наблюдавшие по сторонам.
– Разогнался, гад, как у себя дома, – бормотал Матвей Рябов, лежавший в укрытии рядом с Павлом Шестаковым. – Прибавь ещё скорости, чтобы кувыркаться подольше!
– Смотри не сглазь, дядя Матвей, – повернулся к нему Паша Шестаков с новеньким автоматом «ППШ», который недавно получил как лучший разведчик отряда.
Первая мина взорвалась между паровозом и зенитной платформой. Не слишком громко прозвучал взрыв трёхкилограммовой мины системы полковника НКВД Старинова. Но зенитную платформу опрокинуло под откос, а следом полетел тяжёлый паровоз, перевернувшись на бок. На него наползали вагоны с различным грузом, платформы с орудиями, автомашинами, бронетранспортёрами – всё под брезентом.
Через несколько секунд сработала вторая мина. Сдетонировал вагон со снарядами. На десятки метров поднялся столб дыма, земли, разлетались в щепки вагонные доски.
Снарядные гильзы огненными ракетами кувыркались в воздухе, в них, шипя, горел артиллерийский порох, вспыхивал высушенный на солнце брезент, огонь перекидывался на машины, полыхнул разлившийся из сплющенного бака бензин, горели обломки вагонов.
Часть фугасных боеголовок тяжёлых снарядов взорвались сразу, образовав ещё один завал из летевших под откос вагонов. Немцы редко перевозили большое количество боеприпасов вместе с людьми и техникой. Только это и спасло половину эшелона.
Ремонтная бригада и спрыгнувшие им на помощь солдаты толкали подальше от огня уцелевшие вагоны. Ремонтники действовали умело, подтаскивая инструмент и механические приспособления. С их помощью они отвели прочь десятка три уцелевших вагонов.
Открывать огонь Кондратьев запретил. С уцелевшей зенитной платформы вели беглую стрельбу две 37-миллиметровки. Из вагонов и с платформ, где везли технику, тянулись пулемётные трассы. Снаряды летели пока наугад, но вскоре артиллеристы разглядели двоих сапёров и накрыли их градом осколочных снарядов.
Группа начала отползать. Снаряды переламывали мелкие болотные осины, пули косили кустарник. Василь Грицевич прицельными выстрелами срезал офицера, командира зенитного взвода, и одного из артиллеристов.
Меткие попадания едва не стоили ему жизни. Шестисотграммовый осколочный снаряд врезался в осину и вместе со щепками и лохмотьями коры осыпал укрытие снайпера мелкими осколками. Грицевичу повезло. Несколько острых, зазубренных осколков вонзились в землю, не задев его, в метре от головы.
Сержант, пригибаясь, побежал вслед за отходящей группой. Зенитка продолжала вести огонь, но неподалёку загорелся сброшенный под откос тягач. Пелена чёрного маслянистого дыма от солярки и горящих шпал закрыла зенитчикам цель.
Можно сказать, что операция прошла удачно, но без потерь не обошлось. Погиб сержант-сапёр, его помощник был ранен.
Выбравшись из болота, спорили, подсчитывая потери немцев. Паша Шестаков с его кошачьим зрением заявил, что сгорели десятка полтора автомашин и тягачей, два бронетранспортёра и штук восемь гаубиц.
– Примерно так, – кивнул старшина Будько, который наблюдал за горевшим эшелоном в бинокль. – Зенитную платформу перед паровозом расплющило со всей её командой. Фрицев убитых трудно подсчитать, но думаю, сотня с лишним накрылась, да ещё раненые и обожжённые.
– Моего лейтенанта приплюсуйте, – сказал обычно молчаливый снайпер Василь Грицевич.
Эти цифры Фёдор Кондратьев доложил Журавлёву. Командир отряда недоверчиво покачал головой.
– Не привираете?
– Никак нет, товарищ майор, – выкрикнул звонким мальчишеским голосом разведчик Паша Шестаков. – Под откос без малого тридцать вагонов ухнули, и почти все либо разбились, либо сгорели. Сотня фашистов в них наверняка осталась, не считая раненых.
– Тебя кто учил старших перебивать?
– Извиняюсь, товарищ майор, – улыбался во весь рот семнадцатилетний разведчик. – Жалко, автомат не обновил, два полных диска вхолостую таскал.
Группа дружно засмеялась. Хоть и погиб товарищ, но фрицам врезали хорошо. Теперь можно по двести граммов с грибным супом. И мясо, наверное, будет.
Но некоторые операции в тот день закончились большими потерями. У лейтенанта Николая Мальцева группа также состояла из пятнадцати человек. Помощник – лейтенант Глушков, опытный взрывник, несколько дней назад прибывший с Большой земли. Проводник – Василий Балакин, из подпольщиков, с помощью которого вычислили немецкую авиабазу и навели на неё нашу авиацию. Пулемётчик – Родион Шамшин, из бывших военнопленных. Среди сапёров – сержант-пограничник и несколько ребят, обученных взрывному делу.
Взяли на операцию и бывшего капитана Сологуба, застрявшего в сорок первом году в окружении и просидевшего всё это время в примаках у молодой вдовы в селе Вязники. В бою его испытали, но полного доверия бывший штабник пока не заслужил.
Получая патроны и гранаты, Михаил Сологуб повертел увесистую «РГД-33» и самоуверенно заявил:
– Знакомая штука. Не раз в фашистскую сволочь метать приходилось.
– Когда под юбкой прятался? – язвительно заметил подпольщик Василий Балакин, у которого расстреляли отца после налёта наших самолётов на авиабазу.
– Что же я, не воевал? – обиделся капитан.
– Сегодня покажешь, какой ты смелый.
Группа Николая Мальцева вышла на участок железной дороги, где на подъёме поезда обычно развивали большую скорость. Высокая насыпь и удачно заложенная мина могли «помочь» вражескому составу целиком слететь вниз.
Но немцы тоже хорошо знали такие места и охраняли их более тщательно. На вершине подъёма, где имелся запасной участок пути (небольшой разъезд), стояла на второй колее патрульная мотодрезина с пулемётом «МГ-42» на станке, возле которого дежурил пулемётчик. Шагах в десяти стоял тяжёлый мотоцикл «БМВ-75».
Пост состоял из семи человек. Унтер-офицер вместе с помощником прохаживался по обочине дороги, время от времени всматриваясь в бинокль. Впрочем, с вершины подъёма окрестности, а особенно железнодорожный путь, просматривались и без бинокля на несколько километров.
Обычно дрезина здесь останавливалась лишь на короткий отдых, чтобы не занимать второй путь. Но сегодня порядок изменился. Четверо солдат железнодорожной охраны и трое из военной полиции наглухо перекрыли подходы.
Мальцев вместе с Балакиным долго наблюдали за постом. Оба понимали, что на подъёме мину установить не удастся. Оставалось два выхода. Либо обойти пост и устроить засаду в лесу, либо искать другое место. Оба варианта ничего хорошего не обещали. Лес метров на двести по обе стороны дороги был вырублен, а дальше одна за другой находились две небольшие деревни. Если взорвать эшелон возле них, то каратели сожгут и деревни, и жителей.
– Даже детей не пощадят, – обронил Василий Балакин. – У нас на разъезде половину людей постреляли. И остальных бы побили, но фрицам железнодорожники нужны.
– Знаю я это, – отложил бинокль лейтенант Мальцев. – Только другое место для подрыва искать нам уже поздно. Через поле уходить придётся – там нас и накроют. Глянь на небо.
На высоте трёх километров кружила «рама», но она отслеживала подходы к станции. А если появится наблюдатель «Хеншель-126», который летает гораздо ниже, группу из пятнадцати человек он обязательно заметит. Два скорострельных пулемёта «МГ-15» (тысяча выстрелов в минуту) и 150 килограммов авиабомб. От «Хеншеля» трудно уйти.
– Можно было поменьше группу собрать, – с досадой сказал Василий Балакин. – Хватило бы и половины.
– Журавлёву виднее. Сегодня обстановка такая, что, возможно, и в бой вступать придётся. Патрули везде понатыканы.
Оба замолчали, глядя, как набирает на подъёме скорость эшелон.
– Ну, что делать будем? – спросил лейтенант Глушков. – К железке на подъёме не подберёшься. Всё как на ладони. Другое место искать будем?
– Нет поблизости других мест. Справа две деревни, люди за эшелон расплачиваться будут.
На посту зашевелились. Трое солдат военной полиции уселись в «БМВ», и мощная машина рванула по просёлку в сторону деревни, до которой было километров пять. Остался унтер-офицер с отделением железнодорожной охраны.
– Есть выход, – торопливо заговорил Николай Мальцев. – Сейчас на посту четыре человека осталось. Надо подобраться поближе, прикончить охрану и загрузить дрезину минами и взрывчаткой. Пойдёт такой вариант?
– Пойдёт, – кивнули Глушков и Балакин. – Только когда пустим её навстречу эшелону, кто-то управлять дрезиной должен. А потом спрыгнуть.
– Хватит взрывчатки, чтобы паровоз сковырнуть?
– Хватит, – ответил Валентин Глушков. – У нас три мины с собой и двенадцать килограммов тола. Плюс выплавленный тротил – это ещё килограмма четыре.
– Ну вот. А кто-то говорил, почему группа большая. Загрузим на дрезину две мины и всю взрывчатку. Должно хорошо ахнуть.
Но оставалась проблема, как уничтожить пост. Коротко обсудив ситуацию, Мальцев подозвал одного из пограничников.
– Ермаков, возьмёшь с собой капитана Сологуба и перекроете просёлочную дорогу. Заляжете вон у тех деревьев, и если мотоцикл будет возвращаться, подпустите поближе и прикончите всех троих. У тебя «ППШ», у Сологуба винтовка и гранаты.
– Сделаем, – кивнул сержант Саша Ермаков. – Гранаты у меня тоже есть. Прикончим вдвоём мотоцикл вместе с фрицами.
Михаил Сологуб торопливо закивал. Лучше поджидать в засаде мотоцикл, чем подбираться к посту, вооружённому пулемётом «МГ-42». Можно так нарваться, что вся группа под огнём ляжет.
А Николай Мальцев в очередной раз пожалел, что рядом с ним нет напарника Василя Грицевича. Опытный снайпер снимет пулемётчика метров за четыреста. Тем более тот сидит на дрезине, выполняя одновременно роль наблюдателя. Спросил сержанта Родиона Шамшина:
– Родион, возьмёшь пулемётчика вот от тех кустов?
Бывший военнопленный, проявивший себя в отряде как один из лучших бойцов, Родион Шамшин покачал головой.
– Далековато. Хоть в инструкции и написано, что прицельная дальность «дегтярёва» полтора километра, но к одиночной цели надо метров на триста подобраться. А лучше – на двести пятьдесят. У «МГ-42» оптический прицел, промахнусь – он весь мой расчёт издырявит.
– Займёшь позицию для стрельбы вместе со мной. Вася Балакин, дай твою винтовку.
– Не годится командиру под пули лезть, – запротестовал Валентин Глушков.
– Ну не тебя же посылать! Кто мину будет устанавливать на дрезине?
Разделились на три части. Лейтенант Глушков с двумя сапёрами и проводником Балакиным остались на месте со всем запасом взрывчатки. Мальцев и Шамшин осторожно ползли вперёд. Остальная группа обходила пост с фланга.
Мальцев, приостановившись возле кустов, осмотрел ровное поле, которое отделяло их от поста.
– Отсюда стрелять придётся, – сказал лейтенант. – Ближе не сумеем подобраться. Триста метров. Выждем минут десяток, пока основная группа во фланг выйдет, и ударим.
Родион Шамшин тщательно подвёл прицел. В лагере, где он сидел, на вышке у ворот был установлен «МГ-42». В сорок втором году таких скорострельных «машингеверов» было ещё мало. Обер-ефрейтор иногда развлекался, подкарауливая какого-нибудь доходягу, приблизившегося к колючей проволоке.
Женщины, разыскивающие в лагерях своих мужей, бросали сюда куски хлеба, картошку, даже сало. Охранники кидали для приманки пустые консервные банки или окурки. Если в банку из-под тушёнки налить кипятку и хорошо помешать ложкой, получается почти мясной бульон. Да ещё если хлеба накрошить!
Иногда охранники разрешали подобрать кусок или пустую банку, окурки сигарет. Но нередко это превращалось в жуткую игру. И главную роль исполнял обер-ефрейтор с «пилой Гитлера». Он давал очередь по ногам. Рычащий звук «МГ-42», выпускавшего двадцать пуль в секунду, ни с чем не перепутаешь.
Короткая очередь – и следом отчаянный крик. Пули дробили и выбивали осколки костей. Человек пытался уползти прочь, волоча перебитые ниже колен ноги. Иногда болевой шок не давал возможности двигаться, и пленный истекал кровью, прося помощи. Все, кого подсекала «гитлеровская пила» в умелых руках обер-ефрейтора, через какое-то время умирали.
Однажды Родиона заставили таскать песок и засыпать лужу крови. Он был уверен, что живым не уйдёт. Но обер-ефрейтор лишь пугнул русского доходягу короткой очередью. Шамшин шарахнулся прочь, споткнулся и упал, ожидая, что его добьют. Немец засмеялся и назидательно сказал:
– Нельзя быть таким трусливым. Поэтому вы и проиграли войну. Постирай свои штаны!
И бросил Родиону сигарету. Нет, сержант Шамшин не обмочился со страху. Но запомнил навсегда, как лежал под пулемётом, а перед глазами промелькнула вся жизнь.
Сейчас он собирался поквитаться с немцами, терпеливо ожидая сигнала Николая Мальцева.
– Оба стреляем в пулемётчика, – шепнул лейтенант. – А дальше как получится. Но к пулемёту никого подпускать нельзя.
Да, снайпер Василь Грицевич очень бы пригодился. Николай отсчитывал минуты. Мимо с грохотом прошёл эшелон, с поста ему помахали руками, что-то весело выкрикивая. Когда последний вагон исчез вдалеке, лейтенант негромко скомандовал:
– Огонь!
Короткая пристрелочная очередь «дегтярёва» и пуля «трёхлинейки» прошли рядом с пулеметчиком. Одна из пуль звякнула о металл и отрикошетила в небо. Родион снова нажал на спуск. Немец тоже, как и тот в лагере, был в звании обер-ефрейтора и своим оружием владел умело. Ствол развернулся в сторону вспышек, а ефрейтор припал к прицелу.
Поздно! Сделал второй выстрел Николай Мальцев. Пулемётчик сползал вниз, продолжая сжимать рукоятку «машингевера». Трое немцев на какие-то секунды растерялись. Шамшин посылал очереди по 5–7 патронов. Опустошил обойму винтовки лейтенант Мальцев.
Но расстояние было слишком велико. Возможно, кто-то из охранников был ранен. Но двое уже открыли ответный огонь из карабинов, а унтер-офицер, старший поста, пригнувшись, бежал к дрезине. У Родиона кончился диск, и унтер сумел добраться до «МГ-42». Пуля, выпущенная Мальцевым, рванула штанину, зацепив ногу, но это уже не мешало унтер-офицеру дать длинную очередь.
Она прошла над головами настолько густо, что часть кустов срезало, как косой. Отдельные выстрелы сливались в рычанье. Унтер засёк русских диверсантов и не давал поднять им головы. Родион, вставив новый диск, дал ответную очередь. Трасса «машингевера» уткнулась в землю, брызнули комья чернозёма, сильный удар выбил «дегтярёв» из рук сержанта.
Левая рука словно онемела, но Родион перехватил пулемёт правой. Пули перебили одну сошку и вспороли кожух охлаждения. Лишённый упора «дегтярёв» потерял прицельность, а одна рука не могла его удержать.
– Давай мне, – отодвинул Родиона Мальцев. – Рука не пробита?
– Нет. Ударило сильно, отойдёт…
Пулемёт в руках лейтенанта посылал очереди более точно, но «МГ-42» с оптическим прицелом снова накрыл обоих бойцов очередью трассирующих и разрывных пуль. Несколько мелких осколков обожгли Николаю лицо. Затвор «дегтярёва» заклинило.
Видимо, повредило казённик. Мальцев снова взялся за винтовку. Унтер-офицер, наверное, добил бы обоих русских – триста метров не расстояние для массивного «МГ-42» на станке. Но в этот момент из ложбины вынырнула основная группа – семь человек.
Почти у всех были автоматы, пули свистели рядом с унтер-офицером. Он круто развернул ствол и повёл очередь в сторону редкой набегающей цели. Двое свалились как подкошенные, третий упал, зажимая простреленную ногу. Но «машингевер» вдруг замолк. Унтер-офицер в горячке боя расстрелял ленту.
Вставить новую, снова захлопнуть крышку и передёрнуть затвор – достаточно нескольких секунд. Но этих секунд в запасе у пулемётчика не оставалось.
Мальцев угодил пулей унтер-офицеру в плечо. Немец дёрнулся, но сумел передёрнуть затвор.
– Шайзе! Свиньи! Думаете, вы меня возьмёте?
Четверо десантников уже приблизились шагов на сто. Сразу несколько пуль сбросили унтер-офицера на шпалы. Однако он сумел вытащить пистолет, намереваясь драться до конца.
Двое охранников были тоже ранены. Но, прежде чем их добили, они успели срезать русского автоматчика. Унтер-офицер не мог справиться с пистолетом и побежал, не замечая, что бежит в сторону засады, откуда вёл огонь «дегтярёв». Очередь свалила его на щебень рядом с рельсами.
Дела обстояли хуже некуда. Трое бойцов погибли, двое были ранены, у сержанта Родиона Шамшина с трудом двигалась рука. Стрельбу наверняка слышали на других постах. Очередной эшелон могли застопорить или выслать усиленный патруль. Как бы то ни было, а следовало спешить.
Перевязывали раненых. На дрезину, сняв с неё пулемёт, грузили взрывчатку и мины. Лишь бы появился эшелон!
В эти напряжённые минуты неподалёку длинными очередями ударил автомат «ППШ», хлопали винтовочные выстрелы. С характерным звуком огрызнулся одной и другой очередью немецкий автомат «МП-40». Перестрелка продолжалась недолго, наступила тишина.
– Мотоциклисты на выручку рвались, – сказал Мальцев. – Василий, беги узнай, что там.
Но бежать далеко не пришлось. Через четверть часа Балакин вернулся вместе с капитаном Сологубом. Тот был весь в крови, сжимал в руках «ППШ» сержанта Ермакова и бессвязно объяснял:
– Фрицев побили, мотоцикл на обочине валяется. Саня весь диск в них выпустил… я тоже стрелял.
– Где Ермаков?
– Убили парня, вот автомат его прихватил.
– Ты ранен, что ли?
– Нет. Саню тащить пытался, а из него кровь хлещет. Когда понял, что умер, положил на траву, и быстрее к вам на подмогу.
– С пустым автоматом…
– Я запасной диск вставил, и две гранаты у меня.
– Командир, – подбежал к Мальцеву лейтенант Глушков. – Эшелон появился. Через пяток минут надо дрезину со взрывчаткой навстречу пускать. Я сяду и помощник-сапёр. Затем спрыгнем.
Николай поглядел на сапёра, молодого парня из недавнего пополнения, прибывшего с Большой земли.
– Будешь старшим, а вторым – Василий Балакин. Он здешние места хорошо знает, если что, он тебя к лагерной стоянке выведет.
Запротестовал было Глушков, но Мальцев перебил его:
– Некогда спорить. Ты теперь главный взрывник в отряде. Ребята справятся.
Затарахтел мотор, который завёл Василий Балакин.
– Не торопитесь. – Мальцев стоял возле готовой тронуться дрезины и придерживал Балакина за плечо.
Лейтенант понял, что лихого тарана начинённой взрывчаткой дрезины не получится. На головной зенитной платформе перед паровозом были установлены две 20-миллиметровые автоматические пушки и крупнокалиберный пулемёт. Они разобьют дрезину за километр. Значит, надо ждать – хватит на сегодня погибших! Лишь бы наблюдатели не почуяли заранее опасность.
Эшелон уже одолел половину подъёма и набрал скорость под семьдесят километров. Затем там что-то почуяли и начали сбрасывать ход.
– Не увидели нужного сигнала, – пробормотал Василий Балакин. – Надо пускать дрезину, пока не поздно.
– Выждем, – повторил лейтенант Мальцев.
Паровоз всё же продолжал подъём. В неразберихе загруженных до предела железных дорог в период Курской битвы комендант эшелона не мог принять окончательного решения. Состав хоть и замедлил ход, но продолжал двигаться, а на последнем участке даже снова прибавил скорость.
– Давайте, ребята, – скомандовал Мальцев. – Выводите дрезину напрямую и через двести метров прыгайте.
С зенитной платформы ударила предупредительная очередь крупнокалиберного пулемёта. Флажок со свастикой указывал, что дрезина своя, немецкая. Но когда оба подрывника вывели дрезину навстречу эшелону и спрыгнули на обочину, ударили 20-миллиметровые пушки.
Первые снаряды прошли мимо. Но уже через минуту взлетели щепки настила, разбило мотор. Лишь бы раньше времени не сдетонировали мины или взрывчатка! Группа, медленно отходя, наблюдала, как сближаются эшелон и дрезина.
Балакин вместе с пограничником-сапёром добрались до леса. В них тоже стреляли, но основной огонь обрушился на дрезину. Обе мины и шестнадцать килограммов взрывчатки оглушительно рванули перед эшелоном.
Взрыв не повредил паровоза, лишь осыпало осколками зенитную платформу. Но разогнавшийся состав остановить было трудно. Зенитная платформа, а следом локомотив влетели на развороченные взрывом рельсы и шпалы.
Паровоз и платформа перевернулись раз и другой. Отчётливо слышались шипение пара в пробитом котле и крики раздавленных зенитчиков. Следом полетели под откос вагоны. Сцепка оборвалась, и основная часть состава катилась под уклон, набирая скорость.
На тормозных площадках солдаты вращали рукоятки тормозов. Неуправляемый состав кидало из стороны в сторону. Из накренившихся вагонов, спасаясь, прыгали те, у кого не выдержали нервы. Большинство ломали руки-ноги или разбивались о щебень.
Оборвалась ещё одна сцепка. Четыре платформы с гаубицами и лафетами тоже покатились по откосу. Лязг металла смешивался с криками артиллеристов. Одно из орудий, разваливаясь на части, врезалось в спиленные деревья. От ударов взорвались несколько снарядов, подняв столб дыма и древесных обломков.
Паровозной бригаде удалось спасти большую часть эшелона. Прикрывая сержанта-сапёра и Василия Балакина, Николай Мальцев открыл огонь из трофейного пулемёта «МГ-42». Остальная группа торопливо уходила в сторону леса.
– Меня не ждите, – приказал им Мальцев. – Выносите раненых, скоро здесь и немцы, и полицаи появятся. Про плен забудьте, иначе погубите весь отряд. Чего киваешь, Сологуб? Тебе повторяю, ребята наши законы знают. Если что, последняя пуля себе.
Капитан Михаил Сологуб послушно кивал:
– В плен ни в жизнь…
– За тобой Валентин Глушков присмотрит. Поможет, если кишка тонка.
Мальцев снова припал к прицелу пулемёта. Расстреляв вторую ленту и дождавшись обоих взрывников, сказал с облегчением:
– Дело сделали, хоть и не слишком гладко. Теперь и нам можно уходить.
Сержант-сапёр хромал, но держался бодро.
– Крепко шарахнули! – улыбался он. – Вагоны и грузовики вовсю горят. Два бронетранспортёра сплющило и штук восемь орудий.
– Гаубицы калибра 105 миллиметров, – уточнил Василий Балакин. – Паровоз на две части разломило.
Под откосом горели разбитые вагоны и техника. Взрывался боезапас, раскидывая обломки и тела немецких солдат. Зенитная платформа в хвосте поезда вела огонь из скорострельных пушек, но вся группа уже углубилась в лес.
К вечеру добрались до стоянки. По дороге умер тяжело раненный десантник. Нести его тело сил не оставалось, товарища похоронили среди сосен. Троих сразу отправили в санчасть. Сержант-сапёр, когда прыгал с дрезины, сломал несколько пальцев на ногах. Ещё один боец получил пулевое ранение, а у Родиона Шамшина опухла рука – оказалось, что от удара треснула кость.
Построив остатки группы, лейтенант Мальцев докладывал командиру отряда Журавлёву результаты операции:
– Уничтожены паровоз, тринадцать платформ и вагонов. Десять гаубиц-стопяток, две зенитки, грузовиков и тягачей штук семь. Немецкие потери примерно сорок-пятьдесят убитых солдат, ну и покалечилось не меньше, пока из вагонов выпрыгивали. Наших погибло четверо.
Он снял пилотку и смотрел на майора Журавлёва усталыми, слезящимися глазами.
– Ещё пост железнодорожной охраны и мотоцикл уничтожили, – добавил Василий Балакин. – Трофеи кое-какие принесли, в том числе пулемёт.
Иван Макарович Журавлёв ещё раз оглядел группу и после короткого молчания проговорил:
– Благодарю за службу!
– Служу трудовому народу! – вразнобой ответили восемь бойцов, оставшихся в строю.
– А ты, Михаил, чего весь в крови? – спросил Журавлёв капитана Сологуба. – Ранен, что ли?
– Никак нет. Когда уничтожили патрульный мотоцикл, нёс на себе раненого товарища.
– Повоевал, значит?
– Так точно, товарищ майор. Обойму по фрицам выпустил.
– Попал в кого-нибудь?
– Наверное. Но в основном патруль уничтожил сержант Саша Ермаков. Встал на дороге и весь диск в фашистов вложил. Я лишь помогал. Умер он от полученных ран.
– Ну хорошо, что не врёшь. Ладно, идите ужинать и отдыхать.
Николай Мальцев продолжал стоять перед Журавлёвым, затем спросил:
– Какие будут замечания?
Он словно ждал выговора за не слишком удачную операцию и четверых погибших товарищей. Журавлёв коротко ответил:
– Что мог – ты сделал. На войне всё гладко не бывает.
Ещё две группы по 10–12 человек взрывали рельсы. Быстро выкапывали небольшие ямки и закладывали взрывчатку под стыки. Хорошо обученные бойцы отряда «Застава» дело своё знали. Командиры групп выставили на флангах посты, взрывы гремели один за другим.
Немцы и полицаи реагировали быстро. Броневагон попытался перехватить группу старшего лейтенанта Авдеева, но угодил на мину и застрял среди развороченных шпал в воронке. Несмотря на то что загорелся двигатель, часть экипажа продолжала вести огонь из пулемётов, а остальные гасили пламя.
Несколько скоростных броневагонов, появившихся на железной дороге летом сорок третьего года, осложняли проведение диверсий. Особист Виктор Авдеев принял решение уничтожить его, несмотря на плотный огонь двух крупнокалиберных пулемётов.
Под прикрытием дымовых шашек трое бойцов и старший лейтенант Авдеев подползли к вагону. Полетели гранаты и бутылки с горючей смесью. Один из бойцов погиб, а старший лейтенант с помощником-сержантом вскочили в броневагон и открыли огонь из автоматов по экипажу.
Помощник-сержант столкнулся в узком проходе с фельдфебелем, и они выстрелили одновременно друг в друга. Авдеев остался один. Оглушённый взрывом, с обгоревшими волосами, он пробился к пульту управления.
Автоматный диск был пуст. Старший лейтенант бросил в открывшуюся дверцу последнюю оставшуюся «лимонку» и спрыгнул вниз.
Броневагон горел, как скирда сухой соломы. Вместе с уцелевшим бойцом Авдеев отбежал в сторону, подоспели остальные десантники из его группы и добили экипаж.
– Уходим, – дал команду Авдеев.
В лесу с него сорвали тлевшую гимнастёрку и нательную рубашку. Морщась от боли в обожжённых руках, старший лейтенант терпеливо ждал, когда наскоро обработают раны у него и двоих других бойцов.
– Дайте водки, – попросил он. – Ребятам тоже налейте, а перевязки закончим в санчасти. Надо уходить, пока фрицы на хвосте не повисли.
Другую группу при отходе догнала железнодорожная охрана. Получив отпор, залегли, не решаясь связываться с «лесными призраками». Но в этой группе также погибли два человека. Операции на железной дороге редко обходились без жертв.
Группа старшего лейтенанта Авдеева вернулась в отряд позже других, ближе к полуночи. Журавлёв не спал, поджидая своего давнего помощника. Бросился обнимать Виктора капитан Фёдор Кондратьев.
– Тише ты, медведь! – невольно вскрикнул старший лейтенант. – Подпалили меня, как кабана в соломе. Двое ребят погибли. Броневагон сожгли и весь экипаж постреляли. Рельсов штук тридцать подорвали. В общем, приказ выполнили. Как остальные группы?
– У Коли Мальцева четверо погибли, – ответил Журавлёв. – Ему труднее других пришлось, на открытом месте бой вёл. Но паровоз и десяток вагонов под откос пустил. Весь подъём возле Берёзовки разворотил, так что ребята не зря погибли.
– Зря или не зря, но не люблю я такие операции. Немцы нас почти везде поджидали, поэтому столько ребят потеряли. Зато обкому партии есть что своему начальству доложить. Ура, победили!
– Ударили вроде неплохо, – сказал Журавлёв. – Но у нас восемь человек погибли плюс раненые. «Сталинцы» потери понесли, а у Паши Коробова половина отряда в бою погибли. И сам он ранен. Завтра должны к нам привезти оперировать.
В санчасти было многолюдно, хирурги Наталья Малеева и Олег Ткачук заканчивали операцию. Очереди дожидался боец с простреленным плечом. Старший лейтенант Малеева на несколько минут вышла из операционной и осмотрела ожоги на руках Авдеева.
Осунувшаяся от усталости, Наталья закурила папиросу и через силу выдавила улыбку:
– Жить будешь, Виктор Степанович. Закуришь?
– Я бы лучше спирту выпил. Ноют ожоги.
– Ну, спирта мы тебе нальём. А ожоги обработают медсестра и санитарка. Придётся полежать денька три, тем более у тебя отдельная землянка. Будешь шататься, заразу занесёшь.
Виктор выпил спирта. Зоя Бородина и Люся Лунёва начали обрабатывать раны.
Крепко изменил этот неполный год в немецком тылу выпускницу медицинского института Наташу Малееву. Куда-то исчезли детская круглолицесть, румянец на щеках, которого она стеснялась. Из-за молодости и малого опыта Журавлёв не хотел поначалу брать её в отряд. Но настояло сануправление, и Наталья (тогда ещё лейтенант) осваивала полевую хирургию в лесных землянках и под открытым небом.
Первые дни плакала, когда умирал кто-то из раненых, особенно после проведённой ею операции. Набиралась опыта, жёсткой решимости, уже не боялась делать самые сложные операции. На совещаниях у командира отряда говорила коротко, по делу, требовала медикаменты и необходимые лекарства. Подсказывала, где их можно добыть, а однажды, выходя из окружения, застрелила в упор из «вальтера» немецкого автоматчика. Трофейный автомат забрала для ездовых.
Сейчас поглядела, как помощницы быстро и умело перевязывают ожоги, позвала медсестру Зою Бородину:
– Пошли, раненого надо срочно оперировать. Ключица перебита, как бы заражение не пошло. Люся сама справится, тем более Виктор давно на неё поглядывает.
Люся Лунёва закончила перевязку и предложила:
– Давайте я вас до землянки провожу.
Люся, вдова одного из партизан, простая смешливая девушка (в девятнадцать лет мужа потеряла) помогла Виктору снять сапоги.
– Сейчас я вам поесть чего-нибудь принесу.
– Я не хочу. Присядь лучше рядом.
Осторожно привлёк её к себе, Люся податливо прижалась к старшему лейтенанту, но когда тот стал расстёгивать белый халат, осторожно убрала перевязанную руку.
– Мне в санчасть надо. Сами видели, сколько раненых, – и, поцеловав в щёку, добавила: – Я с утра пораньше приду. Ничего, если разбужу?
– Я тебя дождусь.
– Спите, вам отдохнуть надо.
– Люся, не выкай ты мне. Я же всего года на три тебя постарше.
– Ладно, я пошла. Отдыхай.
Перед рассветом, как и обещала, Люся пришла. Разделась и нырнула под солдатское одеяло. Виктор провёл ладонями по вздрогнувшей спине, напрягшимся бёдрам. Хотел сказать что-то ласковое, но Люся прикрыла ему рот ладошкой.
– Не надо ничего. Ты мне нравишься – и этого достаточно. Я не люблю всякие красивые слова, особенно на войне.
Вжалась в него тёплым животом, ахнула, когда он вошёл в неё, и тихо застонала.
На следующий день привезли командира отряда «Смерть фашизму» Павла Коробова и ещё несколько раненых. Один из немногих партизанских командиров лейтенант запаса Коробов воевал в тылу врага с осени сорок первого года.
Получив тяжёлое ранение на Финской войне, Павел был списан в запас, сильно хромал и работал председателем районного комитета Осоавиахима. Хорошо зная местные условия, деятельный и энергичный по натуре, Коробов сформировал небольшой конный отряд, который своё название «Смерть фашизму» вполне оправдал.
Уже в ноябре-декабре сорок первого года три десятка конных партизан и две пулемётные тачанки наносили болезненные удары по тыловым коммуникациям врага. Во многих деревнях для немцев стало проблемой формирование полицейских участков.
Полицаев Паша Коробов не щадил, расстреливал прямо в собственных домах, поджигал полицейские участки, забирая оружие. Его отряд не задерживался на месте дольше чем на несколько дней и умело выходил из кольца окружения через глухие чащи и болота. С осени сорок второго года Коробов наладил связь с особым отрядом НКВД «Застава» и многие операции проводил совместно.
Его отряд подрывал эшелоны, прикрывал отход бойцов после крупных операций, активно участвовал в уничтожении крупного нефтехранилища и немецкой авиабазы.
Говорили, что Паше Коробову везёт. Он умело избегал полицейских засад и наносил ответные удары. Высокий, светловолосый, в кубанке со звездой, с трофейным автоматом и «маузером», он пользовался уважением и авторитетом не только среди партизан, но и среди местных жителей.
Его разыскивали люди с жалобами на старост и полицаев. Может, и смешно звучит, но Коробова приглашали на свадьбы (жизнь-то идёт!), где он подписывал свидетельство о заключении брака, скрепляя его печатью партизанского отряда.
Выпивал стакан самогона за здоровье молодых и, обняв молодожёнов, исчезал на лошадях вместе с помощниками, чтобы не испортить свадьбу налётом карателей.
Отряд Коробова попал в засаду, когда третьего августа взрывали рельсы на железной дороге. Казалось, опытный командир предусмотрел всё. С обеих сторон место диверсии прикрывали конные посты с пулемётами, в лесу также находилась группа прикрытия.
Партизаны отряда «Смерть фашизму» действовали, как всегда, быстро и решительно. Взрывы толовых шашек рвали крепления, гнули концы рельсов. Их поддевали ломами и стаскивали под откос. В этом месте колея была двойная. Менее чем за полчаса сто метров дороги было выведено из строя.
Дрезина с патрулём железнодорожной охраны угодила на мину и взлетела на воздух. Павел Коробов понял, что пора отходить. Однако дорогу перекрыл взвод военной полиции. Два бронетранспортёра и миномёт обрушили огонь, тесня отряд на открытое место.
Отделение конных партизан нанесло удар с тыла. Они подожгли бутылками с горючей смесью два бронетранспортёра, перебили часть немецкого взвода, но почти все двенадцать партизан погибли или были тяжело ранены, пробивая дорогу отряду.
Среди горящих бронетранспортёров и возле взорванного грузовика метались лошади без всадников. Один из партизан с трудом взобрался в седло и, обнимая холку лошади, сумел уйти из-под выстрелов. За ним скакали несколько уцелевших коней.
Отряд буквально проламывался сквозь подтянувшуюся к месту диверсии густую цепь немецких охранников, комендантскую роту. Три тяжёлых мотоцикла «Цундапп» открыли огонь с фланга. Навстречу им вырвалась тачанка с пулеметом «максим».
Пулемётчики сумели ответным огнем из старого «максима» поджечь два мотоцикла. Горящие «Цундаппы», деревья и сухая трава перекрыли немцам узкую лесную дорогу. «Максим», сплошь исхлёстанный пулями, вдруг замолчал. Ездовой, настёгивая лошадей, окликнул пулемётчиков:
– Вы живы?
Ответа он не получил – оба партизана лежали на пропитанном кровью сене, парила горячая вода, вытекавшая из пробитого кожуха пулемёта. Лейтенант Коробов упорно выводил отряд из окружения. Возможно, потерь было бы меньше, но остатки отряда лоб в лоб столкнулись с конной группой начальника вяземской полиции Тимофея Качуры. Полицаев также сопровождала повозка со станковым пулемётом.
Старые отцовские шашки имелись лишь у нескольких партизан. Они обычно вступали в бой спешившись, оставив лошадей в укрытии. Но сейчас, когда требовалось прорываться как можно быстрее и спасать раненых, лейтенант Коробов не раздумывая дал команду «Вперёд!» и выхватил из ножен шашку.
Отряд с рёвом сближался с полицаями. Навстречу пулемётным очередям и винтовочным выстрелам, которые срывали с седла одного партизана за другим. Полицаи знали, что тех, кто побежит, догонят партизаны, а после боя трусов не пощадит Качура.
Но к такому напору они готовы не были. Многие узнали знаменитого командира отряда Коробова, «хромого чёрта», как его называли. Вращая над головой сверкающей под солнцем шашкой, он догнал полицая, который лихорадочно дёргал затвор винтовки.
– Не надо! – закричал тот, понимая, что выстрелить не успеет, прикрыв голову винтовкой.
Шашка описала полукруг, раздался глухой шлепок, который многие расслышали сквозь треск выстрелов. Умелый кавалерист Павел Коробов, привстав над седлом, выдернул из тела полицая клинок. Зажимая разрубленное плечо, молодой полицай свалился на землю. Кто-то ахнул, шарахнулась от запаха крови лошадь другого полицая, а лейтенант хрипло кричал:
– Качура, сука фашистская! Ты где?
Удары шашек, очереди трофейных автоматов настигли ещё нескольких полицаев. Тимофей Качура, ненавидевший советскую власть, коммунистов, партизан и этого «хромого чёрта», выскочил навстречу с шашкой, подаренной новыми хозяевами.
– Здесь я, коммуняка недобитый! – крикнул в ответ Качура. – Потягаться со мной решил?
Полицай был опытным противником и справиться с ним оказалось непросто. Коробов получил удар по плечу, стесавший клок кожи, но сумел уклониться от нового удара и рубанул Качуру по голове. Полицай отпрянул – его спасла меховая папаха, по лицу струйкой стекала кровь. Он лихорадочно дёргал из кобуры массивный «вальтер». Следующий удар разрубил ему шею.
Но в командира отряда в упор выстрелил несколько раз подряд помощник Качуры. Павла Коробова качнуло в седле, поднять шашку сил не хватило. Помощника зарубил подскочивший партизан, а лейтенант упорно подгонял коня.
– Бейте гадов! Они же нас боятся!
Полицаи действительно отступали. Начальник полиции был мёртв, а партизаны упорно гнали их, расстреливая из автоматов, орудуя со злостью окровавленными шашками.
– Командира ранили… никого не щадить!
Из тридцати семи партизан отряда «Смерть фашизму» вырвались из окружения около двадцати человек. Троих тяжело раненных, в том числе Павла Коробова, привезли в санчасть. Бегло осмотрев их, Наталья Малеева доложила майору Журавлёву:
– Сейчас будем оперировать. Двое, я думаю, выживут. Но Павел Коробов… безнадёжен.
– Что значит «безнадёжный»? Клади его на стол первым и сделай всё, что возможно. Лучший партизанский командир!
– Поздно его привезли. Две пули в живот и лёгкое пробито. Уже заражение началось, перитонит… Хорошо, если до вечера продержится.
Журавлёв сжал холодную руку лейтенанта. Павел, осунувшийся, с тёмными кругами под глазами, слабо улыбнулся в ответ.
– Ничего, у нас врачи хорошие. Прямо сейчас, не откладывая, оперировать тебя будут.
– Поздно уже, отвоевался я. А к тебе приехал попросить… Не бросай мой отряд, помоги чем сможешь.
На лбу Коробова выступил холодный пот, он тяжело дышал.
– Командира нового я назначил, но он молодой. Выдели опытного человека и кого-нибудь из медиков. Патроны почти все израсхо…
Он не договорил, теряя сознание. Лейтенант Павел Степанович Коробов стойко перенёс операцию. Но, как и предсказывала Наталья Малеева, раны оказались слишком тяжёлые. Он умер на закате, когда в лесу уже темнело.
– Вынесите меня на воздух… душно, – были его последние слова.
Новый командир отряда, молодой партизан лет двадцати двух, Андрей Обухов, смахивал с лица слёзы, на поясе висел «маузер», оставленный ему Павлом Коробовым.
– Мы его у себя похороним. Какого человека потеряли!
Вечером помянули погибших, а утром майор Журавлёв и его помощники долго обсуждали непростую ситуацию, сложившуюся в отряде «Смерть фашизму».
Выполняя просьбу покойного, майор предварительно поговорил с бывшим военнопленным, лейтенантом Иваном Викуловым, одним из сапёров, и медсестрой Зоей Бородиной.
– Вы все специалисты, а отряд Павла Коробова ослаблен. Новому командиру нужна помощь. Иван, ты кадровый военный, почти год воевал. Да и когда наши придут, знаешь, какое к пленным офицерам отношение. Отряд «Смерть фашизму» подчиняется подпольному обкому партии. Омельченко тебе поможет. Комиссар уже подготовил характеристику, я направил представление на медаль «За отвагу». Согласен перейти на новое место?
– Так точно, – козырнул Викулов.
– Гимнастёрку будешь носить с лейтенантскими погонами. Удостоверение я подписал.
Сержант-сапёр из окруженцев тоже козырнул. А медсестра Зоя Бородина усмехнулась.
– Как прикажете, товарищ майор.
У неё не ладилась личная жизнь. Прошлой осенью встречалась с Николаем Мальцевым, затем, в надежде выйти замуж, сошлась с другим бойцом. Тот был постарше и обещал увезти её к себе в небольшой городок под Брянском.
– У меня дом, хозяйство, а в семье лишь мать да младшая сестрёнка остались. Хорошо заживём. Я без тебя уже не смогу.
Любовь или не любовь, но Зоя верила в будущую хорошую жизнь. Не надо загадывать на войне… через месяц будущий муж погиб. Зоя до сих пор не могла отойти от тоски и перевод в другой отряд восприняла с облегчением.
Журавлёв приказал также выделить для отряда «Смерть фашизму» ящик патронов, гранаты, взрывчатку и медикаменты.
Новый командир, Андрей Обухов, оставил в благодарность двух лошадей, которых в отряде НКВД не хватало.
– Забирайте на память. У нас сейчас бойцов меньше, чем лошадей. Умные твари, сумели уйти от пуль.
На прощание обнялись, и Обухов с новым пополнением покинул отряд, увозя тело своего командира. Павел Коробов был один из немногих командиров партизанских отрядов, кто прошёл первые, самые трудные годы оккупации и погиб на переломе Великой войны.
