Глава 7
Жаркий июль сорок третьего года
В отряд «Застава» пожаловали неожиданные гости. Представитель подпольного обкома партии с тремя сопровождающими, бывший командир партизанского отряда «Сталинцы» Илья Карпович Бажан и его приближённый Аркадий Снитко, который командовал когда-то разведкой отряда.
– Омельченко Пётр Миронович, – представился грузный мужчина лет сорока пяти, в кожаной куртке, с «маузером» на поясе. – Заместитель начальника штаба партизанского движения области. Имею поручение от подпольного обкома обсудить с вами кое-какие вопросы борьбы с немецко-фашистскими захватчиками.
И предъявил удостоверение.
– Рады вас видеть, – пожимая руку партийному деятелю, отозвался майор Журавлёв.
Поздоровались с гостями Авдеев и Мальцев, находившиеся в командирской землянке. Причём особист, глянув на разведчика Снитко, поморщился, но промолчал, не желая лезть вперёд Журавлёва.
– У меня просьба, – закуривая предложенную папиросу, сказал Омельченко. – Там возле землянки мои ребята-охранники остались. Покормите их, если можно, и лошадям овса бросьте. Долго до вас добирались.
– Покормим, – кивнул майор. – Николай, распорядись. И Снитко с собой захвати, ему тут нечего делать.
– Пошли, Аркадий, – поднялся лейтенант Мальцев. – Вопросы борьбы с немецко-фашистскими захватчиками обсудят без тебя.
– Постойте, Аркадий Снитко нам понадобится, – вмешался Бажан. – Он хорошо знает обстановку…
Когда-то директор совхоза Илья Карпович Бажан руководил самым крупным в округе партизанским отрядом «Сталинцы». Сброшенные на парашютах бойцы-пограничники особого отряда НКВД «Застава» какое-то время дислоцировались вместе со «Сталинцами». Затем, пополнив свой отряд людьми, начали выполнение поставленных перед ними задач: сбор разведданных, подрывы немецких эшелонов и военных объектов, диверсии на дорогах, привлечение к боевым действиям местных активистов и подпольщиков.
Отряд «Сталинцы» долгое время, по существу, отсиживался. Бажан не рисковал начинать борьбу с оккупантами, тем более что в отряде находилась его семья: жена и двое сыновей. Дисциплина падала, отряд разлагался. В октябре сорок второго года партизанский отряд был почти полностью разгромлен, погибли более ста человек.
Командир взвода лейтенант Андрей Зиняков сумел вывести остатки отряда из кольца и фактически создал его заново. Привлекал бойцов-окруженцев, местную молодёжь. Восстановить отряд помог и Журавлёв. «Сталинцы» под началом нового командира развернули активную боевую деятельность. Илья Бажан был отстранён от командования и стал помощником по хозчасти.
Было непонятно, почему представитель обкома партии явился к Журавлёву решать какие-то вопросы не с командиром отряда, а с завхозом и снятым с должности бывшим разведчиком Аркадием Снитко.
Оказалось, что Илья Бажан тайком ездил в обком партии. Сообщил, что лейтенант Зиняков, бывший окруженец, возможно, находился в плену. Местных условий не знает и, возглавив отряд, особых успехов не добился. Партизаны несут потери, и назрела необходимость поставить во главе отряда более опытного командира.
Перед поездкой в обком партии Илья Бажан заручился поддержкой части партизан, недовольных боевой активностью лейтенанта Зинякова, потерями в боях. Тех, кто воевать не стремился и помнил сытую спокойную жизнь в сорок втором году. Когда «Сталинцы» не трогали немцев и полицаев, а те смотрели сквозь пальцы на прятавшийся в глубине леса отряд.
Потеря должности крепко ударила по самолюбию Бажана. Кроме того, он опасался, что рано или поздно с него спросят за бездействие, разгром отряда, и решил опередить события. В сорок третьем году шло активное создание партизанских бригад, объединение мелких отрядов в крупные соединения, способные наносить врагу ощутимый урон.
В партийных кругах Илью Карповича Бажана хорошо знали: крепкий и гостеприимный хозяйственник, правильно понимающий линию партии, награждённый за успехи совхоза орденом Трудового Красного Знамени. В сорок первом году он был единогласно утверждён командиром партизанского отряда. От него шли бодрые донесения о боевых операциях отряда «Сталинцы», диверсиях на дорогах, агитационной работе. Тогда было не до проверок – заслуженному орденоносцу доверяли.
Отряд находился довольно далеко от областного штаба партизанского движения, и реальной обстановки там не знали. Время от времени Бажан посылал в подпольный обком связных с мелкими трофеями и грамотными донесениями об успехах.
Илья Карпович Бажан явился в штаб лишь в июне сорок третьего года. Заверил, что дела идут нормально, «Сталинцы» воюют, пускают под откос эшелоны, уничтожают предателей.
О фактическом разгроме отряда обмолвился мельком – война идёт, без потерь не обходится. Зато бывший директор совхоза обещал объединить мелкие отряды и разрозненные группы в мощную бригаду имени товарища Сталина и в корне изменить обстановку.
– Эшелоны под откос летят, дороги минируем, полицаи от нас шарахаются. А создадим бригаду – немецкие гарнизоны начнём громить.
Отдавал ли он себе отчёт, что ложь рано или поздно всплывёт, а задуманное им создание бригады не более чем авантюра? Наверное, орденоносец Бажан полагался на свой былой авторитет, а будет создана бригада или нет, кто разберётся? Обстановка в тылу постоянно меняется.
Возможно, Илья Карпович добился бы своего и снова возглавил созданный лейтенантом Зиняковым отряд, а позже отчитался бы о создании бригады. Но представитель обкома Пётр Миронович Омельченко, тёртый партийный функционер, решил вникнуть в обстановку глубже и вышел на командира особого отряда НКВД майора Журавлёва.
С большой неохотой ехал Бажан к Журавлёву. Единственное, что отчасти могло защитить его – десятка полтора заявлений от партизан, недовольных боевой активностью лейтенанта Андрея Зинякова. В основном это были бывшие работники совхоза. Они понимали, что Красная Армия рано или поздно прогонит оккупантов. Зинякова призовут на службу, а Бажан, уважаемый в области человек, снова возглавит разрушенный совхоз, начнёт его восстанавливать. Лучше дружить с Ильёй Карповичем, а с немцами справится армия.
У майора Журавлёва и его отряда был свой круг боевых задач, в том числе – помощь партизанским отрядам. Но навязывать своё мнение, лезть в организационные вопросы не рекомендовалось. Разведывательно-диверсионный отряд «Застава» был штатным подразделением НКВД, подчинялся своему руководству, строго придерживался воинской дисциплины.
Партизанские отряды в большинстве подчинялись подпольным партийным комитетам, которыми, в свою очередь, руководил Центральный штаб партизанского движения при Ставке Верховного Главнокомандования во главе с первым секретарём ЦК Компартии Белоруссии Пономаренко П.К.
Начиная в сентябре сорок второго года боевые действия, Журавлёв привлекал и бойцов отряда «Сталинцы», что каждый раз вызывало негативную реакцию Бажана. Он боялся ответных карательных мер со стороны немцев и считал своей главной задачей сохранить людей (в том числе себя и свою семью).
Не получилось. Бездействие «Сталинцев», обжитый лагерь, хорошо известный полицаям, самовольные походы партизан к родне, пьянство и лишняя болтовня сыграли роковую роль. В разгар боёв под Сталинградом, в октябре сорок второго года, когда немцы зачищали тылы, отряд был разгромлен. Благодаря энергичности лейтенанта Андрея Зинякова отряд «Сталинцы» был восстановлен и стал боеспособным подразделением, активно наносившим удары по врагу. Затевать раздел отряда было бы безрассудством.
Иван Макарович Журавлёв рассказал всё это представителю обкома. Чтобы не ввязываться в споры и не портить отношения с областным штабом партизанского движения, смягчил некоторые моменты. Обстановка в сорок втором году была сложная, Илье Карповичу не хватало боевого опыта…
– Решимости, личной смелости, – не удержался особист Авдеев. – Дошло до того, что бойцы самогон вместе с полицаями пили.
Бажан побагровел от возмущения, но майор сгладил обстановку:
– Всякое бывало, что теперь вспоминать? Лейтенант Зиняков отряд крепко держит, проводим совместные операции. Павел Коробов неплохо воюет со своим конным отрядом, недавно помог нам уничтожить предателя Бронникова.
– Ну, а Илья Карпович? – не знал, в какую сторону повернуть дальнейший разговор, Пётр Омельченко. – Хвалят его многие партизаны, ценят как руководителя.
– Товарищ Бажан на своём месте, так я считаю, – заявил майор Журавлёв, спасая от партийных интриг лейтенанта Зинякова, умелого и энергичного командира. – Отрядом командует решительный офицер, а Илья Карпович неплохо проявил себя как заместитель по хозчасти. Впрочем, вам решать. В октябре прошлого года из-за серьёзных ошибок товарища Бажана в руководстве погибли около ста партизан отряда «Сталинцы». Надо ли снова наступать на одни и те же грабли?
Разговор о выдвижении Бажана свернули, обсудили совместные операции с отрядами «Смерть фашизму» и «Сталинцы». Омельченко пожаловался на недостаток специалистов-взрывников и просил Журавлёва оказать в этом вопросе помощь. Майор не стал объяснять, что его отряд проводит большинство операций совместно с партизанами, и обещал помочь.
Встречу, как водится, отметили ужином, хорошо выпили. Когда прощались, Илья Карпович Бажан, отозвав в сторону Журавлёва, с обидой выговаривал майору:
– В прошлом году я тебя как родного принял. Вас всего-то было полтора десятка – одно название что отряд. Израненные, местности не знали, боеприпасы истратили, пока от фрицев отбивались. Кто вам помог на ноги встать, надёжными людьми отряд пополнить? А теперь я с твоей помощью из командира-орденоносца в завхоза превратился. Жена погибла, сам ранение получил, когда Витемский мост взрывали.
Долго бы ещё выговаривал свои обиды бывший директор совхоза и бывший командир отряда Илья Карпович Бажан, но майор Журавлёв обнял его за плечи, не желая обострять обиды.
– Что было, то было! Спасибо за помощь, но ошибок ты много сделал. И мы не святые. Поэтому брось прошлые обиды вспоминать, езжай к себе в отряд и занимайся, чем тебе поручено.
Когда гости уехали, Фёдор Кондратьев с досадой обронил:
– Ничего Бажан не понял. Слишком высокого мнения о себе. Уже забыл, что разгром отряда на его совести. И Омельченко, молодец, шум не стал поднимать.
– Не то время, чтобы разборками заниматься, – согласился Журавлёв. – Обстановка, как перед грозой.
5 июля 1943 года началась битва на Курской дуге. По своим масштабам это сражение было самым крупным за два года войны. И наше, и немецкое командование понимало, что от его результатов зависит очень многое.
Для нашей страны военно-политическая обстановка к лету сорок третьего года даже после ряда крупных побед оставалась сложной. Немцы оккупировали значительную территорию и не собирались её отдавать. Военные руководители Германии были полны решимости взять реванш за поражения в зимних кампаниях 1941–1942 годов.
Немецкая промышленность, сделав рывок, оснастила вермахт новыми видами вооружения. Существенную опасность представляли танки «тигр» и «пантера», штурмовые орудия, усовершенствованные танки Т-4 с усиленной бронёй и длинноствольной пушкой.
Тяжёлые танки «тигр» были способны поражать наши «тридцатьчетвёрки» за полтора-два километра, а «пантера» с её 75-миллиметровой пушкой пробивала на километровой дистанции до 150 миллиметров брони. По замыслам немецкого командования, танки и штурмовые орудия должны были сыграть главную роль в будущем сражении.
Вторая по значимости роль отводилась авиации (было сосредоточено до двух тысяч самолётов), оснащённой новыми истребителями «Фокке-Вульф 190» и штурмовиками «Хеншель-129» с усиленным вооружением. Так, «Фокке-Вульф» имел четыре 20-миллиметровые пушки и два пулемёта.
Штурмовики «Хеншель-129» вооружались 30- и 37-миллиметровыми пушками, способными пробивать сверху броню советских танков. В районе Курского выступа было сосредоточено три четверти всей авиации противника, действующей на советско-германском фронте.
В этих условиях только хорошо продуманный удар Красной Армии мог дать возможность выиграть сражение. Маршал Жуков, тщательно проанализировав обстановку, сделал вывод, что переход советских войск в наступление с целью упреждения противника нецелесообразен: «Лучше будет, если мы измотаем противника активной обороной, выбьем его танки, а затем перейдём в общее наступление».
В два часа ночи 5 июля над Курским выступом по изготовившимся к удару войскам вермахта обрушили огонь около тысячи орудий и миномётов разного калибра, реактивные установки «катюша». Противник понёс значительные потери, были подавлены более 50 артиллерийских батарей. Когда немецкое командование привело в порядок свои подразделения и начало артподготовку, с нашей стороны последовал новый артиллерийский и миномётный удар.
Внезапность немецкого наступления была утрачена, но рано утром на советские позиции двинулись под прикрытием авиации танки и пехота на бронетранспортёрах.
Начались ожесточённые бои. И надо сказать, что первые полторы недели обстановка складывалась не в нашу пользу. В исторической литературе, «генеральских» мемуарах и даже в объёмной шеститомной истории Великой Отечественной войны, опубликованной в начале шестидесятых годов прошлого века, этот период замалчивался. Немцы пытаются наступать, а мы их бьём! Примерно так подавался материал о начале Курской битвы.
Между тем положение временами было критическим. Немецкая бронетехника прорывала наши укреплённые позиции, мы несли большие потери в людях и танках. Знаменитое танковое сражение под Прохоровкой закончилось не в нашу пользу, хотя немцы понесли здесь большие потери. Сложной оставалась обстановка в других местах.
Тяжёлые «тигры» из укрытий уничтожали наши танки, но и Красная Армия уже многому научилась. Хотя наши «тридцатьчетвёрки» к лету сорок третьего года уступали по боевым качествам большинству немецких «панцеров», в помощь танковым бригадам и корпусам пришли новые самоходно-артиллерийские установки СУ-76 и СУ-85.
На поле боя появились также тяжёлые самоходки СУ-122 и СУ-152. Они не обладали такой меткостью, как «тигры» или «пантеры», но их тяжёлые фугасные снаряды выводили из строя новые немецкие танки. Не зря тяжёлую самоходную установку СУ-152 прозвали «зверобоем».
Основная тяжесть воздушной борьбы с немецкими танками возлагалась на штурмовики «Ил-2», имеющие сильное вооружение. Немцы прозвали эти самолёты, эффективно действующие над полем боя, «чёрная смерть» или «мясорубка». После их налёта горели немецкие танки, в разрушенных траншеях оставались многочисленные тела убитых солдат вермахта.
Особый отряд НКВД «Застава», партизанские отряды «Сталинцы» и «Смерть фашизму» получили по рации сведения о начавшейся Курской битве и сразу приступили к активным, заранее запланированным действиям.
Несколько групп численностью десять-пятнадцать человек вышли на железную дорогу. Одну из групп возглавлял лейтенант Мальцев. Кроме сапёров-подрывников с ним вместе был пулемётный расчёт, бывший военнопленный лейтенант Иван Викулов, Матвей Рябов и разведчик Павел Шестаков.
Одиннадцать месяцев провёл в немецком концлагере бывший ротный командир лейтенант Викулов. Измождённый, одетый в заношенное тряпьё, он голыми руками задушил полицая-конвоира, когда разминировали железную дорогу. Сейчас он пришёл в себя. Хоть и ослабевший после долгой голодной зимы, но уже участвовал в боях.
Старшина Будько выделил ему обмундирование. Винтовку и сапоги Иван Викулов добыл себе сам и, туго подпоясанный красноармейским ремнём, уверенно шагал рядом с Матвеем Рябовым.
Огромное сражение, развернувшееся менее чем в трёхстах километрах, чувствовалось во всём. Высоко в небе прошла немецкая бомбардировочная эскадра («гешвадер»). Тройками плыли светло-серые «Юнкерсы-88» с массивными двигателями. Их сопровождали десятка два истребителей – скоростные «Мессершмитты».
– Сорок восемь бомберов, – подсчитал лейтенант Иван Викулов. – Каждый по две с половиной тонны авиабомб несёт. Вывалят нашим на головы, мало не покажется.
– Это новый вариант, – поправил его Николай Мальцев. – Три тонны каждый тащит, двигатели на полной мощности работают.
– Ничего, нарвутся на наши истребители! «Сталинские соколы» им покажут, – уверенно заявил Паша Шестаков. – Это фрицам не сорок первый год.
Гул тяжёлых моторов удалялся на юго-восток, а мимо, стуча на стыках, прошла дрезина с охраной. Едва она скрылась за поворотом, четверо сапёров добежали до полотна и быстро установили две мины нажимного действия.
Эшелон появился минут через восемь. Сапёры не успели достичь леса и укрылись среди спиленных деревьев метрах в ста от железнодорожной колеи. Мальцев с досадой сжимал кулаки – слишком близко! Если рванёт как следует, могут угодить под мелкие обломки и осколки. Да и охрана эшелона обочины под пулемётным прицелом держит, хотя укрытие у ребят неплохое.
Немцы старательно спиливают и вырубают деревья по сторонам насыпи, но за май и июнь вымахала густая молодая поросль. Фрицы и полицаи не успевают её вырубать, несмотря на то что каждый день пригоняют военнопленных и жителей из ближних деревень.
Эшелон шёл на малом ходу, постепенно набирая скорость. Сейчас должна рвануть первая мина. Однако она не сработала – что-то в спешке упустили. Дрезины с патрулями, вооружённые пулемётами, снуют постоянно. Позавчера опытный сапёр с помощником промедлили минуту-две, вынырнула на скорости дрезина и пулемётные очереди тяжело ранили обоих бойцов.
На помощь бросились партизаны из отряда Андрея Зинякова «Сталинцы» и тоже угодили под плотный огонь. Патруль перестреляли, захватили пулемёт, но операция не удалась, погибли шесть человек. А немцы, несмотря на подступившую ночь, прогнали через десятикилометровый участок местных жителей, заставляя их протыкать штырями щебень.
Утром надеялись, что крестьян отпустят. Но молодой офицер-эсэсовец отпустил только женщин, а мужиков и парней приказал полицаям расстрелять. Поднялся крик, полицаи мялись, глядя, как жёны со слезами рвутся к своим мужьям и детям, мальчишкам лет пятнадцати-шестнадцати.
– Пощадите их, господин офицер!
– За что они смерть заслужили?
Офицер вскинул автомат и пригрозил начальнику полицейского участка Борису Паскаеву:
– Наведи порядок и выполняй приказ, если рядом с ними лечь не хочешь.
Паскаев по прозвищу Пескарь кое-как построил подчинённых, но полицаи стреляли как попало, а обозлённый офицер передёрнул затвор автомата. Тогда Паскаев выхватил у пулемётчика «дегтярёв» и заорал:
– Кончайте заложников, фрицы не шутят!
И дал несколько очередей в обречённых людей. На пригорке возле насыпи остались двенадцать расстрелянных. Эсэсовец удовлетворённо кивнул и, протягивая Паскаеву сигарету, с усмешкой подтвердил:
– Фрицы не шутят. Трупы пусть пару дней на солнце полежат, пока не протухнут. А ты наведи в участке должную дисциплину. У твоих людей руки трясутся. От страха или пьют много?
– Наведу порядок, – пообещал Паскаев.
А ночью кто-то бросил гранату в его дом. Целились в окно, но «РГД» ударилась в стену и, отскочив, взорвалась в палисаднике, выломав кусок плетня.
Пескарь выскочил на крыльцо и выпустил в темноту семь пуль из «нагана». Небольшое сельцо Озерцы, затаившись, молчало. Постепенно собрались полицаи, беспокойно оглядываясь по сторонам.
– У меня ставни крепкие и «наган» всегда под рукой, – храбрился бывший комсомольский работник.
– Зато голова дурная, – плакала молодая сожительница, ходившая на последних месяцах беременности. – Сегодня промахнулись, а завтра прямо на улице прибьют.
А возле насыпи лежали двенадцать расстрелянных заложников. Неподалёку ждали, пока пройдут двое суток, родственники с повозками. О покушении на Пескаря уже знали:
– Ничего, дождётся своей пули, гад!
Первая мина, заложенная группой лейтенанта Мальцева, не сработала. Зато раскатисто ахнул под тяжестью дизельного локомотива второй заряд, накренив его набок. Колёса, кромсая шпалы, увязли в щебёнке. Из лопнувшей цистерны вытекала солярка, но не загоралась.
Зенитная платформа тоже сошла с рельсов. Расторопный расчёт, несмотря на сильный удар, вёл беглый огонь из 37-миллиметровой автоматической пушки – второе орудие сорвало с креплений.
– Афоня, – крикнул пулемётчику Рымзину лейтенант Мальцев. – Бей зажигательными!
Открыли огонь остальные бойцы, но солярка растекалась по щебню, шпалам, упрямо не желая гореть. Осколочный снаряд подбросил партизана, ещё один врезался в ствол сосны, выбив сноп щепок.
– Лёшку снарядом убило… руки напрочь!
Молодой партизан, уткнувшись лицом в траву, посылал, не целясь, пулю за пулей, пока не заело затвор. Затем начал отползать назад. Паша Шестаков поймал его за шиворот:
– Куда уползаешь? А ну, открывай огонь!
– Затвор заело…
– Я тебе по башке сейчас заеду!
Помог устранить неисправность и нашарил в подсумке обойму с бронебойно-зажигательными патронами.
Его опередил Афанасий Рымзин. Обозлённый, с разорванным осколком ухом, он, матерясь, всадил трассирующую очередь в цистерну локомотива. По разлитой солярке побежали язычки пламени. Добивая диск, Афоня отчаянно матерился:
– Без пальцев оставили, теперь ухо порвали, мля! Я вас, говнюков…
Снаряд 37-миллиметровой пушки взорвался в нескольких шагах. Осколок врезался в казённик «дегтярёва» и выбил пулемёт из рук. Но это уже не имело значения. Вспыхнуло нагретое топливо в механизме дизеля, выплеснулся скрученный язык пламени, догоняя машиниста, спрыгнувшего вниз.
Горели шпалы, облитые соляркой, огонь подбирался к зенитной платформе и нескольким вагонам с другой стороны от локомотива. Они врезались в остановившийся локомотив и громоздились друг на друга. Проламывая тяжёлыми колёсами борта и крыши, давили охранников.
В головных вагонах находился второстепенный хозяйственный груз, который в случае подрыва эшелона ослабил бы удар и дал возможность спасти солдат и офицеров в пассажирских вагонах, а также технику и боеприпасы. Нагромождение головных вагонов уже охватывал огонь.
Ломаные сухие доски, хоть и пропитанные огнеупорным составом, разгорались быстро. Вспыхнуло содержимое: брезент, запасная военная форма, обувь и прочее хозяйственное барахло. Огонь добрался до зенитной платформы.
В обоймах для пушек по шесть зенитных патронов вспыхивал артиллерийский порох. Раскалившиеся снаряды летели вверх или взрывались пачками, добивая остатки орудийных расчётов, пытавшихся потушить огонь. Те, кто уцелел, катились вниз по насыпи.
Из вагонов выпрыгивали солдаты, вела огонь вторая зенитная платформа в хвосте эшелона. От сотрясения взорвалась не сработавшая ранее мина, загорелись ещё несколько вагонов.
Воспользовавшись суматохой, пригибаясь, бежали прочь четверо сапёров, прятавшихся в густой зелёной поросли. Двое сумели уйти, а двое других угодили под огонь немецких солдат.
– Берите бандитов живьём! – кричал, размахивая пистолетом, молодой офицер железнодорожной охраны.
Пулемётчик из его взвода на секунду оторвался от своего «МГ-42» и посоветовал лейтенанту:
– Не стойте так открыто. Они тоже стреляют.
Офицер был молод и совсем не знал войны, лишь недавно закончив краткосрочные курсы. Там предупреждали о подобных ситуациях. Но лейтенанту недавно исполнилось восемнадцать, зенитчики и охранный взвод вели дружный огонь, разгоняя обнаглевших бандитов, – шёл успешный бой.
Скоро подоспеет подмога, пожарники уже тушат пламя, а уцелевшую часть эшелона отцепили и буксировали подальше от опасности. Все были заняты делом. Лейтенант оглянулся вокруг – в его командах, кажется, никто не нуждался. Что-то надо было делать…
Он прицелился во вражеские вспышки и выпустил обойму массивного «браунинга» – тринадцать патронов. Перезарядил оружие и вдруг почувствовал обжигающий удар в живот.
Боль скрутила тело, лейтенант сполз на щебень. К нему подбежал солдат, позвали санитара. Когда стали накладывать повязку, офицер невольно вскрикнул. На курсах ничего не говорили, какую нестерпимую боль приносит пуля, перебившая кишечник. Повязка на спине пропиталась красным и зелёным, солдат невольно отвернулся, а санитар сказал:
– Зря лейтенант так плотно позавтракал. Брюшина уже наполнилась всякой дрянью, нужна срочная операция.
За двести метров от них семнадцатилетний боец спецотряда Паша Шестаков, потерявший брата и мать, выпустил ещё две пули. Одна отрикошетила от вагонного колеса и ударила сплющенным комочком в бедро санитара.
– Уносите быстрее лейтенанта, – зажимая рану, крикнул санитар и переполз на другую сторону насыпи.
Кажется, бандиты напали на эшелон целой толпой. Лучше не поднимать голову.
В эти минуты лейтенант Мальцев дал команду на отход. Пустить под откос эшелон не удалось. Но горели и были разбиты не меньше полутора десятка вагонов, локомотив, зенитная платформа. Погибли двое опытных сапёров и ещё трое бойцов, но движение на этом участке перекрыто минимум на сутки. Один из партизан отряда Коробова «Смерть фашизму» удовлетворённо заметил:
– Фрицев не меньше полусотни накрылось. Когда суматоха началась, я три магазина из трофейного «МП-40» выпустил.
Афоня Рымзин, с перевязанной головой, нёс на ремне свой повреждённый «дегтярёв». Болело пробитое осколком ухо, гудело в голове, хотелось выпить.
– Эй, снайпер, у тебя там самогона не осталось во фляжке? – спросил он хвастливого автоматчика.
– Нет, там вода. Командир запретил на операцию спиртное брать.
– Ну и хлебай её сам. Ни хрена ты ни в кого не попал с двухсот метров. У твоего автомата ствол короткий, только ворон пугать. А Пашка Шестаков офицера уделал! Так, что ли, Павел?
– Кажись, – кивнул белобрысый парень. – Пострелял из пистолета и на насыпь свалился. Когда фрицы его перевязывали, я ещё одного подранил. Это им за мамку!
Он шмыгнул носом. Партизан из отряда «Смерть фашизму», хоть и обиделся на подковырку Афони Рымзина, но сочувственно обнял Пашку за плечи:
– Держись, парень. Я брата и отца потерял. А тебе, корноухий, я сто граммов налью, хоть и ехидный ты. Есть у меня запас в повозке.
– Спасибо, если не брешешь. А стрелял ты грамотно, короткими очередями. Наверняка кого-то из фрицев завалил. Они, как тараканы, из горящих вагонов разбегались.
Николай Мальцев, докладывая майору Журавлёву о результатах операции, с досадой обронил:
– Людей много теряем. Наших ребят трое погибли и один из отряда Коробова. Двое тяжело ранены.
Иван Макарович Журавлёв молча записывал данные о результатах в журнал боевых действий.
– Говоришь, полсотни фрицев накрыли?
– Полста точно будет, да ещё раненые и обгоревшие. Рота до фронта не доехала, и остальные в эшелоне по мозгам получили. Пашка Шестаков офицера ухлопал. Как там на Курской дуге дела идут? Новые сообщения есть?
– Наши ведут оборонительные бои. А немцы хвалятся, что фронт прорвали. Вон Илья Борисович слышал.
– Брешут фрицы, – тут же откликнулся замполит Зелинский. – Не хватит у них сил, чтобы фронт прорвать. Сейчас у нас не сорок первый год. Под Сталинградом самую крупную немецкую армию разгромили и в плен взяли. Гитлер до сих пор в себя прийти не может.
– Может, и брешут, – согласился Мальцев. – Только мы сегодня больше сотни немецких бомбардировщиков насчитали да истребителей штук сорок. На Белгород шли.
– Вам не ворон считать поручили, а эшелон взорвать. С фашистскими самолётами кому положено разберутся. А с эшелоном не слишком гладко получилось, слабовато сработали. Сожгли несколько вагонов, вот и весь результат.
– Результат нормальный, – вступился за Мальцева Фёдор Кондратьев. – Это только в кино эшелоны один за другим под откос летят, а в жизни посложнее. После каждой вылазки на железную дорогу людей не успеваем хоронить.
В землянку вошёл старшина Будько:
– Разрешите, товарищ майор?
– Ты уже вошёл, чего разрешать! Ну, как дела, Яков Павлович?
– Хреново. Мало того что все дороги перекрыты, в Озерцах мою группу полицаи обстреляли. Едва отбились, а пареньку из молодых ногу прострелили. Прямиком в санчасть отвезли.
Последние недели снова начались перебои с продовольствием. Вот и сегодня возле деревни Озерцы полицаи во главе с начальником участка Паскаевым Борисом подстерегли снабженцев. Старшину и троих его людей спасло лишь то, что полицаи, не желая рисковать, открыли огонь издалека.
– Пескарь на разъезде «Двести восьмой километр» двенадцать заложников расстрелял, – напомнил Кондратьев. – Пора говнюку руки укоротить.
– Вот товарищ комиссар этим и займётся, – подвёл итог майор Журавлёв. – Люди у нас в основном на заданиях, но человек десять-двенадцать наскребём. Если не хватит, попросим помощи у Андрея Зинякова. Не возражаешь, товарищ комиссар?
– Нет. Думаю, надо приговор предателю оформить как положено, – важно кивнул Илья Борисович. – А после исполнения расклеить на столбах.
– Формируй группу и с приговором не тяни. В группу включи Матвея Рябова, он родом из Озерцов, места хорошо знает.
Получилось так, что в эти июльские дни, когда развернулось сражение на Курской дуге, партизанские отряды «Смерть фашизму» и «Сталинцы» действовали совместно с отрядом НКВД «Застава», образовав фактически бригаду. То, чего добивался подпольный обком партии, только без лишних формальностей, долгих обсуждений и всевозможных указаний.
Не зря руководитель НКВД Лаврентий Берия при всех его недостатках относился к политаппарату и всевозможным партийным комитетам с плохо скрытым раздражением. И руководство партизанскими отрядами, начиная с сорок первого года подгребал под своё крыло, считая, что НКВД более активно разворачивает свою деятельность в тылу врага.
Если оценивать объективно, то особые разведывательно-диверсионные отряды НКВД, состоящие из хорошо подготовленных кадровых бойцов и командиров (в том числе пограничников), быстро вникали в обстановку. Пополняли свою численность местными проверенными людьми и приступали без промедления к боевым действиям.
Начиная с первых чисел июля сорок третьего года все три отряда наносили постоянные удары на железной и автотранспортных дорогах, взрывали военные объекты. Капитан Кондратьев вместе со своими сапёрами и конным отрядом Павла Коробова «Смерть фашизму» заминировали участок дороги возле станции, когда оттуда выезжали бензовозы и грузовики с боеприпасами.
Подорвалась одна и другая машина. Остальные остановились и стали осторожно, задним ходом, пятиться назад. Партизаны открыли огонь. Пули редко вызывают детонацию снарядов или мин, но очереди ручных пулемётов и прицельная винтовочная стрельба подожгли ещё один бензовоз.
Презирая опасность, на пригорок выскочила тачанка, «фирменное оружие» отряда Коробова. Ездовой лихо развернул лошадей, и двое молодых партизан в шапках-кубанках с красными лентами перехлестнули длинной очередью массивный трёхосный «Крупп», набитый снарядными ящиками.
Водитель и унтер-офицер в кабине были убиты. Пули дырявили борт и ящики с боеприпасами. Мотоцикл охраны, вынырнув из облака дыма, поймал в прицел своего «МГ-34» тачанку. Очередь на ходу прошла с завышением, а восемнадцатилетние парни, довернув «максим», накрыли немецкого пулемётчика и мотоциклиста веером пуль.
Тяжёлый «Цундапп» опрокинулся, а один из парней крикнул другому:
– Бей по бензовозу!
Пули пробили объёмистый бак, загорелся бензин, вытекающий из пробоин.
– Щас рванёт! – посылая ещё одну очередь, воскликнул светловолосый партизан в туго подпоясанной гимнастерке и ладно сидевшей на голове кубанке.
Оба пулемётчика, молодые, не верившие в смерть, ловили в прицел многотонный бензовоз «МАН», не обращая внимания на свистевшие вокруг пули. Опасность заметил ездовой, партизан возрастом постарше:
– Броневик! Уходим!
Но разгорячённый пулемётчик воскликнул:
– Сейчас мы и броневик подкуём. Не бог весть какая у него броня!
Ездовой не мог выйти из боя без команды командира расчёта, белобрысого парня в кубанке. А тот не мог отойти от горячки смертельной схватки и пел «Каховку», свою любимую песню о девушке, шагавшей рядом с ним вдоль горящей Каховки.
Приземистый колёсный бронеавтомобиль «Магирус» с длинным рылом-капотом, изогнутой антенной и запасным колесом на корме разворачивал округлую башню с 20-миллиметровой пушкой и пулемётом.
– И ты сюда же! Жри, сучонок!
В ленте ещё оставались патроны. Каждый третий – бронебойно-зажигательный, и они били точно в цель, в башню, капот, высекая сноп искр.
– Сашка, уходим! – снова крикнул его помощник.
– Сейчас, – приходя в себя, отозвался командир расчёта. – Петрович, гони!
Ездовой Петрович хлестнул лошадей, но ствол автоматической пушки, спаренной с пулемётом «дрейзе», окутался клубком дымного пламени. Мелкие снаряды и пули вылетали со скоростью 900 метров в секунду.
Треск очередей, направленных в «максим», ни Сашка, ни его напарник, подававший ленту, не услышали – оба погибли одновременно. Разорвало кожух «максима», пробило снарядами щит и тела парней.
Ездовой нахлёстывал лошадей, а когда оглянулся, увидел перекошенный, разбитый «максим» и два тела на залитой кровью соломе. Лошади несли тачанку, не сбавляя хода, а ездовой, поминутно оглядываясь, звал ребят:
– Саня! Антон! Вы живы?
На поляне он кое-как остановил лошадей. Они так же, как люди, чувствовали смерть. Ощущали запах свежей крови и беспокойно перетаптывались, кося глазами на неподвижные тела, которые накрывал шинелью ездовой.
– Эх, ребята, ребята… как же вы так?
Ответить ему было некому.
Позади заканчивался бой. Под прикрытием дыма, который густо стелился над дорогой, бывший военнопленный, лейтенант Викулов, и сапёр из пограничников сумели приблизиться к бронеавтомобилю и бросили под колёса самодельные усиленные гранаты. Взрывы выбили колесо, повредили ось.
Часть экипажа была контужена, открыла огонь башенная установка. Но оба бойца находились слишком близко, в зоне, недосягаемой для пуль и снарядов. Сапёр, недавно прибывший в отряд, вскарабкался на неподвижный «Бюссинг» и дал несколько очередей из автомата в смотровые щели. Открылся верхний люк, но фельдфебель, командир машины, опоздал.
Викулов выстрелил в него из трофейного пистолета и, подхватив раненого пограничника, скрылся в дыму горящих машин. Почти вся колонна из девяти грузовиков была уничтожена. Вырвались две машины и дымящий бронеавтомобиль, огрызающийся огнём башенной установки.
Эта засада, хотя и неплохо организованная, обошлась в семь человек погибших. Бойцов обоих отрядов похоронили в братской могиле. Среди них был расчёт «максима» – двое светловолосых парней, похожих друг на друга, как братья.
Вечером Мальцева и Викулова вызвали к командиру отряда Журавлёву. За столом сидели Фёдор Кондратьев, замполит Зелинский, особист Виктор Авдеев. Журавлёв, подвыпивший, налил в кружки граммов по сто и подвинул Мальцеву и Викулову.
– Нормально сработали. Давайте за победу.
Все выпили. За последние дни было проведено несколько успешных операций, хотя обошлись они в немало погибших бойцов.
– Чего Коробов не остался? – спросил Николай Мальцев.
– Он же на одном месте сидеть не может, – ответил майор. – Помянули с ним его пулемётчиков, и он к себе заторопился. Через пару дней встретимся, война ещё не кончилась.
– Что с Большой земли слышно?
– На Курском выступе тяжёлые танковые бои идут. Ну, ты же знаешь, Коля, наши сводки. Немцы несут сплошные потери, ура, мы наступаем! А потом, оказывается, топчемся на одном месте да и ещё потери тысячные несём. «Тигры» наши танки за два километра достают, а «тридцатьчетвёрки» за пятьсот метров не всегда их броню пробивают. Да и то, если в борт удачно врежут. У «пантеры» хоть и калибр поменьше, зато оптика первоклассная и броня восемь сантиметров. За полтора километра наши «тридцатьчетвёрки» с первого выстрела подбивают. Как тут душа болеть не будет?
– Брось такие разговоры, – вскинулся замполит. – Особенно в присутствии подчинённых.
– Пусть все знают, какой ценой нам победа достаётся.
– Лишнего ты выпил, Иван Макарович. Лучше бы отдохнул.
– Ты что, мне указывать будешь? – вскинулся Журавлёв. – Ребята из боя вышли, целую колонну грузовиков раскатали. Иван Викулов не побоялся с гранатой на броневик кинуться. И подбил его, хотя у того пушка и два пулемёта. За свой плен переживает, жизни не щадит. Я его к ордену представлю и попрошу наше начальство утвердить прежнее офицерское звание. Заслужил!
– Не торопись, Иван Макарович, сам знаешь, как товарищ Сталин к пленным относится.
– Зато тебе бы надо поторопиться, товарищ капитан. Когда разговор насчёт предателя Паскаева был? Чего ты тянешь? Все воюют, и ты пример покажи. Разгроми этот полицейский участок, а Пескаря за погубленных людей на берёзе подвесь.
Не получилось нормального разговора в тот вечер. Комиссар Зелинский обиделся, решив, что его подозревают в трусости. Не вовремя пришла начальник санчасти Наталья Малеева.
– Присаживайся с нами, – предложил ей Фёдор Кондратьев, желая разрядить обстановку.
– Мне только сейчас водку пить! Трое тяжело раненных, уже две операции сделала. Третий своей очереди ждёт, а у меня медикаменты кончаются, бинтов почти не осталось. Я вчера об этом напоминала, надеялась, что бойцы трофейные индивидуальные пакеты принесут. Забыли?
– Не до того было, – вздохнул Журавлёв. – Семь человек в бою погибли. Даже боеприпасы и оружие трофейное не смогли подобрать.
– Зато консервы и выпивка на столе! Ну-ну… Семь человек похоронили, завтра ещё одного хоронить будем, а то и двоих.
Наталья развернулась и ушла. Журавлёв вызвал старшину Будько.
– Сходи к Малеевой и уточни, что ей нужно из медикаментов в первую очередь. Составь список и отправляйся добывать.
– Ночь на дворе. И аптеки у меня нет. Подумать надо, а с утра пораньше пошлю людей.
– Не людей, сам пойдёшь! – перебил старшину Журавлёв.
Мальцев и Викулов отправились к себе. Что-то бормоча, их обогнал замполит Зелинский. Ему тоже предстояло с утра вести группу к деревне Озерцы. Разгромить полицейский участок и привести в исполнение приговор предателю Борису Паскаеву. Капитан нервничал, людей Журавлёв выделил немного. Обещал помочь Зиняков, но сразу предупредил:
– У меня ребята своё задание получили. С пяток бойцов пришлю, на большее не рассчитывай. И с боеприпасами туго. Впрочем, в Озерцах гарнизон так себе, и Пескарь начальник слабоватый. Ударишь грамотно, товарищ комиссар, только перья полетят.
Но осторожный замполит был иного мнения. Полицейские гарнизоны сейчас между двух огней. Спасая свою жизнь, будут драться отчаянно. Во всяком случае, при первых выстрелах не разбегутся.
Разгром любого полицейского участка, малого или большого, всегда вызывал у людей резонанс. Ещё одна деревня или посёлок очищены от фашистской власти! Может, навсегда? Ведь не зря идёт слух о великом сражении под Курском, где Красная Армия ведёт бои с немцами. В сёлах не было радио, люди не знали толком обстановку. Немецкие самолёты сбрасывали газеты и листовки с сообщениями о победоносном наступлении германской армии.
Но крестьяне давно научились читать между строк. В газетах говорилось много слов, но они повторялись. Не было сведений, что немцы заняли хоть один крупный город, приводилось много пустых рассуждений. Значит, не так гладко идёт хвалёное наступление германской армии.
Группа, которую возглавлял замполит отряда «Застава» Илья Зелинский, насчитывала семнадцать человек. Капитана беспокоило, что опытных бойцов НКВД было немного: сержант-сапёр с помощником, пулемётчик Сергей Ларионов, трое-четверо автоматчиков. С трудом добился у Журавлёва включения в группу снайпера Василя Грицевича. Проводником был Матвей Рябов родом из деревни Озерцы. Перед выходом Матвей пришёл к Журавлёву, просил направить его с Мальцевым на железную дорогу.
– Нельзя мне в деревне появляться. Если узнают, то семью и остальную родню постреляют.
Командир отряда, которого теребили бесконечными шифрограммами об усилении боевой активности, устало оглядел Рябова.
– Боишься?
– За семью опасаюсь.
– Другого проводника у нас нет. Доведёшь группу до окраины деревни, покажешь полицейский участок, дом, где Пескарь живёт, и останешься с повозкой.
– Значит, все воевать будут, а мне коня и телегу сторожить доверяют?
– Слушай, Матвей, – разозлился майор Журавлёв. – Не морочь мне голову. Шагай в распоряжение Зелинского. Ты знаешь, какие потери мы понесли в последних операциях. Не хватает людей. Тыл охранять тоже кому-то надо.
Лейтенант Зиняков, как и обещал, прислал пятерых партизан, одного даже с ручным пулемётом. Но увидев среди них Илью Карповича Бажана и его бывшего помощника Аркадия Снитко, Зелинский побежал к Журавлёву:
– Этот лейтенант смеётся, что ли, надо мной? Не помощь, а сброд какой-то.
– Выбирай слова, – окончательно вышел из себя Журавлёв. – У Виктора Зинякова людей тоже в обрез, но он своё обещание выполнил. Даже пулемёт выделил. Бажан добровольно вызвался, местность хорошо знает, автоматом вооружён и «маузером». Аркадий Снитко, конечно, не подарок, но боевой опыт имеет. Бывший штабник Сологуб тоже не герой, но ты же его взял. Помощник у тебя Ларионов Сергей, с сорок первого года воюет. Сержант Василь Грицевич – снайпер каких поискать. Подчинённые ему не нравятся! Может, тебя заменить? Грицевич всё организует.
– Ты, Иван Макарович, меня ниже сержанта уже ставишь, – обиделся Зелинский.
– Выше или ниже… может, хватит болтовни? Приступай к выполнению задания.
– Есть! – козырнул замполит, понимая, что пустые разговоры пора прекращать.
Группа подошла к деревне Озерцы поздно вечером. Матвей Рябов вместе с разведчиком Пашей Шестаковым сходили к двоюродному брату Рябова, который жил на окраине. Тот подробно рассказал обстановку.
– Боря Паскаев как в начальники выбился, службу старательно несёт. Полицейский участок заново укрепил: ставни на окнах, решётки, колючая проволока. На ночь почти весь гарнизон там остаётся. Боятся они партизан. Наши смеются: скоро, мол, от вас бабы разбегутся или других мужиков найдут. Но Пескарь знает, что делает. Ночью пост на въезде в село – три полицая и пулемёт. Засаду то в одном, то в другом месте выставляет.
– Людей у него много? – спросил Матвей.
– Штатных полицаев человек пятнадцать. Но он ещё самооборону организовал. Человек двенадцать мужиков и парней. Некоторым винтовки выдал, другие с колотушками службу несут. Стрелять в вас они вряд ли будут, но если увидят, то шум поднимут – боятся за семьи.
– Вот Пескарь – сукин сын, – покачал головой Матвей Рябов. – Пригрели гадюку. Осенью сорок первого прибежал из Брянска, затаился, всем кланялся, на поле работать даже помогал. А сейчас – сволочь каких поискать. Лично человек семь заложников пострелял.
– Шкура! – согласился двоюродный брат Рябова. – Давайте я вас подкормлю да по стаканчику самогона опрокинем.
Пока торопливо ужинали настоящими домашними щами (сто лет таких не ели!), выпили самогона, брат Матвея Рябова предупредил: где находится сам начальник местной полиции – неизвестно.
– Осторожный гад! Может, к молодой жене поздно вечером пришёл. Но чаще в полицейском участке ночует, а домой утром возвращается. Если ударите после полуночи, почти всю свору и накроете.
– За село боязно, – откровенно признался Матвей Рябов. – Качура примчится, а может, и карателей с собой притащит.
– Лучше бы вы вообще здесь не появлялись, – так же откровенно отозвался двоюродный брат Рябова. – Постреляют людей, дома сожгут. А может, пронесёт… Но если ваш Журавлёв решение принял, то ничего уже не поделаешь. Эх, жизнь собачья! Ну что, ещё по стаканчику?
– Достаточно, – отозвался Матвей. – Нам идти пора. Ты никому не говори, что меня видел. Жену расстреляют да и дочерей могут не пощадить.
Зелинский, выслушав Матвея Рябова, несколько минут молчал, обдумывая ситуацию. Капитан не мог прийти к решению, когда лучше всего ударить по гарнизону. Прямо сейчас, не откладывая, или выждать до рассвета.
– Тут мин нет?
– Откуда они? – удивился Рябов. – Поблизости ни одного фрица, а полицаи деревню минировать не станут. Да и специалистов у них нет.
– Зато ты великий специалист! Хватанул самогону, поужинал хорошо, теперь и поспать можно.
– Хватанул немного. Брат жизнью рискует, сведения нам передаёт. Что же, я выпить с ним откажусь?
– В общем, ждём до рассвета, а затем наносим удар.
Однако Зелинского не поддержали. Снайпер Василь Грицевич, пользующийся в отряде авторитетом, решительно возразил:
– Бить полицаев надо сейчас, когда они в участке сосредоточились. Окружить, снять пост по-тихому и забросать дом гранатами. Каменных домов в деревне нет, участок тоже в бревенчатом доме размещается?
– Так точно, товарищ старший сержант, – по-военному чётко отозвался Рябов. – Ночью сподручнее будет. Нас здесь почти два десятка, могут услышать. Отсиживаться нельзя.
Сержанта Грицевича поддержал Илья Бажан, бывший командир отряда «Сталинцы». Разгром отряда, потеря жены многое в нём изменили. Он рвался доказать, что воюет не хуже других. Замполит вынужден был согласиться с большинством, не преминув заметить:
– Полицаев больше, чем нас. Тебе, Матвей, тоже придётся с нами идти, чтобы в темноте не плутать.
– Пойду, – просто ответил Рябов, хотя понимал: если его увидят, семью не пощадят. – Только полицаев не так много, всего человек пятнадцать. Остальные – самооборона, вряд ли они сопротивление окажут.
– Не зарекайся, – веско заметил замполит. – Деревня – глянуть не на что, а целое паучье гнездо предателей образовалось.
– Половина полицаев пришлые, – ответил Матвей. – Набрали по лагерям да уголовников. Наши сельские не очень-то идут.
– Ладно, закончим пустые разговоры, – подражая майору Журавлёву, оборвал Рябова замполит. – Полицейский участок мы окружили, но остаётся ещё пост у въезда в деревню. Три человека с пулемётом. Ударят нам в спины из темноты. Надо его ликвидировать. Найдёшь этот пост, Рябов?
– Найду.
– Дам тебе в помощь Павла Шестакова и Аркадия Снитко. Справитесь?
Матвей кивнул. Четырнадцать человек во главе с замполитом Зелинским осторожно окружали полицейский участок, а Матвей Рябов повёл свою маленькую группу в сторону поста на окраине деревни. Замполит распорядился пост не трогать, чтобы не поднять тревогу раньше времени. Это было разумно. Но если пост с его пулемётом заметит бойцов раньше и откроет огонь? Ладно, посмотрим…
Рябов осторожно шёл вдоль огородов, чтобы не вспугнуть постовых. У всех троих бойцов были винтовки, а у Матвея и Паши Шестакова – трофейные пистолеты, имелось также несколько гранат. Собаки в деревне молчали, их отучили лаять немцы, стрелявшие на любой шум.
– Далеко ещё? – спросил Аркадий Снитко, оглядываясь по сторонам.
– Вон крайний дом, а за ним, метрах в ста, полицаи вырыли траншею.
– Их черта с два там возьмёшь, место открытое.
– Когда стрельба начнётся, двое кинутся к участку выручать Пескаря.
– А ты откуда знаешь? – усомнился бывший начальник разведки отряда «Сталинцы» Аркадий Снитко.
– Догадываюсь… а может, и все трое побегут.
В эти минуты на другом конце небольшой деревни хлопнул один, второй выстрел, затем длинной очередью ударил «дегтярёв», взорвались несколько гранат.
– Началось, – снял винтовку с предохранителя Паша Шестаков.
– Быстрее к посту, – показал направление Рябов.
Теперь все трое бежали. Перемахнули через плетень, на полминуты остановились. Стрельба вокруг полицейского участка усиливалась. Матвей понимал, что подобраться ближе к траншее не удастся, пост наверняка держит под прицелом улицу. В своих предположениях Рябов не ошибся. Из траншеи выскочили двое полицаев и побежали по улице к участку. В темноте можно было промахнуться. Матвей предупредил обоих напарников:
– Не торопитесь. Подпустим поближе.
Но Аркадий Снитко уже нажимал на спуск. В ответ застучал ручной пулемёт Дегтярёва. Полицаи залегли в кювет за дорогой, продолжая вести огонь. Очередь ударила в завалинку дома, а одна из пуль рванула рукав телогрейки Рябова. Ощупывая рану в предплечье, он приказал:
– Прекратить стрельбу. Пулемёт нас по вспышкам достанет. Надо подползти ближе и выкурить их гранатами. Паша, оставайся здесь, а мы со Снитко попробуем приблизиться.
– У меня всего одна граната, – сразу предупредил Аркадий.
– Штыком будешь действовать. Мальчишку под пули я не погоню. Двинули!
Ракеты, взлетавшие над полицейским участком, освещали всё вокруг колеблющим светом. Пулемётчик разглядел партизан и дал очередь. Снитко отчётливо почувствовал удары пуль о бугорок, прикрывающий их. Не раздумывая он встряхнул заряженную «РГД-33» и швырнул её.
Шестисотграммовая граната, не пролетев и половины расстояния, взорвалась на дороге. Рябов быстро полз вперёд. Оглянувшись, позвал Аркадия:
– Ты чего? Ранен?
– Кажись…
– Ползи за мной. Здесь тебя достанут.
Но Снитко, скованный страхом, вжимался в траву. Он хотел жить, а пулемёт и выстрелы двух винтовок не дадут проползти ему и десятка метров. Привыкнув отираться возле «батьки Бажана», бывший красноармеец Аркадий Снитко благополучно пережил два военных года, а сейчас тем более не хотел рисковать.
Матвей Рябов понял, что Снитко ему не помощник. Он упрямо полз, зная каждую извилину и канаву возле дороги своей родной деревни. У него были две гранаты: немецкая «М-24» с длинной деревянной рукояткой и увесистая «РГД-33». Снова заработал пулемёт. До него оставалось метров сорок – трофейную «колотушку» можно было добросить.
Отвоевав в двадцатых годах в Туркестане, Рябов был опытным бойцом. Перекатившись на бок, он выдернул запальный шнур и швырнул гранату. Несмотря на пренебрежительное прозвище, «колотушка» была довольно сильной гранатой и выкашивала осколками всё вокруг в радиусе пятнадцати шагов.
Не повезло полицаю, который оказался близко. Полдесятка мелких осколков пробили голову, он вскочил, зажимая раны ладонью, и сделал несколько шагов.
– Убили… убили меня, – застонал полицай.
Пулемётчик выпустил остаток диска и, приподнявшись, вставлял в пазы запасной. Паша Шестаков с его кошачьим зрением выстрелил. Пуля вырвала клок кожи из шеи, пулемётчик упал, не выпуская из рук «дегтярёва».
Матвей Рябов бросил вторую гранату и побежал с винтовкой наперевес. Его догонял семнадцатилетний разведчик Паша Шестаков. Поднялся с земли и Аркадий Снитко. Пулемётчик стрелял длинными очередями, ощущая, как по шее стекает струйка крови. Пули летели вразброс, Матвей успел пригнуться, а бывший начальник разведки отряда Бажана вскрикнул, схватившись за ногу.
Раскалившийся от быстрой стрельбы «дегтярёв» заклинило. Пулемётчик из последних сил вытаскивал из кобуры «наган», но подбежавший односельчанин Рябов занёс над ним кованый приклад «трёхлинейки».
– Рябуха, – узнал его при свете очередной ракеты полицай. – Не надо… мы же…
Он хотел напомнить, что они выросли на одной улице, ходили вместе в школу, а позже на танцы. Даже за одной девкой ухаживали. Но сейчас это не имело значения. Приклад обрушился на чёрную пилотку и погасил свет очередной ракеты.
Полицай, оставшийся в траншее, понял, что бойцы отряда НКВД громят участок и ему лучше побыстрее убежать. Что он сделает со своей винтовкой против этих волков с автоматами и пулемётами?
Он сумел скрыться в темноте. Матвей Рябов подобрал пулемёт, оставшийся в подсумке диск, «наган» и винтовку второго полицая. Вместе с Пашей Шестаковым осмотрели Аркадия Снитко.
Бойкий пронырливый шофёр-красноармеец из Житомира на войне всегда умел найти тёплое место. Возил начальника тыла дивизии, сумел выбраться в одиночку из окружения, неплохо прижился у молодой вдовы. Когда Снитко прижали, требуя вступить в полицию, он подался к «батьке Бажану» и быстро завоевал его доверие.
После разгрома отряда «Сталинцы» долгое время прикидывался больным. Всячески избегал участия в боевых операциях, которые организовывал новый командир лейтенант Зиняков. Снова числился в тыловиках под крылом «батьки Бажана», но старого дурака понесло в бой, решил искупить прошлое бездействие. С Ильёй Бажаном вынужден был пойти и Аркадий. Как душа чуяла, что беда случится!
Тяжёлую, нехорошую рану получил бывший тыловик. Пуля угодила в верхнюю часть ноги, и хотя кость не пострадала, бедро было прошито почти насквозь. Долго заживают такие глубокие раны. Даже после удачной хирургической операции часто случается заражение. Но в отряде у Журавлёва два хирурга. Если поспешить, то они спасут его.
– В санчасть… Матвей, в санчасть меня! Помру!
Рябов умело перевязал рану, но кровь продолжала сочиться, расплываясь большим тёмным пятном.
– Потерпи, там бой идёт, – поднялся Матвей Рябов. – С тобой Паша Шестаков побудет. Я пулемёт вам оставлю, а сам сбегаю доложу комиссару. Может, им помощь требуется.
– Помру ведь! Беги за повозкой.
Снитко цеплялся, не отпуская Рябова, как свою последнюю надежду.
– Пусти, – вырвался Матвей. – Там наверняка и другие раненые есть. Всех вместе и вывезем.
– Матвей… друг! – кричал вслед Аркадий, но Рябов уже торопился к месту боя.
Борис Паскаев, которого в деревне поначалу не принимали всерьёз, оказался опасным и умелым врагом. Не будучи военным, он сумел организовать в полицейском участке крепкий опорный пункт.
В ту ночь там находились около десятка полицаев, повязанных круговой порукой, – все они принимали участие в расстрелах и знали, что пощады им не будет. Кроме того, в участке дежурили четверо местных жителей из «отряда самообороны».
Обычно эти отряды лишь числились на бумаге, люди всячески уклонялись от сотрудничества с новой властью, тем более с полицаями. Но Борис Паскаев, в прошлом комсомольский работник, умел подчинить себе людей. Замполит Зелинский оказался прав, не доверяя «оборонцам».
Паскаев нашёл к каждому подход. Кого-то держал на нитке, угрожая отправить на работу в Германию сына или дочь. Кто-то попал на крючок, ругая новую власть, а за нелояльность полагался концлагерь. У некоторых близкие родственники воевали в партизанских отрядах, а это был крючок куда надёжнее – один шаг до подвала гестапо.
Хотя нападение на полицейский участок комиссар Зелинский организовал довольно грамотно, внезапный удар десантников полицаи отбили. Наблюдатель заметил чужих и поднял тревогу. Пулемётчик открыл с чердака огонь и тяжело ранил пограничника-сапёра, готового бросить мину. Второй сапёр пробил брешь в колючей проволоке, но тоже угодил под очередь «дегтярёва».
Снайпер Василь Грицевич снял пулемётчика, но из приоткрытых окон уже вели стрельбу полицаи, летели гранаты. Погиб ещё один боец, и атака замедлилась.
Паскаев раздал винтовки «оборонцам» и предупредил их:
– Мы теперь в одной лодке. Если погибнем, то все. Кто струсит, лично пристрелю. Но бандитов, судя по всему, немного. Отобьёмся! Подмога на шум подоспеет.
У Паскаева имелся автомат и несколько магазинов. Заменили раненого пулемётчика и открыли беглый огонь, одновременно запуская осветительные ракеты. На складе участка был достаточный запас патронов и гранат. Одного из надёжных полицаев Пескарь вооружил пулемётом «ДТ», снятым с подбитого танка.
Группа Зелинского несла потери, и капитан с горечью подумал, что опять не выполнит задание. В отчаянии он рассовал по карманам несколько «лимонок», подхватил «ППШ» и попросил сержанта Грицевича:
– Прикрой меня, Василь.
– Не дело вам, Илья Борисович, в самую гущу лезть, – ответил тот. – Группа без командира останется. Найдём добровольцев.
– Я пойду, – упрямо мотал головой замполит.
В эту минуту к нему неожиданно присоединился бывший командир отряда «Сталинцы» Бажан.
– Старая гвардия всегда впереди, – несколько напыщенно проговорил он. – У меня тоже «ППШ», «маузер», гранаты есть. Прикройте, а мы ударим.
Снайпер Грицевич с минуту раздумывал, затем приказал двум бойцам:
– Берите ещё гранаты и выдвигайтесь вместе с товарищем комиссаром и Ильёй Бажаном через дыру в колючей проволоке. А мы ударим по окнам. Ларионов Сергей, нам с тобой пулемёты гасить.
– Так точно, товарищ старший сержант, – козырнул пограничник. – Прикончим гадов.
Василь Грицевич глянул на часы. Время подходило к трём часам ночи – самая темень. Но в небе вспыхивали осветительные ракеты, летели светящиеся пулемётные трассы.
– Ну, с богом, ребята! Пошли, – шагнул вперёд Илья Карпович Бажан.
Он бежал впереди, стреляя на ходу из подаренного Журавлёвым автомата. Пулемётчик в чердачном окне угодил в него со второй очереди. Грузный сорокашестилетний директор совхоза упал на колени и тяжело, с руганью поднялся:
– Вы кого убиваете, суки?
Дать следующую очередь пулемётчик не успел. Пуля снайпера Грицевича угодила ему в подлобье, на второго номера брызнуло что-то горячее и липкое. Он отшатнулся, а Илья Карпович Бажан успел сделать последние шаги и выпустить остаток диска.
Его достал очередью из «дегтярёва танкового» другой полицай. Но защитники укреплённого полицейского участка потеряли какое-то короткое время. Полицай, стрелявший из второго пулемёта, не мог взять точный прицел, так как у «ДТ» не было сошек.
Пулемёт в чердачном окне молчал. Молодой полицай смотрел на мёртвые тела и не решался шагнуть к опрокинутому, забрызганному кровью «дегтярёву пехотному».
– Чего телишься? – кричал снизу Борис Паскаев, меняя магазин автомата.
Очередь, выпущенная Сергеем Ларионовым, заставила его отшатнуться за простенок. Капитан Зелинский, миновав сорванную взрывом колючую проволоку, подбежал к дому, не чувствуя в горячке, что ранен в бок. Двое бойцов, не отстававших от него, стреляли из «ППШ» и тоже добежали до бревенчатой стены.
Огонь, который вели остальные бойцы, мешал полицаям высунуться, а Сергей Ларионов уже добивал второй диск, достав полицая-пулемётчика с «дегтярёвым танковым». Двое «оборонцев» отказались стрелять и кричали:
– Мы не полицаи! Не убивайте нас!
У них хватило решимости отказаться стрелять в наших бойцов, но они не осмелились выступить против полицаев, чем бы очень помогли бойцам отряда «Застава». Обоих перехлестнул очередью из «МП-40» разъярённый Борис Паскаев.
Взрыв гранаты перекосил обитую жестью массивную дверь. Бросить вторую гранату боец, прорвавшийся к полицейскому участку, не успел. Его застрелил в упор одуревший от страха «оборонец», боявшийся за свою семью.
Но исход боя уже решался не в пользу полицейского гарнизона. Противотанковая граната разнесла дверь, и в дом ворвались сразу несколько бойцов «Заставы» и двое партизан-«сталинцев».
Начальник полицейского участка Борис Паскаев, расстреляв все магазины к автомату, выхватил из кобуры «наган», но очередь из «ППШ» свалила его на пол. В плен никого не брали, почти весь полицейский гарнизон был уничтожен. Но и бойцы обоих отрядов понесли потери. Погибли пять человек, в том числе Илья Карпович Бажан.
В полицейском участке торопливо собрали оружие, боеприпасы, медикаменты и погрузили вместе с ранеными на захваченные повозки. Матвей Рябов на несколько минут заскочил домой, приказал жене забирать дочерей.
– Пойдёте со мной. Слишком многие меня тут видели, вас не пощадят.
По дороге в лагерь умер бывший разведчик отряда «Сталинцы» Аркадий Снитко. Повозки были перегружены, и сержант Василь Грицевич приказал:
– Похороните его в лесу. Лошади из сил выбились.
Торопливо вырыли неглубокую яму и закопали умершего. Остальных погибших и раненых довезли до лагеря. Все поняли сержанта. Василь Грицевич не хотел хоронить на братском кладбище трусливого, пронырливого человека, который лишь числился партизаном и два года бегал от войны.
В небольшой деревне Озерцы догорал полицейский участок. Жители торопливо собирались и уходили семьями в лес, захватив с собой домашнюю скотину.
Жалко оставлять подворья, их наверняка сожгут каратели. Оставаться, кроме родственников полицаев, никто не рискнул. На дворе лето, а Красная Армия, по слухам, наступает. Дождёмся своих в лесу. Выживем!
