Глава 5
Охота на предателей
Километрах в двух от лагерной стоянки отряда «Застава» патруль задержал мужичка лет тридцати пяти, который ставил вентери на лесном озере. Начало июня – хорошее время для рыбалки, особого подозрения мужичок небольшого роста не вызвал.
Простая крестьянская одёжка, латаные башмаки, еда, прихваченная из дома, – несколько картошек в мундире, краюха хлеба и соль, завёрнутая в тряпочку. Не сказать, что рыбак слишком близко подошёл к лагерю, но сержант Родион Шамшин, старший патруля, решил проверить его получше.
Мало кто забредал в эти глухие болотистые места. Неподалёку проходила едва заметная тропа к лагерю отряда «Застава», да и рыбак показался слишком суетливым и напуганным. Его суетливость и страх можно было понять – поневоле испугаешься, встретив в лесу троих вооружённых людей, направивших на тебя стволы.
Крестьянин пояснил, что озеро находится в отдалении от села и улов здесь бывает обычно хороший. Успокаиваясь, рассказал о своей семье, соседях. Вроде никаких подозрений. Но боец из местных, Афанасий Рымзин, спросил рыбака:
– А что ты среди дня в этой глуши делаешь? Вентери на ночь ставят, а утром проверяют. Днём рыба плохо ловится, только глаза людям мозолить, да и на полицаев можно нарваться.
– Устал я, пока возился. Решил отдохнуть часок.
Но Родион Шамшин, много чего повидавший, обошёл озеро и, глядя в глаза мужичку, заметил:
– Не отдыхал ты, а вокруг шатался. Трава вон примята. Признавайся, парень, кого выглядывал?
«Рыбачок» упирался недолго и сообщил, что следил за подходами к лагерю по приказу начальника волостной полиции Саввы Гуженко.
– Предатель, значит? – усмехнулся Афанасий Рымзин. – Знаешь, что с такими бывает?
Когда «рыбака» отвели в лагерь, он заплакал:
– Нашли шпиона! Что мне делать оставалось, если Савва пригрозил дом сжечь, а меня с женой в Германию на работу отправить. Дочь и сын у нас малые, пропадать им теперь.
Когда решали его судьбу, особист Виктор Авдеев с досадой проговорил:
– Ну вот что с ним делать? На матёрого предателя он не тянет. У Саввы глаз намётанный, вычислил мужичка послабее, пригрозил как следует и пустил в лес партизан высматривать.
– А ты его пожалей, – усмехнулся комиссар Зелинский. – Только он нас не пожалеет, за тридцать сребреников весь отряд продаст, глазом не моргнёт.
– Ну не отпускать же его, – проговорил Фёдор Кондратьев, не понимая, куда клонит особист. – Предателям один приговор – расстрел.
– Не тех мы расстреливаем, – с досадой отозвался старший лейтенант Авдеев. – Этот мужичок, Черников Игнат Филиппович, бывший артиллерист, успел хорошо повоевать под Смоленском, получил ранение, а затем из окружения выбирался с перебитой рукой. Двух детишек имеет, восьми и пяти лет.
– Это не оправдание для предателей! Я считаю, если мы изменников прощать начнём…
– Не кипятись, комиссар, – перебил Зелинского майор Журавлёв. – У тебя, Виктор Степанович, какие-то оперативные задумки насчёт Черникова имеются?
Командир отряда внимательно смотрел на Авдеева, зная, что особист сгоряча решения не принимает и, видимо, задумал привлечь «шпиона» к какой-то операции.
– Есть мысли. Если остальные не возражают, хочу кое-что обсудить после совещания.
– А нам, значит, не доверяешь? – вскинулся комиссар.
– Не в этом дело, – спокойно отозвался Авдеев. – Все мы друг другу доверяем, но не все вопросы на совещаниях обсуждать надо. У вас, Илья Борисович, своих важных дел хватает. К чему отвлекать товарища комиссара.
Кондратьев и Мальцев, не выдержав, засмеялись. Ухмылялся в усы старшина (он же заместитель по тылу) Яков Павлович Будько. Все понимали причину – Зелинский продолжал таить обиду, что его не представили к ордену Отечественной войны за взорванные эшелоны с танками.
– Ну-ну, играйте в свои секретные дела, – поднялся он из-за стола. – У меня с комсомольцами встреча. У нас в отряде их уже тридцать человек. Не худо и вам, Иван Макарович, с ними почаще встречаться.
Игнат Черников в беседе с Авдеевым рассказал немало интересного. Не слишком грамотный крестьянин был наблюдательным человеком, служил на Дальнем Востоке, хватил первые, самые трудные месяцы войны. Оставшись с командиром отряда Журавлёвым и особистом Авдеевым, не спеша рассказывал:
– Савва Гуженко подмётки рвёт, чтобы перед фрицами выслужиться. Сволочь, все дела на три хода вперёд продумывает. Советскую власть после того, как его семья во время коллективизации сгинула, ненавидит. Пользуется у фрицев полным доверием. Савву в район на повышение звали, но он в Вязниках остался – снизу, мол, виднее, кто чем дышит. Половина районных полицейских участков ему подчиняются, с немецким комендантом дружит. С начальником городской управы Бронниковым – хорошие приятели.
– Слушай, Игнат, тебя послали, считай, нам под нос, – сказал Виктор Авдеев. – Как думаешь, Гуженко знает, где наш отряд находится?
– Догадывается, но точно не знает. Если бы уверенность имел, сразу бы сотни две полицаев поднял и районный комендант роту карателей выделил бы. Выслеживает он вас, а фрицы вашему отряду взорванные эшелоны и сгоревшую нефтебазу не простят. Не успокоятся, пока отряд не уничтожат. Тем более, по слухам, наступление на фронте готовится. Для вас сейчас главная опасность – Савва Гуженко, кончать с ним надо. Но он себя бережёт, без охраны никуда.
– Где, по-твоему, его можно подстеречь? – спросил Кондратьев.
– Пожалуй, только в Вязниках, в собственном доме, – подумав, ответил Черников. – Когда он по делам выезжает, то никто не знает, когда и в какую сторону двинется. А ночами Савва с молодой женой дома спит. Но и там его непросто взять. Прошлой зимой вы хорошо тряхнули и полицаев, и немецкий гарнизон. Подходы к селу хорошо охраняются, полицейский участок насчитывает человек сорок. Тимофей Качура со своей конной группой почти каждый день окрестности прочёсывает. Да и гарнизон немецкий неподалёку от его дома находится. Но фрицы по ночам тоже никуда не вылезают.
– Не будет Саввы, поставят другого полицая, – сказал Журавлёв. – Надо ли людьми рисковать? Поставят вместо Гуженко Тимофея Качуру.
– Э-э, вы их не сравнивайте, – вскинулся Игнат Черников. – Савва Гуженко – волчара битый. Если во что-то вцепится, не упустит. Он все силы сейчас бросил на поиски вашего отряда. Знает, что вы партизан в округе объединяете. Догадывается, где вы дислоцируетесь, примеривается, как ударить наверняка и полностью выбить. А Тимофей Качура, тот слабее на голову. Пьёт много, носится по окрестностям, активистов вылавливает и ни одной бабы не пропустит. По нему тоже петля плачет, но в первую очередь надо кончать с Саввой Гуженко. Пока он вас не опередил.
– Чего-то ты расхрабрился, – глядя на Черникова, заметил майор Журавлёв. – Мы ещё не решили, что с тобой делать, а ты уже наполеоновские планы строишь. Одно запомни: если хитришь, вся твоя семья за тебя ответит. Щадить никого не будем.
– Как хотите, – стушевался Черников. – Я к вам со всей душой, а вы снова угрожаете.
– А ты как хотел? Пустая болтовня нас не устроит. Ещё раз подробно расскажешь весь распорядок дня Гуженко, а там посмотрим, что с тобой делать.
Тянуть дальше с ликвидацией начальника волостной полиции было нельзя. Савва Гуженко мог уже на следующий день послать десяток конных полицаев во главе со своим помощником Тимофеем Качурой искать пропавшего агента.
Качура, мужик ушлый, начнёт проверять окрестности и обнаружит лагерную стоянку. Отряд срочно готовился к передислокации, а особист Авдеев и лейтенант Мальцев с группой бойцов на двух повозках уже к ночи добрались до волостного центра Вязники.
Чтобы исключить всякую случайность, был расстрелян Игнат Черников, хотя Авдеев планировал работать с ним. В последние минуты перед смертью неудавшийся лазутчик заплакал, просил поверить ему, напомнил про семью и детей.
– Раньше надо было думать, – подтолкнули его к неглубокой яме. – Ты сам свою судьбу выбрал.
Майор Журавлёв понимал, что операция проводится почти без подготовки, люди рискуют, но иного выхода не видел – слишком близко подобрались полицаи к отряду. Пять человек осторожно шли по ночным улицам большого села, двое остались на окраине возле повозок. Группу вёл Матвей Рябов, хорошо знавший Вязники. В группу также входили пограничник Пётр Чепыгин и бывший военнопленный Викулов Иван.
Когда по задворкам и узким переулкам наконец приблизились к дому Саввы Гуженко, время подходило к часу ночи. В последних числах мая и в июне ночи в здешних местах стояли относительно светлые, темнота подступит лишь в июле. Это осложняло операцию. Дворовые собаки в основном молчали, немцы не любили шума по ночам и стреляли сквозь заборы.
Матвей Рябов вовремя заметил патруль и подал сигнал. Пять человек исчезли в густой, мокрой от росы траве. Двое полицаев с винтовками за спиной прошли шагах в десяти, ничего не заметив, и направились в другой конец села. Игнат Черников предупредил, что кроме патрулей Савву Гуженко охраняет дополнительный пост из двух полицаев.
Они неторопливо ходят между домом Гуженко и волостным участком. Триста метров туда и обратно. Это осложняло операцию. В случае любого шума мог прибежать дежурный наряд из участка. В первую очередь требовалось бесшумно ликвидировать пост.
Николай Мальцев и Пётр Чепыгин, отделившись от остальных, дождались, когда полицаи миновали их, и одновременно бросились на постовых. Оба были опытные пограничники, воевавшие с первого дня войны, и с постом было покончено за минуту.
Тяжело дыша, Чепыгин вытирал узкое лезвие трофейного эсэсовского стилета, затем вытащил из-за пояса убитого полицая две гранаты. Звякнула об утоптанную землю винтовка. Оба пограничника замерли. Вряд ли кто услышал этот негромкий звук, но в одном из окон дома Саввы Гуженко вдруг загорелся тусклый свет керосиновой лампы.
Позже, анализируя результаты ночной операции, Николай Мальцев пришёл к выводу, что много чего повидавший полицай инстинктивно почувствовал опасность. Позвонил дежурному по участку и спросил:
– Как обстановка?
– Нормально, господин начальник, – ответил дежурный полицай. – Люди на своих местах. Недавно пост мимо проходил, ничего подозрительного.
Савва Гуженко не хотел терять авторитет, поднимая тревогу только из-за своего предчувствия. Начнутся разговоры, что начальник полиции не спит ночами, боится диверсантов и партизан.
– Тимоха Качура на месте?
– Так точно. Недавно прилёг отдохнуть. Что, поднять его?
– Не надо. Сами не дрыхните и посты почаще проверяйте.
– Чего шефу не спится? – спросил помощник дежурного.
– НКВД мерещится. Ты выйди на крыльцо, оглядись хорошенько.
В эти же минуты, захватив автомат, вышел на крыльцо своего дома Гуженко. Старший лейтенант Авдеев угадал, что это начальник полиции. Не дожидаясь, когда вернётся Мальцев, шепнул Ивану Викулову:
– Я дам очередь, а ты сразу бросай «лимонку».
Скорострельность автомата «ППШ» – шестнадцать пуль в секунду, а усиленная «маузеровская» пуля пробивает человека насквозь. Виктор Авдеев стрелял точно в цель, но Гуженко, увидев вспышку, уже спрыгивал с крыльца. Две пули угодили в него, полицай ответил очередью из своего «МП-40», прошивая высокий забор из толстых досок. «Лимонка» рванула возле крыльца, зазвенели выбитые стёкла.
Ещё одна граната вышибла дверь в углу прочных ворот. Иван Викулов, стреляя из трофейного автомата, вбежал во двор, но не сразу разглядел начальника полиции, притаившегося за крыльцом.
Очередь из такого же автомата простучала коротко – магазин опустел. Бывший военнопленный, командир роты Красной Армии, Викулов дёрнулся от удара в бок. Савва Гуженко не верил, что его смогут так легко взять посреди большого села в собственном дворе. Через несколько минут сюда сбегутся посты и дежурный наряд волостного участка. Надо продержаться эти минуты…
Гуженко передёрнул затвор массивного «вальтера», хрипло крича:
– Пошли вон, сволочи! Живьём в землю закопаю!
– Не успеешь, – бормотал лейтенант Викулов, нажимая на спуск.
Очередь прошила начальника полиции, пистолет вывалился из рук. На крыльцо выскочила молодая женщина, сожительница Саввы. Иван Викулов, насмотревшийся в лагере, как закапывают в землю, вешают, сжигают полумёртвых людей, щадить никого не собирался. Пули сбросили женщину с крыльца, она упала рядом с человеком, которого боялся весь район.
Особист Авдеев, убедившись, что начальник полиции мёртв, подобрал пистолет. Викулов зажимал ладонью окровавленный бок, а на улице вперемежку стучали винтовочные выстрелы и автоматные очереди.
– Сможешь идти, Иван?
– Смогу.
– Уходим. Автомат захватите.
Поджечь дом полицая времени не оставалось. Николай Мальцев прижал к земле очередями из «ППШ» подоспевший патруль. Из-за берёзы стрелял Матвей Рябов. Это дерево когда-то посадил прежний хозяин дома, директор местной школы. Незадолго до прихода немцев он ушёл в лес, возглавив партизанский отряд. Мало кто из того отряда пережил первую военную зиму.
Директор вместе с несколькими партизанами погиб в коротком бою возле обледеневшей землянки. Немцы из «айнзатцкоманды» с удивлением рассматривали почерневшую от копоти нору, где прятались остатки отряда, надеясь дожить до весны. Нары, застеленные соломой и тряпьём, жестяная печка, крошечное окошко, составленное из кусков стекла.
И тела обмороженных истощённых фанатиков (почти все коммунисты), отказавшихся сдаться. Они выпустили оставшиеся патроны, тяжело ранили двоих солдат и были расстреляны пулемётным огнём.
– Фанатики, – покачал головой офицер. – Таких нельзя оставлять в живых. Соберите оружие и документы, а их берлогу взорвите.
– А что делать с телами? – спросил фельдфебель.
– Оставьте на закуску зверью.
Семью погибшего директора ещё осенью отправили в концлагерь, а в доме поселили известного на всю округу своей жестокостью начальника полиции Шамраева, позже дослужившегося до главы районной полиции. Шамраев был застрелен особистом Авдеевым, а в дом переехал новый начальник полицейского участка Михаил Саяпин.
За старание получил пулю в собственном сортире. И вот новый хозяин, не уступавший по жестокости Шамраю, Савва Гуженко остался лежать у крыльца, пробитый несколькими пулями и осколками гранаты.
Матвей Рябов вставил в казённик винтовки новую обойму. В сотне шагов частыми вспышками ударил «дегтярёв». Твёрдая берёзовая древесина пока защищала Матвея. В разные стороны разлетались лохмотья белой коры, падали срезанные ветки.
Бывшего бойца ОГПУ Туркестанского округа Матвея Рябова трудно было испугать. Много чего повидал, повоевав с басмачами, а угодив в полицейский подвал, вообще не надеялся выбраться оттуда живым. Выбили полдесятка зубов, молотили палками, подвешивали вниз головой, пока в очередной раз не терял сознания.
Сейчас Рябов мстил. Не щадя себя, вступил в неравный поединок с пулемётным расчётом. Всадил пулю под горло полицаю-пулемётчику, ранил помощника.
Группа перебежками уходила к окраине села. Свою задачу они выполнили, осталось добраться до леса. Полицаи напролом не лезли, стреляя издалека. Немецкий гарнизон не знал, что происходит. Комендант считал, что на них напал партизанский отряд, и пытался дозвониться до райцентра. Гарнизон насчитывал около двадцати солдат, и рисковать ими обер-лейтенант не хотел.
На тёмных улицах села сверкали вспышки пулемётных и автоматных очередей, стучали винтовочные выстрелы. В начале зимы сорок второго года сразу несколько отрядов нанесли удар по гарнизону Вязников. Крепко досталось полицаям, но погибла и половина комендантского взвода во главе с лейтенантом, ветераном Первой мировой войны. Новый комендант не желал повторять ошибки покойного лейтенанта и приказал в ожидании подмоги вести огонь из всех стволов.
Возможно, он был прав. Хотя действовали лишь пятеро бойцов особого отряда НКВД, но опытные, хорошо вооружённые диверсанты сумели уничтожить кроме Саввы Гуженко ещё нескольких полицаев. Раненые покидали место боя, внося ещё большую панику. Большинство считали, что нападавших не менее полутора десятков, если рискнули ворваться в хорошо охраняемое село и ликвидировать начальника полиции.
Группа сумела прорваться к окраине, где их ждали повозки. Трое бойцов получили ранения, но Виктор Авдеев сумел вывести всю группу. Дерзкая, спланированная буквально на ходу операция завершилась успешно.
Был уничтожен один из наиболее опасных руководителей полиции, который смог подобраться вплотную к отряду «Застава». Гуженко практически вычислил его местонахождение и в ближайшее время готовил удар. Со смертью начальника волостной полиции оборвались многочисленные нити агентурной сети, которую создал Савва.
Немцы, поставив на его должность Тимофея Качуру, провели ответную операцию, но отряд сменил место стоянки. Несколько сот полицаев, комендантская рота, специальная команда двое суток прочёсывали местность. Отряд сумел раствориться в гуще леса, обширных болот, ещё не просохших после половодья, и временно затаился.
В кольцо окружения угодила группа разведчиков. Четверо бойцов вели бой, пока не кончились патроны. На предложения сдаться отвечали прицельными выстрелами, а затем двое уцелевших бойцов подорвали себя гранатой. Обозлённые потерями в этом коротком ожесточённом бою, немцы сожгли ближайшую деревню и расстреляли более ста её жителей.
Уничтожение начальника вяземской полиции, на котором было достаточно крови, вызвало оживление среди людей. Не так и сильна эта власть, если сам Гуженко, охраняемый целой толпой приспешников, подох в собственном дворе, а тело его в исподнем белье полдня валялось возле дома.
Следующей целью для Авдеева стал глава районной управы Бронников, враг не менее опасный, чем Гуженко. Если Савва, по сути, был ищейкой и безжалостным палачом, убивавшим любого подозреваемого в связях с отрядом НКВД или партизанами, то с Антоном Леонидовичем Бронниковым дело обстояло сложнее.
Бывший исполкомовский работник, перешедший осенью сорок первого года на сторону новой власти, никого лично не трогал. Действовал обдуманно, через подставных лиц и помощников. Хорошо зная район, местных активистов, он начал свою деятельность с того, что помог оккупационным властям вычислить и уничтожить подпольную организацию и партизанский отряд, возглавляемый директором вяземской школы.
Бронников не торопился выкладывать новым хозяевам всё, что знал. Со стороны он выглядел интеллигентным представителем нового класса, ненавидевшим коммунистов, евреев и с сочувствием относившимся к простым людям.
С его помощью комендатура имела информацию о подпольщиках, оставленных в районе, коммунистах, наверняка связанных с партизанами и позже – с разведывательно-диверсионным отрядом «Застава». Осенью сорок второго года на станции, примыкающей к райцентру, в связи с неисправностью путей скопилось более десятка немецких воинских эшелонов.
Авиация Брянского фронта очень вовремя нанесла бомбовый удар, в результате которого сгорело большое количество техники, были убиты и покалечены несколько сот солдат и офицеров. Стало ясно, что к передаче информации причастны подпольщики.
Районная подпольная организация была выявлена и уничтожена с помощью Бронникова в сентябре-октябре сорок первого года. С местным отделением гестапо связался Антон Бронников и сообщил о новой подпольной организации, возникшей при содействии отряда НКВД «Застава».
– Что же вы раньше молчали? – выговаривали гестаповцы главе районной управы.
– Думаете, так просто было вычислить это новое змеиное гнездо? – парировал Бронников, одетый в полувоенный коричневый костюм со свастикой на галстуке. – За каждым моим шагом следят, уже совершили два покушения.
Антон Леонидович сочинял. Он был слишком осторожен, занимаясь в основном административной и хозяйственной деятельностью. Но это не помешало ему вычислить молодёжную подпольную организацию и продиктовать гестаповцам список фамилий.
После пыток руководители подполья были повешены на площади перед бывшим райкомом партии, а остальные подпольщики и несколько десятков заложников расстреляны в песчаном карьере.
Два-три человека, не выдержавших пыток, дали подписку о сотрудничестве и были выпущены на свободу. Гестапо с помощью Бронникова ткало свою собственную сеть информаторов.
Командир отряда Журавлёв, его заместитель Кондратьев, особист Авдеев и лейтенант Мальцев обсудили разработанный план ликвидации Бронникова. Глава районной управы был осторожным и расчётливым человеком. Выезжая за пределы райцентра, он, как правило, посещал ближние населённые пункты, иногда бывал в Вязниках, но всегда соблюдал осторожность.
Немцы выделили Бронникову легковой автомобиль «ГАЗ-М1», в котором он разъезжал в сопровождении телохранителя и часто брал с собой семнадцатилетнего сына, также работавшего в управе. Но это только в пределах районного городка. Когда выезжал в сёла, Бронникова сопровождала полуторка, где сидели семь-восемь полицаев, одетых в новые мундиры с белыми повязками на рукавах.
После появления в окрестностях отряда НКВД «Застава» глава управы поездки сократил, стараясь не удаляться от райцентра дальше чем на 10–15 километров. Но комендант требовал от Бронникова активной работы с населением, и Антон Леонидович вынужден был посещать и отдалённые сёла.
Надо отдать должное его способностям и умению разговаривать с колхозниками, агитировать молодёжь ехать на работу в Германию. Но всё это срабатывало год-полтора назад. К лету сорок третьего года даже те, кто не мог простить советской власти бездумно проведённую коллективизацию, разрушившую множество крепких крестьянских хозяйств, уже были сыты по горло «новым порядком».
Карательные отряды, аресты и расстрелы людей, подозреваемых в связях с партизанами, всё более затрудняли агитацию. В первой половине сорок третьего года далеко не все жители оккупированных сёл верили в победу Красной Армии. Но серьёзно пошатнулась вера в проводимую местными властями агитацию, что германская армия добьётся новых успехов.
Молодёжь прятали от угона в Германию, на полицаев и немецких солдат смотрели с плохо скрытой ненавистью. Массовые расстрелы заложников, презрительное отношение оккупантов к людям, откровенное мародёрство сыграли свою роль.
Виктор Авдеев получил информацию, что Бронников через два дня выезжает в село Загоскино, расположенное в двадцати шести километрах от райцентра. Было решено устроить засаду на дороге и уничтожить главу управы вместе с полицаями. Недолго колебались, как поступить с сыном Бронникова, если он окажется в машине.
– Гадёныш ещё тот, – заявил Авдеев, который имел полную информацию о семье Бронникова. – Семнадцать лет, а уже в близкой дружбе с немецкими офицерами. Те ему «вальтер» подарили, он с ним днём и ночью не расстаётся. В карательных операциях участие принимал, хотя папаша его оберегает.
Была подготовлена группа из восемнадцати человек, которую должны были возглавить особист Виктор Авдеев и командир взвода лейтенант Николай Мальцев. Как всегда, на такие операции брали снайпера Василя Грицевича.
В группу входили два пулемётных расчёта, несколько сапёров на случай установки мин, а на будущее место засады направили разведку. Задание считалось ответственным. О ликвидации предателей, занимавших высокие посты, информировали Москву. Короткие сообщения об этом помещались в газетах.
Учли все мелочи. Перед выездом надёжный человек должен был предупредить Авдеева, в какое именно время отбудет в свой последний вояж глава управы и сколько человек охраны будет с ним. Операция предстояла непростая, но Авдеев, предусмотрев все возможные неожиданности, был уверен в успехе. Группа состояла из надёжных, проверенных в бою людей, исключение сделали для нескольких новичков из молодого пополнения – в основном бывших подпольщиков.
Набивая диски к ручному пулемёту, Афанасий Рымзин, бывший партизан отряда «Сталинцы», осмотрел тщательно почищенный, смазанный помощником «дегтярёв» и одобрительно кивнул:
– Оружие к бою готово. Прикончили Савву Гуженко, второму предателю тоже недолго землю топтать осталось. Наш особист и лейтенант Коля Мальцев своё дело знают.
Но, как часто случается на войне, события приняли совсем другой оборот.
За пару часов до выхода старшего лейтенанта Авдеева вызвал к себе начальник отряда Журавлёв и ознакомил с только что полученной шифрограммой. Начальник особого отдела Брянского фронта поручал срочно выяснить, что за объект строится немецкой инженерной частью вблизи разъезда «Двести восьмой километр».
По существу, шифрограмма была адресована Авдееву. Особисту отряда предлагалось провести экстренные встречи с агентурой и лично с соблюдением всех мер предосторожности осуществить разведку на местности. Подчёркивая важность задания, указывалось, что в ближайшие дни результаты разведки ожидает генерал Судоплатов.
И Журавлёв, и Авдеев знали, что неподалёку от разъезда расположен небольшой полевой аэродром, где дислоцируются несколько лёгких самолётов-наблюдателей, а недавно было переброшено звено истребителей «Мессершмитт-109» (четыре самолёта).
Для партизан и бойцов отряда «Застава» эта небольшая эскадрилья представляла существенную опасность. Лёгкие самолёты «Хеншель-123» и «Хеншель-126» порой бесшумно налетали с тыла на боевые группы, сбрасывая бомбы и обстреливая бойцов из пулемётов.
Трёхместный наблюдатель «Шторьх» на малой скорости облетал лесные массивы, высматривая лагерные стоянки. Стрельбу он не открывал, но через час-два появлялись мобильные группы военной полиции и комендантские части на бронетранспортёрах.
Было не совсем понятно, почему высокое руководство заинтересовалось этим мелким аэродромом, который действовал в тылу. Но появление четырех «Мессершмиттов» свидетельствовало, что немцы придают затерянному в глуши аэродрому особое значение. «Мессеры» не гонялись за партизанами, редко вели патрулирование. Но однажды, когда вблизи разъезда появились два советских истребителя, вся четвёрка дружно взмыла в воздух и в коротком бою сбила оба самолёта-разведчика.
Один из наших лётчиков спрыгнул с парашютом. На его поиски немцы бросили всю имевшуюся авиацию, несколько сот солдат, полицаев и специальную команду со служебно-разыскными собаками.
По слухам, лётчик отстреливался и последнюю пулю пустил себе в голову. По другим данным, его взяли в плен. В любом случае вокруг всей этой истории висела пелена секретности. Ничего не смогли выяснить подпольщики, имевшие своего человека в комендатуре.
– Вот такие дела, – подвёл итог совещания майор Журавлёв и отложил в сторону листок с текстом шифрограммы. – Придётся тебе, Виктор, с этими загадками разбираться. Бронниковым займётся Николай Мальцев. А ты, товарищ старший лейтенант, бери сколько надо людей и выполняй приказ.
– Там мне толпа не нужна. Как раз Мальцев бы и пригодился. «Языка» надо будет брать, а Мальцев и Чепыгин спецы в этом вопросе.
– Наверное, и снайпера Грицевича попросишь?
– Без снайпера обойдусь, но Николай Мальцев нужен.
– А кто группу по ликвидации Бронникова возглавит? Фёдор Кондратьев у нас главный специалист-взрывник, к тому же мой заместитель. У него дел на железной дороге хватает.
– Будько Яков Павлович с ликвидацией предателя справится, – предложил кандидатуру старшины Виктор Авдеев. – Опытный пограничник, в Туркестане с басмачами дрался. На рожон не полезет, сделает всё как надо.
Но неожиданно вмешался комиссар Зелинский.
– Уничтожение предателя Бронникова – это политическое мероприятие, – заявил он. – Исполнение приговора советского народа, о чём будет широко оповещено население. Товарищ Сталин призывает…
– Хватит, – отмахнулся Журавлёв. – Это прежде всего боевая операция. Бронников – продуманный и осторожный враг. И хотя мы сформировали группу с запасом, восемнадцать человек против десяти полицаев, от этой гадюки можно ждать чего угодно.
– Иван Макарович, ты не доверяешь собственному комиссару?
В голосе Зелинского звучала неприкрытая обида. Авдеев вздохнул и отвернулся, он не верил в искренность Ильи Борисовича – замполита отряда в капитанском звании. В сорок первом году он был политруком заставы и за два военных года поднялся в звании лишь на одну ступень. Зелинский знал, что многие его коллеги уже ходили с майорскими звёздами, а кто-то прыгнул и повыше, не говоря о наградах.
Сейчас представлялась реальная возможность показать себя в бою, уничтожить фашистского прихвостня, который в своей продажной газетёнке покушался даже на светлое имя товарища Сталина. Зелинский не слишком задумывался, насколько опасны такие люди. Для него они были трусливые предатели, прихвостни, которых надо смело и безжалостно уничтожать.
Командир отряда Журавлёв и его заместитель Кондратьев были против участия комиссара в операции. Тем более, являясь старшим по званию и должности, капитан Зелинский становился командиром группы. Он имел боевой опыт, но Журавлёв не видел в нём качеств, необходимых руководителю, возглавлявшему самостоятельную операцию.
Однако комиссар сумел убедить Журавлёва, что справится, и командир отряда «Застава» скрепя сердце согласился.
– Илья Борисович, прислушивайся к советам старшины Будько, – сказал он напоследок. – Яков Павлович опытный чекист и повоевал достаточно.
– Конечно, – кивнул Зелинский. – Все вопросы будем решать вместе.
Фёдор Кондратьев недоверчиво усмехнулся. Он видел, что старшина не слишком доволен, но, как всегда, смолчал. А чего рассуждать? Приказ получен, остаётся его исполнять.
Две группы вышли почти одновременно ранним июньским утром. Авдеев, Мальцев, сержант Чепыгин и боец Луков Иван, хорошо знавший местность. Авдеев и Мальцев прикинули, что четырёх человек вполне хватит, чтобы провести разведку и, если повезёт, взять «языка».
На час позже двинулась вторая группа из восемнадцати человек. Комиссар Зелинский произнёс речь о важности полученного задания, призвал каждого бойца к бдительности и мужеству. Увидев, как нетерпеливо поглядывает на часы старшина Будько, поморщился, но речь довёл до конца.
Неподалёку от разъезда «Двести восьмой километр» строился полевой аэродром, приспособленный для приёма истребителей и бомбардировщиков. Учитывая, что в здешних местах летом часто идут дожди, немецкие сапёры заканчивали сборку взлётной полосы из лёгких металлоконструкций.
Они плотно прилегали к земле, были покрыты вьющейся травой, маскировочной сеткой и были способны выдержать вес тяжёлых бомбардировщиков «Хейнкель-111», «Юнкерс-88», не говоря о штурмовиках.
В течение суток разведывательная группа уже имела представление о размерах аэродрома, разглядели зенитную батарею из шести 37-миллиметровых пушек и нескольких крупнокалиберных пулемётов, временно укрытую в перелеске.
Наблюдение вели с расстояния двух с половиной километров, подойти ближе не удалось. Ранним утром едва не угодили на минное поле. Николай Мальцев успел разглядеть взрыватель прыгающей мины, на которую едва не наступил. При сработке взлетающая на полтора метра мина могла изрешетить всех четверых разведчиков.
Когда осторожно отползали, ощупывая руками землю, группу едва не засёк патрульный мотоцикл. Тяжёлый «Цундапп» с пулемётом в коляске прошёл в ста шагах от разведчиков. Авдеев понял, что дальнейшее продвижение слишком опасно. Все четверо укрылись в густой траве, хотя поначалу хотели добраться до островка кустарника.
– Слишком заметные кусты, – шепнул Авдееву Николай Мальцев. – Лучше уж в траве укрыться.
Спустя пару часов кустарник проверил очередной патруль, а затем долго осматривал окрестности в бинокли. Трава и хорошая маскировка спасли группу. Когда патруль укатил, Иван Луков вытер пот и пробормотал:
– День ещё не начался, а мы дважды едва не вляпались. Думаете, долго мы в этой траве просидим? Не с мотоцикла, так с самолёта засекут.
Авдеев с ним согласился, и все четверо осторожно отползли в мелкий овражек, залитый на полметра дождевой водой. Отсюда и наблюдали, постоянно ожидая появления нового патруля. Напряжение отбило всякий аппетит, только жадно пили воду из фляжек. Мутную взвесь пить не рискнули, терпели, лёжа по пояс в воде.
Когда неподалёку прошёл на бреющем полёте «Хеншель», Авдеев шепнул Николаю Мальцеву:
– Забрались к чёрту в пасть. Завтра здесь оставаться нельзя – заметят нас. Надо брать «языка» и уходить. В общем, дело ясное. Готовят фрицы ударный аэродром, а подробнее нам только «язык» может ситуацию прояснить.
Но с «языком» не получилось. Ближе к вечеру немецкие сапёры обнаружили возле минного поля следы группы. Завыла сирена, взлетели сигнальные ракеты, и всё вокруг пришло в движение. Ждали темноты, но вдоль овражка уже шагало, рассыпавшись в цепь, патрульное отделение.
Подпустив солдат поближе, открыли огонь из автоматов. Трое-четверо были убиты или тяжело ранены, остальные залегли. Группу спасла темнота, но, пока отступали, получил ранение в руку Иван Луков. Расстреляли почти все патроны, отрываясь от погони. В отряд вернулись через двое суток, кружным путём через болото, чтобы не навести на след разыскных собак.
Журавлёв выслушал доклад, задал несколько вопросов. Глядя на измотанных долгой дорогой разведчиков, исцарапанных ветками, в комбинезонах, покрытых болотной жижей, вздохнул и отправил Авдеева, Мальцева и Чепыгина отдыхать. Рана, полученная Иваном Луковым, воспалилась. В санчасти ему уже делали операцию.
Новый хирург Олег Ткачук, обрабатывая рану, выговаривал бойцу:
– Что же вы так запустили ранение? Очень просто столбняк подхватить или заражение крови. Мало ли людей от этого умирают.
Иван терпел боль молча, стиснув зубы. Лейтенант Ткачук оперировал тщательно, не торопясь. Когда хотел сделать бойцу ещё какое-то замечание, начальник санчасти Наталья Малеева перебила его:
– Пусть отдохнёт парень пяток минут. – И протянула Ивану мензурку со спиртом. – Выпей, а то сознание от боли потеряешь.
– Нежелательно бы, – начал было Олег Ткачук, но Малеева отмахнулась:
– Если новокаина не хватает, то очень даже желательно. Только спиртом и спасаемся. Или самогоном…
Особист Авдеев задержался в командирской землянке.
– Не обессудь, Иван Макарович. Что смогли – сделали. Крепко фрицы аэродром охраняют, не подойдёшь близко.
– Дело-то, в общем, ясное, – согласился майор Журавлёв. – Сегодня же пошлём шифрограмму в штаб фронта. Если у них вопросы возникнут, придётся ещё разок сходить.
– Комиссар со своей группой вернулся?
– Вернулся.
– Ликвидировали Бронникова или нет?
Журавлёв безнадёжно отмахнулся:
– Спасибо сам ноги унёс. Поговори с ним или с Яковом Павловичем Будько. Старшина расскажет, как они отвоевались.
Ликвидация главы районной управы Бронникова сорвалась. Обвинять во всём комиссара Зелинского было бы не совсем объективно, но организовать операцию должным образом он не сумел. Сыграли свою роль и непредвиденные обстоятельства, а больше всего осторожность и чутьё предателя Бронникова.
Глава управы выехал, как всегда, на легковой машине, которую сопровождала полуторка с десятью полицаями. Возможно, просочилась какая-то информация, и Бронников принял дополнительные меры безопасности.
Перед выездом послал проверить маршрут ещё шестерых полицаев на двух конных повозках и попросил у коменданта «для поднятия престижа» выделить ему два мотоцикла сопровождения. Комендант усмехнулся:
– Что, НКВД боишься?
– Я им поперёк горла. Слышал, что вынесли мне приговор расстрелять, как предателя.
– Война… все мы под богом ходим, – посочувствовал ему комендант. – Но мотоциклов лишних у меня нет. Впрочем, выделю опытный экипаж с пулемётом.
Ещё два «дегтярёвых» имели полицаи в полуторке – охрана была неплохая. И всё же у комиссара Зелинского имелись все возможности нанести точный удар. Подвела нерешительность и допущенные ошибки. Когда мимо засады проехали две повозки с группой полицаев, проверяющих маршрут, комиссар приказал отступить от дороги ещё метров на тридцать.
– Сквозь кусты стрелять придётся, – сразу возразили старшина Будько и пулемётчик Афанасий Рымзин.
– Зато нас раньше времени не обнаружат. Грицевич, ты тоже близко к дороге не лезь.
– Мне что, в лесу спрятаться? – огрызнулся снайпер.
– Выполняй приказание, – с трудом сдерживал раздражение Зелинский. – Из-за тебя вся операция может сорваться. Отличиться рвёшься, а о других не думаешь.
Кроме того, комиссар отряда нарушил обязательное правило – выставлять два небольших дозора перед засадой и в тылу боевой группы. Он не хотел распылять людей. Восемнадцать бойцов не так и много, а дозоры будут отсиживаться в стороне.
Поджидая Бронникова, комиссар заметно нервничал. Без нужды суетился, отдавал противоречивые команды, что-то высматривал, пока его не одёрнул старшина Будько.
И всё же, несмотря на явные ошибки, бой начался удачно. Полуторка, двигавшаяся впереди, налетела на мину, установленную сержантом Андреем Постником. Взрыв выбил передний мост, разнёс двигатель, были убиты два полицая, сидевших в кабине.
Остальные торопливо выпрыгивали из кузова, некоторые контуженые. Засада открыла дружный огонь, но мешали целиться кусты. Бронников, не потерявший самообладания, понял, что под пулями «эмку» не развернуть. Скомандовал водителю:
– Прорывайся вперёд!
Вместе с телохранителем, выставив стволы автоматов, открыли ответный огонь длинными очередями. Афанасий Рымзин пытался достать машину Бронникова из своего «дегтярёва», но отсутствовал нужный обзор.
Он выбежал к дороге и выпустил остаток диска. Телохранитель был убит, несколько пуль угодили в двигатель. Бронников съёжился за сиденьем, «эмка», дымя, уходила рывками.
– Огонь по предателю! – выкрикивал Зелинский.
Но полицаи из охраны, придя в себя, открыли беглую стрельбу. Афанасий Рымзин, которого когда-то едва не отдали под суд за походы в гости к брату-полицаю, перезарядил под огнём пулемёт. Встав в полный рост, он успел всадить в «эмку» ещё одну очередь, но угодил под пули полицаев.
Тяжело раненный Рымзин дополз до кювета, стал пристраивать «дегтярёв». В глазах всё расплывалось. Из последних сил он нажал на спуск, длинная очередь рассыпалась веером, срезая кусты.
Старшина Будько и несколько бойцов прижали полицаев автоматным огнём. «Эмка» уже исчезла на лесной дороге, а полицаи, зная, что пощады не ждать, отчаянно оборонялись. Будько с двумя бойцами подползли ближе и бросили несколько гранат.
Полицаи отступали в сторону деревни, надеясь на подмогу. Рядом с Будько взорвалась «лимонка». Опытный старшина успел прижаться к земле, прикрыв голову автоматом. Боец рядом с ним ворочался, зажимая пробитое плечо. Старшину спасли быстрая реакция и автомат, в который угодило несколько осколков.
В изодранной гимнастёрке, оглушённый взрывом, старшина стрелял из наградного «маузера». В этот момент открыл огонь из скорострельного «МГ-42» мотоцикл сопровождения. Немцы из комендантской роты не торопились подставлять себя под пули, но с двухсот метров пулемёт в первые же минуты тяжело ранил двух бойцов, а одного срезал наповал.
Илья Борисович Зелинский, замполит диверсионного отряда «Застава», видя, что операция сорвалась, в отчаянии посылал очереди из своего «ППШ». Что делать дальше, он не знал. Отступать?
Пулемётная очередь снесла земляной бугор, за которым прятался Зелинский. На мелкие части раскололся камень, пули с жутким свистом проносились над головой. А где же наши пулемёты? Почему они молчат?
– Пулемётчики, вперёд! – хрипло выкрикивал комиссар.
Он не знал, что один «дегтярёв» был разбит гранатой, а место погибшего Афанасия Рымзина занял неопытный помощник. Неизвестно, чем бы всё кончилось, но снайпер Василь Грицевич достал немецкого пулемётчика пулей в голову, вложил ещё одну пулю в двигатель «Цундаппа». Мотоциклист, сообразив, что находится под прицелом снайпера, отогнал «Цундапп» за деревья. Наскоро перевязали тяжело раненного пулемётчика, а его место занял помощник-ефрейтор.
Видя, что полицаи отступают, Яков Павлович Будько приказал тоже отходить – группа понесла слишком большие потери. В повозку положили четверых погибших, уносили на себе раненых.
Капитан Зелинский, понимая, что навсегда потеряет авторитет, остался прикрывать группу. Выпустил в мотоцикл запасной диск «ППШ». Затем добежал до «Цундаппа». Добил раненого ефрейтора, попытался снять пулемёт, но огонь обжёг ему руки. Комиссар, вскрикнув, отшатнулся.
Его подхватил под руки Андрей Постник.
– Уходим, Илья Борисович. Возьми автомат, у водителя забрал.
– А как же задание? Не выполнил я его.
– Всё в порядке. Вон грузовик и мотоцикл горят. Троих фрицев и полицаев полдесятка прикончили. Теперь, дай бог, от погони уйти.
О неудачной операции предпочли не вспоминать, чтобы не подрывать авторитет замполита отряда НКВД.
Дней через пять городского главу Бронникова всё же подкараулили на улице райцентра. Лейтенант Мальцев и сержант Чепыгин, опытные пограничники, одетые в полицейскую форму, расстреляли его в упор вместе с новым телохранителем и прикололи листок бумаги с короткой надписью: «Казнён как предатель».
Оба сильно рисковали, но на карту был поставлен престиж отряда. Отстреливаясь от погони, Мальцев и Чепыгин сумели по переулкам покинуть городок. Их прикрывали ещё трое бойцов и конная группа лейтенанта Коробова, командира партизанского отряда «Смерть фашизму».
Дорого обошлась ликвидация предателя Бронникова. В бою погибли четверо партизан Коробова, немцы расстреляли более ста заложников. Однако эта акция получила широкий резонанс среди населения. Люди видели, что не так и сильна новая власть, а многие полицаи и служащие немецких учреждений стали откровенно побаиваться возмездия.
Зелинский ходил по лагерю как потерянный, от него попахивало водкой. Майор Журавлёв вызвал его к себе, приказал обновить список бойцов, поговорить с молодёжью.
– Воевал ты как мог, в кустах не прятался. А потери… что ж теперь? Погибших не воротишь. Возвращайся к своим комиссарским делам и не дури.
