Глава 4
Война в тылу продолжается
Временное затишье на фронтах воспринималось людьми по-разному. Полицаи, успокаивая себя, рассуждали: «Выдохлись большевики! Дорого им Сталинград дался, не скоро новые силы соберут». Но большинство жителей оккупированных городов и сёл верили, что вслед за Сталинградом последует новое наступление Красной Армии. Активизировались боевые операции в немецком тылу. Дней пять горела крупная база горюче-смазочных материалов, клубы дыма были видны за десятки километров.
Наступившая сухая погода мешала потушить огонь. Бензин, солярка, смазочные масла образовывали клубящуюся огненную смесь, плавившую металл. Вода, которую непрерывно качали из ближнего озера, не могла залить пламя. Время от времени в гуще огня гулко рвались бочки с горючим, укрытые в подвальных хранилищах.
Взрывы подкидывали землю, обугленные брёвна, смятые куски металла и жести. Пожарные из специальной части угодили под град обломков, несколько человек слизнул огромный язык пламени. Ночью кто-то перерезал шланги. Пытавшиеся их починить и проложить новые брезентовые рукава солдаты-пожарники были обстреляны из темноты. Работа замедлилась до утра.
Как обычно, немцы отыгрывались на гражданском населении. В течение нескольких дней были расстреляны более трёхсот заложников. Но палка ударила другим концом. В лес начали массово уходить молодёжь и красноармейцы, осевшие в сёлах в начале войны.
Немецкая пропаганда, утверждавшая почти два года, что Германия борется с большевиками, коммунистами и властью Сталина, невнятно оправдывала жестокость карательных акций. От села к селу передавались жуткие слухи о сожжённых заживо людях (в том числе детях), о мёртвых деревнях, где не выветривается запах горелых тел, а от домов остались лишь печные трубы.
На окраине большого села Вязники рано утром собрались несколько парней, поджидая припозднившихся товарищей. К ним подошёл полицейский патруль.
– Куды собрались?
– Далеко. Отсюда не видать, – ответил один из парней.
– Борзые стали! А ну, пошли в участок, – вскинул винтовку старший полицай.
В ответ ударили выстрелы. Оба полицая были ранены. Парни забрали у них оружие и пригрозили:
– Если вякнете лишнее, убьём и дома спалим.
Обозлённый Савва Гуженко арестовал несколько человек из родни парней, ушедших в лес. Хотел расстрелять, но передумал. Вспомнил, как прикончили метким выстрелом в собственном дворе его предшественника, начальника полиции Михаила Саяпина.
Но время наступало такое, что усидеть сразу на двух стульях не получалось. Когда привезли арестованных в райцентр, там заявили:
– Ну и чего ты их сюда привёз? Начал дело – заканчивай сам.
Пришлось расстреливать всех шестерых арестованных. Полицаи на обратном пути перешёптывались:
– Теперь жди ответа.
– Не простят нам расстрелянных.
Тимофей Качура, хорошо выпивший, скалил зубы:
– А вы что хотели? Теперь будете нести службу как следует.
Отряд «Застава» по заданию Центра проводил усиленную разведку. Наблюдали за передвижением эшелонов, автоколонн. На некоторое время отложили диверсии, чтобы изучить складывающуюся обстановку. Но немцы усилили контроль за дорогами, и наблюдение создавало проблему.
Между эшелонами постоянно сновали мотодрезины, на полустанках и разъездах дежурили посты. Группы полицаев патрулировали вдоль дорог, устраивали засады на тропах.
Крестьяне и военнопленные спешно расширяли «мёртвую зону» вокруг железной дороги, спиливали деревья и подросший кустарник. Эта активность уже свидетельствовала о приготовлениях к боевым действиям на фронте.
Мощные локомотивы тянули составы с боевой техникой, укрытой брезентом. Угадывались тяжёлые танки и самоходки, но рассмотреть их возможности не было. Ближе чем на двести метров подползали лишь одиночные разведчики. Группы по 3–4 человека вели наблюдение, выбирая заросли и тщательно маскируясь.
Лейтенант Мальцев и его напарник снайпер Василь Грицевич, рискуя, подползли на полторы сотни шагов. Вели наблюдение целый день, чудом избежав гибели.
Первый раз их замаскированные окопы среди поваленных деревьев вызвали подозрение у командира зенитной платформы проходившего мимо эшелона. Немецкий офицер приказал развернуть 37-миллиметровую пушку, которая выпустила не меньше двух десятков снарядов. Одновременно вела огонь спаренная крупнокалиберная установка.
У зенитчика оказалось точное чутьё. Осколочные снаряды взрывались возле укрытия. Спасали сосны, от которых летели в разные стороны щепки. Один из снарядов взорвался на краю окопа, оглушив обоих бойцов. Спасли Мальцева и Грицевича укрытие и стволы сосен. Будь калибр зенитки побольше, всё могло кончиться плохо.
Спустя какое-то время неподалёку прошла группа полицаев – судя по голосам, человек восемь. Один из них полез в гущу сваленных деревьев, но не дошёл до окопа нескольких шагов.
– Нет тут никого, – крикнул он, вытирая кровь с ободранного ветвями лица.
– Брось на всякий случай гранату, – подумав, приказал старший из полицаев.
И снова защитили сосны. Шестисотграммовая «РГД-33» взорвалась едва не над головой. Выбитая щепка ударила Николая Мальцева в плечо, а от сильного динамического удара потекла из уха кровь. Когда вернулись в лагерь, Николая сразу отправили в санчасть, а результаты разведки докладывал Василь Грицевич.
– Четыре эшелона с танками прошли. В одном месте брезент порвался, ствол длиной метров пять с набалдашником торчит. Громадина, похожа на «тигр».
– Возможно, и Т-4, – предположил Кондратьев. – С усиленной бронёй и удлинённым орудием. Рвануть бы один такой эшелон, тогда сразу ясно станет, что на платформах везут.
– Готовь взрывников, – согласился майор Журавлёв. – И хорошо бы «языка» взять.
– На полустанке можно попробовать, – предложил Виктор Авдеев. – Там эшелоны, случается, по часу простаивают. Рано утром или ночью.
– Обдумай этот вопрос, – кивнул Журавлёв, – а пока продолжаем наблюдение.
– Разведка – это хорошо, – вмешался комиссар Зелинский. – Но воевать тоже надо. Фрицы за последнее время озверели, сколько заложников постреляли. А мы чего-то ждём.
– Не ждём, а выполняем приказ командования, – буркнул Фёдор Кондратьев. – Фрицы на центральном участке явно что-то готовят.
Дорого обходились разведка и шифрограммы о передвижении немецких войск. Группа во главе с Иваном Луковым, опытным партизаном, хорошо знавшим местность, угодила в засаду. Пять человек ранним утром приближались к заранее выбранному месту. Шагавший впереди Иван Луков увидел, как шевельнулись кусты и дал знак остальным бойцам. Отделение солдат железнодорожной охраны имело чёткое задание в случае столкновения с «лесными бандитами» взять одного-двух человек живыми, особенно если попадутся люди из отряда НКВД. Расстояние до партизан не превышало ста метров, и унтер-офицер, возглавлявший отделение, дал приказ открыть огонь.
Отделение охраны состояло в основном из солдат пожилого возраста. Все они были не прочь получить заслуженный отпуск к семье за взятого «языка», но свою собственную жизнь ценили выше. Диверсанты НКВД в плен не сдаются. Лучше прикончить их сразу, а после короткого и стремительного боя, глядишь, отыщется недобитый энкавэдэшник или партизан.
Однако стремительного уничтожения группы не получилось. Бывший военнопленный, сержант Родион Шамшин, служил в армии полтора года, участвовал в летних боях с первых недель войны. Старшим его не назначили. Он числился помощником у Ивана Лукова и шёл в дозоре, немного в стороне от основной группы.
Когда началась стрельба, сержант оказался во фланге охранного отделения. Родион отчётливо видел, как длинными очередями бьёт устаревший пулемёт «дрейзе» с барабанным магазином на 75 зарядов. Расчёт выпускал очереди веером, не видя противника, больше надеясь на удачу.
Вразнобой хлопали выстрелы карабинов, а унтер-офицер опустошал магазин автомата. Солдаты взвода охраны не отличались особой меткостью, но вели огонь старательно, не жалея патронов. Иван Луков был ранен в руку, ещё один боец угодил под пулемётную очередь. Вели ответный огонь лишь два человека, но пулемёт рано или поздно достанет их.
Пока расчёт менял магазин, Родион Шамшин подполз на несколько метров ближе и швырнул одну за другой две «лимонки». Приподнявшись для броска, он перехватил взгляд широколицего охранника лет сорока пяти. Ефрейтор был из недавнего призыва, когда Геббельс объявил после Сталинграда «тотальную войну». Сегодня ефрейтор впервые увидел русского диверсанта, красную звёздочку на пилотке и летевшие в его сторону гранаты.
– Русские справа! – успел воскликнуть ефрейтор, нажав на спуск карабина. Спустя мгновение, в воздухе взорвались обе «лимонки», брошенные сержантом с секундной задержкой. Гранаты «Ф-1» не обладали той мощностью, которую им приписывали. Усиленный заряд тротила разносил корпус в чугунное крошево, опасное на 10–15 метров, но небольшое количество квадратных осколков были смертельно опасны и на сотню шагов.
Ефрейтор не успел перезарядить карабин, лицо и руки словно прожгло насквозь раскалённой осыпью. Он вскрикнул от неожиданной боли, боясь больше всего, что пострадали глаза. Поднялся на колени, ощупывая лицо.
– Ложись, – кричал ему унтер-офицер, но бывший железнодорожный кондуктор его не слышал, охваченный ужасом, что ослеп.
Неподалёку стонал пулемётчик, пробитый насквозь массивным осколком. Бывший кондуктор видел, как из раны под лопаткой толчками вытекает кровь, а второй номер расчёта лихорадочно разрывает индивидуальный пакет, доставая бинт и вату.
Лейтенант Викулов, тоже бывший военнопленный, стрелял из трёхлинейки. Второй пулемётчик выронил пакет и сунулся лицом в траву. Унтер-офицер подхватил пулемёт, стал вставлять запасной магазин. Очередь из автомата «ППШ» перехлестнула руки.
Родион Шамшин дал ещё несколько очередей и стал отползать. В него стреляли сразу трое или четверо охранников. Одна из пуль обожгла плечо. Разведгруппа торопливо отползала. Из пяти человек один был убит, а двое ранены.
Период активной разведки обходился дорого. Немцы открывали огонь, едва заметив кого-либо вблизи железной дороги. Крестьяне, которые пасли домашний скот, держались подальше от полотна. Можно было угодить под снаряд зенитной платформы эшелона или огонь крупнокалиберных пулемётов даже за километр.
На станции в райцентре двое подпольщиков, парень и девушка, были убиты пулемётной очередью с вышки, когда шли по тропинке к депо. Немецкий офицер приказал обыскать одежду, перевернул носком сапога корзинку, где лежала бутылка молока и несколько лепёшек.
– Обед несли… Можно было и не стрелять.
Подошёл ещё один офицер, из эсэсовцев. Закурив, тоже оглядел трупы и заявил:
– Часовые действовали правильно. Сейчас все лезут к железной дороге. Другие поостерегутся.
На полустанке разведчики сумели взять «языка», немецкого солдата, неосторожно отошедшего от вагона. На допросе он рассказал, что их артиллерийский полк перебрасывают из Франции на Восточный фронт. Фюрер готовит новое наступление и добьёт Красную Армию до наступления осени.
– Ваш сраный фюрер уже два года подряд пытается это сделать, – усмехнулся майор Журавлёв. – И оба раза пинка под зад получал. Забыли уже про Москву и Сталинград?
Артиллерист, солдат лет двадцати, сопел, прикуривая очередную сигарету.
– Чего примолк, завоеватель? – не церемонясь, влепил ему затрещину Виктор Авдеев. – Догадываешься, как сведения из «языков» выколачивают? Героя из тебя уже не получится. С оружием к нам угодил, вон карабин и патроны, даже нож на поясе носил. Пойдёшь по всем спискам, как дезертир. А семьи дезертиров, насколько я знаю, подлежат заключению в концлагерь.
– Никто не поверит, что я сбежал, – запальчиво выкрикнул парень. – Я служу в армии уже второй год, давал клятву на крови.
– Это что за клятва? – насторожился комиссар Зелинский. – Людей расстреливал?
Разглядев, что перед ним сидит комиссар, еврей по национальности, артиллерист понял, что ляпнул лишнее. Начал путано оправдываться, но Авдеев перебил его:
– У нас времени нет твою болтовню слушать. Говори по делу или шлёпнем из твоего же карабина. А волки и вороны от тебя одно говно оставят. Хоронить – чести много.
– Суд у нас короткий, – добавил побагровевший комиссар. – Тебя в Россию никто не звал, вот и подыхай в лесном овраге.
Солдат заговорил. Высадки англичан и американцев пока не ждут, поэтому многие части перебрасывают на Восточный фронт. В их полк поступили новые противотанковые пушки калибра 88 миллиметров с длиной ствола шесть метров. Снаряды за километр пробивают броню толщиной двенадцать сантиметров, а скорострельность орудия десять выстрелов в минуту.
Журавлёв и Кондратьев переглянулись. Оба офицера неплохо разбирались в немецком оружии. Хотя калибр был давно знаком, но раньше немцы использовали громоздкие 88-миллиметровые зенитки. Противотанковая пушка была качественно новым орудием, о котором следовало срочно сообщить командованию.
Пленный довольно подробно описал новое орудие массой почти вдвое легче прежней 88-миллиметровки и сообщил, что для быстрой транспортировки орудий и расчётов получены также полугусеничные тягачи «Краус» с высокой проходимостью.
– Вы меня всё равно расстреляете, – вдруг с отчаянием в голосе проговорил артиллерист. – Русские убивают всех пленных немцев.
– Под Сталинградом сдались в плен сто с лишним тысяч и никого из них не расстреляли, – сказал Журавлёв. – За исключением нескольких палачей-эсэсовцев.
– Из этих ста тысяч до весны дожили меньше половины…
– Ну а как общий настрой в вашем полку? – перевёл разговор на другую тему комиссар Аркадий Зелинский.
– Нормальный настрой, – с вызовом ответил солдат. – Мы верим в фюрера. Выпущены новые танки, которые гораздо мощнее ваших «тридцатьчетвёрок», новые самолёты. Сталинград – всего лишь досадный эпизод в победоносной войне, и скоро вы это почувствуете.
У пленного началась истерика. Но, цепляясь за жизнь, он снова стал давать показания, подробно рассказав об обстановке на берегу Ла-Манша, описал новые самолёты, а затем сник.
Артиллериста расстреляли в овраге, забросав тело валежником. Было опасно держать в отряде молодого, физически крепкого вражеского солдата.
Группа бойцов во главе с капитаном Кондратьевым терпеливо ждала в засаде сигнала с разъезда. Там дежурили партизаны из отряда Павла Коробова «Смерть фашизму». Уже пропустили несколько эшелонов, дожидаясь состава с танками. Дорога была загружена, и, несмотря на чёткий распорядок движения, немецкие эшелоны нередко простаивали на разъезде час или два, пропуская встречные поезда.
Наконец появился связной, который соскочил со взмыленного коня и торопливо доложил Фёдору Кондратьеву:
– Товарищ капитан, эшелон с танками приближается. Машин тридцать, не меньше, грузовики, вагоны с солдатнёй. Ну и, конечно, зенитная охрана на двух платформах.
– Состав уже покинул разъезд? – уточнил Кондратьев.
– Нет, стоит пока. Видно, встречного ждёт.
Вскоре прошёл встречный. Это был санитарный эшелон с красными крестами на крышах. Длинный состав провожали со злорадством – в глубокий тыл везли тяжело раненных. Паша Шестаков прикинул количество вагонов и объявил:
– Битых фрицев не меньше тысячи увозят. Нахлебались войны под завязку, может, некоторые поумнеют.
– Тыщи не будет, – авторитетно заявил Афанасий Рымзин. – Это не наш товарняк, где людей, как селёдку, набивают. Фрицы своих раненых в мягких вагонах вывозят, со всеми удобствами.
– Рвануть бы этих недобитков!
– Воздух, – раздалась негромкая команда наблюдателя.
Вся группа прижалась к земле. На высоте пятисот метров над дорогой шёл самолёт-разведчик «Хеншель-126» с оранжевым капотом и чёрно-белым крестом поперёк фюзеляжа. Крыло, поднятое над корпусом, торчавшее шасси и небольшая скорость не производили грозного впечатления. Эти разведчики действовали в основном в тылу.
Но два пулемёта и бомбовая нагрузка в 150 килограммов делали «Хеншель» опасным противником. Пилот заметил ещё одного связного, скакавшего на коне через лес, и обстрелял его из пулемёта. Связной, расторопный парень, направил коня в гущу молодых деревьев и затаился среди сосен. «Хеншель» сделал круг, сбросил несколько мелких авиабомб и снова продолжил патрулирование железной дороги.
Через десяток минут появился связной, сумевший уйти от «Хеншеля», и возбуждённо доложил Кондратьеву:
– На переезде ещё один эшелон с танками. Штук сорок насчитали, не меньше. Не иначе танковую бригаду фрицы перебрасывают.
Сапёры в группе капитана Кондратьева имели в запасе несколько мин, но удастся ли их применить? Если немцы перебрасывают такое количество бронетехники, то и охрана будет усилена. Даже авиацию привлекли, и снова прошла дрезина с патрулём.
Эшелоны с танками пустят с коротким промежутком. Сначала пройдёт один, а затем, убедившись в безопасности, двинется второй состав. Эх, рвануть бы оба состава – семьдесят танков уделать, это удар похлеще нефтебазы будет.
Придвинулся поближе старший лейтенант Трунов Леонид, недавно переброшенный в отряд вместе с несколькими сапёрами и врачом-хирургом. Горячо и быстро заговорил, дыша в ухо:
– Нельзя такую добычу упускать. Семь десятков танков, особенно если там «тигры» и усиленные Т-4, на передовой дел натворят. Это же целый полк прорыва.
– Угомонись, – оборвал его Фёдор Кондратьев, что-то напряжённо прикидывающий. – Нас всего двадцать пять человек и два десятка партизан из отряда Коробова. На лошадях в атаку идти?
Николай Мальцев вместе со снайпером Грицевичем тоже наблюдал за дорогой. Лейтенант догадался, о чём идёт речь, и отрицательно покачал головой:
– Два эшелона друг за другом немцы не пустят. Дождутся, пока один пройдёт, снова прощупают путь, и лишь тогда второй состав с танками двинется.
– А может, они два эшелона сосредоточили, чтобы сразу весь полк после проверки пути протолкнуть? – предположил Кондратьев.
Проведённые за последнее время разведывательные мероприятия показывали, что в мае резко увеличилось количество воинских эшелонов, идущих к линии фронта. В обстановке глубокой секретности к месту будущего наступления по личному распоряжению Гитлера была переброшена 10-я танковая бригада, имевшая в своём составе около двухсот новейших танков «пантера». В сражении под Курском она должна была сыграть роль тарана.
Гитлер возлагал на эти танки большие надежды. Даже начало операции «Цитадель» было отодвинуто на несколько недель, пока полностью не сформировали бригаду. Правда, спешка сыграла отрицательную роль. В техническом отношении первая партия «пантер» имела много недоработок. Достаточно сказать, что при выдвижении бригады к передовой линии четверть машин вышли из строя из-за повреждений технического характера.
Позже эти недостатки были устранены, а, по оценкам специалистов, «пантера» считалась лучшим немецким танком Второй мировой войны. В этой машине использовалось немало технических новшеств. Рациональная форма корпуса и башни были позаимствованы у советской «тридцатьчетвёрки». Лобовая броня «пантеры» достигала 100 миллиметров (бортовая – 80), а 75-миллиметровая удлинённая пушка пробивала на расстоянии километра броню толщиной 130 миллиметров.
Неудивительно, что за два года было выпущено около 6 тысяч «пантер» (для сравнения, самый массовый танк вермахта Т-4 выпускался восемь лет, и в войска было поставлено 9500 танков). Мощная скоростная «пантера» уверенно занимала ведущее место в системе панцерваффе, но развернуться в полную силу не успела.
Об этом танке в мае сорок третьего года известно было немного. Больше были известны тяжёлый Т-6 («тигр»), усовершенствованные танки Т-4 с пушкой, способной пробить за километр 110 миллиметров брони, и самоходка-монстр «фердинанд» с 200-миллиметровой бронёй и 88-миллиметровым орудием (кстати, «фердинандов» было выпущено всего 120 машин).
Капитан Кондратьев не знал, какие именно танки находятся в двух эшелонах, но возможность нанести врагу крепкий удар заставила его пойти на риск.
В распоряжении группы имелись две лошади связников из отряда «Смерть фашизму», да и сама многочисленная группа, включая партизан, позволяла заминировать полотно в нескольких местах.
– Рискуем, – получив задание, покачал головой Николай Мальцев. – Все здесь можем остаться.
– Рискуем, Коля, – подтвердил капитан. – Но когда ещё такая добыча подвернётся? Семьдесят танков!
– Эшелоны каждый день идут… Но, если решил, будем действовать.
Опытный взрывник Леонид Трунов хоть и имел звание «старший лейтенант», но в разговор не лез. Его дело – вместе с сапёрами закладывать мины. Прошла очередная патрульная дрезина. Четверо сапёров побежали к насыпи. Вторая группа, загрузив ещё две мины на лошадь, исчезла за поворотом. Было решено минировать полотно в трёх местах. Сверили часы, чтобы сработать чётко.
– Назад! – вдруг закричал Кондратьев.
Четвёрку взрывников успели вернуть в последний момент. Вместо эшелона с танками приближался массивный броневагон, похожий на небольшой бронепоезд. В центре вагона возвышалась командирская рубка. На двух площадках торчали прикрытые бронёй 88-миллиметровые зенитные орудия, способные поражать и наземные цели.
В передней части размещалась спаренная 37-миллиметровая пушка, по бортам виднелись несколько крупнокалиберных и обычных пулемётов. Броневагон толкал перед собой две платформы. Головная, с разным хламом, на случай подрыва на железнодорожной мине, вторая – со шпалами, запасными рельсами, краном-стрелой и несколькими солдатами ремонтной бригады. Из-за мешков с песком торчал пулемёт.
– Мощная штука, – оценил броневагон Фёдор Кондратьев. – Почти бронепоезд. Специально для охраны особо важных грузов. А ну, прячьте головы. В командирской рубке – стереотруба. Не шевелиться!
Броневагон весом тонн восемьдесят (если не больше), громыхая на стыках, прошёл мимо. Кондратьев проводил глазами массивную стереотрубу с широкими линзами, похожими на морду удава. Лишь бы ребята не шевелились и головы не тянули. В такую оптику каждая травинка видна, а батарея разнокалиберных стволов сметёт за считаные минуты всё живое.
Группе пока везёт. Однако это везение может закончиться в любой момент. Когда прошёл броневагон, в километре от засады появился первый эшелон с танками. Точнее, с бронетехникой. Не определишь, что за машины укрыты брезентом.
Но самое главное – слишком малый промежуток между броневагоном и составом. И тот и другой двигаются со скоростью километров пятьдесят. Это почти километр в минуту. Не успеют ребята заложить мину. Не подпустят их к насыпи, изрешетят из пулемётов, едва появятся на открытом месте. Капитан Кондратьев сжимал от досады кулаки. Посылать бойцов на верную смерть… Может, подождать второго эшелона? Вдруг расстояние побольше будет. Вряд ли. Расстояние фрицы определили заранее, оно примерно одинаковое.
Не зря оба эшелона торчали на разъезде. Ждали дополнительную охрану. Дождались. Эта громыхающая громадина собьёт прицел и нашим самолётам, если они появятся, и не даст приблизиться взрывникам.
Дальнейшее происходило быстро и неожиданно, меняя первоначальный план. Старший лейтенант Леонид Трунов что-то шепнул своему помощнику, сержанту-взрывнику, оба подхватили лежавшие наготове мины.
– Товарищ капитан, у нас считаные минуты. Вместе с сержантом Глуховым забросим взрывчатку прямо под паровоз. Зенитной платформы впереди нет, значит, шансы на успех имеются. Отсеките, если сможете, броневагон и поддержите нас огнём.
Кондратьев кивнул в ответ:
– Если решили, действуйте быстрее. Огнём мы вас поддержим. Глухов, ты согласен?
– Другого выхода нет, – коротко отозвался сержант.
Это был рискованный, почти самоубийственный способ подрыва эшелона. Когда сапёры выскакивают перед поездом, сбрасывают мины на шпалы и убегают под огнём. Старший лейтенант Леонид Трунов, последние восемь месяцев работавший инструктором в спецшколе НКВД, принял решение внезапно и неожиданно для себя.
Так получилось, что Трунов больше учил других. Немного повоевал в первые месяцы войны, в основном взрывая оставляемые при отступлении промышленные объекты и мосты. Теперь настала его очередь.
Но нельзя было сказать, что двадцатипятилетний сапёр лез напролом, не учитывая обстановки. Он успел взвесить шансы на успех и возможность спастись вместе с напарником. Главное, что впереди эшелона не было зенитной платформы – немцы рассчитывали на сильное вооружение броневагона. А две платформы с зенитками находились в центре и хвосте состава.
Имелась ещё охрана на паровозе – двое солдат с ручным пулемётом, но о нём лучше не думать. Тем более Кондратьев обещал прикрыть огнём… Но в душе старший лейтенант на это прикрытие рассчитывал мало. Больше полагался на неожиданность и удачу.
Трунова и его напарника, сержанта Артема Глухова, первым заметил машинист. Это был немец из бригады, перевозящей особо важные грузы, – русских железнодорожников туда не брали. Он нажал на гудок и крикнул пулемётчикам:
– Русские справа! Стреляйте.
Одновременно начал экстренное торможение. Судьбу людей часто решает случайность. Мощный тормоз встряхнул эшелон, отбросив пулемётчиков от их скорострельного «МГ-42», помешав открыть огонь.
Тяжёлый состав невозможно остановить сразу. Из-под колёс летели искры, вагоны бились друг о друга, скорость замедлялась, но оставалась высокой. Оба русских диверсанта в маскхалатах сбросили свою ношу в полусотне метров от головной платформы со шпалами, обрезками рельсов и грудой щебёнки. В случае взрыва платформа должна была принять на себя основной удар.
Машинист, лихорадочно вращавший рукоятку тормоза, многое повидал за войну. Он отчётливо понимал, что если мины сработают, то крушения не избежать и тяжёлый локомотив полетит под откос. Над головой с запозданием открыли стрельбу пулемётчики, а пожилой машинист толкнул земляка-помощника к дверце:
– Прыгай, может, тебе…
Слово «повезёт» заглушил грохот двойного взрыва. Машиниста ударило всем телом о металл, мгновенно отключив сознание. Локомотив, замедлив бег, сошёл с рельсов. Выламывая шпалы, опрокинулся на бок, перевернулся ещё раз, увлекая следом головные вагоны и платформы с танками.
Где-то между пятым и шестым вагонами сцепление лопнуло, но это уже не имело значения – скорость обезглавленного эшелона оставалась высокой.
Платформы и вагоны летели, переворачивались на насыпи, громоздясь друг на друга. Инерция многотонного груза сбрасывала тяжёлые танки с платформ, срывала башни, лопались гусеницы.
В одной из машин от искры вспыхнул бензин. Нагромождение платформ, разбитых в щепки грузовых вагонов и смятой техники разгоралось, как огромная груда сухого хвороста.
Бензин из лопнувших баков смешивался с вытекшим маслом. Пламя усиливали расщеплённые шпалы, оно набирало силу, выбрасывая клубы густого чёрного дыма. Именно в эти минуты стало видно, что в эшелоне много людей.
Большинство солдат и офицеров были покалечены, часть – раздавлены. Те, кто мог, выбирались из-под обломков. Вместе с огнём выплеснулись крики горевших воинов панцерваффе, хозобслуги, штабных офицеров из расплющенного вагона первого класса.
В танках Т-4 находился небольшой запас снарядов и довольно много патронов к пулемётам. То в одном, то в другом месте взрывы подкидывали горящие обломки, трещали в огне пулемётные ленты.
Уцелевшие солдаты и офицеры убегали, ползли прочь от огромного костра. У многих не хватало сил, они звали на помощь, но санитарам и солдатам железнодорожной охраны мешал приблизиться сильный жар, от которого лопалась кожа и тлело обмундирование. Рванули несколько снарядов сразу, спасатели шарахнулись прочь.
На рельсах, словно памятник горевшему эшелону, застыли зенитная платформа и вагон-холодильник с продовольствием – всё, что осталось от состава.
Защищая свиные окорока, колбасы, ящики с консервами и вином, зенитчики вели дружный огонь из скорострельных пушек. Цели они не видели, всё заволакивал густой маслянистый дым, но и стоять без дела зенитная защита не имела права.
Старший лейтенант Трунов, шатаясь, брёл прочь от горевших танков и вагонов. Его напарника, сержанта-сапёра Глухова всё же успел достать пулемётной очередью расчёт с крыши локомотива. Он был убит несколькими пулями. Но локомотив, машинист с помощником и оба пулемётчика были смяты и исчезли в ревущем пламени, как и весь состав, так и не попавший на передовую.
Броневагон резко затормозил. Его командир, молодой капитан, приказал открыть огонь и двигаться к эшелону. Впереди раздался взрыв. Русский диверсант успел заложить мину и был прошит пулемётной очередью. Однако развороченный рельс и шпалы отрезали путь к горевшему составу. Капитан разглядел в бинокль мелькавшие среди деревьев фигуры «лесных бандитов».
– Какая подлость – бить в спину! – выкрикивал он. – Не дайте им уйти!
Он был словно не в себе, уставившись на горевшие обломки вагонов, платформ, танки без башен с оборванными гусеницами. Его помощник, обер-лейтенант, прошедший две войны и много чего повидавший, осторожно заметил:
– Какой смысл вести огонь? Бандиты уже скрылись. Господин капитан, разрешите послать людей спасать раненых и обгоревших.
– Никуда они не скроются, – сжимал кулаки боевой капитан. – Мы их достанем!
– Конечно, – не стал спорить обер-лейтенант. – Но помочь пострадавшим важнее. Они умирают от ожогов и ран.
В этот момент вдалеке раздался ещё один сильный взрыв. Обер-лейтенант понял, что «лесные бандиты» дотянулись до второго эшелона. Дай бог, чтобы они не превратили его в такую же груду горящих обломков, иначе отправкой на фронт не отделаешься.
К чему капитан оторвался от охраняемых составов? Вообразил себя флагманом с развевающимся флагом? Теперь придётся расплачиваться. В горячке могут расстрелять.
– Посылайте срочно людей, – приходя в себя, согласился со своим помощником капитан. – И ремонтную бригаду. Орудийным и пулемётным расчётам быть наготове. Возможно, бандитов как следует прижмут и погонят в нашу сторону.
Немецкий капитан, сделавший быструю карьеру в железнодорожных войсках, был недалёк от истины. Если первый эшелон подорвали удачно, практически уничтожив целиком, то со вторым составом возникли сложности. Павел Коробов, командир партизанского отряда «Смерть фашизму», действовал, надеясь на удачу. Впереди горел головной эшелон. Второй состав сразу стал замедлять ход, намереваясь вернуться на разъезд.
Коробов среагировал быстро. Наперерез идущему задним ходом эшелону бежали четверо партизан и направленный им в помощь опытный сапёр Андрей Постник из отряда «Застава». Они успели заложить две мины. Сержант Постник видел, что эшелон идёт со скоростью не более двадцати километров. Оставалась надежда, что мины разрушат узкую и довольно высокую насыпь.
Помогая взрывникам, отряд Павла Коробова открыл огонь по локомотиву. Трассы двух пулемётов высекали искры из котла, били в будку и тендер. Машинист был тяжело ранен, а его помощник увеличил ход, спасаясь от пуль. Оба партизанских пулемёта («максим» и «дегтярёв») были разбиты через считаные минуты огнём зениток, но погибшие партизанские расчёты добились своего. Задние вагоны влетели на мины на повышенной скорости. Под откос полетела массивная зенитная платформа, несколько вагонов и грузовых платформ с танками. Крушения состава не получилось. Опрокинулись три танка Т-4 и длинноствольная новейшая «пантера». Перевёрнутые машины, два расплющенных вагона, исковерканная зенитная платформа исчезли среди завесы, поднятой взрывами земли, а затем от удара сдетонировали снаряды, загорелся бензин в баках машин.
Пожар не давали тушить партизаны Павла Коробова, но вскоре они были вынуждены отступить под огнём уцелевших зениток и пулемётов. До лошадей, укрытых в лесу, добрались немногим более половины партизан.
Из пятерых взрывников, сумевших заложить мины под второй эшелон, уцелели три человека. Во главе с сержантом Андреем Постником они оказались по другую сторону насыпи, где леса почти не было. Они убегали по размытой весенней водой низине, а наперерез им спешил Тимофей Качура, заместитель начальника Вяземского полицейского участка с несколькими помощниками.
До леса оставалось метров триста, но один из партизан был ранен и бежал с трудом. Это был молодой лейтенант, уже год воевавший в отряде Коробова.
– Ребята, мне не уйти, – переводя дыхание, сказал он. – Бегите, я вас прикрою.
Андрей Постник и второй партизан его не отговаривали, понимая, что другого выхода нет.
– Возьми мой «ППШ», – предложил сержант. – Диск полный.
– Не надо, Андрей, – покачал головой лейтенант, бывший командир взвода. – У меня карабин. Оставьте гранату.
Времени на прощание не оставалось, полицаи уже приближались. Лейтенант был родом из небольшого села под Саратовом, там оставались мать и две младшие сестрёнки. Пристраивая поудобнее карабин, лейтенант с тоской подумал, что встретиться на этом свете им не суждено. Где-то воюет старший брат, пусть хоть он вернётся домой живым.
Тимофей Качура послал вдогонку за двумя сапёрами троих полицаев, а сам с пулеметчиком и вторым номером остался возле лейтенанта.
– Щас мы его прикончим или живьём возьмём, а вы пока тех двоих догоняйте. Похоже, что все трое из отряда Журавлёва. Пилотки, звёздочки, автомат «ППШ».
Один из полицаев попросил Качуру:
– Может, «дегтярёва» нам отдашь? Мы двоих догонять будем, а у тебя один, да и тот раненый. «ППШ» у них, сам знаешь, как бьёт.
– Быстрее, – поторопил помощников Качура. – Обойдётесь винтарями. Автомата они испугались… Мы тут быстро закончим и вас догоним.
Но быстро не получилось. Под прикрытием «дегтярёва» Тимофей Качура высунулся и крикнул лейтенанту:
– Эй, парень, чего жизнь зря гробить? На хромой ноге далеко не убежишь, а я тебе жизнь гарантирую. Бросай карабин. Годится такой обмен?
– Подумать бы, – стараясь выиграть лишние минуты, ответил лейтенант.
– У нас времени нет. Дружков твоих ещё догнать надо. Пять минут тебе на раздумья, бросай оружие и выходи.
Пять минут – это уже какое-то время. Лейтенант не спеша порвал на мелкие клочки фотографию жены и дочки, командирскую книжку и комсомольский билет. Хороший весенний денёк выдался сегодня. Мягкая ярко-зелёная трава, голубое небо, скоро лето. Не хочется умирать в такой день.
– Пять минут прошли, – крикнул полицай. – Не тяни кота за хвост и нас не зли. Сегодня и завтра вся округа за сгоревшие танки расплачиваться будет.
Тимофей Качура высунулся, глядя, что там делает партизан. Пуля, выпущенная из карабина, вырвала клок кожи на щеке. Полицай невольно вскрикнул и снова присел. Длинными очередями опустошал диск пулемётчик, стараясь достать упрямого партизана. Качура, матерясь, разорвал индивидуальный пакет и зажимал ватой рану на лице.
– Давай помогу, – потянулся к нему полицай.
– Обойдусь. А ты бери гранаты и обходи бандита с тыла. Быстрее!
Пристроив автомат, Качура тоже открыл огонь. Кровь стекала за воротник, усиливалась боль. Живьём гада сжечь! Ещё одна пуля прошла в десятке сантиметров над головой, напомнив, что перед ними опасный враг.
Полицай, второй номер пулемётного расчёта, распластавшись, неуклюже полз на звук выстрелов. Он опасался поднять голову, но всё же осторожно глянул. До партизана оставалось метров пятьдесят. Не доползти! Защиты нет, только трава и редкие кусты. Перекатившись на бок, полицай встряхнул взведённую гранату и швырнул её, следом – вторую.
Шестисотграммовые «РГД-33» пролетели лишь половину расстояния. Но очередь «дегтярёва», смахнув край обрыва, всё же достала лейтенанта. Пули выбили из рук карабин, из сквозных ран под ключицей выталкивало кровь.
Лейтенант умирал. Качура пнул обмякшее тело, а за спиной стонал полицай, раненный осколком собственной гранаты.
Догнать сержанта Постника и второго сапёра не удалось. Лейтенант дал им возможность оторваться от погони, а трое полицаев не слишком спешили, предпочитая стрелять вслед издалека.
Старшего лейтенанта Трунова догнали немцы из железнодорожной охраны. Он расстрелял обе обоймы пистолета «ТТ» и взорвал себя гранатой. Уцелевшие партизаны из отряда Коробова «Смерть фашизму» вырвались на лошадях из кольца, отстреливаясь на скаку.
В группе Кондратьева погибли семь человек, ещё двое умерли от полученных ран. Большой потерей стала гибель опытного сапёра Леонида Трунова. Он пробыл в отряде «Застава» около месяца, но сумел подготовить несколько взрывников, активно участвовал в боевых операциях на железной дороге.
Когда готовили шифрограмму о проведённой операции, возник спор. Комиссар Зелинский, прочитав текст, воскликнул:
– Иван Макарович, почему не указываешь, что подорван ещё один эшелон? Половина второго состава под откос кувыркнулась. Полста танков уничтожили и фрицев сотни четыре. К чему скромничать? Если и прибавим немного, это только боевой дух поднимет. Сообщение наверняка по сводкам Информбюро прозвучит.
Командиры, находившиеся в землянке, засмеялись. Они были согласны с комиссаром. Чего фрицев жалеть, бумага всё стерпит! А тридцать пять танков или пятьдесят – разница небольшая.
– Надо указать, что пять-шесть «пантер» сгорели, – продолжал Зелинский.
– Одну всего разглядели, – поправил его Фёдор Кондратьев.
– «Пантеры» по одной не перегоняют. Наверняка с десяток на платформах находилось.
– «Пантеры» оставим в покое, – заявил Журавлёв. – Их толком не видели, а насчёт второго эшелона укажем, что он уничтожен частично.
В любом случае немцы получили крепкий удар. С Большой земли пришёл ответ, в котором объявлялась благодарность бойцам и командирам отрядов «Застава» и «Смерть фашизму», а Журавлёву предлагалось представить отличившихся к боевым наградам.
Майор составил список, в который включил два десятка бойцов, в том числе несколько партизан и командира отряда Павла Коробова. К ордену Отечественной войны были представлены Павел Коробов, Фёдор Кондратьев, Андрей Постник и – посмертно – старший лейтенант Леонид Трунов.
Рассчитывал на орден «за поддержание боевого духа» и комиссар Аркадий Зелинский, но майор Иван Макарович Журавлёв в список его не включил. Почувствовав обиду комиссара, отложил карандаш и жёстко обронил:
– Двадцать награждённых вполне достаточно за три десятка немецких «панцеров» и две сотни убитых фрицев. Тем более дорогой ценой нам эти эшелоны обошлись. Я уже не говорю про наши потери и погибших партизан Павла Коробова. Теперь фрицы на мирных жителях отыгрываются. В песчаном карьере возле станции каждый день заложников расстреливают. Три деревни каратели сожгли, в людей прямо на улицах стреляли. Мы воюем, а расплачиваются старики и женщины. Рука не поднимается бойцов к наградам представлять, хотя они кровью своей эти ордена и медали заслужили.
– Война, – вздохнул комиссар Зелинский. – Кому сейчас легко?
Особист Виктор Авдеев бросил на него короткий злой взгляд, от которого тот невольно поёжился:
– Начальник городской управы Бронников на митинг людей согнал. Распинался, что «лесные бандиты» обнаглели, в спину отважным германским солдатам стреляют. На глазах у всех шесть человек повесили на площади. Целый эшелон молодёжи в Германию на работу отправил. Там, мол, их перевоспитают. Ребята и девушки лет по пятнадцать-семнадцать, старше уже не нашли. Очень гад старается, надо с ним кончать. Гуженко, начальник вяземской полиции, хвалился, что лично семнадцать партизан расстрелял. По нему тоже петля плачет. А ведь есть приказ товарища Сталина уничтожать пособников фашистов.
– Ну, вот и займись ими, – сказал Журавлёв. – Лейтенанта Мальцева в помощь возьми, у него во взводе ребята крепкие. А товарищ комиссар пусть подготовит приговор, чтобы всё было по закону – подписи, отрядная печать.
– Есть, – поднялся Зелинский. – Подготовлю к завтрашнему дню.
– Прикинь, кто там ещё усердно фрицам служит. Надо сбить с этих сволочей спесь.
