Часть третья
Пуатье

Две игральные кости покатились по столу.

Стол был тонкой работы, с инкрустированными изображениями единорогов из серебра и слоновой кости, но сейчас его покрывала скатерть из темно-синего бархата с золотой бахромой. Бархат приглушал стук костей, на которые смотрели пятеро игроков.

– Кишки Господни! – воскликнул самый младший из них, когда кости остановились.

– Опорожнились прямо на вас, сир, – сказал другой мужчина, наклонившись над столом. – Трижды!

Ему приходилось вглядываться, потому что кости, пусть и выточенные из самой лучшей и самой белой слоновой кости, были размечены золотом, поэтому читались с трудом. Странное освещение внутри просторного шатра, сшитого из ткани, расцвеченной в красные и желтые полосы, еще более усложняло ситуацию. Впрочем, окрашивать этим полосам было особенно нечего – хотя утро уже переходило в день, небо укутывала пелена облаков. Мужчина вопросительно посмотрел на принца, ожидая его разрешения собрать кости. Принц кивнул.

– Два и один, – сказал человек, ухмыляясь. – Что, как понимаю, составляет три и увеличивает ваш мне долг до трех сотен.

– Ваша радость совершенно неуместна, – буркнул принц, хотя и беззлобно.

– Неуместна, сир, но все равно остается радостью.

– Боже, только не это! – Принц поднял взгляд, потому как в шатре стало вдруг шумно от проливного дождя. Тот стучал по полотну все утро, теперь же забарабанил, а затем хлынул с такой силой, что игрокам приходилось кричать, чтобы слышать друг друга. – Бог не любит меня сегодня!

– Он обожает вас, сир, но мою мошну предпочитает еще больше.

Принцу исполнилось двадцать шесть. Это был молодой красавец с копной светлых волос, казавшихся темными в причудливом освещении шатра. У него было скуластое лицо и глубоко посаженные глаза, черные, как те гагатовые пуговицы, что украшали высокий воротник его камзола королевского голубого цвета, по моде короткого и приталенного. Баску распирал китовый ус, по кайме она была расшита жемчугом, с подкладкой из желтого шелка, и дополнялась золотым шитьем. Пояс для меча был из той же ткани, но с вышитой эмблемой принца – три пера из шелка цвета слоновой кости. Сам меч в ножнах стоял, прислоненный к креслу у входа в шатер. Принц подошел к откинутому пологу и глянул на дождевые тучи.

– Господи, неужели это никогда не прекратится?

– Постройте ковчег, сир.

– И чем его наполнить? Женщинами? Каждой твари по паре? Заманчивая идея! Две девчонки с золотыми волосами, две с черными, ну и парочка рыжих для разнообразия?

– Куда более предпочтительная компания, нежели звери, сир.

– Вам это по опыту известно?

Собравшиеся рассмеялись. Над шутками принцев положено смеяться, но этот смех был вполне искренним, потому что Эдуард Вудстокский, принц Уэльский, герцог Корнуоллский, граф Честерский и еще бог весть скольких земель, был веселым, приятным в обращении и щедрым мо-лодым человеком. Мужчина видный, он притягивал бы женские взоры, даже не будь наследником английского престола и, согласно мнению законников и советников его отца, также престола французского. Король Иоанн это отрицал, что вполне естественно. Из-за этих претензий английская армия и находилась во Франции.

Герб принца был гербом королевским, с изображением трех золотых львов Англии и французских лилий, а поверх них шла серебряная полоса с тремя похожими на штандарты ярлычками, указывающая на то, что он старший сын короля. Впрочем, сам принц предпочитал черный щит с тремя белыми, как алебастр, перьями.

Эдуард уныло посмотрел на небо.

– Проклятый Богом дождь, – буркнул он.

– Он скоро должен прекратиться, сир.

Принц не ответил на это замечание. Его взгляд устремился между двумя дубами-близнецами, стоявшими, подобно часовым, у входа в шатер. Из-за сильного дождя Тур был почти не виден. Город не выглядел неприступным. Действительно, его Сите довольно надежно обороняли башни и каменные стены, но бург, где наверняка укрывалась бо́льшая часть богатств, располагался в низине и был обнесен лишь неглубоким рвом да деревянной стеной, проломленной во множестве мест. Закаленные в боях войска принца могли одолеть эту преграду даже во сне, если бы Луара не вышла из берегов, – Тур теперь защищали затопленные поля, превратившиеся в болота пашни и густой слой грязи.

– Проклятый Богом дождь, – повторил принц, и Бог ответил раскатом грома, таким внезапным и оглушительным, что все в шатре вздрогнули.

Разорвавшее небо зигзагообразное копье молнии ударило в невысокий холм, на котором стоял шатер, и все на миг окрасилось в ослепительно-белый и черный тона. Потом грянул второй громовой раскат, и хотя казалось, дождь уже не способен усилиться, он хлынул с удвоенной мощью. Капли отскакивали от расквашенной земли, сливались по пологу шатра и потоками сбегали с холма.

– Господи! – воскликнул Эдуард. – Господи! Господи! Господи!

– Это святой Мартин нашептывает ему на ухо, сир, – заметил один из придворных.

– Мартин?

– Святой покровитель Тура, сир.

– Он что, утопленник?

– Вроде как умер в своей постели, сир, но я не уверен.

– Этот чертов малый заслужил, чтобы его к чертям утопили, раз наслал этот чертов дождь.

У подножия холма появился всадник. На попоне лошади имелся герб, но ткань настолько промокла, что эмблему невозможно стало различить. Грива лошади прилипла к ее шее, с нее лилась вода. Копыта скользили по грязи, а всадник, под басинетом которого был надет кольчужный капюшон, согнулся в седле.

Заставив измученное животное подняться по пологому склону, он подъехал к шатру.

– Его высочество здесь?

– Да! – отозвался Эдуард. – Нет-нет, не спешивайся!

Прибывший собирался уже слезть с седла, чтобы преклонить колено перед принцем, но вместо этого лишь поклонился. Капли отлетали от его шлема.

– Меня послали передать вашему высочеству, что мы попытаемся снова, – проорал гонец. От принца его отделяло всего пять шагов, но шум дождя заглушил бы нормальную речь.

– Вы намерены добираться до этого проклятого города вплавь? – поинтересовался Эдуард и махнул рукой, давая понять, что отвечать нет смысла. – Передай ему, что я иду! – крикнул он, потом вернулся в шатер и щелчком пальцев подозвал слугу, поджидавшего в тени. – Плащ! Шапку! Коня!

Мир оглох от очередного раската грома. Молния ударила в развалины церкви Святого Лидуара, камни которой пошли на ремонт стен Сите.

– Сир, вам нет нужды ехать! – заявил один из собравшихся за игральным столом.

– Если наши идут в бой, они должны меня видеть!

– Вы без доспехов, сир!

Принц сделал вид, что не слышит, и поднял руки, давая слуге прикрепить ножны к серебряной цепи, свисающей с пояса. Другой слуга накинул на Эдуарда плотный черный плащ.

– Не этот, – возразил принц, скидывая плащ. – Красный! Тот, который с золотой бахромой!

– Краска полиняет, сир.

– К черту краску, меня должны видеть. Красный! Воины должны узнать мое милое личико. Подайте вон ту шапку – поменьше. Конь готов?

– Как всегда, сир, – сказал слуга.

– Какой именно?

– Фудр, сир.

Принц рассмеялся:

– Чертовски уместно, да? Фудр!

«Фудр» по-французски значит «молния», а принц, как и его окружение, предпочитал говорить по-французски. На английский он переходил лишь в тех случаях, когда требовалось объясниться с простыми солдатами. Эдуард выбежал под дождь и выругался, поскользнувшись на мокрой траве. Чтобы не упасть, ему пришлось ухватиться за конюха, держащего Фудра.

– Подсади! – Принц уже вымок до нитки. – Когда вернусь, мне понадобится сухая одежда! – приказал он слуге, оставшемуся в шатре, потом дернул поводья.

– Постойте! – крикнул кто-то.

Но Эдуард уже мчался прочь. Он щурился, потому что дождь сек глаза.

Поднявшийся ветер рвал мокрые ветви, Фудр отпрянул от низкого, покрытого густой листвой сука, не выдержавшего напора бури. Небо рассекла молния, высветив ярко-белой вспышкой известняковый обрыв за рекой, несколько секунд спустя последовал раскат грома, такой мощный, будто обрушился небесный свод.

– Сир, вы просто идиот! – Другой всадник поравнялся с хохотавшим принцем.

– Промокший идиот!

– Мы не можем идти на приступ среди всего этого!

– Возможно, именно так считает и чертов враг?

Лошадь принца прошлепала по напитавшемуся водой лугу к группе ив, где черной массой под сводом серого дня собрались облаченные в кольчуги мужчины. Прямо за спиной у них текла река, поверхность которой бурлила под беспрестанным дождем. По левую руку от принца, ближе всего к хлипким оборонительным сооружениям бурга, но отделенные от них широкой полосой вышедших из берегов болот, располагались лучники. Они пробирались на север, к городу, но принц заметил, что ни один из них не сгибал лука и не пускал стрел.

– Сэр Бартоломью! – окликнул Эдуард, ныряя под ветку ивы.

– Чертовы тетивы отсырели, – сообщил сэр Бартоломью Бургхерш, не глядя на принца.

Это был смуглый крепыш, годами немногим старше принца, который славился непримиримой ненавистью ко всему французскому, за исключением разве что их вина, золота и женщин.

– Чертовы тетивы сырые насквозь. Стрелять в ублюдков без толку, проще плеваться. Пошли!

Строй кольчужных воинов потянулся на север, за лучниками, которые из-за намокшей тетивы не могли стрелять на привычное им расстояние.

– Почему лучники там? – осведомился принц.

– Один малый перебежал к нам и сообщил, что французы отступили в Сите, – объяснил Бургхерш.

Его латники – все пешие, со щитами, мечами и секирами – пробивались по раскисшей почве навстречу буре с дождем. Ветер был так силен, что гнал по затопленному пространству волны, на которых даже закручивались белые барашки. Принц дал коню шпоры и поехал за ратниками, всматриваясь сквозь шторм и гадая, неужели противник действительно оставил бург. Он надеялся, что так. Его армия разбила лагерь на самом высоком месте в округе. Горстка везунчиков смогла разместиться в хижинах или сараях, какая-то часть имела шатры, но большинству пришлось сооружать укрытия из ветвей, листвы и дерна. Бург же мог приютить всех его воинов до поры, пока непогода не минет. Сэр Бартоломью, сидя на красавце-скакуне, держался рядом с принцем.

– Часть луков сможет стрелять, сир, – сказал он несколько беспокойно.

– Можно ли доверять тому малому? Его словам про бегство ублюдков?

– Говорил он весьма убедительно, сир. По его словам, граф Пуату приказал всем защитникам отойти в Сите.

– Так щенок Карл тут? – спросил принц. Карл был восемнадцатилетним дофином, наследником французского короля Иоанна. – Мальчишка совершил стремительный переход из Буржа? И теперь вот так позволит нам взять город? – Принц всмотрелся сквозь завесу дождя. – Его знамена все еще на стене, – с сомнением добавил он.

Жалкие укрепления бурга украшали штандарты, но распознать эмблемы на них было трудно, потому что от дождя краска поплыла. Однако изображения святых и лилий были вполне различимы, и само наличие знамен подразумевало, что обороняющиеся до сих пор за частоколом.

– Хотят заставить нас думать, будто они все еще в бурге, сир, – предположил Бургхерш.

– А мне нужен этот город, – отозвался принц.

Он привел из Гаскони шесть тысяч воинов. Они жгли города, грабили замки, разоряли фермы и резали скот. Захватили знатных пленников, чей выкуп покроет половину расходов на войну. Добычи на самом деле было столько, что люди не могли увезти все награбленное.

Из одной лишь сокровищницы в Сен-Бенуа-дю-Со люди принца забрали не меньше четырнадцати тысяч золотых экю, каждый из которых стоил три английских серебряных шиллинга. Больше двух тысяч фунтов хорошего французского золота! Сопротивления им почти никто не оказывал. Большой замок Роморантен держался пару дней, но когда зажигательные стрелы лучников запалили крышу донжона, гарнизон посыпал наружу, пытаясь спастись из-под падающих среди сполохов пламени балок. Один капеллан при дворе принца подсчитал, что армия к этому времени покрыла двести пятьдесят миль. Это были двести пятьдесят миль грабежа и разрушения, расхищения и убийства. Двести пятьдесят миль обнищания Франции, свидетельство того, что Англия может безнаказанно хозяйничать на вражеской земле.

Принц понимал, что его армия мала. Во главе шести тысяч человек он углубился на двести пятьдесят миль и теперь находился в самом центре страны, способной вывести против него десятки тысяч воинов. Молва твердила, что король Франции собирает армию, но где именно и насколько большую, принц не знал, был убежден: войско короля Иоанна будет многочисленнее его армии, и причина, по которой он так жаждал заполучить Тур, крылась в том, что со взятием этого города появлялся шанс объединиться с еще более малочисленным отрядом графа Ланкастерского. Ланкастер вышел из Бретани с целью опустошить полосу земли на севере Франции и теперь получил приказ идти на юг на подмогу принцу. Тем временем сам Эдуард пробивался на север. Но чтобы соединиться с Ланкастером, ему требовалось переправиться через Луару, а чтобы переправиться через Луару, требовался мост, а чтобы захватить мост, нужно овладеть Туром. Объединившись с Ланкастером, принц сосредотачивал под своей рукой достаточные силы, чтобы продвигаться на север, к Парижу, разграбить самую сердцевину вражеской земли и бросить вызов французской королевской армии. Если он не переправится через реку, ему придется отступить.

Лучники пробирались краем трясины. Дождь лил как из ведра, ветер гнал по воде мелкую рябь. Один из них вытащил лук и выстрелил в деревянный частокол бурга, но тетива намокла, и стрела упала с большим недолетом.

– Не трать чертовы палки! – гневно рявкнул вентенар, глава отряда из двадцати лучников. – Выжди, пока точно не достанешь чертова француза!

– Если там есть кого доставать, – бросил Бургхерш. Ни одного врага не было видно на хлипких стенах бурга. – Может, ублюдки и впрямь ушли? – прибавил он с надеждой.

– Но с какой стати Карлу оставлять бург? – спросил принц.

– Потому что он идиот, сир? – предположил Бургхерш.

– Что дофин уродлив, это я слышал. А что дурак – нет.

– В то время как вы, сир… – протянул другой их спутник, и Бургхерш оглянулся, пораженный такой наглостью, но принц рассмеялся, оценив шутку.

Некоторые лучники использовали луки в качестве шестов, пробуя ими почву или просто опираясь на них. А враг все не показывался. Ближайшая к реке группа лучников набрела на отмель и бодро устремилась к смехотворной стене, за которой скрывались богатые дома и изобильные церкви бурга Тура. Другие лучники тоже потянулись к этому, относительно сухому участку, за ними шли латники, шлепая по воде и грязи, и наконец на этом низеньком островке собралась целая толпа.

И тут защелкали арбалеты.

Дюжины сухих арбалетов, потому что стрелки располагались в верхних этажах домов рядом со стеной. Болты свистели сквозь дождь, и сила, с которой они врезались в первых лучников, отбросила тех назад. Пара англичан попыталась отстреливаться из своих длинных луков, но намокшие тетивы тянулись, и стрелы бессильно падали перед деревянной стеной, которая в один миг ощетинилась секирами, мечами и копьями.

– Черт! – выругался принц.

– Еще полсотни шагов, – проговорил Бургхерш, имея в виду, что, подойди лучники поближе ярдов на пятьдесят, их стрелы достали бы до бурга, но арбалеты плевались смертельными гостинцами слишком плотно.

Принц видел человека, раненного в лицо, видел, как выступила кровь и как ее почти мгновенно смыло дождем, стоило несчастному упасть навзничь и растянуться в воде с торчащим из глаза коротким черным болтом.

– Отзывай их, – распорядился принц.

– Но…

– Отзывай!

Бургхерш пролаял приказ трубачу, и тот дал сигнал к отступлению. Ветер и дождь создавали шум, но недостаточно сильный, чтобы заглушить издевки защитников города.

– Сир! Вы слишком близко! – настаивал сопровождавший принца воин. Это был Жан де Грайи, капталь де Бюш, гасконец, который последовал за принцем из роскошного шатра. – Вы слишком близко, сир!

– Там четыре сотни человек, которые ближе меня, – возразил Эдуард.

– На вас красный плащ, сир. Это называется мишенью. – Капталь подвел своего коня бок о бок к коню принца. – Ублюдки! – бросил он.

Одного с принцем возраста, Жан был чернобров, с выразительными черными глазами, но, несмотря на молодость, заслужил славу грозного воина. Он привел отряд собственных воинов из Гаскони, все они носили его герб: пять серебряных двустворчатых раковин и черный крест на золотом поле. На попоне лошади тоже красовалась эмблема, а плащ всадника был расцвечен черными и желтыми полосами, и это делало капталя столь же заманчивой целью, что и принца.

– Если в вас, сир, попадет болт… – начал он, но не договорил, потому что болт пролетел рядом с его лицом, заставив невольно дернуться.

Принц Эдуард наблюдал, как лучники и латники пробираются назад сквозь жижу.

– Сэр Бартоломью! – окликнул он Бургхерша, который подъехал немного ближе к хлюпающим по воде людям.

– Сир?

– Тот ублюдок, что сообщил, что французы ушли, где он?

– В моем шатре, сир.

– Повесьте его. Медленно повесьте. Очень медленно.

Арбалетный болт воткнулся в болото прямо перед Фудром, и мимо копыт лошади пролетели брызги. Еще две стрелы прошли рядом, но принц не шевелился.

– Им не увидеть меня убегающим, – сказал он капталю.

– Лучше бежать, чем умереть, сир.

– Не всегда, – возразил Эдуард. – Репутация, мессир, репутация.

– Репутацию не заработаешь, если умрешь прежде срока, – заявил капталь.

– Мое время еще не настало, – ответил на это принц. – В Аржантоне мне предсказали судьбу.

– Вот как?

– Это была грязная карга, но народ твердит, что она видит будущее. Воняло от нее, как из выгребной ямы.

– И что она сказала?

– Что мне на роду написано свершить великие дела, – ответил Эдуард.

– Карга знала, что вы принц Уэльский, сир?

– Еще бы.

– Тогда едва ли она бы предсказала, что вам суждено умереть через неделю во время мерзкого ливня, верно? Чем больше удачи прорицают гадалки, тем больше им платят. И бьюсь об заклад, вы не поскупились.

– Да уж пожалуй.

– И наверняка какой-нибудь из ваших придворных нашептал карге, что говорить. Она сказала, что вам повезет в любви?

– О да.

– Легко прорицать подобное принцу. Принц может быть уродлив, как жаба, а красотки все равно будут раздвигать перед ним ноги.

– Воистину милостив Господь! – жизнерадостно отозвался принц.

Алая краска на его шапке начала линять, и по лицу Эдуарда бежали красные ручейки, поэтому казалось, будто он истекает кровью.

– Уходите, сир, – взмолился капталь.

– Еще минуту, мессир, – заявил принц.

Он твердо вознамерился дождаться, пока последний англичанин или валлиец не окажется позади его лошади.

Арбалетчик на верхнем этаже дома кожевника, что стоял близ южных ворот, заметил богатые плащи двух всадников. Он закрутил рукоятки ворота, дюйм за дюймом взводя оружие, дерево и металл поскрипывали от невероятного напряжения толстой тетивы. Стрелок ощутил, как тетива щелкнула, зайдя за собачку, удерживавшую ее, потом порылся среди болтов и выбрал тот, который выглядел острым и чистым. Вложил его в желоб и опер арбалет о подоконник. Француз поднял оружие. Он учел, что ветер дул порывами слева направо, поэтому увел прицел немного влево. Упер приклад в плечо, затаил дыхание и нащупал правой рукой спусковой крючок. Он ждал. Всадники не двигались. Пехотинцы бежали; иные из них падали, когда болты пробивали кожу или сталь и пронзали кости и плоть, но арбалетчику не было до них дела. Он прицелился в красный плащ, медленно приподнял руку, чтобы придать болту навесную траекторию, застыл, задержал дыхание и спустил крючок. Арбалет толкнул стрелка в плечо, болт отправился в полет – черная молния среди серебристых потоков дождя.

– Быть может, ночью дождь прекратится, – уныло пробормотал принц.

Болт врезался в цель – вспорол тонкую ткань штанов на правом бедре, не поцарапав ногу, пробил толстую кожу седла, замедлился, пройдя через деревянную раму, и наконец засел в одном из ребер Фудра.

Конь заржал и вздыбился от боли.

Принц успокоил скакуна.

– Проклятие! – воскликнул он. – На два дюйма выше, и я бы пел в переднем ряду хора.

– Сир, – вмешался капталь, – можете меня за это наказать, но я не хочу потерять вас.

Он наклонился, ухватил Фудра под уздцы и потянул принца обратно к ивовой рощице. Эдуард подбадривал отступающих пехотинцев, одновременно не мешая уводить себя из опасного места.

– Завтра! – провозглашал он – Завтра мы отомстим! Завтра мы разграбим Тур!

Но следующее утро не принесло перемен. Ветер все так же завывал над промокшей землей, дождь лил, гром гремел, а молнии рассекали небо. Судя по всему, Господь пожелал спасти Тур. Он хотел запереть англичан и их гасконских союзников к югу от Луары. И вот на третий день, поскольку оставаться без движения означало попасть в окружение французов, армия принца повернула обратно на юг.

Отступление началось.

Оружие хранилось в тюрьме под донжоном замка Кастийон-д’Арбизон. В темнице имелось пять камер, одну из которых занимал Питу, ожидающий, когда его отец пришлет из Монпелье людей Томаса. Еще две камеры пустовали.

– Я в них пьяниц сажаю, – пояснил Томас Кину.

– Господи, да они постоянно должны быть полны!

– Такое случается не часто, – сказал Томас и провел ирландца в самую большую из камер, приспособленную под оружейную.

Два волкодава стояли в коридоре и принюхивались, беспокойно наблюдая за Кином, нырнувшим в камеру.

– Парни знают, что могут напиваться сколько влезет, – продолжал Томас, – но не тогда, когда им положено быть трезвыми.

Он поднял фонарь и подвесил его на ввинченный в потолок крюк, однако от мерцающей свечи толку оказалось не много.

– Будучи умелым, остаешься в живых, – сказал он.

– Будучи трезвым? – хмыкнул Кин.

– Умелым, – поправил Томас. – Упражняйся, будь быстр, будь достаточно силен, чтобы натягивать лук или махать тяжелым мечом. Оружие требует искусства. Может статься, что твой противник в бою овладевает этим умением лет двадцать, поэтому тебе надо быть лучше. Окажешься хуже – и ты покойник. Что уж говорить про нас здесь? Мы – маленький гарнизон в гуще врагов, поэтому нам необходимо быть лучше всех.

– А если человек оказывается недостаточно хорош?

– Я его выгоняю. От желающих служить тут отбоя нет. Все хотят денег.

– Коредоры, имеющие свой замок? – Кин ухмыльнулся.

Это подразумевалось как шутка, но Томас все равно вздрогнул, потому что в ней присутствовала доля правды. Коредоры были разбойниками – мужчинами и женщинами, согнанными со своей земли и вынужденными вести дикую жизнь в горах, нападая на путников или на небольшие поселения. Терзавшие Францию непрестанные войны означали, что коредоров развелось много. Главные дороги патрулировались солдатами, но прочие стали опасны для всех, кроме внушительных отрядов вооруженных людей. Разбойников ненавидели, но кто такие эллекины, если не те же коредоры? За тем только исключением, что у них имелся сеньор, Уильям Богун, граф Нортгемптонский, который находился бог весть как далеко отсюда, приглядывая за границей между Англией и Шотландией. Именно по воле графа Нортгемптонского Томас господствовал на этом участке Франции. Давало ли это ему законные права? Или церковь Святого Сардоса в Кастийон-д’Арбизоне была завалена серебром и богато расписана как раз по той причине, что Томас насчет этих прав сомневался?

– В этой камере я познакомился с Женевьевой, – сказал он Кину.

– Здесь?

– Ее собирались сжечь как еретичку, – объяснил англичанин. – Уже приготовили костер. Для растопки принесли охапки соломы, а вязанки с хворостом сложили стоймя, чтобы горели помедленней. Так боль длится дольше.

– Исусе, – вырвалось у Кина.

– Точнее, не боль, – поправился Томас. – Агония. Ты можешь представить, чтобы Иисус сжигал кого-нибудь заживо? Можешь вообразить его заботящимся, чтобы костер горел помедленнее, потом наблюдающим за тем, как человек кричит и корчится?

Кина удивил сдержанный гнев в голосе Томаса.

– Нет, – осторожно ответил он.

– Я – дьявольское отродье, – с горечью сказал Томас. – Сын священника. Я знаю, что такое Церковь, но если бы завтра Христос снова сошел на землю, он бы понял, что Церковь – это ад.

– Все мы злые ублюдки, – неловко буркнул Кин.

– А ты недостаточно проворен с мечом, – переменил тему Томас. – Еще пять лет тренировки, и добьешься нужной скорости. Вот, попробуй этот.

Все оружие в камере было отобрано у врагов. Тут хранились мечи, секиры, арбалеты и копья. Многие представляли собой просто хлам, клинки ждали переплавки и перековки, но много было и годного вооружения, и Томас выбрал алебарду.

– Исусе, ну и штуковина! – воскликнул Кин, взяв в руки тяжелое оружие.

– Залита свинцом, – объяснил Томас. – Особого умения в обращении с ней не требуется, зато нужна сила. Однако умение тоже не помешает.

– Чтобы рубить-то?

– Думай о ней как о палице с клинком. Ею можно орудовать как дубиной, колоть и рубить.

Алебарда была короткой, всего пять футов в длину, с толстым деревянным древком. Лезвие, выкованное из стали, представляло собой с одной стороны топор, а с другой – изогнутый шип, оба конца древка венчали короткие острия.

– Меч – не слишком помогает против воина в доспехах, – заявил Томас. – Кольчугу не так-то просто разрубить, и даже вываренная кожа спасает от большинства ударов мечом. Против кольчуги еще может сработать укол острием меча, зато это, – он потрогал наконечник алебарды, – пробивает любой доспех.

– Тогда почему люди носят мечи?

– В битве? По большей части просто так. Если противник в доспехах, его нужно оглушить. Палица, моргенштерн, цеп или секира тут гораздо удобнее.

Томас развернул лезвие и показал изогнутый шип.

– При удаче ты можешь с помощью этой штуки повалить врага. Зацепи его или столкни, а потом добей ублюдка острием. Если нравится – бери, только повяжи под топорищем какую-нибудь тряпицу.

– Зачем?

– Если не хочешь, чтобы кровь стекала по рукоятке – она от этого станет скользкой. И попроси Сэма обмотать ее тетивой, чтобы хват был крепче. Городского кузнеца знаешь?

– Того, которого кличут Косым Жаком?

– Он заточит лезвие. Но сначала ступай во двор и поупражняйся. Изруби на кусочки один из столбов. У тебя есть два дня, чтобы стать мастером.

Двор уже был полон упражняющимися. Томас уселся на верхней ступеньке лестницы, что вела в донжон, и приветливо улыбнулся шевалье Анри Куртуа. Тот пристроился рядом, потом подогнул лодыжку и поморщился.

– Еще болит? – спросил Томас.

– Все болит. Я стар. – Шевалье Анри нахмурился. – Дашь мне десять?

– Шесть.

– Господи Исусе, только шесть? Как насчет стрел?

Томас поморщился:

– Стрел мало.

– Шесть лучников и стрел мало, – уныло подытожил Куртуа. – Может, проще распахнуть ворота замка?

– Так забот было бы куда меньше, – согласился Томас, заставив Анри улыбнуться. – Я выделю тебе тысячу стрел.

– Почему мы сами не можем их делать? – расстроенно поинтересовался кастелян.

– Лук я способен изготовить за два дня, – объяснил Томас. – Но на одну стрелу нужна неделя.

– Но ты ведь можешь взять стрелы у принца Уэльского?

– Надеюсь, – ответил Томас. – Он привезет сотни тысяч. Целый обоз со стрелами.

– И на каждую уходит неделя?

– Этим занимается много народа, тысячи людей в Англии. Одни режут древки, другие куют наконечники, третьи собирают перья, иные приклеивают и вяжут их, кто-то делает зарубки для тетивы, а мы пускаем стрелы.

– Десять латников? – забросил удочку Анри.

– Семь.

– Восемь, – сказал Куртуа. – Иначе ты оставишь мне чертову дюжину.

– С тобой будет четырнадцать, – возразил Томас. – А вскоре станет шестнадцать.

– Шестнадцать?

– Тот пленник в темнице. Его обменяют на Галдрика и двоих наших латников. Они должны прибыть со дня на день. Так что шестнадцать. Господи, да, имея шестнадцать человек, я бы удерживал этот замок до второго пришествия!

Они обсуждали способы обороны замка. Томас намеревался выступить на север и хотел бы забрать основную часть эллекина, но боялся оставить замок со слишком малочисленным гарнизоном. В большом зале стояли сундуки с золотом и серебром – Томас планировал переправить их в Англию. Треть причиталась его сеньору, графу Нортгемптонскому, но на оставшиеся деньги Бастард мог приобрести неплохое поместье.

– В Дорсете, – подумал он вслух, – На родине.

– Мне казалось, что твой дом здесь?

– Я бы предпочел жить в месте, где нет нужды каждую ночь выставлять часовых.

Анри улыбнулся:

– Звучит привлекательно.

– Тогда поедем с нами в Дорсет.

– И каждый день слышать ваш варварский язык? – в шутку ужаснулся Куртуа.

Ему уже перевалило за пятьдесят, и бо́льшую часть своей долгой жизни он провел в кольчуге и доспехах. У старого графа Бера шевалье командовал ратниками и, таким образом, был врагом Томаса, но молодой граф посчитал, что Анри слишком стар и чересчур осторожен.

Он небрежно предложил шевалье пост начальника ничтожного гарнизона Кастийон-д’Арбизона, когда тот будет отвоеван, но осада не удалась. Граф бросил Куртуа, и тот попал в плен. Бастард оценил богатый опыт и здравый смысл пожилого воина, сдержал обещание графа и назначил Анри своим собственным кастеляном. И ни разу об этом не пожалел. Куртуа был надежен, честен, стоек и полон желания заставить прежнего господина пожалеть о нанесенной обиде.

– Говорят, Жослен отправился на север, – сказал Анри.

Жослен – новый граф Бера, упрямец, до сих пор лелеявший мечту отвоевать Кастийон-д’Арбизон.

– В Бурж? – уточнил Томас.

– Возможно.

– А где расположен Бурж?

– На севере, – ответил Анри, хотя явно не был уверен. – Я бы поехал в Лимож и спросил дорогу там.

– А принц Уэльский?

– Он был где-то близ Лиможа, – осторожно сказал Куртуа. – По крайней мере, так говорят.

– Кто говорит?

– На прошлой неделе заходил один монах. Утверждал, что англичане рыскали где-то к северу от Лиможа.

– А где Лимож? – недоумевал Томас. – Бурж к востоку или к западу от Лиможа?

– Насколько мне известно, к северу, – ответил Анри. – Но у меня отложилось почему-то, что он также и к востоку. Лучше спросить отца Левонна, ему довелось много путешествовать.

Томас пытался представить себе карту незнакомой территории и заполнить ее в соответствии с туманными сведениями о местонахождении армий. Он знал, что французы стягивают силы: бойцы с юга Франции собираются в Бурже, тогда как северяне под началом короля наверняка сосредотачиваются где-нибудь близ Парижа. Но где принц Уэльский? Он ведет новое шевоше – опустошительный набег через самое сердце Франции, оставляя за собой сожженные фермы, разрушенные мельницы, города в руинах и истребленный скот. Шевоше – предприятие безжалостное, но оно разоряет врага. В конце концов, если французы хотят остановить англичан, им придется покинуть стены своих замков и крепостей и дать бой – тогда полетят стрелы. Сотни и тысячи стрел с гусиным оперением.

– На твоем месте я бы пошел на запад, – посоветовал Анри. – Сначала в Лимож, потом в Пуатье, а оттуда на север, в направлении Тура. Где-нибудь наверняка пересечешься с принцем.

– Пуатье расположен в Пуату?

– Естественно.

– Человек, пытавшийся ослепить Женевьеву, может быть там, – промолвил Томас, но не добавил, что там может находиться и Малис. Впрочем, он не знал, верит ли в существование меча.

– Как насчет Женни? – осведомился Куртуа. – Она останется здесь?

Томас покачал головой:

– Святой Павел учил, что жены должны повиноваться мужьям своим, но никто не удосужился втолковать это Женни.

– Как ее глаз?

Томас поник. Женевьева сшила кожаную повязку на глаз, которую не любила надевать, но уж лучше повязка, чем молочная белизна поврежденного глазного яблока.

– Брат Майкл думает, что глаз уцелеет, только видеть ничего не будет. – Томас пожал плечами. – Ей кажется, что она превратилась в уродину.

– Женни не может быть уродливой, даже если бы попыталась, – галантно заметил старый рыцарь. – А как насчет брата Майкла? Возьмешь его с собой?

Томас усмехнулся:

– Он в полном твоем распоряжении. Дай ему арбалет, – думаю, он научится стрелять и не попадать в самого себя.

– Ты не хочешь его брать?

– И смотреть, как он сохнет по Бертилле?

Куртуа хмыкнул.

– Боже, ну и быстр же он! – воскликнул шевалье, наблюдая, как Роланд де Веррек сражается с двумя соперниками одновременно, стремительно отражая их атаки своим мечом.

Казалось, это совсем не требует от него усилий, хотя оба соперника явно выкладывались целиком, стараясь преодолеть его защиту.

– Он едет с тобой на север, – произнес Анри.

– Таково его желание, да.

– Знаешь почему? Он больше не хочет быть рыцарем-девственником.

– От этого есть простое средство! – Томас рассмеялся. – Удивляюсь, отчего это он до сих пор не прибег к нему.

Шевалье Анри смотрел за боем Роланда.

– Он великолепен! Как ему удалось отразить тот выпад?

– Искусство, – ответил Томас. – И тренировка.

– И целомудрие, – добавил Куртуа. – Де Веррек убежден, что тайна его искусства кроется в целомудрии.

– Господи, тогда я должен быть настоящим слабаком! Он серьезно?

– А перед тем как ему жениться на Бертилле, ее нужно сделать вдовой. И он не намерен терять свою девственность до свадьбы.

– Боже правый! – воскликнул Томас. – Правда?

– Роланд говорит, что они обручены. Можно обручиться с замужней женщиной? Кстати, он потолковал с отцом Левонном и пришел к выводу, что не нарушит свое целомудрие, женившись. Но чтобы жениться на графине, она должна быть вдовой, поэтому сначала ему придется убить ее супруга.

– Надеюсь, отец Левонн объяснил, что Лабруйяд едва ли погибнет в битве.

– Почему нет? – удивился Куртуа.

– Потому что он слишком богат. Его стоимость как пленника составляет целое состояние. Если дела примут скверный оборот, ублюдок просто сдастся, и никто не откажется от огромного выкупа, чтобы помочь Роланду де Верреку потерять девственность.

– Сомневаюсь, что наш рыцарь-девственник в полной мере это осознает, – заметил Анри. – А как насчет сэра Робби?

– Он едет со мной, – отрезал Томас, и голос его прозвучал угрюмо.

Куртуа кивнул:

– Ты не доверяешь ему?

– Скажем так: предпочитаю, чтобы он постоянно был у меня на виду.

Анри помассировал лодыжку.

– Его человек вернулся на север?

Англичанин кивнул. Скалли выразил желание возвратиться к лорду Дугласу, и Бастард поблагодарил его, дал кошель с деньгами и отпустил на север.

– Напоследок он пообещал в будущем убить меня, – сообщил Томас.

– Господи, да это ужасное создание!

– Ужасное, – согласился Томас.

– Думаешь, он доберется до французской армии?

– Уверен, что Скалли и дорога сквозь ад не повредит, – отозвался Томас.

– Скалли – это шотландское имя?

– Говорит, его мать была англичанкой. Он взял ее имя, потому что имя его отца ей было неизвестно. Шайка шотландцев пленила ее в Нортумберленде и, судя по всему, пустила по кругу.

– Так, выходит, он на самом деле англичанин?

– Только не по его мнению. Очень надеюсь, мне не придется драться с этим ублюдком.

Два дня шла подготовка к походу. Дни, когда луки натирали животным воском, подправляли оперение у сотен стрел, чинили сбрую, точили мечи и секиры; дни, когда люди пытались заглянуть в будущее и гадали, что готовит оно для них. Томас не мог выбросить из головы битву при Креси. В памяти остался хаос сражения, крики лошадей и людские вопли, стоны умирающих и вонь от дерьма, распространившаяся по заваленному телами полю. А еще – звук, с которым тысячи стрел срываются с тетивы, и француз в шлеме в форме свиного рыла, украшенном длинными красными лентами. Помнил, как красиво развевались эти ленты, когда воин упал с лошади и умер. Помнил оглушительный грохот французских барабанов, который гнал своих всадников на смертоносные клинки; помнил скакунов, ломающих ноги в специально вырытых для этого ямах-ловушках; помнил гордые стяги в грязи, женский плач, псов, пирующих над выпотрошенными солдатами. Помнил крестьян, подкрадывающихся в темноте, чтобы ограбить трупы. Ему вспоминалась вся слава битвы: красные ленты умирающего, окровавленные тела и одинокий ребенок, безутешно рыдающий над погибшим отцом.

Бастард знал, что французы собирают армию. И у него был приказ присоединиться к принцу. И вот, когда пожелтели первые листья, Томас повел эллекин на север.

Жан де Грайи, капталь де Бюш, завел коня под сень дубов. Всякий раз, когда конь переставлял копыта, слышался хруст желудей. Осень уже наступила, но проливной дождь, помешавший армии овладеть Туром, наконец-то прекратился, и за несколько теплых дней земля подсохла.

Этим утром капталь не облачился в свои яркие цвета. Черно-желтые полосы делали его слишком заметным, поэтому, как и остальные тридцать два воина, следовавшие за ним, он был одет в простой коричневый плащ. Лошадь тоже была подходящей масти – гнедой. В сражение де Бюш пошел бы на могучем скакуне, приученном к битве, но для такой схватки больше подходил обычный рысак. Он быстрее и выносливее.

– Вижу шестнадцать, – негромко доложил один из воинов.

– Там еще среди деревьев, – добавил другой.

Капталь молчал. Он смотрел на французских всадников, появившихся на опушке леса за полосой пастбища. Под коричневым плащом на каптале был хоберк без рукавов – кольчуга на кожаной основе. На голове сидел басинет без забрала; помимо этого, у него не имелось никакого защитного снаряжения, если не считать простого щита на левой руке. У левого бедра рыцаря висел меч, а в правой руке он держал копье. Оно было укороченным. Тяжелое копье, которым пользуются на турнирах, для этой задачи было слишком громоздким. На конце копья, уткнутом в опавшую листву, висел треугольный прапорец с изображением взятой с герба капталя серебряной двустворчатой раковины на поле из черно-желтых полос. Это была его единственная уступка тщеславию знати.

Армия принца находилась в миле, или чуть более, позади и шла на юг через кажущиеся бесконечными леса. И везде вокруг нее двигались небольшие отряды всадников, вроде того, который возглавлял капталь. То были разведчики англичан, а дальше – скрывались разведчики противника. Где-то располагалось и вражеское войско, но разведчики принца замечали только отряды конных французов.

Они следили за армией англичан с того самого дня, когда та покинула безопасную Гасконь, но теперь врагов стало намного больше. По меньшей мере дюжина отрядов из верховых французов шла за англичанами по пятам. Они приближались, насколько хватало духу, и сразу отступали, столкнувшись с превосходящими силами. Капталь знал, что разведчики шлют доклады французскому королю. Но где обретается король?

Принц, вынужденный повернуть вспять от реки под Туром и забыть про план соединения с графом Ланкастером, возвращался на юг. Он спешил в безопасность Гаскони, увозя с собой добычу. Вся армия перемещалась верхом, даже у лучников имелись лошади. Повозки обоза по возможности облегчили, так что армия шла быстро, но было очевидно, что французы столь же стремительны. Любой дурак понимал, что король Иоанн изо всех сил старается обогнать принца. Перерезать дорогу, выбрать поле боя и перебить этих наглых англичан и гасконцев.

Так где же французская армия?

В небе на востоке обрисовалось смутное серое пятно. Капталь подозревал, что это дым от догорающих костров, которые французы жгли в своем лагере накануне ночью. Пятно было близко, слишком близко, и слишком далеко на юге. Если это ночная позиция французов, то, значит, они почти уже поравнялись с принцем. Да и пленник, взятый два дня назад, подтвердил, что король Иоанн отослал из армии всех пехотинцев. Он шел, как и англичане, только с конными ратниками. Пехота замедляет марш, а Иоанн не хотел замедляться. Это была гонка на выживание.

– Двадцать один теперь, – сообщил воин.

Капталь разглядывал всадников. Не приманка ли это? Не выскочит ли из леса еще сотня конников, стоит какому-нибудь англичанину или гасконцу напасть на этих? Раз так, они сами устроят ловушку.

– Гунальд! – окликнул де Бюш оруженосца. – Мешок! Эвд, на коня и захвати с собой двоих парней!

Оруженосец взял притороченный к седлу кожаный мешок, спешился и зашарил между деревьями в поисках камней. Достаточно тяжелых попадалось мало, поэтому, чтобы наполнить мешок, потребовалось время. Французы пока смотрели на запад. Они осторожничали, и это, по мнению капталя, было хорошо: чувствуй разведчики опору в лице сидящего в засаде крупного отряда, держались бы более уверенно.

Наполненный мешок привязали к правому переднему копыту лошади Эвда.

– Готово, мессир, – доложил тот и слез с седла.

– Тогда пошли.

Три воина – два верхом, а Эвд с конем в поводу – вынырнули из-под завесы деревьев и направились на юг. Лошадь, обремененная мешком с камнями, шла неуклюже. Через каждые несколько шагов она взбрыкивала, а если шла спокойно, то приволакивала правое переднее копыто. Издалека казалось, будто животное захромало и хозяин старается отвести его в безопасное место. Эти трое выглядели легкой добычей, а французы в надежде, что хотя бы один из англичан достаточно богат, чтобы уплатить выкуп, заглотили наживку.

– Это всякий раз срабатывает, – с восхищением пробормотал капталь.

Он смотрел и пересчитывал французских всадников, появляющихся из-за деревьев. Тридцать три. «Как возраст Господа нашего», – подумал он и увидел, что враги поворачиваются к добыче и рассредотачиваются. Копья опустились, мечи вышли из ножен, а затем французы погнали коней через пастбище, разделяющее две полосы деревьев. Они перешли с рыси на галоп. Теперь всадники старались перегнать друг друга в расчете на захват пленников; выждав еще несколько ударов сердца, капталь вскинул копье и пришпорил коня. Тот рванул с места.

Двадцать девять наездников выскочили из леса с копьями наперевес. У французов они не были укорочены, и это давало им преимущество, но их застали врасплох, и чтобы встретить нападение, им требовалось развернуться. Длинные копья мешали им, потому враг оказался нерасторопен, и капталь нанес мощный удар, не дав врагу шанса перестроиться. Собственное его копье попало противнику под щит. Ощутив удар, де Бюш крепче сжал древко. Высокая задняя лука помогала ему удерживаться, по мере того как острие все глубже погружалось в тело француза. Оно прошло сквозь кольчугу и кожаную поддевку, через кожу и мышцы и угодило в нутро. Кровь хлынула на седло врага, а капталь отпустил копье и выхватил меч. Замахом справа он рубанул умирающего по шлему и при помощи коленей развернул коня к другому противнику, копье которого застряло в лошади товарища. Француз дрогнул, выпустил длинное ясеневое древко и попытался извлечь меч. Он все еще тянул его, когда клинок капталя впился ему в незащищенное горло. Мощный удар обрушился на щит де Бюша, но один из его людей оттеснил нападающего. Заржала чья-то лошадь. Выбитый из седла воин стоял пошатываясь; с разрубленного басинета стекала кровь.

– Мне нужен пленник! – крикнул капталь. – Хотя бы один!

– И их лошади! – заорал кто-то еще.

Большинство французов обратились в бегство, и де Бюш им не мешал. Он со своими ратниками прикончил пятерых, семерых ранил, и еще они заполучили двоих пленных и драгоценных лошадей.

Капталь отвел отряд в тот лес, где они сидели в засаде, и допросил пленников, чьи лошади имели выжженное клеймо графа де Э. Рисунок в виде стилизованного льва подсказал де Бюшу, что в руки к нему попали нормандцы, да пленники этого и не отрицали. Они охотно сообщили, что собранные в южных графствах силы графа Пуату присоединились к армии французского короля. Выходит, враг получил подкрепление. А еще пленники сказали, что от их ночного лагеря до луга, где люди капталя врезались им во фланг, им пришлось скакать меньше пяти миль.

Значит, французы совсем рядом. Они усилились и движутся ускоренным маршем; делают все, чтобы отрезать принцу путь к отступлению. Противник ищет битвы.

Капталь отправился на поиски принца с целью поведать ему, что охотники превратились в добычу.

И отступление продолжилось.