Путешествие вышло странным.

Бастард чувствовал охватившую Францию тревогу. Города держали ворота закрытыми. Завидев приближающихся всадников, крестьяне прятались: либо спешили к ближайшему лесу, либо, если их застигали врасплох, укрывались в церквях. Сборщики урожая бросали серпы и убегали. Дважды эллекин натыкался на коров, которые мычали от боли, потому что их давно уже следовало подоить, а хозяева попрятались. Лучники Томаса, почти все выходцы из селян, доили скотину вместо них.

Погода стояла неустойчивая. Дождя не было, но постоянно казалось, что он вот-вот пойдет. Низко стелились тучи, непрестанно дул не по сезону холодный северный ветер. Отряд включал ратников, лучников, слуг и женщин. Тридцать четыре ратника, не считая оставленных охранять Кастийон-д’Арбизон, – они все были годные для похода – и шестьдесят четыре лучника. У каждого имелось по две лошади, а у некоторых – три или четыре. По дороге лошади неизбежно теряли подковы или начинали хромать, и чтобы справиться с последствиями этих происшествий, требовалось время.

Новостей приходило мало, да и тем нельзя было доверять. На третий день пути до отряда донесся колокольный звон. Он был слишком громким и нестройным для похоронного, поэтому Томас оставил своих людей под покровом леса, а сам вместе с Робби отправился выяснить, чем вызвано такое оживление. Они обнаружили деревню, достаточно большую, чтобы похвалиться двумя храмами. В обоих звонили колокола, а на рыночной площади, на ступенях, ведущих к каменному кресту, стоял монах-францисканец в перепачканной рясе и возвещал о великой победе французов.

– Наш король, – кричал он, – недаром прозывается Жан ле Бон! Он воистину Иоанн Добрый! Иоанн Победитель! Он рассеял врагов, захватил знатных пленников и наполнил могилы англичанами!

Монах заметил Робби и Томаса и, приняв их за французов, указал пальцем:

– Вот герои! Те, кто принес нам победу!

Толпа, которая в большей степени проявляла интерес, чем радость, посмотрела на двоих всадников.

– Я не участвовал в битве, – сказал Томас. – Тебе известно, где она была?

– На севере! – расплывчато заявил францисканец. – И это была великая победа! Король Англии убит!

– Король Англии!

– Хвала Господу! – продолжал брат. – Я это видел собственными глазами! Видел, как французы истребили гордость Англии!

– По последним дошедшим до меня новостям, – пробормотал Томас Робби, – король пребывал в Англии.

– Или воевал с Шотландией, – горько добавил Робби.

– Заключено перемирие, Робби. Перемирие.

– Лорд Дуглас перемирий не признает, – уныло промолвил молодой рыцарь. – Потому-то я и здесь – я ведь твердил ему, что не могу драться с англичанами.

– Отныне можешь. Тебя не удерживают никакие обещания.

– А как насчет чувства благодарности? – буркнул Робби.

Томас коротко улыбнулся, но промолчал. Он наблюдал за мальчишкой, возможно, не старше Хью, который донимал девчонку-ровесницу, задирая ей юбку крюком для сбора орехов. Малец перехватил взгляд Томаса и сделал вид, будто слушает монаха.

– Думаешь, францисканец говорит правду? – спросил шотландец. – Произошла битва?

– Нет, это сплетни.

Монах теперь призывал народ передавать монеты двоим парням – оба были в монашеских рясах, – обходившим толпу с маленькими бочонками.

– Наши отважные воины страдают от ран! – ораторствовал францисканец. – Они претерпели за Францию! Во имя милости Господа нашего Иисуса Христа, помогите им в трудный час! Будьте щедрыми и стяжайте благословение Господне! Каждая монета поможет нашим раненым героям!

– Это мошенник, – презрительно бросил Томас. – Обычный пройдоха в поисках поживы.

Они двинулись на север. Эллекину приходилось избегать городов, потому что в любом поселении со стенами непременно нашлось бы десятка два людей, способных выпустить болт из арбалета, а Бастард хотел дойти до цели, не теряя людей в пустяковых стычках. Его путь лежал на восток – на этом направлении вероятность наткнуться на англичан была больше всего. И отряд обнаружил пару дюжин в деревне, над которой господствовала церковь с высокой колокольней. Храм оказался единственным каменным зданием, остальные были из оштукатуренных бревен и с соломенными кровлями. Тут имелась кузница с горном, устроенным на задворках под обгоревшим дубом, и таверна, окруженная кучкой хибар. Едва только разглядев эту деревню среди виноградников, Томас заметил табун лошадей, согнанных на водопой к речушке, протекавшей близ внушительной церкви. Лошадей насчитывалось полсотни с лишком, что подразумевало по меньшей мере двадцать воинов. Поначалу Томас решил, что лошади принадлежат французам, но потом заметил знамя святого Георгия, с красным крестом на белом поле. Древко стяга прислонили к стене таверны. Томас повел своих людей вниз по склону холма и выехал на небольшую площадь, где отдыхавшие латники по тревоге повскакали с мест.

– Мы англичане! – крикнул он.

– Слава Всевышнему! – выдохнул высокий мужчина, выныривая из-под притолоки таверны. На нем был джупон со стоящим на задних лапах золотым львом на фоне лилий на голубом поле. – Кто вы такие? – спросил он.

– Сэр Томас из Хуктона, – представился Бастард.

Он редко использовал почетный титул «сэр», но граф Нортгемптонский посвятил его в рыцари, и это иногда приносило пользу.

– Бенджамин Раймер, – откликнулся верзила. – Мы служим графу Уорику.

– Вы с армией? – с надеждой спросил Томас.

– Никак не найдем эту чертову армию, – признался Раймер.

После чего рассказал, что он с конроем воинов сел на корабль из Саутгемптона, но тот отбился от флота, перевозившего в Гасконь остальные силы графа.

– Поднялся ветер, долбаный капитан струхнул, и нас занесло в Испанию, – объяснил Раймер. – Этому ублюдку понадобилось два месяца, чтобы починить корабль и доставить нас в Бордо. – Он оглядел людей Томаса. – Какое облегчение снова быть вместе с лучниками! Наши были на другом корабле. Вам известно, где армия принца?

– Без малейшего понятия, – ответил Томас.

– Слепой ведет слепого, – вздохнул Раймер. – И эля тут не найдешь, так что плохим новостям нет конца.

– А вино имеется?

– Вроде как. По мне, так кошачья моча на вкус. Вы из Бордо?

Томас мотнул головой.

– Мы из гарнизона на востоке Гаскони, – сообщил он.

– Выходит, ты знаком с этой чертовой страной?

– С какой-то частью. Страна большая.

– Так куда нам идти?

– На север, – сказал Томас. – По последним слухам, армия где-то под Туром.

– Вопрос только, где этот чертов Тур.

– К северу отсюда. – Бастард соскользнул с седла. – Дайте отдых лошадям, – бросил он своим. – Выгуляйте, напоите. Выступаем через час.

Раймер с отрядом присоединился к Томасу, и тот удивлялся, как удалось воинам графа Уорика до сих пор уцелеть, потому как Раймер выразил искреннее изумление, когда Томас отправил вперед разведчиков.

– Неужели сейчас настолько опасно? – спросил верзила.

– Тут всегда опасно, – ответил Хуктон. – Это Франция.

Но никто не потревожил их ни в той деревне, ни в ходе дальнейшего путешествия. Однажды Томас увидел вдали замок и повел колонну в обход по широкой дуге, чтобы избежать неприятностей, но гарнизон не пытался ни остановить, ни даже выяснить принадлежность всадников.

– Видимо, большую часть людей услали на север, – сказал Томас Раймеру. – Удерживать стены осталась всего горстка.

– Дай Бог, чтобы мы не опоздали к бою!

– Моли лучше святого Георгия, чтобы битва не состоялась, – возразил Томас.

– Мы должны их побить! – жизнерадостно заявил Раймер.

Томас в очередной раз вспомнил про Креси, про кровь на траве и про рыдания в ночь после битвы. Он промолчал, и мысль его перетекла на святого Жуньена. Бастард предполагал, что они приближаются к аббатству, где захоронен святой, хотя это было лишь ощущение, внушенное скорее надеждой, чем подтвержденными фактами. Однако местность менялась: горы становились более низкими и пологими, реки – широкими и спокойными, а листва желтела быстрее.

Всякий раз, натыкаясь на деревню или встретив путника, англичане спрашивали дорогу, но местные в лучшем случае знали только, как добраться до следующей деревни или какого-нибудь городка, о котором Томас в жизни не слыхал. Поэтому он просто вел своих дальше на север.

– Мы пытаемся дойти до Пуатье? – уточнил у него Роланд на шестой день.

– Мне сказали, что принц может быть там, – ответил Томас.

Но это предположение высказал Анри Куртуа, а поскольку Анри знал не больше Томаса, то все это было весьма сомнительно.

– Или вы направляетесь в эти края, потому что тут рядом Нуайе?

– Нуайе?

– Место упокоения блаженного Жуньена.

– Вы бывали там?

Роланд помотал головой:

– Нет, знаю только понаслышке. Так вы туда направляетесь?

– Заедем, если по пути.

– Потому что хотите заполучить Малис? – допытывался Роланд, и вопрос прозвучал почти обвинительно.

– А она существует?

– Насколько мне известно, да.

– Кардинал Бессьер в нее верит, – сказал Томас. – И черные братья-доминиканцы наверняка тоже, а мой лорд повелел мне найти ее.

– Чтобы он мог использовать ее для войны с Францией? – возмущенно воскликнул Роланд.

Пусть он и присоединился к эллекину и готов был сражаться против армии короля Иоанна, но это только ради Бертиллы – он выполнял все ее просьбы. В глубине души рыцарь все еще был предан Франции. Роланд повернулся в седле и посмотрел на возлюбленную. Она ехала рядом с Женевьевой. Томас не хотел брать обеих с собой на север, но Бертилла настояла, и было невозможно отказать ей, когда жены стольких лучников и латников ехали вместе с ними верхом на походных лошадках.

Откуда-то с севера докатился раскат грома.

– Вас тревожит, что я найду Малис?

– Я бы не хотел, чтобы этот клинок оказался в руках врагов Франции.

– Предпочитаете передать его Церкви?

– Именно там ему место, – ответил Роланд, но воспоминание об отце Маршане лишило его голос уверенности.

– Давайте я расскажу вам одну историю, – предложил Томас. – Вам доводилось слышать о семи темных владыках?

– Это были люди, которым поручили оберегать сокровища катарских еретиков, – с неодобрением ответил Роланд.

Томас почел за благо не сообщать, что происходит от одного из этих темных владык.

– Говорят, что они хранили святой Грааль, – сказал вместо этого он. – Слышал, владыки спасли его из Монсегюра, а затем спрятали. И что некоторое время тому назад другие люди решили найти его.

– До меня эти слухи доходили.

– Но вот чего вы не слышали, так это что один из них нашел его.

Роланд перекрестился.

– Сплетни, – отмахнулся он.

– Клянусь вам кровью Христовой, – заявил Томас, – что Грааль был найден, хотя нашедший его иногда сомневался в том, что именно он нашел.

Несколько секунд Роланд пристально глядел на Томаса, потом поверил в искренность, написанную на его лице.

– Но если Грааль был обретен, – горячо воскликнул он, – то почему он не помещен в золотой оклад, не возложен на алтарь, не почитаем паломниками?

– Потому что человек, который нашел Грааль, спрятал его снова, – угрюмо отозвался Томас. – Спрятал там, где его никогда не найдут. На дне океана. Вернул обратно Богу, потому что людям такую вещь доверять нельзя.

– Правда?

– Клянусь! – заявил Томас и вспомнил тот миг, когда швырнул глиняную чашу в серые морские воды, увидел всплеск и ему показалось, что после исчезновения Грааля мир онемел, и прошло некоторое время, прежде чем он снова услышал шум волн и шелест гальки, увлекаемой ими в океан, и жалобные крики чаек. Само небо, подумалось ему тогда, затаило дыхание. – Клянусь, – повторил Томас.

– И если вы найдете Малис… – начал Роланд, но не договорил.

– Я возвращу ее Господу! – отрезал Томас. – Потому что людям ее доверить нельзя. – Он помедлил, потом посмотрел на Роланда. – Поэтому, да, я хочу отыскать Малис хотя бы ради того, чтобы помешать кардиналу Бессьеру найти ее.

Где-то далеко на севере рокотал гром. Дождя не было, только темные тучи заслонили небо. И эллекин устремился к ним.

Дождь ушел на юг, сменившись безоблачным небом и палящим солнцем. Стояла середина сентября, а погода напоминала июньскую.

Армия принца следовала за облаками на юг, взбираясь на высокий лесистый кряж. Обоз, отяжелевший от захваченной во время шевоше добычи, двигался дальше к западу, по дорогам в долине, но главные силы войска, верховые лучники и латники, перемещались по тропам среди высоких деревьев.

Марш превратился в гонку, и чем она закончится, никто пока не знал. Советники принца, мудрые и опытные воины, посланные его отцом, чтобы оберегать Эдуарда от бед, полагали, что если армии удастся вырваться вперед и найти подходящее место, то можно будет дать битву французскому королю и выиграть ее. Если вынудить французов взбираться на крутой склон перед фронтом смертоносных английских лучников, это будет великий разгром, но те же самые советники боялись того, что может случиться, если король Иоанн поменяется с ними местами и перережет отступающим англичанам путь.

– Я бы не стал атаковать, – убеждал принца граф Суффолкский.

– Господи, как жарко! – воскликнул принц.

– Обороняться всегда предпочтительнее, – добавил граф, скача справа от принца.

– Бога ради, скажите, где мы находимся? – спросил Эдуард.

– Пуатье где-то там. – Граф Оксфордский, державшийся от принца по левую руку, расплывчато указал на восток.

– Ваш дед, с вашего позволения, совершил именно эту ошибку в битве при Баннокберне, – продолжил настаивать Суффолк.

– Ошибку?

– Атаковал, сир. Это было излишне, и он проиграл.

– Дед был идиотом, – весело заметил принц. – А я ведь не идиот, не так ли?

– Воистину так, сир, – заверил его Суффолк. – И вспомните про великую победу вашего отца при Креси. И вашу тоже, сир. Мы оборонялись.

– Точно! Мой отец не идиот!

– Избави Господи, сир.

– А вот дед – да. И не стоит извиняться! Мозги у него были как у белки, так отец говорит. – Эдуард пригнулся, проезжая под низкой веткой вяза. – Но как быть, если мы встретим этих ублюдков на пути? Тогда нам придется атаковать, верно?

– Если обстоятельства будут благоприятными, – осторожно ответил граф Оксфордский.

– А что, если мы так и не найдем тот самый подходящий склон? – поинтересовался принц.

– Будем идти дальше на юг, сир, пока не отыщем, – произнес Суффолк. – Или пока не достигнем одной из наших крепостей.

Принц поморщился:

– Не нравится мне убегать.

– Сир, лучше это, чем плен в Париже, – заметил Оксфорд сухо.

– Я слышал, в Париже очень красивые девушки?

– Красоток везде хватает, сир, – заявил Суффолк. – И об этом вам известно лучше многих.

– Бог милостив, – воскликнул принц.

– Аминь, – подхватил Оксфорд.

– Еще помолитесь Богу, чтобы он задержал французов, – угрюмо промолвил Суффолк.

Последние достоверные сведения гласили, что от французского короля их отделяет всего десять или двенадцать миль и что его армия, которая, подобно войску принца, состояла исключительно из верховых, перемещается быстрее. Король Иоанн, все лето медливший, теперь вдруг преисполнился энергией и, по предположению Суффолка, уверенностью в себе. Он искал битвы, хотя и не был настолько глуп, чтобы пойти на риск и дать ее в невыгодном месте. Французы стремились отрезать принца, вынудить его сражаться там, где удобнее им, и Суффолка одолевали мрачные предчувствия. Один из пленников, захваченных капталем де Бюшем, подтвердил, что король Иоанн отослал пеших солдат, потому что они замедляли марш, и даже теперь у него имелось численное превосходство над войсками принца, хотя никто не знал, насколько оно велико. К тому же французам не было нужды идти по проклятому лесистому кряжу. Иоанн шел по хорошим дорогам. Он стремительно продвигался на юг. И намеревался захлопнуть ловушку.

Но именно этот проклятый лесистый кряж стал главной надеждой принца. То был короткий путь. Эдуард мог выиграть дневной переход, а дневной переход нынче был на вес золота. К тому же в конце этого кряжа может найтись место для засады на французов. А может и не найтись. И еще Суффолк переживал насчет обоза. Покуда он отделен от армии, обоз уязвим, и, даже выиграв дневной переход, англичанам придется полдня ждать его подхода. А еще принца беспокоили лошади. В этих холмах было мало воды, и животные мучились от жажды. Да и запас продовольствия был ничтожно мал, так что солдаты недоедали. Войску необходимо было достичь плодородных низинных земель с их полными закромами, оно нуждалось в воде и отдыхе. Англичанам требовалось перевести дух.

Опережая ехавших по лесу принца и двух графов на четыре мили, на границе кряжа, замер в седле капталь де Бюш. Перед ним длинный пологий склон нырял к дороге и к мерцающей поверхности реки; тогда как справа, за невысокими, поросшими зеленью горами, по небу расплывалось грязное пятно дыма, поднимавшегося, как он знал, от кухонных очагов Пуатье. Дальний склон покрывали виноградники – бесконечные ряды толстых лоз.

День выдался чудесный, теплый и солнечный, с немногочисленными белыми облачками, плывущими в вышине. Густая листва деревьев едва окрасилась яркими красками осени. Виноград налился и почти созрел для сбора. В такой день, подумал капталь, хорошо пойти с девчонкой на реку, выкупаться голышом, потом заняться любовью в траве, а затем пить вино и снова любить друг друга.

Вместо этого он следил за врагом.

По мирной долине прошло войско. По обеим сторонам дороги грунт был взрыт копытами – тысячами копыт, – оставившими темные шрамы на перепаханном дерне. Один из разведчиков капталя, парень на низкорослой быстрой лошади, видел, как двигалась эта армия.

– Восемьдесят семь штандартов, мессир, – доложил он.

Капталь буркнул что-то. Во время похода знамена разворачивали только самые знатные сеньоры, чтобы их воины знали свое место в колонне. Но какое число оных подразумевает такое количество штандартов? Ни один знатный лорд не поведет в битву меньше ста человек. Итого, получается, десять тысяч? Двенадцать? Целая туча, угрюмо подумал де Бюш. Над войском англичан и их гасконских союзников развевалось не больше сорока таких знамен, а над французами его разведчик насчитал восемьдесят семь! Однако в эту минуту при свете солнца, сияющего над истоптанной равниной и безмятежной рекой, капталь мог различить лишь два стяга, реющих над отрядом возле реки.

– Это их арьергард? – спросил он.

– Да, мессир.

– Уверен?

– Позади них никого нет. – Разведчик указал на восток. – Я проскакал лигу в том направлении. Пусто.

И арьергард французов отдыхал. Они не спешили, да и зачем? Англичане и гасконцы остались далеко позади. Принц не выиграл дневной марш, победа в гонке осталась за французами. Капталь подозвал одного из своих людей и велел передать скверные новости Эдуарду.

– Поезжай! – приказал он. – И поторопись.

А потом, подобно французам, де Бюш стал ждать.

– Сколько их, по твоим прикидкам? – спросил он одного из ратников, кивнув на вражеских воинов у реки.

– Сотен шесть, мессир. Или семь.

Итак, шестьсот или семьсот французов без движения стояли в долине. Большинство сняло шлемы из-за жары, но на многих красовались широкополые шапки с причудливыми белыми перьями – очевидное доказательство того, что неприятностей они не ожидают. Рядом располагались легкие повозки, груженные копьями и щитами. Эти французы понятия не имели, что противник находился настолько близко к ним. Некоторые спешились, а кое-кто даже растянулся на траве, словно прикорнув. Слуги выгуливали лошадей без седоков по пастбищу, где кони местных крестьян щипали траву. Люди разбились на группки, передавая по кругу бурдюки с вином. Капталь не различал гербов на двух стягах, потому что они обвисли в безветренном жарком воздухе, но само присутствие штандартов означало, что среди конников находятся и сеньоры, а сеньоры – это выкуп.

– Их больше, чем нас, – сказал де Бюш, затем помолчал, а его скакун бил копытом по кучке опавших листьев. – Вдвое больше, но мы гасконцы.

При нем имелось три с небольшим сотни ратников, все в шлемах, со щитами и готовые к бою.

– Почему они медлят? – спросил один из воинов.

– Вода? – высказал предположение капталь. День выдался жарким, обе армии двигались быстро, лошади страдали от жажды, а на возвышенностях воды не было, и де Бюш пришел к мнению, что арьергард давал коням вдоволь напиться из речки. Он повернулся в седле и махнул Гунальду, своему оруженосцу:

– Шлем, щит, копье. Секиру держи наготове.

Потом капталь посмотрел на знаменосца; тот перехватил его взгляд и ухмыльнулся.

– Сомкнуться! – крикнул он воинам.

Затем взял шлем, откинул его забрало и надел поверх кольчужного капюшона. Просунул левую руку через петлю черно-желтого щита и ухватился за рукоятку. Оруженосец помог ему приладить копье. Все воины на опушке леса тоже готовились к бою. Некоторые просто обнажили мечи, а Гийом, могучий воин верхом на таком же могучем жеребце, помахивал шипастым моргенштерном.

– Не трубить! – распорядился капталь.

Если дать сигнал к атаке, у врага появится несколько лишних секунд. Лучше просто выскочить из леса, и тогда французы сообразят, что смерть пришла к ним в гости в этот теплый день, когда гасконцы проделают уже половину пути по склону.

Лошадь капталя заржала и снова забила копытом.

– За Бога, Гасконь и принца Эдуарда! – провозгласил де Бюш.

И ударил коня шпорами.

«Клянусь Господом! – подумал он. – Нет ничего, что способно сравниться с этим чувством». Добрый конь, крепкое высокое седло, копье и враг, захваченный врасплох. Предвечерний час наполнился грохотом, комки грязи вырвались из-под тяжелых копыт, когда триста семнадцать конников вылетели из леса и понеслись вниз по склону. Штандарт капталя, с ярко выделяющимися на черном поверх желтого поля кресте серебряными раковинами, затрепетал, когда знаменосец взметнул его.

– Святая Квитерия и Гасконь! – выкрикивали теперь воины.

Капталь рассмеялся. Святая Квитерия? Это была девушка-христианка, которой за отказ выйти замуж за сеньора-язычника отсекли голову. Однако ее обезглавленное тело подобрало отрубленную и окровавленную голову и отнесло в одно место в горах, где, говорят, и по сей день случались чудеса. Квитерия считалась святой покровительницей Гаскони. Долбаная девственница! Но вдруг она свершит то чудо, которое так им нужно? Когда у врага восемьдесят семь штандартов, как тут без чуда?

– Святая Квитерия и святой Георгий! – вскричал капталь.

Тут он увидел француза, развернувшего лошадь навстречу атаке.

У противника не было ни копья, ни щита, только обнаженный меч; и де Бюш сжал левый бок коня коленом, и тот послушно повернул. Казалось, скакун угадал желание хозяина и, пересекая дорогу, перешел на галоп. Копье капталя впилось французу в живот, с легким скрежетом пронзило кольчугу и ударило в одно из нижних ребер. Гасконец выпустил древко и выпростал правую руку, чтобы оруженосец вложил в нее секиру. Это оружие он предпочитал мечу. Секира брала кольчугу, даже латы. Де Бюш снова тронул коня коленом и обрушился на обратившегося вспять врага. Он рубанул секирой и ощутил, как та дробит череп. Капталь высвободил лезвие, вскинул щит, отражая робкий удар мечом слева, и краем глаза увидел, как нападающий растворился в кровавом мареве, когда моргенштерн Гийома смешал в кучу шапку с белым пером, череп и мозги.

Гасконские конники ударили по врагу. Бой не был честным. Арьергард французов отдыхал, пребывая в уверенности, что если кто в их армии и увидит противника, то это будет авангард, но вместо этого враг обрушился именно на них и устроил резню. Капталь убивал и гнал коня дальше, не давая французам хоть как-то опомниться. Гуще всего те скопились около брода, где под ивами собралась толпа людей и лошадей, и де Бюш свернул в ту сторону.

– За мной! – издал он клич. – За мной! Святая Квитерия!

Воины поворачивали коней следом за командиром; парни в кольчугах, с блестящей сталью и на могучих лошадях. На скакунах с белыми глазами, оскаленными мордами, в забрызганных кровью чепраках. Капталь врезался в беспорядочную массу французов и замахал секирой. Он слышал крики, пугал вражеских коней, врубался в толпу, не переставая орать. Французы уже бежали. Они взбирались в седла и давали шпоры. Некоторые кричали, что сдаются, а по всему заливному лугу рыскали гасконцы: они убивали, разворачивали и гнали коней, чтобы убивать снова. Капталь думал, что ему придется пробиваться через толпу, но толпа рассеялась, обратилась в бегство. Нет ничего проще, чем истреблять удирающих. Его скакун сам нацеливался на лошадь беглеца, набирал ход, выжидал, когда толчок коленом известит о том, что секира свершила свое дело, и высматривал новую жертву. Слева и справа от де Бюша другие гасконцы проделывали то же самое. За ними оставался след из истекающих кровью и корчащихся людей, лошадей – без седоков и убитых, – а они все пришпоривали коней, преследуя и разя, вымещая в этой оргии смерти все досады многодневного отступления.

Один из французов потерял голову и слишком резко повернул лошадь влево. Животное не удержалось. К луке седла у него были приторочены две окровавленные гусиные тушки, и когда лошадь повалилась, полетели перья.

Француз заорал – упавший конь придавил и сломал ему ногу, – потом попытался увернуться от падающей секиры капталя. Крик оборвался. Звала на помощь женщина, но ее мужчина сбежал, бросив ее в окружении гасконцев на залитом кровью поле.

– Труби отбой! – приказал де Бюш трубачу.

Его воины убивали. Они одержали верх, захватили по меньшей мере троих знатных сеньоров и положили множество врагов, а сами почти не пострадали, но беглецы удирали к главным силам французов, и пройдут считаные минуты, прежде чем армия примет меры и тяжеловооруженные конники пойдут в контратаку. Поэтому капталь увел своих обратно вверх по склону и скрылся в лесу. Долина, выглядевшая такой мирной, была покрыта кровавыми пятнами и усеяна телами.

Две армии встретились.

– Аббатство Святого Жуньена? – переспросил крестьянин. – Конечно, мессир. Езжайте по долине. – Его заскорузлый палец указал на север. – Это рядом, мессир. За утро можно волов туда и обратно сгонять.

Крестьянин молотил зерно, когда эллекин подъехал к деревне, и заметил всадников, только когда их тени легли на дверь гумна. Он уставился на пришельцев в немом изумлении, а потом упал на колени и пригладил пятерней челку. Томас сказал, что селянину ничего не грозит, они не причинят ему вреда, а потом, в сотый раз за время пути, задал вопрос, не известно ли ему про аббатство Святого Жуньена. И вот впервые нашелся осведомленный человек.

– Там монахи живут, мессир, – тараторил крестьянин, стараясь быть полезным. Он поглядывал куда-то влево – в той стороне, очевидно, жила его семья.

Его цеп – две деревянные дубинки, соединенные ремешком из кожи, – лежал в отдалении, на случай если эти мрачные люди на конях по ошибке примут инструмент за оружие.

– Кто твой господин? – осведомился Томас.

– Аббат, мессир, – сказал крестьянин.

– Какие там монахи? – спросил Бастард.

Вопрос озадачил простолюдина.

– Черные, мессир? – неуверенно предположил он.

– Бенедиктинцы?

– Ах да, бенедиктинцы. Вроде бы. – Крестьянин улыбнулся, хотя явно понятия не имел, кто такие бенедиктинцы.

– Другие солдаты сюда заглядывали?

Тут к селянину вернулась уверенность.

– Давно никого не было, мессир. Но в День святой Перпетуи появлялись несколько человек, это я помню. Приходили, да. Но не оставались.

– И с тех пор никого?

– Нет, мессир.

День святой Перпетуи миновал полгода назад. Томас бросил крестьянину серебряную монету и развернул коня.

– Едем на север! – крикнул он спутникам и поскакал в указанном направлении.

Были сумерки, а значит, время подыскивать место для ночлега. Там, где бегущая по долине река делала поворот, примостились под сенью дубов несколько хибар, но в северной оконечности долины, укрывшись за выступом леса, находилось село или маленький городок, присутствие которого выдавал дым очагов. Где-то там должно быть и аббатство. Два ворона перелетели через реку, черные на фоне темнеющего неба. Звонил колокол, сзывая народ к вечерне.

– Там город? – Раймер, ратник графа Уорика, скакал рядом с Томасом.

– Не знаю. Но обычно вокруг монастыря вырастает какая-нибудь деревушка.

– Монастыря? – удивился Раймер.

– Я еду туда.

– Помолиться? – с иронией предположил Раймер.

– Да, – отрезал Бастард.

Ошарашенный ответом, верзила прикусил язык. Томас свернул сразу за долиной и увидел поросшие ивняком берега реки, а сразу за рекой – деревню и башни монастыря. Монастырь оказался на удивление большим. Его окружала массивная стена, и над всем этим господствовала высокая церковь аббатства.

– Остановиться можно в деревне, – предложил Раймер.

– Там должна быть таверна, – отозвался Томас.

– На это и расчет.

– Мои люди тоже останутся здесь.

Томас внимательно разглядывал монастырь, высокие стены которого темнели в наползающих сумерках. Выглядели они не менее внушительно, чем укрепления какого-нибудь замка.

– Это то самое место? – спросил он у Роланда, который гнал коня, чтобы не отстать от Томаса.

– Не знаю, – ответил рыцарь.

– Больше напоминает крепость, чем монастырь, – заметил Бастард.

Рыцарь-девственник хмуро смотрел на далекие стены.

– Святому Жуньену было доверено оберегать меч святого Петра, потому монастырь вполне может напоминать крепость.

– Если это действительно монастырь Святого Жуньена.

Подъехав ближе, Томас увидел, что внушительные створки монастырских ворот распахнуты. Он предполагал, что их не закроют до тех пор, пока солнце окончательно не исчезнет на западе.

– Святой похоронен здесь?

– Да, его земные останки покоятся тут.

– Значит, и Малис может оказаться в этом месте.

– А что, если нам ее тут и оставить? – предложил Роланд.

– Я бы так и сделал, кабы не знал, что Бессьер ее ищет. И если он найдет меч, то воспользуется им, и не ради приумножения славы Господней, но своей собственной.

– А вы воспользуетесь им?

– Я уже говорил, что выброшу его, – отрезал Томас. Он повернулся в седле. – Люк! Гастар! Арнальд! Пойдете со мной. Остальным ждать в деревне! За съестное – расплачиваться!

Он бы предпочел взять с собой гасконцев, чтобы монахи не заподозрили в них союзников англичан. Но Робби, Кин и Роланд запросились с Томасом, а затем Женевьева и Бертилла тоже настояли на своем участии; Хью поручили опеке Сэма и остального эллекина.

– Почему бы не взять лучников? – поинтересовалась Женевьева.

– Я только собираюсь задать аббату пару вопросов и не хочу перепугать парня. Мы приходим, спрашиваем и уходим.

– Точно так же ты говорил и в Монпелье, – съязвила Женевьева.

– Это всего лишь монахи, – напомнил Томас. – Обычные монахи. Мы задаем вопросы и исчезаем.

– С Малис?

– Не знаю. Не уверен, что она вообще существует.

Бастард дал коню шпоры, чтобы поспеть к воротам прежде, чем солнце скроется за горизонтом. На коротком галопе он миновал пастбище, на котором паслось стадо коз под присмотром мальчишки и большой собаки, оба молча проводили всадников глазами. За пастбищем через реку был перекинут прекрасный каменный мост, и у дальнего его конца дорога раздваивалась. Левое ответвление вело в деревню, правое – в обитель. Томас заметил, что монастырь наполовину окружен отведенным из реки каналом, образовывавшим своеобразный широкий ров. Вероятно, чтобы монахи могли использовать его как садок для рыбы. Заметив две фигуры в рясах, идущие к открытым воротам, он снова пришпорил коня. Увидев его, монахи остановились.

– Вы ради паломников приехали? – поинтересовался один из них вместо приветствия.

Томас открыл было рот, чтобы спросить, о чем речь, но потом догадался просто кивнуть в ответ.

– Так и есть.

– Паломники приехали с час назад. Они обрадуются защите, поскольку думают, что англичане близко.

– Мы никаких англичан не видели.

– Все равно вам будут рады, – сказал монах. – Опасное сейчас время, чтобы совершать паломничество.

– Всякое время опасно, – откликнулся Томас и увлек своих спутников под высокую арку ворот.

Колокольный звон стих, и стук копыт эхом отражался от каменных стен.

– Где они? – осведомился Томас.

– В аббатстве! – крикнул в ответ аббат.

– Нас кто-то ждет? – спросила Женевьева.

– Ждет, но не нас, – проворчал Томас.

– Кто? – вскинулась она.

– Просто паломники.

– Пошли за лучниками.

Томас посмотрел на троих гасконцев, на Робби и Роланда.

– Думаю, нам нет нужды опасаться кучки паломников, – процедил он.

Тесное пространство между стенами и церковью аббатства заполонили лошади. Томас спрыгнул с седла и машинально проверил, легко ли выходит из ножен меч. До его слуха донесся грохот, с которым захлопнулись монастырские ворота, потом стук падающего на скобы запорного бруса. Почти стемнело, и постройки обители казались черными на фоне слабо освещенного неба, на котором зажигались первые звезды. Вставленный в кольцо факел горел между двумя зданиями – возможно, там располагались дормитории, – еще два ярко освещали порог главной церкви аббатства. Мощеная дорога вела от храма до другого конца монастыря, и там, где в высокой стене были прорезаны еще одни ворота, пока распахнутые, Томас заметил множество оседланных лошадей и четырех вьючных пони, которых держали слуги.

Он оставил коня и пошел к церкви, где в открытую дверь влетали и гасли искры факелов и откуда доносилось пение монахов: звук протяжный и прекрасный, глубокий и ритмичный, как чередование морских волн. Бастард неспешно поднимался по ступеням, и постепенно его взору открывался интерьер храма: благолепие горящих свечей, росписи на каменных стенах, резные колонны и блестящие алтари. Как много свечей! Длинный неф был заполнен монахами в черных одеяниях, которые преклоняли колени и пели. Томаса поразило, что звук стал вдруг угрожающим, как будто шепот прилива сменился рокотом волн. Вступив в освещенное свечами пространство, он смог разобрать слова и понял, что они взяты из псалма.

– Quoniam propter te mortificamur tota die, – пели мужские голоса, растягивая длинные слоги, – aestimati sumus sicut oves occisionis.

– Что это такое? – прошептала Женевьева.

– За Тебя умерщвляют нас всякий день, – негромко перевел Томас. – Считают нас за овец, обреченных на заклание.

– Не нравится мне это, – нервно сказала Женевьева.

– Мне нужно всего лишь поговорить с аббатом, – заверил ее Томас. – Подождем окончания службы.

Он посмотрел на высокий клирос, где на стене виднелась лишь громадная фреска Страшного суда. С одного ее края в адское пламя низвергались грешники, в рядах которых, к удивлению Томаса, имелось множество монахов в рясах и священников в сутанах. Чуть ближе, в боковом нефе, помещалось изображение Ионы и кита. Эта тема показалась Томасу странной для столь удаленной от моря обители. Зато фреска напомнила ему о том, как отец рассказывал эту притчу и как мальчишкой он спускался на галечный пляж в Хуктоне и вглядывался в даль в надежде увидеть большого кита, способного проглотить человека.

Напротив Ионы, наполовину в тени колонн, скрывалась еще одна фреска, и Томас понял, что видит святого Жуньена. На картине был изображен монах, преклонивший колени на клочке свободной от снега земли и устремивший восторженные глаза на руку, которая протягивала ему с небес меч.

– Вот он! – пораженно воскликнул Томас.

Монахи, стоящие в задней части нефа, услышали его, и большинство обернулось, чтобы посмотреть на Женевьеву и Бертиллу.

– Женщины! – в испуге зашипел один из братьев.

Второй поспешил к Томасу.

– Паломникам дозволяется входить в храм только между утренней и дневной службами, – возмущенно заявил он. – Но не в этот час! Уходите, все!

Робби, Кин, Роланд и три гасконца последовали за Томасом в церковь, и негодующий монах простер руки, как будто намеревался вытолкать всех прочь.

– У вас мечи! – возопил он. – Вам следует уйти!

Обернулись и другие монахи, пение прервалось недовольным гулом, и Томасу припомнились слова священника, который утверждал, что толпа монахов опаснее любой шайки разбойников.

– Людям кажется, что это просто выхолощенные молокососы, – твердил отец Томасу. – Но это не так, клянусь Богом, не так! Они способны драться, как дикари!

Здешние монахи алкали боя, и тут их насчитывалось по меньшей мере сотни две. Они полагали, надо думать, что ни один воин не посмеет обнажить меч внутри храма. Ближайший к Томасу монах явно верил в это, потому что ткнул Томаса в грудь мясистой ручищей. И как раз в этот миг с высокого алтаря раздался звон колокольчика. Звон был яростный и подкреплялся стуком посохов по каменному полу.

– Пусть не двигаются! – проревел мощный глас. – Я приказываю им остаться!

Последние звуки хора нестройно стихали, пока не иссякли до полной тишины. Монах по-прежнему не убирал руку от груди Томаса.

– Отцепись, – тихо проговорил Бастард.

Монах буравил его злыми глазами, и Томас перехватил его руку и силой отвел ее назад. Монах сопротивлялся, потом, ощутив мощь лучника, выпучил от страха глаза. Он попытался выдернуть руку, но Томас гнул ее до тех пор, пока не ощутил хруст костей запястья.

– Я велел тебе убрать ее, – прорычал он.

– Томас! – ахнула Женевьева.

Бастард взглянул на главный алтарь и различил возвышающуюся там фигуру; фигуру мужчины, облаченного в красное, высокого, тучного и властного. Паломников привел сюда кардинал Бессьер. И он был не один. По краям нефа рассредоточились арбалетчики, и Томас услышал, как щелкают взведенные тетивы. Тут было по меньшей мере с дюжину стрелков, все в ливреях с зеленым конем на белом поле, имелись и латники, а рядом с кардиналом, на верхних ступенях алтаря, стоял граф де Лабруйяд.

– Ты была права, – тихо обратился к Женевьеве Томас. – Мне следовало захватить с собой лучников.

– Приведите их сюда! – приказал Бессьер.

Кардинал улыбался, и это было неудивительно, ведь враги сами пришли прямо к нему в руки и могли уповать только на его милость, а кардинал Бессьер, архиепископ Ливорнский и папский легат при французском дворе, милости не ведал.

Отец Маршан, высокий и мрачный, маячил за спиной кардинала. Томас, которого провели по нефу между расступающимися перед ним монахами, рассмотрел в темных углах церкви еще ратников.

– Добро пожаловать, – сказал кардинал. – Гийом д’Эвек.

– Томас из Хуктона, – с вызовом поправил Томас.

– Бастард, – уточнил отец Маршан.

– И шлюха-еретичка, его жена! – добавил кардинал.

– И моя супруга тут, – пробормотал Лабруйяд.

– Две потаскухи! – заявил Бессьер веселым тоном. – Держите их! – рявкнул он арбалетчикам, охранявшим Томаса. – Томас из Хуктона, – продолжил он. – Бастард. Что же привело тебя в сей дом молитвы?

– Мне дали поручение, – ответил англичанин.

– Поручение? Какое? – Кардинал говорил с показной добротой, как будто имел дело с младенцем.

– Не дать священной реликвии попасть в злые руки.

Губы Бессьера расплылись в улыбке.

– Какой реликвии, сын мой?

– Малис.

– Вот как? И в чьи же руки?

– В ваши, – ответил Томас.

– Вот видите, на какую подлость способен этот Бастард! – Теперь кардинал обращался ко всем присутствующим. – Он взял на себя смелость лишить святую Мать-Церковь одной из самых почитаемых ее реликвий! Он уже предан анафеме! Он отлучен от спасения, но все равно осмелился заявиться сюда и притащить в это святое место этих шлюх, намереваясь похитить то, что Господь дал преданным своим слугам.

Бессьер воздел руку и указал на Томаса:

– Ты отрицаешь то, что отлучен от Церкви?

– Я признаю себя виновным лишь в одном, – заявил Томас.

– В чем именно? – Кардинал нахмурился.

– У вас был брат, – напомнил Хуктон. Лицо кардинала потемнело, вытянутый палец задрожал, потом опустился. – У вас был брат. И он погиб.

– Что тебе об этом известно? – угрожающим тоном спросил кардинал.

– Что он был убит стрелой, выпущенной одним дьявольским отродьем. – Томас мог молить о пощаде, но знал, что ничего этим не добьется. Его поймали в ловушку, в кольцо арбалетчиков со взведенными тетивами и латниками, и ему оставалась только дерзость. – Известно, что его сразили стрелой, срезанной с ясеня в час заката. Стрелой, что была очищена от коры ножом женщины, оснащена стальным наконечником, выкованным беззвездной ночью, и оперена перьями гуся, зарезанного белым волком. И та стрела была выпущена из лука, пролежавшего неделю в церкви.

– Колдовство, – прошептал кардинал.

– Все они должны умереть, ваше высокопреосвященство, – в первый раз подал голос отец Маршан. – И не только шлюхи и отлученец, но и эти люди тоже! – Он указал на Робби и Роланда. – Они нарушили данную ими клятву!

– Клятву человеку, пытающему женщин? – Томас язвительно хмыкнул.

Он слышал, как по мостовой за дверями храма стучат копыта. А еще – голоса, и голоса сердитые.

Бессьер тоже их уловил и глянул на дверь, но не заметил ничего угрожающего.

– Они умрут, – изрек он, снова посмотрев на Томаса. – Умрут посредством Малис.

Церковник щелкнул пальцами.

Рядом с главным алтарем располагалась дюжина монахов, но теперь они отошли в сторону, и Томас заметил еще одного из братьев. Это был старик, и его избили так, что белая ряса была перемазана кровью, капающей с разбитых губ и носа. А за ним, в тени позади алтаря, находилась усыпальница. Она представляла собой резную каменную раку, покоящуюся на двух каменных же постаментах в нише апсиды. Крышка раки была сдвинута в сторону. Тут из тени выступила знакомая фигура. Это был тот самый шотландец, Скалли. Вплетенные в длинные волосы кости стукнули, когда он подошел к раке и сунул туда руку. У него теперь и в бороду были вплетены кости, и они загремели по нагруднику, который он надел поверх кольчуги.

– Ты солгал мне, – обратился гигант к Робби. – Заставил меня сражаться за проклятых англичан! И твой дядя говорит, что ты должен умереть, что ты – жалкий бздун, а не мужчина. Ты недостоин имени Дугласов. Кусок собачьего дерьма, вот ты кто.

Из раки Скалли извлек меч. Он совершенно не походил на меч со стенных росписей. Этот выглядел как фальшион, один из тех дешевых клинков, что могли служить и ножом для колосьев, и оружием. Лезвие у него было толстое, изогнутое, расширяющееся к острию – таким оружием удобнее рубить, чем колоть. Сам клинок выглядел старым и неухоженным – зазубренный, потемневший, грубый, и все же при виде его Томас с трудом подавил желание упасть на колени. Сам Христос смотрел на этот меч, возможно, дотрагивался до него, а в ночь перед своими страстями не позволил клинку спасти ему жизнь. Это был меч Рыболова.

– Убить их, – приказал кардинал.

– Нельзя здесь проливать кровь! – запротестовал седобородый монах. Должно быть, это был аббат.

– Убить их! – завопил кардинал, и арбалетчики вскинули оружие. – Не с помощью стрел! – опомнился Бессьер. – Пусть Малис исполнит свой долг и послужит Церкви, как это ей предназначено. Пусть свершит она свою славную работу!

Лучник спустил тетиву, и стрела отправилась в полет.