Роланда разбудил крик.

Графу и в голову не пришло обеспечивать гостей постелями. Замок заполонили воины, ожидающие выступления в Бурж, и спали они где попало. Многие все еще пили в большом зале, иные устроились на ночлег во дворе, где обретались и лошади, которым не хватило места на конюшне. Но оруженосец Роланда, Мишель, проявив смекалку, отыскал сундук с флагами и расстелил полотнища на каменной скамье в притворе часовни. Едва Роланд уснул на этом самодельном ложе, как по коридорам эхом раскатился вопль. Рыцарь очнулся, думая спросонья, что он снова дома, с матерью.

– Что это было? – спросил де Веррек.

Взгляд Мишеля был устремлен вдоль длинного коридора. Мальчик ничего не ответил. Тут по коридору прокатилось эхо яростного рева, и Роланд совершенно пробудился. Рыцарь скатился со скамьи и схватил меч.

– Сапоги, мессир? – спросил Мишель, протягивая господину обувь, но Роланд уже бежал.

Человек в дальнем конце коридора выглядел встревоженным, но остальных вопль и крик, очевидно, никак не беспокоили. Роланд толкнул дверь комнаты с винными бочками. Глаза его округлились.

В комнате было почти совершенно темно, потому что свечи попадали, но Роланд все же разглядел Женевьеву. Она сидела на столе, зажимая рукой глаз. Ее разодранное платье висело вокруг пояса. Отец Маршан распростерся на спине, губы его были разбиты, обезглавленный сокол лежал на полу, а Скалли ухмылялся до ушей. Над священником возвышался Робби Дуглас с занесенным клинком. В миг, когда на место событий вышел Роланд, молодой шотландец еще раз стукнул Маршана эфесом меча.

– Ублюдок!

Хью плакал, но, увидев Роланда, подбежал к нему. Роланд рассказывал ему истории, мальчик проникся симпатией к нему и теперь прижался к рыцарю, который вздрогнул, когда Робби в третий раз ударил священника, приложив его головой о винную бочку.

– Ты ослепить ее хотел, выродок? – крикнул Робби.

– Что… – начал было Роланд.

– Нам нужно уходить! – воскликнула Женевьева.

Скалли явно наслаждался происходящим.

– Сиськи славные, – произнес он, не обращаясь ни к кому в отдельности, но Робби вздрогнул, осознавая, что натворил.

– Куда уходить? – спросил он.

– Найди какую-нибудь нору и заройся в нее, – посоветовал Скалли, потом снова посмотрел на Женевьеву. – Маловаты чуток, но славные.

– Что случилось? – сумел наконец выдавить Роланд.

– Ублюдок собирался ослепить ее, – объяснил Робби.

– Сиськи я люблю, – известил собравшихся Скалли.

– Цыц! – рявкнул Робби.

Он-то думал, что обрел в ордене Рыболова смысл жизни и духовную опору, но вид сокола, погружающего клюв в глаз Женевьевы, раскрыл ему его собственные глаза. В тот миг шотландец понял, что отрекся от старых клятв, что не исполнил данных обещаний, но теперь пришло время все исправить. Он выхватил из ножен меч и одним махом снес соколу голову, а потом бросился на отца Маршана и врезал ему эфесом, окровавив губы и раскрошив зубы. Теперь Робби представления не имел, как быть дальше.

– Нам нужно уходить, немедленно, – требовала Женевьева.

– Куда? – повторил Робби.

– В очень-очень глубокую нору, – заявил Скалли, хмыкнув, а затем хмуро посмотрел на Робби. – Мы с кем-нибудь деремся?

– Нет, – ответил молодой Дуглас.

– Принеси мой плащ, – велел Роланд Мишелю. Когда оруженосец вернулся, рыцарь-девственник накинул плащ на голые плечи Женевьевы.

– Я виноват, – пробормотал он.

– В чем?

– Вы находились под моей защитой, и я не справился.

Робби поглядел на Роланда.

– Нам надо уходить, – согласился он, и в голосе его угадывался страх.

Роланд кивнул. Как и в случае Робби, его мир в одночасье перевернулся. Рыцарь отчаянно пытался сообразить, что делать, какой шаг будет правильным. Эта женщина еретичка, а не далее как этим вечером он дал перед Богом клятву вступить в орден Рыболова. Но теперь капеллан ордена лежал здесь и стонал, обливаясь кровью, а еретичка смотрела на него одним глазом, по-прежнему зажимая ладонью другой, и Роланд понимал, что обязан спасти ее. Он обещал ей защиту.

– Нам надо уходить, – эхом подхватил он слова Робби.

Оба сознавали, что находятся в самом сердце замка, обратившегося вдруг вражеским, но когда Роланд выглянул в коридор, то никого не обнаружил. Гомон в большом зале, где до сих пор шла попойка, наверняка оказался достаточно громким, чтобы заглушить крик Женевьевы.

Роланд затянул пояс с мечом.

– Нам надо уходить, – повторил он несколько недоуменно.

– Ваши сапоги, сир, – сказал Мишель.

– Некогда, – отмахнулся Роланд. Его охватил страх. Как удастся им выбраться?

Отец Маршан попытался встать, Робби повернулся и пнул его в голову.

– Скалли, если он еще раз дернется, врежь ему как следует.

– Я на его стороне или на вашей? – уточнил Скалли.

– Кому ты служишь? – обратился к нему Робби.

– Вождю Дугласов, ясное дело!

– А я кто?

– Дуглас.

– Вот и не задавай глупых вопросов.

Скалли такой ответ устроил.

– Хотите, чтобы я прикончил ублюдка? – поинтересовался он, глядя на священника.

– Нет! – воскликнул Робби. Убийство священника открывало прямую дорогу к анафеме, а неприятностей у него и так хватало.

– А то я запросто, – набивался Скалли. – Целую неделю никого не убивал. Нет, даже больше. С месяц, наверное! Господи! Вы уверены, что мы ни с кем не сражаемся?

Роланд посмотрел на Робби:

– Мы просто уйдем отсюда?

– Выбирать особо не приходится, – признал Робби, снова начиная терять присутствие духа.

– Так идемте! – простонала Женевьева. Она нашла клок ветоши и теперь прижимала его к глазу одной рукой, а другой придерживала на шее плащ.

– Возьми мальчика, – приказал Роланд Мишелю, после чего вышел в коридор. – Убери меч в ножны, – посоветовал он Робби.

– Убрать? – Дуглас явно растерялся.

Роланд посмотрел на клинок, к которому прилипли окровавленные перья.

– Мы здесь гости.

– Временно.

– Христа ради, скажите, что мы делаем? – настойчиво спросил Скалли.

– Сражаемся за честь Дугласов, – бросил Робби.

– Значит, мы все-таки сражаемся?

– За Дугласов! – рявкнул Робби.

– Кричать не обязательно, – заметил Скалли и, когда Робби вложил меч в ножны, вытащил свой длинный клинок. – Вы просто укажите, кого надо крошить, ладно?

– Пока никого, – сказал Роланд.

– И держись тихо, – добавил Робби.

Роланд оглянулся на него, как бы ища поддержки, но молодой шотландец боялся не меньше француза.

– Нам нужно действовать, – предложил Робби.

– Уходим из замка?

– Полагаю, что да, придется. – Он помолчал и огляделся. – Если получится.

Роланд вывел их на внутренний двор. На обширном пространстве догорали несколько костров, на которых воины пекли овсяные лепешки, но лунный свет был ярким и отбрасывал густые тени. Никто не обратил на беглецов особого внимания. Пока они шли между спящими людьми и лошадьми, Женевьева куталась в плащ, а Хью цеплялся за его полу.

Часть воинов пускала по кругу бурдюки с вином, негромко болтая. Кто-то пел. Тут и там раздавался смешок. В надвратном укреплении мерцал фонарь.

– Найди моего коня, – велел Мишелю Роланд.

– Думаешь, они вот так просто позволят нам ускакать? – прошептал Робби.

– Не надо коня, – отменил приказ Роланд, пытаясь сообразить, удастся ли им уйти пешими.

– Ваши сапоги, мессир? – Мишель снова протянул хозяину обувь.

– Некогда, – сказал рыцарь.

Его мир рассыпался на части, он больше не знал, за что держаться, разве только за честь, а та подсказывала, что ему следует спасти еретичку, даже если для этого придется нарушить клятву, данную в церкви.

– Я прикажу им опустить мост, – сказал он Робби и зашагал к воротам.

– Задержите их! – раздался крик из двери у них за спиной. Отец Маршан, держась за дверной косяк, указывал на беглецов. – Именем Господа, задержите их!

Люди во дворе не спешили повиноваться. Иные спали, другие пытались уснуть, а многие были одурманены вином. Но по мере того как крик подхватывали все больше голосов, народ зашевелился. Скалли выругался, потом толкнул Робби:

– Ну, теперь мы сражаемся?

– Да! – вскричал Робби.

– Против кого?

– Против всех!

– Самое время, черт побери! – Скалли тут же возвратным движением рубанул мечом человека, пытавшегося выпутаться из плаща.

На лбу у того появилось темное пятно, и он упал, а Скалли рассек моток веревок, которыми три лошади были привязаны к кольцу в стене. Верзила кольнул одну из лошадей острием меча, животное пустилось вскачь, сея хаос среди спящих. Он хлопнул двух других по крупу, и лошади по всему двору отозвались ржанием и взвились на дыбы.

– Подъемный мост! – вскричал Роланд.

Перед ним выросли двое, оба с мечами, но на него снизошло вдруг спокойствие. Это его ремесло. До сих пор он сражался лишь на турнирах, но победы в поединках являлись плодом долгих упражнений. Стремительным движением он отвел клинок врага, сделал ложный выпад, шагнул вперед, и его меч вонзился левому противнику между ребер. Не останавливаясь, Роланд наступал на второго, проскочив под широкий размах, и отвел его правую руку так далеко назад, что локтем ударил ему в живот.

– Этот мой! – воскликнул Робби, прямо как во время общей схватки на турнире.

Роланд шагнул влево, коротко рубанул низом, и первый противник выбыл из битвы, а де Веррек почти не запыхался. Тут из надвратного укрепления выскочили двое караульных, и он устремился на них. Один держал копье и попытался ткнуть, но Роланд заметил неуверенность на лице противника. Почти не думая, он отвел древко, потом сполохом взметнулся его меч, острие которого ужасной бороздой прочертило лицо солдата. Оно рассекло ему губы, нос и бровь, одна глазница наполнилась кровью. Раненый отпрянул и врезался во второго караульного, который испугался и попятился к надвратной башне.

– Бери госпожу Женевьеву! – крикнул Роланд Мишелю. – Под арку!

Роланд исчез в караулке, а Робби и Скалли забаррикадировали вход в длинный сводчатый проход, выход из которого закрывал поднятый мост.

– Он на чертовых засовах, – пробормотал Скалли.

Мишель по-английски не говорил, но засовы увидел и выдвинул язычок правого из сделанного в камне углубления. Женевьева попыталась открыть другой, но он не поддавался, а плащ соскользнул с ее плеч. Мужчины в замковом дворе увидели ее обнаженную спину и заорали, желая рассмотреть больше. Мишель пришел на помощь, и массивный железный клин со скрипом подался назад.

– Задержи их, Скалли! – крикнул Робби.

– Дуглас! – проревел Скалли боевой клич, обращаясь к солдатам во дворе.

В караулке остался один из стражников, но он отпрянул от Роланда, который, не удостоив его вниманием, побежал вверх по винтовой лестнице, ведущей в большое помещение над аркой ворот.

Там было пусто и царила темнота, лишь тусклый лунный свет проникал в бойницы, но Роланд сумел различить огромный ворот, на который наматывались цепи подъемного моста. Барабан ворота был шириной с арку и четыре фута в высоту. На обоих концах имелись большие ручки, но сдвинуть ближайшую Роланду никак не удавалось. Внизу он слышал крики и звон клинков. Раздался вопль. Заржала лошадь.

Несколько секунд он беспомощно стоял, не зная, как снять механизм со стопора, но, когда глаза привыкли к темноте, де Веррек разглядел у дальней ручки мощный деревянный рычаг. Он подбежал к нему, ухватился и налег. Какой-то миг ворот не уступал, но затем вдруг раздался пугающе громкий щелчок, и огромный барабан быстро закрутился, а цепи рывками стали разматываться с веретена. Одна из них порвалась, сломанные звенья отскочили, полоснув Роланда по щеке, и как раз в тот миг жуткий грохот возвестил о том, что мост упал.

Рыцарь, оглушенный ударом цепи, пошатнулся, потом пришел в себя, поднял меч, который бросил, чтобы налечь на рычаг, и поспешил вниз по лестнице.

Ворота были открыты.

– Сэр? – Сэм дотронулся до плеча Томаса.

– Исусе! – едва слышно воззвал Бастард.

Он наполовину уснул, вернее, мысли его растеклись подобно тому зыбкому туману, который висел над освещенным луной рвом замка де Лабруйяда. Томас вспоминал про Грааль, чашу из простой глины, которую вышвырнул в море, и задумался, как это часто с ним случалось, была ли она настоящим святым Граалем. Иногда он в этом сомневался, а иногда трепетал от ответственности, которую взял на себя, навечно сокрыв святыню под бурлением и рокотом волн. А еще прежде ему довелось найти копье святого Георгия, и оно тоже сгинуло. Если он разыщет Малис, не стоит ли и ее скрыть навсегда? Пока его мысли витали где-то далеко, Томас заметил, как в воротной арке замка возник вдруг тусклый проблеск костров, а потом могучий удар подтвердил, что подъемный мост опущен.

– Это вылазка? – вслух подумал Сэм.

– Луки! – приказал Бастард.

Он поднялся, согнул большое черное цевье из тиса и набросил тетиву на роговой наконечник. Прикоснулся к внутренней стороне левого запястья, убедившись, что кожаный браслет, предохраняющий от удара спущенной тетивы, на месте. Потом вытащил из мешка стрелу.

– Всадников нет, – сказал один из воинов. Лучники переместились из леса на позицию, с которой могли беспрепятственно стрелять.

– Кто-то выходит, – заметил Сэм.

«Зачем опускать подъемный мост? Только ради вылазки», – размышлял Томас. Но если на его лагерь планировали неожиданно напасть под покровом ночи, то отчего же лошади не мчатся через луг, простирающийся вокруг посеребренного лунным светом замка? Он увидел несколько человек, пересекающих мост, но всадников не было. Потом из ворот повалили еще люди, и лунный свет мерцал на их клинках.

– Вперед! – скомандовал Бастард. – На дистанцию выстрела!

Томас проклинал свою хромоту. Он не был калекой, но не мог бегать так быстро и оказался в хвосте у своих воинов. Потом мимо прорысили верхом Карел и еще двое латников.

– Там Хью! – крикнул кто-то.

– И Женни! – добавил другой англичанин.

На миг Томас различил силуэты на фоне освещенного проема ворот и подумал, что узнал Женевьеву и Хью, но потом заметил другой силуэт – мужчины с арбалетом. Томас остановился, вскинул большой боевой лук и натянул тетиву.

Мышцы спины вздулись от величайшего напряжения. Двумя пальцами одной руки оттягивая тетиву, а двумя пальцами другой удерживая стрелу на цевье, Томас вскинул лук к звездам. Расстояние было предельным для длинного лука, быть может даже запредельным. Наблюдая за аркой ворот, Бастард увидел, как арбалетчик встал на колено и приложил оружие к плечу. Тогда Томас оттянул тетиву дальше правого уха.

И выпустил стрелу.

Роланд ждал смерти. И боялся. Ему казалось, что скрежет, грохот и лязг раскручивающегося веретена лебедки все еще звенит у него в ушах, словно крик какого-то потустороннего существа, наполняя его ужасом. Рыцарю хотелось одного – спрятаться, свернуться калачиком в каком-нибудь темном углу и надеяться, что мир прокатится мимо, но вместо этого нужно было идти. Как был, без сапог, он сбежал по лестнице, ожидая, что люди Лабруйяда уже завладели надвратной башней и его встретит мстительная сталь, но, к удивлению де Веррека, в помещении по-прежнему находился лишь один солдат, и тот боялся еще сильнее, чем Роланд. Робби криком торопил приятеля.

– Исусе, – промолвил Роланд, и это была молитва.

Скалли рычал, приглашал всех воинов во дворе подойти поближе и расстаться с жизнью. У ног его лежали три трупа, и пламя костров отражалось в темном зеркале крови, разлитой на булыжниках мостовой.

– Женевьева вышла! – проорал Роланду Робби. – Уходим! Скалли!

– Я не закончил, – рявкнул Скалли.

– Закончил! – крикнул Робби и потянул верзилу за плечо. – Бежим!

– Ненавижу убегать.

– Бежим! Сейчас! За Дугласа!

Они побежали. До сих пор все оставались живы только потому, что люди во дворе замка были полусонными и растерянными, но теперь враг пришел в себя. За беглецами началась погоня, и тут Роланд уловил звук, которого боялся, – позвякивание ворота взводимого арбалета. Он прошлепал босыми ногами по подъемному мосту, услышал щелчок спущенной тетивы, но болт прошел мимо. Болта он не видел, но знал, что за ним последуют другие. Ухватив Хью за руку, де Веррек потащил мальца за собой и в этот миг заметил краем глаза, как мимо пролетело что-то белое. Еще одна белая вспышка! Ему, обезумевшему от страха, показалось, что это голуби. Ночью? Третий предмет промчался мимо, за спиной раздался крик, и Роланд понял, что это были летящие в ночи стрелы. Стрелы с гусиным оперением, английские стрелы, стрелы, пронзающие тьму и разящие людей, выходящих из замка. Одна из них отклонилась с пути и прошуршала рядом с Роландом. Потом стрелы прекратились, и четверо всадников проскакали по траве с мечами наголо. Они промчались мимо беглецов, повернули, и длинные клинки обрушились на преследователей. Поток всадников не прекращался, кони огибали Роланда. Снова полетели стрелы, без устали хлеща по открытому проему ворот, где скопились арбалетчики.

А потом беглецов окружили вдруг люди с длинными луками, а всадники образовали заслон позади, оберегая их от обстрела из замка до тех пор, пока они не добрались до леса. Там Роланд упал на колени.

– Боже милосердный! – громко взмолился он. – Благодарю тебя!

Рыцарь отдувался и дрожал и все еще держал Хью за руку.

– Сэр? – с тревогой окликнул его Хью.

– Ты спасен, – сказал ему Роланд, а затем кто-то подошел, поднял мальца на руки и унес, оставив Роланда в одиночестве.

– Сэм! – раздался резкий окрик. – Оставь дюжину парней на опушке леса. Тетивы не снимать! Остальные к ферме! Брат Майкл, ты где? Сюда!

Роланд увидел, как вокруг Женевьевы собираются люди. Он по-прежнему стоял на коленях. Ночь наполнилась возбужденными английскими голосами, и Роланд редко когда ощущал себя таким одиноким. Он огляделся и увидел, что залитый лунным светом луг между лесом и замком пуст. Если граф Лабруйяд или отец Маршан и намеревались устроить погоню, она еще не началась. Роланд подумал, что он всего лишь пытался следовать законам чести, и тем не менее его жизнь перевернулась. Потом его плеча коснулся Мишель:

– Я потерял ваши сапоги, мессир.

Роланд ничего не ответил, и Мишель склонился над ним.

– Мессир?

– Пустое, – отозвался рыцарь.

– Я потерял сапоги и лошадей, мессир.

– Пустое! – бросил Роланд более резко, чем намеревался.

Как ему теперь быть? Он думал, что ему поручено выполнить два подвига, один из них высочайшей святости, однако они привели его к этому горькому отчаянию. Роланд смежил очи и принялся молиться, прося направить его, а потом ощутил на своем лице горячее дыхание. Он вздрогнул, затем почувствовал на щеке чей-то влажный язык, распахнул глаза и увидел пару нависающих над ним волкодавов.

– Ты им понравился! – произнес веселый голос, но, поскольку говорил человек по-английски, Роланд не понял ни слова. – А теперь кыш отсюда, оба! – продолжил речь незнакомец. – Не каждому понравится принять крещение от пары проклятых псов.

Собаки унеслись прочь, и их место занял Томас из Хуктона.

– Мессир! – начал он, хотя в его голосе не ощущалось уважения. – Следует мне убить или поблагодарить вас?

Роланд поднял взгляд на Бастарда. Рыцарь-девственник все еще дрожал и не знал, что ответить, поэтому повернулся и снова посмотрел на замок.

– Они нападут? – спросил он.

– Ясное дело, нет, – отозвался Томас.

– Ясное?

– Они наполовину сонные, наполовину пьяные. Быть может, к утру и решатся на вылазку. Хотя едва ли. Вот почему, мессир, для моих людей установлены два правила.

– Правила?

– Парни могут пить сколько влезет, но с моего разрешения. И никаких изнасилований.

– Никаких… – начал Роланд.

– Если не хотят, конечно, чтобы их вздернули на ближайшем дереве. Я слышал, что Лабруйяд хотел изнасиловать мою жену? – спросил Томас. Роланд только кивнул. – В таком случае примите мою благодарность, мессир, – продолжил Бастард, – потому что вы совершили отважный поступок. Поэтому спасибо.

– Но ваша жена…

– Жить будет, – сказал Томас. – Хотя, вероятно, с одним глазом. Брат Майкл сделает все возможное – правда, сомневаюсь, что он способен на многое. Да и не уверен, стоит ли продолжать называть его братом. Не берусь утверждать, кто он такой теперь. Идемте, мессир.

Роланд покорно встал и пошел через лес в сторону фермы.

– Я не знал, – проговорил он, потом осекся.

– Не знали, что за ублюдок этот Лабруйяд? Я вам говорил, но что толку? Мы все ублюдки. Меня ведь кличут Бастардом, помните?

– Но вы не позволяете своим людям творить насилие над женщинами?

– Бога ради! – воскликнул Томас, поворачиваясь к рыцарю. – Вам кажется, что жизнь устроена просто? На турнире, может, и так. Турнир – это не всерьез. Ты выступаешь за одну сторону или за другую, и никто не полагает, что Господь стоит на турнире за ту или иную сторону. Там есть маршалы, которые заботятся, чтобы тебя не вынесли убитым с ристалища. А тут маршалов нет. Есть просто война, война без конца, и единственное, что ты можешь, – это постараться выбрать правильную сторону. Но кто, скажите бога ради, знает, какая сторона правильная? Зависит от того, где ты родился. Я вот родился в Англии, но родись я во Франции, то сражался бы за короля Иоанна и считал, что Господь с нами. Но вместе с тем я стараюсь не причинять зла. Правило нехитрое, но оно работает. А если я все-таки сотворю зло, то читаю молитвы, жертвую Церкви и делаю вид, что моя совесть чиста.

– Вы творите зло?

– Это война, – отозвался Томас. – Убивать – наша работа. В Писании сказано: non occides. Но мы убиваем. В Оксфорде один премудрый доктор растолковал мне смысл заповеди: не следует убивать в преступных целях. Это не то же, что «не убий». Но когда я поднимаю забрало какому-нибудь несчастному ублюдку и вонзаю меч в его глазницу, наука меня не сильно утешает.

– Тогда почему вы этим занимаетесь?

– Потому что мне это нравится. – Томас посмотрел на него почти враждебно. – Потому что я мастер в этом ремесле. Потому что во тьме ночи мне иногда удается убедить себя, что я сражаюсь за весь тот бедный люд, который не может сражаться сам за себя.

– И это так?

Томас не ответил, вместо этого окликнув человека у двери фермы:

– Отец Левонн!

– Томас?

– Вот ублюдок, из-за которого произошли все беды. Рыцарь Роланд де Веррек.

– Мессир. – Священник с поклоном приветствовал Роланда.

– Мне нужно поговорить с Робби, отче, – бросил Томас. – И позаботиться о Женевьеве. Не подберете ли вы сиру Роланду какие-нибудь сапоги?

– Сапоги? – удивился клирик. – Здесь? Откуда?

– Вы же священник. Молитесь, молитесь и молитесь.

Томас снял тетиву, коря себя за то, что не сделал этого раньше. Лук, надолго оставленный с надетой тетивой, мог приобрести постоянный изгиб – «пойти за тетивой», как говорили лучники, и такой лук терял часть силы. Бастард смотал тетиву, спрятал в кошель и шагнул в дом, в котором мерцал слабый свет тростниковой лучины. Робби сидел в стойле для скота, в прочее время безраздельно принадлежавшее пегой коровенке с одним рогом.

– У него была птица, – проговорил Робби, как только Томас переступил через порог. – Сокол. Он называл его каладрием.

– Мне знакомо это слово, – кивнул Бастард.

– Я думал, каладрии способны обнаружить в человеке болезнь! А священник пытался ее ослепить! Я убил птицу. Надо было и попа убить!

Томас криво усмехнулся:

– Помню, когда Женевьева убила священника, пытавшего ее, ты этого не одобрил. А теперь сам готов прикончить попа?

Робби понурил голову и уставился на гнилую солому на полу стойла. Он помолчал, потом пожал плечами:

– Мой дядя здесь, во Франции. Он не сильно старше меня, но все равно мой дядя. Он убил другого моего дядю, того, которого я любил.

– А этого дядю ты не любишь?

Робби покачал головой:

– Он меня пугает – лорд Дуглас. Насколько я понимаю, он теперь вождь моего клана.

– И чего он от тебя требует?

– Чтобы я сражался с англичанами.

– А ты дал клятву этого не делать, – произнес Томас.

Робби кивнул, потом пожал плечами:

– И кардинал Бессьер освободил меня от этой клятвы.

– Кардинал Бессьер – кусок липкого дерьма, – бросил Томас.

– Да, знаю.

– Чего ради твоего дядю занесло сюда?

– Чтобы драться с англичанами, ясное дело.

– И он ожидает, что ты будешь драться вместе с ним?

– Таково его желание, но я ответил, что не могу нарушить клятву. Тогда он отправил меня к Бессьеру. – Шотландец поднял взгляд на Томаса. – В орден Рыболова.

– Господи! И что же это такое?

– Одиннадцать рыцарей… ну, их было одиннадцать до этой ночи, которые дали клятву разыскать… – Тут он вдруг смолк.

– Малис, – закончил Томас за него.

– Ты знаешь, – уныло произнес Робби. – Кардинал говорил, что ты знаешь. Он ненавидит тебя.

– Мне он тоже не по душе, – спокойно ответил Томас.

– Это меч, – продолжал Робби. – Считается, что он волшебный.

– Я не верю в волшебство.

– Но простой народ верит, – возразил шотландец. – И если Бессьер завладеет мечом, то обретет силу, не так ли?

– Силу, чтобы стать папой, – пробормотал Томас.

– Думается, на самом деле это не очень хорошо? – предположил Робби.

– Да, из тебя вышел бы папа получше. Черт, даже из меня! Или из этой коровы.

Робби криво усмехнулся, но промолчал.

– Так что ты теперь будешь делать? – спросил англичанин, но Робби снова ничего не ответил. – Ты спас Женевьеву, – сказал Бастард, – поэтому я освобождаю тебя от клятвы. Ты свободен, Робби.

– Свободен? – Робби скривился и посмотрел на Томаса. – Свободен?

– Я освобождаю тебя. Все клятвы, которые ты дал мне, больше не существуют. Ты волен сражаться против англичан, если хочешь. Te absolvo.

Эта поповская латынь заставила Робби усмехнуться.

– Ты отпускаешь меня быть свободным и нищим, – буркнул он.

– Продолжаешь играть?

– И проигрывать, – кивнул шотландец.

– Так или иначе, ты свободен. И спасибо.

– За что?

– За то, что сделал этой ночью. А теперь мне нужно повидаться с Женни.

Робби смотрел, как Томас идет к двери.

– Так как мне быть? – выпалил он.

– Робби, выбор за тобой. Ты свободен. Больше никаких клятв. – Томас помедлил на пороге, но, поняв, что Робби не собирается отвечать, вышел. Корова подняла хвост, и в стойле завоняло.

Скалли с силой распахнул дверь.

– Да это чертовы англичане! – возмутился он.

– Да.

– Но драка все равно вышла на славу. – Скалли расхохотался. – Один сукин сын попытался отрубить мне ногу секирой, так я перепрыгнул через его замах и ткнул мечом ему в рот. Он только и вытаращился на меня. Я дал ему малость поразмыслить, а потом толкнул. Черт побери, как он вопил! Мамочку, наверное, звал, да какой от нее прок, когда у тебя в глотке меч Дугласа. – Верзила снова засмеялся. – Да, драка на славу! Но ведь за англичан?

– Мы сражались за Женевьеву, – ответил Робби. – А она француженка.

– Эта тощая ведьма? Ничего себе, но я предпочитаю побольше мяса. Так что теперь? И что с этим долбаным рыболовом?

– Не думаю, что отец Маршан примет нас обратно. – Робби печально улыбнулся.

– При любом раскладе это была пустая затея. Пляски вокруг глупого попа с волшебной птицей.

Скалли нагнулся, поднял пучок соломы и протер лезвие меча. Когда он склонился над оружием, заплетенные в волосы кости застучали.

– Так мы уходим? – спросил он.

– Куда?

– Господи! К нашему лорду, конечно!

Он имел в виду лорда Дугласа, дядю Робби.

– Ты этого хочешь? – мрачно поинтересовался Робби.

– А чего еще? Мы пришли сюда делать долбаную работу, а не плясать вокруг чертовых рыболовов.

– Я поговорю с Томасом. Уверен, он даст тебе лошадь. И денег.

– Лорд захочет, чтобы и ты вернулся.

– Я дал клятву, – начал Робби, а потом вспомнил, что Томас освободил его от данных обещаний. Теперь он мог сам выбирать свою судьбу. – Скалли, я остаюсь.

– Остаешься?

– Ты можешь идти к моему дяде, но я останусь здесь.

Скалли нахмурился:

– Если ты останешься с этим парнем, – он махнул рукой в направлении той части дома, в какую, по его мнению, ушел Томас, – то, когда мы встретимся в следующий раз, мне придется тебя убить.

– Верно.

Скалли харкнул в сторону коровы.

– Я сделаю это быстро. Без злобы. Ты поговоришь с тем малым насчет лошади?

– Да, и попрошу отсыпать тебе монет на путешествие.

Скалли кивнул:

– Все по уму получается: ты остаешься, я уезжаю, а потом я тебя убью.

– Да, – ответил Робби.

Он был свободен.

К своему удивлению, отец Левонн нашел сапоги – в сундуке, стоявшем в комнатке на чердаке фермы.

– Крестьянин сбежал, – доложил он, глядя, как Роланд пытается натянуть обувь, – но мы оставим ему деньги. Налезли?

– Налезли, – подтвердил Роланд. – Но нельзя же украсть их.

– Мы оставим столько денег, сколько они стоят, – заявил отец Левонн. – Поверьте мне, это французский крестьянин, и золото для него ценнее обуви.

– У меня нет денег, – возразил Роланд. – Вернее, они остались в замке.

– Томас заплатит, – ответил отец Левонн.

– Он согласится?

– Конечно. Он всегда платит.

– Всегда? – В голосе Роланда звучало удивление.

– Бастард, – терпеливо пояснил отец Левонн, – живет на границе английской Гаскони. Ему нужны зерно, сыр, мясо и рыба, а еще – вино и сено. Если он будет все это отбирать, местному народу это не понравится. Крестьяне предадут его Бера, или Лабруйяду, или какому-нибудь другому сеньору, которому захочется украсить черепом Томаса большой зал. Поэтому Бастард заботится об их добром отношении. Он платит. Большинство лордов не платят. Кто, по-вашему, более популярен?

– Но… – протянул де Веррек, однако не договорил.

– Но – что?

– Бастард, – недоуменно продолжил Роланд, – это ведь эллекин?

– А, так вы считаете, что эллекины – это дьявольские создания? – Отец Левонн рассмеялся. – Томас христианин, и даже, осмелюсь сказать, христианин хороший. Сам он в этом не уверен, но старается.

– Но он ведь предан анафеме, – указал рыцарь.

– За поступок, который совершили и вы, – за спасение жизни Женевьевы. Быть может, теперь вас тоже отлучат? – Отец Левонн заметил отразившийся на лице Роланда ужас и попытался смягчить удар. – Мессир, существуют две церкви, – продолжил он, – и я сомневаюсь, что для Господа важно, если человек отлучен от одной из них.

– Две? Есть только одна Церковь, – заявил де Веррек. Он посмотрел на священника так, будто тот и сам был еретиком. – Credo unam, sanctam, catholicam et apostolicam Ecclesiam, – отчеканил он.

– Еще один солдат, говорящий на латыни! Вы и Томас! И я тоже верую в единую святую Католическую и апостольскую церковь, сын мой, но Церковь эта двулика, как Янус. Одна Церковь, два лица. Вы служили отцу Маршану?

– Да, – ответил Роланд, несколько смутившись.

– А кому служит он? Кардиналу Бессьеру. Кардиналу Луи Бессьеру, архиепископу Ливорно и папскому легату при дворе Франции. Что известно вам о Бессьере?

– Что он кардинал. – Роланд больше ничего и не знал.

– Его отец торговал свечным салом в Лимузене, – сообщил отец Левонн. – Юный Луи рос смышленым мальчиком, и у его отца было достаточно денег, чтобы дать сыну образование. Но много ли в этом мире шансов у сына торговца салом? Ему не стать сеньором, ведь он, в отличие от вас, не родился с привилегиями и титулом. Зато всегда остается Церковь. В нашей святой Католической и апостольской церкви можно подняться очень высоко. Если ты умен, то не важно, что тебя родили в сточной канаве, и сын торговца салом способен стать князем Церкви. Поэтому Церковь притягивает всех этих смышленых мальчишек, а некоторые из них, как Луи Бессьер, вдобавок амбициозны, жестоки, жадны и беспощадны. Так вот, мессир: одно лицо Церкви – это наш нынешний папа. Добрый человек, малость недалекий, слегка излишне приверженный церковным догмам. Но это человек, пытающийся творить волю Христа в этом порочном мире. Другое ее лицо – это Луи Бессьер, человек злой, который больше всего на свете желает стать папой.

– Для чего и разыскивает Малис, – едва слышно добавил Роланд.

– Именно.

– А я подсказал отцу Маршану, где найти ее! – продолжил Роланд.

– Вот как?

– Или где есть шанс ее найти. Я не уверен. Меча там может и не быть.

– Думаю, вам нужно поговорить с Томасом, – вкрадчиво предложил отец Левонн.

– Скажите ему сами, – ответил Роланд.

– Я? Почему?

Рыцарь пожал плечами.

– Мне надо уезжать, отче.

– Куда?

– Разослан арьербан. Я обязан повиноваться.

Отец Левонн нахмурился:

– Вы присоединитесь к армии короля Франции?

– Разумеется.

– А сколько у вас там врагов? Лабруйяд? Маршан? Кардинал?

– Я могу объяснить все отцу Маршану, – неуверенно произнес Роланд.

– Полагаете, он внемлет разуму?

– Я дал клятву, – возмутился де Веррек.

– Так заберите ее обратно!

Роланд покачал головой.

– Не могу. – Заметив, что священник собирается возразить, рыцарь поспешил продолжить: – Я знаю, что нельзя делить все на белое и черное, отче, и допускаю, что Бессьер негодяй, и догадываюсь, что Лабруйяд – мерзавец, но разве его жена лучше? Она прелюбодейка! Распутница!

– Половина христиан повинна в этом грехе, и большая часть из второй половины тоже не прочь в нем погрязнуть.

– Оставшись здесь, я тем самым смирюсь с ее грехом, – заявил де Веррек.

– Боже правый! – удивленно промолвил отец Левонн.

– Неужели так дурно искать чистоты? – почти умоляюще спросил Роланд.

– Нет, сын мой, но вы идете против здравого смысла. Признаете, что дали клятву плохим людям, а теперь утверждаете, что нарушать ее нельзя. В чем же здесь чистота?

– Тогда, быть может, я нарушу клятву, если так подскажет мне совесть, – допустил Роланд. – Но зачем нарушать ее, чтобы встать на сторону человека, который сражается против моей страны и укрывает прелюбодейку?

– Я считал, что вы гасконец. Англичане правят Гасконью, и никто не оспаривает их права.

– Некоторые гасконцы оспаривают, – возразил де Веррек. – И если дойдет до боя, я буду сражаться за то, что считаю справедливым.

Отец Левонн пожал плечами.

– Большего от вас и не требуется, – согласился священник. – Но вам по меньшей мере следует попрощаться с Томасом.

Он выглянул из окна и увидел, что на краю земли занимается рассвет.

– Ступайте, он ждет, чтобы поблагодарить вас.

Отец Левонн проводил Роланда вниз, в просторную кухню. Там была Женевьева, левый глаз которой пересекала повязка. В углу спал Хью. Томас сидел рядом с женой, обняв ее рукой за плечи.

– Отче, – кивнул он отцу Левонну.

– Сир Роланд выразил желание уехать, – сообщил отец Левонн. – Я пытался убедить его остаться, но он настаивает, что должен идти к королю Иоанну.

Священник обернулся и дал Роланду знак высказать все, что тот сочтет нужным, но де Веррек молчал. Он зачарованно смотрел на третьего из присутствующих, сидящего за столом. Казалось, рыцарь лишился возможности говорить или даже двигаться. Рыцарь просто смотрел, и в его голове мелькали все поэтические строки, которые пели трубадуры в замке его матери: о губах, похожих на лепестки роз, о щеках, белых, как крыло голубки, о глазах, способных озарить самое темное небо, о волосах цвета воронова крыла. Роланд вновь попытался заговорить, но не мог произнести ни слова, а она смотрела на него столь же широко распахнутыми глазами.

– Вы не знакомы с графиней де Лабруйяд? – осведомился Томас. – Госпожа, это мессир Роланд де Веррек… – Он помедлил, потом добавил с нажимом: – Который поклялся возвратить вас вашему мужу.

Но Бертилла, похоже, не слышала этих слов, как не слышал их Роланд, потому что она просто смотрела на де Веррека. Они глядели друг на друга, и остальной мир перестал для них существовать.

Время остановилось, небо затаило дыхание, а рыцарь-девственник влюбился.